- Не хочу занимать их такой трудной работой. Возможно, это группа странников, случайно натолкнувшихся на нас; в любой момент они могут решить уйти. Не забудьте, они могут быть кем угодно: от официальных послов до бродяг или бандитов, или чем-нибудь еще, для чего в земном языке нет слов. Мы ничего не знаем ни о структуре их общества, ни о них лично. Проведя рукой по своим редким волосам, он взглянул на записи. - Черт возьми, для меня их язык по-прежнему не имеет смысла.
- Разрешите мне просмотреть ваши записи, - попросил Лоренцен. - Я немного разбираюсь в лингвистическом анализе.
- Не сейчас, Джон. Хочу еще перечитать их. Я приготовлю для вас копию.
На следующий день Лоренцена попросили отправиться на вертолете с экспедицией по сбору образцов. У него не было поводов для отказа, поэтому изучение языка пришлось отложить. Когда он вернулся, Эвери с кривой усмешкой протянул ему пачку листков.
- Держите, - сказал он. - Вчера, когда вас не было, я получил еще много информации, но она привела меня к еще большему затруднению. Большая часть ее противоречит тому, что, как мне казалось, я знаю.
Лоренцен провел над копией записей много часов и в конце концов вынужден был признать свое поражение. Названия для большинства самых важных предметов варьировали без всяких видимых причин. Например, Сестре соответствовали слова Орту, Оманий, Валакеш, Арбву-джангиз, Зурле и свистящий шум, неизвестный ни в одном из земных языков; к тому же казалось, что в других предложениях все эти слова приобретают совсем другое значение. Это не было проявлением синонимии. Каким-то неясным образом слово зависело от всего контекста. К тому же в разговоре не удавалось идентифицировать отдельные предложения.
Лоренцен с разочарованием должен был отказаться от дальнейших поисков. Эвери продолжал упрямо работать, засиживаясь допоздна, чтобы обдумать полученные за день материалы. Но он единственный не считал эту работу напрасной.
- Какого дьявола мы сидим здесь? - спрашивал Гуммус-луджиль. - Тут есть туземцы. Они настолько цивилизованы, что колонизация невозможна.
Почему бы нам не отправиться домой, выпить как следует и забыть об этом грязном месте?
- Нам, видимо, следует завершить исследования, - мягко сказал Лоренцен.
Гуммус-луджиль вытащил большую старую трубку и принялся раскуривать ее. Его тонкое лицо исказилось насмешкой.
- Исследуйте мой зад! Вы знаете так же хорошо, как и я, что наша экспедиция имеет практическую цель. Нам лучше потратить время на поиски другой подходящей планеты.
Лоренцен вздохнул.
- Не знаю, найдем ли мы ее. Финансировать эту экспедицию стало достаточно трудно. У парламента всегда найдется достаточно дел, на которые стоит потратить общественные фонды, не предаваясь несбыточным мечтам.
Придется рассчитывать только на пожертвования тех, кто хотел бы улететь с Земли на другую планету.
- А вы хотели бы? - спросил турок. - О… Да. Вероятно, да. Но я никогда не думал покидать Солнечную систему навсегда. - С внезапным озарением он добавил:
- А для вас это многое значит, Кемаль?
Инженер кивнул:
- Да, я уже в том возрасте, когда хочется осесть на месте где-нибудь и создать семью. Но что может человек делать в Системе? Работать на кого-нибудь другого всю жизнь. Я хочу сам себе быть хозяином. Я думал… К черту! - Он замолчал и пустым взглядом посмотрел на равнину.
- Остается еще надежда, - сказал Лоренцен. - Возможно, эти туземцы живут под землей или где-нибудь еще. Может быть, они не станут возражать, если мы колонизируем поверхность. В этом случае они даже выиграют торговля и тому подобное.
- Возможно. - Огонек сверкнул в глазах Гуммус-луджиля. Но потом они вновь погасли. Он сжал волосатую руку в кулак. - Но что-то произошло с первой экспедицией! Подозреваю, что туземцы убили их и уничтожили следы…
- Сомневаюсь, - сказал Лоренцен, хотя в глубине души ощутил поднимающийся страх. - Как они смогли добраться до корабля на орбите? Как мог персонал быть настолько неосторожным, чтобы допустить это? Нет, я по-прежнему думаю, что с ними что-то случилось в космосе. Случайный метеор или…
- Подобные вещи больше не случаются с космическими кораблями.
