IV
В комнате было два окна, задернутых легкими светло-голубыми занавесками. Стены выкрашены в темно-синий цвет, потолок белый. Кровать из светлого дерева хорошо вписывалась в общий стиль комнаты.
Йенсен неподвижно лежал на спине, вытянув руки по бокам. Справа от него виднелась кнопка звонка. Стоит на нее нажать, и через несколько секунд в комнату войдет медсестра. Йенсен не касался кнопки. Он думал об одном - какое сегодня число. Первое ноября или второе? А может, третье? Он знал, что находится в этой палате около двух месяцев, но никак не мог вспомнить точную дату прихода сюда, и это его раздражало.
Он знал также, что выжил. Это его не удивляло, однако он испытывал легкое недоумение из-за того, что не был этим удивлен.
Вдали у окна стояло плетеное кресло. Последние две недели ему дважды в день разрешалось в нем посидеть - полчаса утром и полчаса после обеда. Сейчас была вторая половина дня, и Йенсена потянуло к окну. Давно уже он не испытывал ничего подобного.
Дверь открылась, и в комнату вошел стройный мужчина в светло-сером костюме. Его смуглое лицо с тонкими черными усиками обрамляли длинные кудрявые волосы. Кивнув Йенсену, вошедший остановился у его ног, полистал толстый журнал, висевший на спинке кровати, затем достал желтоватую сигарету с длинным бумажным мундштуком и сунул ее в рот. Рассеянно пожевал сигарету, достал коробок со спичками и закурил. Задув крошечный огонек, мужчина бросил спичку на пол, быстрыми шагами подошел к изголовью кровати, наклонился над Йенсеном и посмотрел ему в глаза.
Йенсену казалось, что он видел это лицо несчетное число раз. Выражение смотрящих на него карих глаз менялось - оно бывало озабоченным, спокойным, любопытным, ищущим или печальным. Запах же был неизменным - от мужчины пахло табаком и бриллиантином. Йенсен смутно припоминал, что однажды видел этого человека с марлевой повязкой на лице, в оранжевой резиновой шапочке, закрывавшей кудрявые черные волосы. Тогда все вокруг Йенсена было залито резким бело-голубым светом, и мужчина был одет во что-то, напоминающее белый фартук мясника. Более того - и это Йенсен отчетливо помнил - еще раньше он долго тряс ему руку и говорил что-то на непонятном гортанном языке - очевидно, это должно было означать: "Добрый день" или "Добро пожаловать". А может, он просто назвал свое имя.
Сегодня мужчина выглядел веселым. Он ободряюще кивнул Йенсену, небрежно стряхнул на пол пепел, затем повернулся и вышел.
Через несколько минут в комнату вошла медсестра, чем-то похожая на врача - такая же загорелая и темноволосая, но с серыми глазами. На ней был белый халат с короткими рукавами, застегивающийся на спине, на ногах, сильных и мускулистых, синие матерчатые туфли. Двигалась она быстро и плавно, прикосновения ее красивых рук было нежным и приятным. Но Йенсен знал, что руки эти могут быть поразительно сильными. С лица ее не сходила улыбка, даже когда ей приходилось заниматься самой грязной работой, однако Йенсену доводилось видеть ее задумчивой и серьезной.
Йенсен не видел, чтобы она когда-нибудь курила или пользовалась косметикой. Лишь изредка от нее пахло мылом. Вот и сегодня, когда она наклонялась, от ее тела исходил едва ощутимый аромат, пробудивший в Йенсене далекие воспоминания.
Медсестра убрала одеяло и простыни, сняла с больного длинную ночную рубашку и протерла тело влажной губкой. Когда она наклонилась, чтобы протереть ноги, Йенсен заметил, как тугая ткань халата четко обрисовала линию ее спины и бедер. "Интересно, что у нее под халатом?" - подумал он. И ему пришла в голову мысль, что вот уж много лет он не задумывался над такими вещами.
У медсестры были полные губы и черный пушок на ногах. Когда она улыбалась, были видны ее неровные, но очень белые зубы.
Эти двое, врач и сестра, с самого начала были единственными, кто связывал Йенсена с окружающим миром. Он не понимал ни слова из того, что они говорили, и поэтому в последнее время они предпочитали не разговаривать. Как-то врач принес с собой газету, но в ней не было фотографий, а слова состояли из букв, которых Йенсену никогда не приходилось видеть.
Сидя в плетеном кресле у окна, Йенсен обозревал большую лужайку с дорожками, выложенными гравием, и невысокие деревья с розовыми и белыми цветами. По дорожкам гуляли или сидели у маленьких каменных столиков и играли в какую-то игру (очевидно, шахматы) мужчины и женщины в таких же, как у него, белых халатах. Парк был небольшой, за ним тянулась улица, по которой с дребезжанием проносились желтые троллейбусы. Однажды Йенсен увидел на улице верблюда.
