Это было серьезной проблемой для ее отца (или, во всяком случае, главы семьи: об отцовстве у Тенил Оругарэй можно было только гадать), а также, поскольку он был вождем, и для всего племени. Хотя в совете могли заседать лишь женщины, имеющие внуков, по существу оба пола пользовались одинаковыми правами, а наследование осуществлялось по материнской линии. Если Аури умрет бездетной, что станется с наследством? Что касается ее самой, то нельзя сказать, что ее открыто сторонились, но в течение целого горького года она почти совсем не принимала участия в общих делах.
Когда появились приезжие, принеся с собою невиданные чудесные вещи, некоторые из которых они преподнесли в качестве подарков, это сочли знамением. Мудрая Женщина разложила буковые щепки в полумраке своей хижины и подтвердила, что это действительно так. Великие и непознанные силы вселились в Сторм и ее (Ее?) Слугу Малькольма. Оказав честь дому Эхегона, они изгнали зло. Сегодня, когда Малькольм не побрезговал отправиться на эти вечно коварные воды вместе с Аури…
- Ты не можешь остаться? - с мольбой обратилась она к нему. - Если бы ты оказал мне честь следующей весной, я была бы… больше чем женщиной. Проклятие обернулось бы для меня благословением.
Щеки его горели.
- Мне очень жаль, - ответил он как можно мягче. - Но мы не можем ждать, нам нужно отправиться с первым же судном.
Она опустила голову, закусив губу своими белыми зубками.
- Но я непременно прослежу, чтобы запрет был снят, - пообещал он. - Завтра я побеседую с Мудрой Женщиной. С нею вместе, я уверен, мы найдем выход.
Аури смахнула слезу и неуверенно улыбнулась ему.
- Спасибо. Все-таки мне бы очень хотелось, чтобы ты мог остаться - или вернуться весной. Но если ты возвращаешь мне жизнь… - Она с трудом сдержала рыдания. - Нет слов, чтобы поблагодарить тебя за это.
Как просто стать богом.
Стараясь успокоить ее, он перевел разговор на хорошо знакомые ей предметы. Она так удивилась, что его интересует гончарное дело - оно считалось женским ремеслом, - что совершенно забыла о своих бедах, тем более что она считалась искусной в выделке красивой посуды, восхищавшей Локриджа. Это заставило ее вспомнить сбор янтаря.
- Когда после бури, - Аури прерывисто дышала, глаза ее горели, - мы всем народом выходим на дюны собирать то, что море выбрасывает на берег… О, это веселое время! А рыба, а устрицы, которых мы жарим! Почему бы тебе не вызвать бурю, пока ты здесь, а, Малькольм? Ты бы тоже повеселился. Я покажу тебе место, где чайки едят прямо из рук, мы будем плавать в бурунах, искать обломки и… и все остальное!
- Боюсь, что погода не в моей власти, - сказал Локридж. - Я всего лишь человек, Аури. Да, я владею кое-какими силами, но не слишком большими.
- Я думаю, ты можешь все.
- Ммм… этот янтарь. Вы ведь собираете его в основном на продажу, да?
Она кивнула светловолосой головой.
- Он нужен жителям внутренних районов, и народу, что живет за западным морем, и корабельщикам с юга.
- А кремневыми изделиями вы тоже торгуете? - Ответ ему был известен: он провел не один час, наблюдая за работой мастера. Осколки сыпались с его каменной наковальни на кожаный передник; искры, запах серы и густой звон ударов, - и вот под узловатыми старческими руками создается прекрасная форма… Локридж, однако, хотел поддержать легкую беседу. Так приятно было слышать смех Аури.
- Да, инструменты мы тоже продаем, но только во внутренние районы, - ответила она. - А если судно придет не в Авильдаро, а в другое место, можно мне будет поехать с тобой посмотреть?
- Ну… конечно. Если никто не будет против.
- Я бы хотела поехать с тобой на юг, - сказала она задумчиво.
Он представил ее на Критском невольничьем рынке, или - недоумевающую, растерявшуюся - в его собственном мире машин и вздохнул.