- Могут случиться, если произойдет несколько маловероятных совпадений. Или, послушайте, вы говорили, что была попытка саботажа на "Хадсоне"?
- Да, подождите, вы имеете в виду… - Я ничего не имею в виду, Кемаль, но дома есть группы, настроенные против самой идеи колонизации.
Секта рессуррекционистов считает, что это не соответствует воле господа.
Все фанатики, все эти монархисты, коллективисты, евгеницисты понимают, что их крайне незначительные шансы захватить власть совсем исчезнут, если люди двинутся из Системы. Там есть группа Хилтона с ее псевдонаучными идеями о внеземных болезнях, вторжениях или мутациях колонистов во что-то отличное от людей и враждебное им, вы понимаете?
- Бомба, спрятанная в "Да-Гама", - Гуммус-луджиль потер подбородок. Это было бы не слишком трудно сделать: их корабль не строился с самого начала, как наш… Конечно, трудно себе представить, как можно было проникнуть к нашему конвертору. Все наши рабочие, до последнего электрика, были тщательно проверены правительством. Но могло быть, могло быть.
- В этом случае… - В Лоренцене нарастало возбуждение. - В этом случае нам нечего бояться.
- Зато этим ублюдкам нужно бояться меня! - Рука турка потянулась к ружью.
Прошел еще один день. Встало сине-зеленое солнце, рассеялся туман, выпала роса и с металлическим блеском легла на травы. Через шесть часов встало красное солнце, и начался день. Плыли тонкие красные и зеленые облака. Двойные тени повторяли их цвета. Растительность мерцала множеством оттенков, когда ее шевелил ветер. Первый солнечный закат был не столь эффектным, так как Лагранж-II все еще был высоко в небе, но конец дня был жутким. Парадоксально: становилось прохладно, даже холодно, когда светило только меньшее солнце, но его красный диск казался устьем огромной печи.
Второй солнечный закат, как обычно, был великолепным взрывом малинового, оранжевого и золотого. Затем наступила ночь со сверкающим великолепием звезд. Взошла Сестра. Один край ее диска был красным, другой сине-зеленым, а центр был затенен и слабо освещался лишь отраженным светом Троаса. На горизонте Сестра казалась невероятно огромной, заполняя полнеба; взойдя, она по-прежнему оставалась такой большой, что человек, привыкший к Луне, не мог избавиться от ощущения, что она падает на него.
Ее свет был похож на серебряное сверкание инея. Ночь была длинной, тихой и чужой человеку.
Ночь захватила Лоренцена. Он бродил в холодной тишине, думая о чем-то, и чувствовал, как изменяется небо и земля вокруг него. Возможно, в конце концов ему захочется вернуться сюда. Новая планета будет широко открыта для любого человека: он сможет создать свою собственную обсерваторию на космической станции, постараться проверить свои собственные идеи, глядя на свою землю и понимая, что она принадлежит его детям.
Но туземцы - настроение его вновь упало. Прошел еще день и еще один.
Лоренцен сидел на своем обычном месте с книгой в руках, когда услышал, что его зовут. Он поднял голову: лагерный громкоговоритель голосом Гамильтона произнес: "…явиться в помещение капитана". Он встал, недоумевая, и отправился в штаб.
Гамильтон сидел за столом в одном из строений. Рядом с ним стоял Эвери, он выглядел взволнованно. Торнтон, Фернандес, Гуммус-луджиль и ван Остен тоже были здесь. Все ждали.
- Все здесь, - спокойно сказал капитан. - Докладывайте, мистер Эвери.
Психолог прочистил горло.
- Я немного продвинулся вперед в рорванском языке. - Он говорил так тихо, что трудно было расслышать его слова. - Не очень много: по-прежнему не представляю себе их грамматику, а также не могу выделить элементарные языковые единицы. Но мы уже можем говорить о простых вещах. Сегодня они сказали, что хотят уйти домой. Я не совсем уверен в причине этого, однако думаю, что они хотят рассказать о своих открытиях.
- Все уйдут? - спросил Торнтон.
- Да. Я предложил отвезти их домой по воздуху, но они отказались.
Почему - не знаю. Я уверен, что они поняли меня. Я показал им вертолет и пояснил жестами. Но, возможно, они не доверяют нам. Они настаивают на том, чтобы идти пешком.
- Где их дом? - спросил Лоренцен.
- Где-то на западе, в горах. Это все, что я смог выяснить. На расстоянии четырех недель пути.