На другой стороне улицы находилась фабрика. По утрам тысячи людей, в основном женщины самого различного возраста, непрерывным потоком шли через ворота. Многие приходили с детьми. Их оставляли в одноэтажном желтом кирпичном здании справа от фабрики. Дети поначалу капризничали и плакали без матерей, но уже через несколько минут, забыв про слезы, начинали носиться по площадке. Женщины, ухаживающие за детьми, были одеты в белые хлопчатобумажные халаты с застежкой впереди. Они были похожи на беременных. Йенсен даже решил, что это работницы фабрики, которых по беременности просто переводили на работу в детский сад.
Йенсен больше не испытывал болей, однако ходить ему было трудно, и он быстро уставал. Почти все время он спал. Как-то в палату пришел врач с газетой в руках. Ткнув пальцем в газетный лист, он заговорил быстро и взволнованно, но, заметив, что Йенсен его не понимает, пожал плечами и вышел. Стоя у окна с легкими светло-голубыми занавесками, Йенсен смотрел в парк. Вместо халата на нем был его собственный костюм. Швы уже сняли, и он мог передвигаться почти свободно.
V
В дверь постучали, и Йенсен обернулся. Вряд ли это был кто-то из обслуживающего персонала - врач, медсестра, санитарка или водопроводчик, постоянно чинящий что-то в туалете, входили без спроса.
Стук повторился. Йенсен подошел к двери и распахнул ее. В коридоре стоял низенький седой человек в темно-синем костюме и черной фетровой шляпе. На носу у него были очки, в правой руке - черный портфель. Он тут же снял шляпу.
- Комиссар Йенсен?
- Да.
Это было первое слово, которое он произнес с тех пор, как три месяца назад вошел в самолет. Собственный голос показался ему чужим.
- У меня для вас письмо. Разрешите войти?
Незнакомец говорил правильно, но с легким акцентом. Йенсен сделал шаг в сторону.
- Пожалуйста.
Говорить было трудно, почти противно. Незнакомец положил на стол шляпу и расстегнул портфель. Достал из него розовую ленту телекса и протянул ее Йенсену. Текст был краток:
НЕМЕДЛЕННО ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ДОМОЙ.
Йенсен недоуменно посмотрел на незнакомца.
- Кто послал эту телеграмму?
- Не знаю.
- Почему она никем не подписана?
- Не знаю.
На мгновение незнакомец заколебался.
- Телеграмма прибыла по дипломатическим каналам, - наконец произнес он.
- Кто вы?
- Сотрудник одного из отделов Министерства иностранных дел. Я никогда не бывал в вашей стране, а языком овладел в университете.
Йенсен промолчал в надежде, что незнакомец продолжит разговор.
- Мы ничего не знали о состоянии вашего здоровья. Мы даже не знали, живы ли вы. Меня послали вручить телеграмму.
Йенсен и на этот раз промолчал.
- По словам доктора, вы уже выздоровели, и послезавтра он может вас выписать. Осталось лишь несколько анализов.
Незнакомец снова заколебался. Затем прибавил:
- Поздравляю.
- Благодарю вас.
- Доктор говорит, что сначала он и не надеялся на ваше выздоровление. Незнакомец достал из портфеля конверт. - Я взял на себя смелость забронировать вам место в самолете, вылетающем послезавтра в девять утра. Вот ваш билет.
Йенсен взял конверт и положил его во внутренний карман.
- В сообщении больше ничего не было?
И вновь незнакомец помедлил, прежде чем ответил.
- Всего лишь обычные инструкции, в частности - как и где вас разыскать.
- Вам известно, кто послал телеграмму?
Снова колебание.
- Да.
- Кто именно?
- Я не уполномочен говорить об этом.
- Почему?
- Тот, кто прислал сообщение, попросил нас об этом. Так что не думайте, что это из-за нашего нежелания.
- Вот как?
- Да. Кроме того, меня попросили передать ваш ответ на телеграмму. Согласны ли вы лететь послезавтра?
- Да, - ответил Йенсен.
- Превосходно, - сказал незнакомец и, взяв шляпу, и направился к двери.
- Одну минутку, - сказал Йенсен. - Вы были в нашем посольстве?
Незнакомец, приоткрывший было дверь, замер на месте. Наконец он ответил:
- Ваше посольство покинуто.
- Покинуто?
- Да. Там нет ни единого человека.
- Но почему?
- Этого я не знаю. Будьте здоровы.
VI
Медсестра отвезла Йенсена в аэропорт. На сей раз вместо халата на ней было открытое красное хлопчатобумажное платье, а на ногах сандалии с ремешками вокруг лодыжек. Дорога была неровной, автомобиль - старый и изношенный, но вела машину она искусно.