- Этого никак нельзя. Хотя мне очень жаль.
- Я знала это. - Голос ее был спокоен, в нем не было и следа жалости к самой себе. В неолите человек привычно принимал неизбежное. Даже долгая изоляция Аури под сенью обрушившегося на нее гнева богов не лишила ее способности радоваться.
Локридж посмотрел на девушку. Аури сидела, гибкая и загорелая, опустив руку в булькающую воду. Какая судьба ее ждет? История забудет клан Тенил Оругарэй; от него останется разве что несколько реликтов, извлеченных из болота; задолго до того она обратится в прах, а когда не станет ее внуков - если она проживет достаточно долго, чтобы их иметь, в этом мире диких зверей и не менее диких людей, бурь, наводнений, неизлечимых болезней и неумолимых богов, - навсегда угаснет последняя память о ее нежности.
Он увидел перед собой оставшиеся несколько лет ее юности, когда она сможет обогнать оленя и провести целую летнюю ночь в поцелуях; детей, следующих нескончаемым потоком: так много их умирало, что каждая женщина должна была рожать как можно чаще, чтобы не вымерло само племя; он увидел ее в зрелые годы, почитаемой в качестве хозяйки дома вождя, видящей, как вырастают сыновья и дочери, а ее собственные силы угасают; наконец, в возрасте, когда она отдает совету накопленную мудрость, а ее мир суживается слепотой, глухотой, выпадением зубов, ревматизмом, артритом, и единственное время, остающееся ей, - в полузабытом прошлом; наконец, последний образ - съежившаяся и чужая, отправляется она в последний путь через отверстие в крыше усыпальницы, означающее новое рождение; в течение нескольких лет - жертвоприношения перед гробницей и невольная дрожь по ночам, когда снаружи скулит ветер: ведь, может быть, это ее дух вернулся; и - темнота.
Он увидел ее через четыре тысячи лет, четырьмя тысячами миль западнее: вот она склонилась за тесной школьной партой; затянувшееся отрочество, скука и бессмысленность, возбуждение и разочарование; замужество или несколько замужеств - жизнь с человеком, чье дело - продавать то, что никому не нужно, чего никто не желает, жизнь с закладными и жестким ежедневным расписанием; принесение в жертву всего своего существования, кроме двух недель в году, ради покупки всяких дурацких устройств и выплаты налогов; дым, пыль и отравляющие вещества, которыми приходится дышать; вот она сидит в машине, за карточным столом, в косметическом кабинете, перед экраном телевизора, - ей еще нет двадцати, но тело уже утратило гибкость, во рту гнилые зубы; жизнь в стране - оплоте свободы, среди самой могучей нации из существовавших на земле, пока она пыталась освободиться из-под власти тиранов и варваров; жизнь под страхом рака, инфаркта, психических заболеваний и заключительного ядерного пожара…
Локридж отогнал видение. Он знал, что несправедлив к своей эпохе, - да и к этой тоже. В некоторых местах жизнь была тяжелее физически, в других - в духовном плане; и там и тут она иногда погибала. В лучшем случае боги даровали лишь малую толику счастья, все остальное было просто существованием. В целом Локридж не думал, что они были к здешним людям менее благосклонны, чем к нему. И именно здесь было место Аури.
- Ты много думаешь, - сказала она робко.
Он вздрогнул и забыл сделать гребок. Весло повисло над водой. Блестя в горизонтальных лучах заходящего солнца, с него стекали прозрачные капли.
- Да нет, - отозвался он. - Просто мысли блуждают.
Опять он не так выразился. Дух, блуждающий в мыслях или во сне, может посещать удивительные, таинственные сферы. Аури посмотрела на него с благоговением.
Прошло несколько минут. Тишина нарушалась только разрезающим воду челноком да далеким криком возвращающихся гусей.
- Можно я буду звать тебя Рысью? - вдруг тихо спросила Аури.
Локридж заморгал в недоумении.
- Я не понимаю твоего имени - Малькольм, - объяснила она. - Значит, это сильная магия, слишком сильная для меня. Но ты похож на большую золотую рысь.