Йенсен, сидевший сзади, видел, как от напряжения шея и спина у нее покрылись капельками пота.
Они проехали деревню. По улице, вытянувшейся между низкими глинобитными домами, бегали ребятишки и разгуливал домашний скот. Девушка почти не снимала палец с гудка, стараясь разогнать свиней, коз и кур, мирно бредущих по дороге. Дети были в восторге и, глядя на нее, громко смеялись. В ответ она показала им язык, и они засмеялись еще громче.
Перед зданием аэропорта девушка приподнялась на цыпочки и чмокнула Йенсена в щеку.
…В шуме двигателей появилась новая нота, и самолет начал снижаться. Йенсен посмотрел на часы. Они шли на посадку на два часа раньше, чем следовало. Зажглись предупредительные надписи, самолет пробил облака, пронесся над полями, закутанными пеленой тумана, и приземлился на залитой дождем посадочной полосе. Когда рев реактивных двигателей стих, Йенсен посмотрел в окно.
Он был еще не дома. Однако он сразу узнал контуры аэропорта и понял, где они приземлились. Это было одно из соседних государств. Он понимал местный язык и даже мог сносно разговаривать. По расписанию самолет не должен был делать посадки. Поэтому Йенсен остался сидеть в кресле.
Через несколько минут в салоне появился одетый в штатское человек и объявил:
- Самолет дальше не полетит. Всех пассажиров просят выйти.
Он повторил объявление на нескольких языках. Кроме Йенсена, в самолете находилось всего лишь два пассажира.
Шел дождь, и было на удивление холодно. Зал прибытия был заполнен людьми, которые пили пиво и громко разговаривали, то и дело перебивая друг друга. Воздух казался сизым из-за табачного дыма. Девушка в справочном бюро виновато сказала:
- Туда самолеты не летают. Все рейсы отменены.
- Отменены?
- Да. Сообщение прервано.
- Откуда я могу позвонить?
- Вот отсюда. Только это бесполезно. Телефонная связь тоже прервана.
- Почему?
- Не знаю. Никто точно не знает.
В то же мгновенье он услышал, как по радио несколько раз назвали его имя. Девушка взглянула на билет, лежащий перед ней на столе.
- Ваша фамилия Йенсен?
- Да.
- Идемте.
Она провела Йенсена к лифту, и они поднялись на следующий этаж.
- Теперь идите в приемную номер четыре, - сказала она. - Там вас ждут.
Йенсен прошел по устланному коврами коридору, читая таблички на дверях. Он остановился перед дверью под номером четыре и постучал.
- Войдите, - послышалось в ответ.
В комнате было трое мужчин. Двое в напряженной позе, будто выжидая чего-то, сидели в глубоких креслах. Йенсен не знал никого из них в лицо. Еще один мужчина стоял у окна спиной к двери. Когда он повернулся, Йенсен сразу узнал его: это был человек с предвыборных афиш, человек, который лучше других воплощал в себе единство трех понятий - благополучия, уверенности в завтрашнем дне и всеобщего взаимопонимания. Раньше он был министром внутренних дел, а после выборов ему предстояло занять пост премьер-министра.
- Так это вы и есть Йенсен? - спросил он высоким и резким голосом.
- Да.
- Садитесь, ради Бога. Садитесь.
Комиссар Йенсен сел.
VII
- Я много слышал о вас, Йенсен, - сказал министр. - Несколько лет назад вы доставили мне немало хлопот.
Было заметно, что он изо всех сил старается говорить нормальным голосом, чтобы казаться спокойным.
- Хотите пива? - неожиданно спросил он.
- Нет, благодарю вас.
- В этой стране умеют делать чертовски хорошее пиво.
Он сел напротив Йенсена. Когда он наливал пиво, его руки так дрожали, что он едва не выронил стакан.
- Вы, конечно, узнали этих господ?
Йенсен никогда раньше их не видел и не знал, кто они такие - даже после того, как министр представил их ему. Оба входили в правительство.
- Кто-то однажды справедливо заметил, что расстояние между народом и властями слишком велико, - пробормотал министр.
Йенсен понял, что он имел в виду. Рыжеволосый полицейский врач участка как-то сказал:
- Можно ли представить себе что-нибудь более абстрактное, чем Господь Бог и министры?
В этих словах заключался глубокий смысл. Политика страны, направленная на достижение единообразия и устранение каких бы то ни было различий, не допускала усиления влияния той или иной личности - кроме тех, чья сила и власть зиждились на капитале и кто занимал ведущее положение в обществе независимо от желания народа. Однако в результате последних выборных кампаний на авансцену стали выдвигать определенного человека - это делалось для того, чтобы не допустить чрезмерно большого разрыва между подавляющим большинством народа и узкой группой технократов, в руках которых формально была сосредоточена власть в стране.
- Господин премьер-министр… - начал Йенсен, но тот оборвал его:
- Я не являюсь главой правительства. Выборы были… отложены.
- Отложены?
Министр поспешно встал, сделал было порывистый жест, но, взглянув на свои дрожащие руки, засунул их в карманы пиджака.
- При создавшихся обстоятельствах мы приняли решение отложить проведение демократических выборов в стране, - официальным тоном произнес он.
Один из членов правительства, до сих пор молчавший, кашлянул и спросил:
- Комиссар Йенсен?
- Да?
- Вы давали присягу в верности правительству?
- Да.
- Сколько раз я говорил, что это совершенно не относится к делу, - раздраженно проговорил министр.
В комнате стало тихо - слышался только рев реактивных двигателей за окном. Йенсен поочередно посмотрел на присутствующих и тихо спросил:
- Что случилось?
- Самое непонятное заключается в том, что мы и сами не знаем. Нам не известно, что произошло, более того, нам не известно, как это произошло. Между теми событиями, о которых мы знаем, не существует никакой логической связи.
- Какие же подробности вам известны?
- Йенсен, нам придется начать с самого начала.
- Хорошо. Почему вы находитесь здесь?
- Не знаю.
- Не знаете? Как вы сюда попали?
- Так же, как и вы. Самолетом. Мы возвращались из-за границы… из поездки с государственным визитом. Продолжить путь нам не удалось. Все пути сообщения были прерваны.
- Почему?
- Мы не знаем. Никто этого не знает.
- Как долго вы находитесь здесь?
- Три дня.
- Вы пытались вернуться домой?
Министр не ответил.
- Это вы вызвали меня сюда?
- Да.
- Зачем?
- Йенсен, давайте разберемся во всем по порядку. Во-первых, согласны ли вы выполнить наше задание?
- Какое именно?
- Выяснить, что там произошло. Поскольку нам не известно, где мы находимся, я не могу вам приказывать.
- Я знаю, где мы находимся.
- Вы меня не так поняли. Я имею в виду юридическую сторону вопроса. Вы же знаете, что по чисто экономическим соображениям наше правительство не признает режима, существующего в этой стране. Для нас она - всего лишь географическое понятие. Мы не пользуемся никакими экстерриториальными правами.
- В таком случае почему же вы здесь?
Министр неожиданно всплеснул руками и, потеряв над собой власть, крикнул:
- А куда же нам деваться, черт побери? Я обращаюсь к вам с просьбой оказать услугу стране, а вы…
Он осекся. Третий член правительства, который до сих пор не произнес ни единого слова, покачал головой и сказал:
- Полиция. Я же вам говорил.
Он был совсем молод. Его лицо и вся поза выражали презрение и высокомерие. Йенсен вдруг вспомнил, что раньше слышал его имя. Этот человек принадлежал к числу наиболее многообещающих политических деятелей. Он занимал различные посты в правительстве и, по всеобщему мнению, со временем должен был стать премьер-министром. Сейчас он возглавлял Министерство просвещения. До этого он был министром связи, и ему вменялась в обязанность деликатная задача - руководить цензурой на радио и телевидении.
Йенсен равнодушно посмотрел на него и негромко произнес:
- Мне хотелось бы напомнить, что я сейчас не на службе, что мы находимся на территории иностранного государства и что я до сих пор не получил никаких конкретных разъяснений - если не считать той информации, которую мне удалось получить в зале ожидания.
- Йенсен, Йенсен, - умоляющим тоном начал министр. - Мы знаем вас как исключительно способного офицера полиции.
- Вот как?
- Да, да. И хотя расследование того неприятного дела, которое вы провели четыре с половиной года назад, осложнило ситуацию, с технической точки зрения вы провели его безукоризненно…
- Настолько безукоризненно, что в результате погибло тридцать два человека?
- Нужно ли снова копаться в старых неприятностях?!
Министр просвещения холодно процедил:
- Господин Йенсен, надеюсь, вам ясно, что в тот момент, когда положение стабилизируется, мы можем разжаловать вас и отправить патрулировать улицы? Мы можем вообще уволить вас из полиции. Вы и раньше причиняли нам немало хлопот.
- Совершенно верно, - подтвердил министр. - Подумайте о своей семье.
- Я одинок, - заметил Йенсен.
- Ну хорошо, чего вы хотите? Денег?
- Правды.
- Но я уже сказал, что нам ничего не известно. Мы не знаем, что произошло в стране.
- Почему отложены выборы? - спросил Йенсен.
Министр нервно пожал плечами.
- Ведь я уже сказал…