- Ну что ж… - Это было очень по-детски, но он был тронут. - Если хочешь. А вот для тебя, мне кажется, ничего лучше Пера Цветка не придумаешь.
Аури покраснела. Они замолчали и поплыли дальше в тишине.
Постепенно Локридж начал сознавать, что тишина окружает их слишком уж долго. Обычно так близко от деревни слышалось множество разных звуков: крики играющих детей, приветственные возгласы приближающихся к берегу рыбаков, пересуды домохозяек; иногда - победная песня охотников, подстреливших лося. Но они уже повернули направо, Локридж греб между сужающихся берегов бухточки, но не слышалось ни одного человеческого голоса. Он взглянул на Аури: возможно, она знает, в чем дело? Она сидела, подперев рукой подбородок, и смотрела на него, ничего кругом не замечая. У Локриджа не хватило духу заговорить; вместо этого он поплыл вперед - быстро, как только мог.
Показалась Авильдаро - крытые дерном мазанки на фоне древней рощи, сгрудившиеся вокруг Длинного Дома церемоний - роскошного, по сравнению с хижинами, строения из дерева, кирпича и торфа. Рыбацкие лодки были вытащены на берег, там же сохли растянутые на кольях сети. В стороне, в нескольких сотнях ярдов, располагалась помойка. Люди Тенил Оругарэй уже не жили, в отличие от своих предков, непосредственно у подножия этой горы раковин, костей и прочих отбросов, но они сносили туда требуху, которой кормились полуприрученные свиньи, поэтому над площадкой роились тучи мух.
Аури вышла из оцепенения и нахмурилась.
- Никого нет! - воскликнула она.
- Кто-нибудь должен быть в Длинном Доме, - предположил Локридж. Из отдушины в крыше вился дымок. - Надо посмотреть. - Он был рад, что на боку у него висит "уэбли".
С помощью девушки он вытащил челнок на берег и привязал его. Держась за руки, они вошли в деревню. Вечерние тени заполнили проходы между хижинами; внезапно потянуло холодом.
- Что это значит? - В голосе Аури звучала мольба.
- Если и ты не знаешь… - Он ускорил шаг.
Из зала собраний явственно слышались голоса. Двое юношей стояли на страже снаружи.
- Они здесь! - крикнул один из них; копья опустились перед Локриджем.
Вместе с Аури он прошел через завешенную шкурами дверь. Некоторое время понадобилось, чтобы глаза привыкли к темноте. Окон в помещении не было. Дым щипал глаза - огонь в центральном очаге считался священным, ему никогда не давали погаснуть. (Подобно большинству примитивных традиций, это имело и практический смысл: разжигание огня было до изобретения спичек непростым делом, а здесь любой мог, если понадобится, запалить головню.) Его разжигали, вороша угли, покуда не начинали плясать, треща, языки пламени, отбрасывающие беспокойные отсветы на закопченные стены и столбы, украшенные грубо вытесанными магическими символами. Внутри Длинного Дома столпились все жители деревни - около четырехсот мужчин, женщин и детей сидели на корточках на земляном полу, невнятно слышались их голоса.
Эхегон и его главные советники стояли у огня вместе со Сторм. Увидев ее высокую, величественную фигуру, Локридж забыл об Аури и подошел к ней.
- Что случилось? - спросил он.
- Ютоазы идут, - ответила Сторм.
В течение минуты он вбирал связанную с этим названием информацию, которую смогла предоставить ему диаглосса. Племена Боевого Топора образовывали вытянутый к северу край той огромной волны - скорее, культурной, нежели расовой, - которая распространялась от Южной Руси в течение последних одного-двух столетий. Они продвигались вперед, повсюду сокрушая цивилизации: Индия, Крит, Хетты, Греция - никто не устоял перед этими воинами, и их язык, религия, образ жизни изменили облик всей Европы. Но в Скандинавии с ее редким населением до сих пор удавалось избежать крупных столкновений между местными охотниками, рыбаками и крестьянами и пришельцами - разъезжающими на колесницах кочевниками.
Тем не менее до Авильдаро доходили слухи о кровавых столкновениях на востоке.
Эхегон на секунду прижал Аури к своей груди.
- Я не особенно боялся за тебя, поскольку ты под защитой Малькольма, - сказал он, - но я благодарю Ее за то, что вы вернулись. - Он повернулся к Локриджу своим бородатым, с резкими чертами лицом.
- Сегодня, - продолжал он, - люди, которые охотились в южной стороне, вернулись домой с известием, что ютоазы движутся на нас и завтра будут здесь. Это чисто военный отряд, только вооруженные воины, а Авильдаро - первая деревня на их пути. Чем оскорбили мы их богов?
Локридж взглянул на Сторм.
- Что ж, - сказал он по-английски, - мне, честно говоря, очень не хотелось бы применять наше оружие против этих бедолаг, но если придется…
- Нет, - покачала она головой. - Выброс энергии могут засечь. Или, во всяком случае, агенты Патруля могут прослышать об этом, и у них возникнут подозрения. Нам лучше всего укрыться в другом месте.
- Что? Но ведь…
- Не забывай, - сказала Сторм, - что время неизменяемо. Раз это селение существует через сто лет, значит, вполне вероятно, что местные жители завтра отобьют нападение.
Он не мог оторваться от ее взгляда; однако Аури тоже смотрела на него, и Эхегон, и рыбаки, с которыми он вместе выходил в море, и подружки, и кузнец, делавший кремневое оружие, - все они не сводили с него глаз. Локридж решительно расправил плечи.
- А может и нет, - возразил он. - Может, они в будущем - просто прислужники победителей, или станут ими, если б не мы. Я остаюсь.
- Ты смеешь… - Сторм осеклась. Несколько мгновений она стояла - неподвижная и напряженная. Потом улыбнулась, протянула руку и потрепала его по щеке.
- Я должна была знать, - сказала она. - Хорошо. Я тоже остаюсь.
ГЛАВА VII
Они шли на запад по лугам, оставляя слева дубовый лес; жители Авильдаро вышли им навстречу. В общей сложности их было человек сто - десяток колесниц, остальные двигались пешком, - не больше, чем защитников деревни. Локридж смотрел на войско противника, щурясь в блеске полуденного солнца, и с трудом мог поверить, что перед ним те самые внушающие ужас воины Боевого Топора.
По мере их приближения он сосредоточил внимание на одном из них, казавшемся типичным. Своим телосложением воин не слишком отличался от людей Тенил Оругарэй - разве что был несколько меньше ростом и более коренастым; волосы его были заплетены в косу, борода раздвоена; лицо с резкими чертами и крючковатым носом - скорее центральноевропейского, чем славянского типа. На нем была короткая куртка и кожаная юбка до колен с выжженным символом клана; он держал круглый щит из буйволовой кожи с изображенной на нем свастикой; оружием ему служили кремневый кинжал и красиво отделанный каменный топор. Губы его были плотоядно раздвинуты в нетерпеливой усмешке.
Колесница, которую он сопровождал, представляла собой легкую двухколесную повозку из дерева и прутьев, запряженную четырьмя косматыми лошадками. Правил ими юноша, невооруженный и в одной лишь набедренной повязке. Позади него стоял его хозяин - видимо, вождь, ростом выше многих, он размахивал топором, длинным и тяжелым, словно алебарда; рядом с ним были укреплены два готовых к бою копья. На вожде были шлем, латы и наколенники из армированной кожи; на поясе висел короткий бронзовый меч, на плечах развевался выцветший плащ из выделанного на юге полотна; под косматой бородой сверкало массивное золотое ожерелье.
Таковы были ютоазы.
Завидев неровный строй жителей рыбацкой деревни, они замедлили движение. Затем вождь на передней колеснице протрубил в бычий рог, отряд разразился боевым кличем, похожим на волчий вой, и кони перешли в галоп. Подскакивая и раскачиваясь, мчались за лошадьми повозки, вприпрыжку неслись пешие воины, гремели топоры, ударяя по туго, как на барабане, натянутой коже щитов.
Эхегон с мольбой посмотрел на Сторм и Локриджа:
- Пора?
- Еще немного. Пусть подкатятся поближе, - Сторм вглядывалась, прикрыв глаза ладонью, - что-то тут не так - вон тот, в задних рядах… из-за других не вижу…
Локридж ощущал, как растет позади него напряжение: шумное дыхание и шепот, шарканье переступающих ног, острый запах пота. Люди, вышедшие защищать свои жилища, не были трусами. Однако враг был специально оснащен и обучен для сражений; даже ему, человеку из двадцатого века, знакомому с танками, атака колесниц казалась все ужаснее по мере того, как они вырастали перед ними.
Он поднял ружье и прижался щекой к прохладной и твердой ложе. Сторм неохотно разрешила использовать сегодня оружие из времени Локриджа. И, возможно, знание того, что им предстоит увидеть стреляющие молнии - пусть даже на их стороне, - подвергало мужество людей Тенил Оругарэй еще большему испытанию.
- Лучше позволь мне начать стрелять, - сказал Локридж по-английски.
- Подожди! - Голос Сторм прозвучал так резво, перекрыв окружающий гвалт, что он обернулся к ней. Ее кошачьи глаза сузились, обнажились зубы; ее рука лежала на энергопистолете, которым, по ее словам, она не собиралась пользоваться. - Я должна сперва увидеть того человека.
Воин на колеснице поднял и вновь опустил топор.
Лучники и пращники в задних рядах ютоазов остановились; оружие показалось в их руках; камни и стрелы с кремневыми наконечниками со свистом полетели в сторону прибрежных жителей.
- Огонь! - заревел Эхегон. В этом не было нужды: одновременно с возмущенным рычанием с передней линии его войска разрозненным залпом полетели стрелы.
На таком расстоянии они не причинили противнику никакого вреда. Локридж видел, как две-три стрелы ударились о щиты, остальные вообще не достигли цели. Но ютоазы мчались во весь опор - до столкновения оставалось, вероятно, не больше минуты. Уже можно было различить раздувающиеся ноздри и белки глаз передних лошадей; Локридж хорошо видел развевающиеся гривы, вспыхивающие на солнце кнуты, безбородого кучера и дикую усмешку, раздвинувшую торчащую позади него бороду вождя; сверкал поднятый топор с блестящим, словно металл, каменным острием.
- К черту все! - закричал он. - Я хочу, чтоб они знали, от чьей руки погибли!
Он взял вождя на прицел и спустил курок. Сильная отдача несколько охладила его пыл. Звук выстрела потерялся в криках, топоте копыт, скрипе осей и грохоте колес. Однако воин, служивший мишенью, широко раскинул руки и упал на землю. Его "алебарда", описав дугу, последовала за ним. Трава скрыла ютоаза вместе с его оружием.
Юноша-возница осадил лошадей - видно было, что он до смерти напутан. Локридж сразу сообразил, что нет необходимости убивать людей, повернулся и занялся следующей упряжкой. Бах! Бах! Достаточно по одной лошади из упряжки, чтобы вывести повозку из строя. Камень со звоном отскочил от дула ружья. Но вторая колесница перевернулась - упряжь спуталась, гребень сломался, разбилось колесо. Оставшиеся в живых лошади пятились и испуганно ржали.
Локридж заметил, что ряды нападавших дрогнули. Остановить еще пару боевых колесниц, и завоеватели разбегутся. Он шагнул вперед, чтобы иметь хороший обзор, - волнение заставило его забыть о стрелах. Солнечные блики играли на металлическом стволе ружья.
И тут в него ударило само солнце.
В мозгу Локриджа прогремел взрыв. Ослепленный, разбитый вдребезги, он погрузился в ночь.
Сознание возвращалось с потоком страдания. Перед глазами все еще плясали пятна света. Сквозь крики, ржание, грохот и гул он услышал громкий клич:
- Вперед, ютоазы! Вперед с Небесным Отцом!
Призыв прозвучал на языке, известном диаглоссе, но не на том, на котором говорили люди Тенил Оругарэй.