- Ну? - спросил ван Остен. - Что же нам делать?
- Рорванцы, - медленно сказал Эвери, - очень не хотели, чтобы мы следили за ними с воздуха. Не знаю почему - возможно, какое-то табу, но вероятнее, они боятся, что мы будем бросать им на головы бомбы. Вспомните, что мы так же плохо знаем их, как и они нас. Если мы попытаемся следить за ними, я думаю, они спрячутся в горах и мы никогда не сумеем возобновить с ними контакта. Однако, - он наклонился вперед, - мне кажется, у них нет возражений, если мы будем сопровождать их пешком.
- Сопровождать прямо в ловушку? - ван Остен покачал головой так, что светлые волосы взлетели в воздух.
- Не кажитесь большим ослом, чем вы есть, - сказал Гуммус-луджиль. Они не могут не понять, что остальная часть нашего отряда отомстит им.
- Неужели? - фон Остен вспыхнул и ударил себя в грудь для убедительности. - Но как остальные узнают, где мы?
- По радио, конечно, - нетерпеливо сказал Гамильтон. - Вы возьмете с собой портативный приемопередатчик…
- Но если туземцы узнают, что у нас есть радио?
- Хорошее соображение, - согласился капитан. - Похоже, что они никогда не слышали об этом явлении. И мне кажется, им никто не говорил о нем…
Он постучал пальцами по столу.
- Мистер Эвери хочет отправиться с ними, и я согласен, что мы должны послать несколько человек. Возможно, это наш единственный шанс установить контакт с местным правительством, чем бы оно ни было. Надо ближе познакомиться с их технологией и всем остальным. В конце концов они, возможно, не будут возражать против колонизации. Мы этого не знаем, и наша обязанность - узнать.
Вы, джентльмены, сейчас в лагере не нужны, ваша основная работа выполнена, и поэтому логически вы должны составить отряд контакта. Вы будете поддерживать постоянную связь с лагерем по радио и, конечно, на всем пути производить наблюдения. Вас могут подстерегать болезни, ядовитые змеи или что-нибудь еще. Но в целом, я думаю, особых опасностей не будет.
Дело это чисто добровольное, и никакого позора не будет, если кто-нибудь из вас откажется. Итак, все ли отправятся в путь?
Лоренцен не был уверен, что он этого хочет. Он вынужден был признаться себе, что боится слегка и скорее хотел бы остаться в лагере.
Но, черт возьми, все остальные согласились.
- Конечно, - сказал и он.
Позднее ему пришло в голову, что все остальные боялись оказаться единственным испугавшимся. Забавное существо человек.
Глава 9
Первые три или четыре дня были мучительными. Затем мускулы привыкли, и они стали проходить ежедневно по сорок километров без особого напряжения. Путешествие оказалось однообразным, до самого горизонта расстилались прерии. Дождь их не останавливал, люди двигались в своих водонепроницаемых костюмах, а рорванцы, казалось, и не замечали его.
Встречалось много широких рек, но все они были мелкими, их переходили вброд и они давали возможность наполнить фляги. Длинноствольные ружья туземцев на расстоянии в один-два километра убивали изобильную дичь, а в те дни, когда не попадались животные, вокруг было достаточно диких растений, стебли, листья и корни которых были вполне питательны.
Гуммус-луджиль, несший приемо-передатчик, ежевечерне связывался с лагерем - передача шла на Морзе, чтобы туземцы не поняли, что такое радио.
Гамильтон установил в вершинах большого треугольника три робостанции, которые пеленговали их передачи, и таким образом всегда знал, где находится отряд. Его собственные сообщения не содержали ничего особенного, только дальнейшее уточнение того, что они уже знали.
Рорванцы в пути использовали компасы и карты - конечно, отличавшиеся от земных, но понять их назначение можно было. Карты начерчены от руки, хотя это не означало, что туземцы не знают печати; линии на картах тонкие, как будто проведенные китайской тушью. Карты исполнены в Меркаторовой проекции с характерной решеткой линий, начальный меридиан проходил через южный магнитный полюс. Похоже, что туземцы знали истинную форму своей планеты.
Лоренцен постепенно научился различать индивидуальные особенности туземцев. Аласву говорил быстро, был порывист и разговорчив; Силиш медлителен и тяжеловесен; Янвусарран имел вспыльчивый характер; Джугац казался наиболее интеллигентным, он проводил много часов с Эвери. Лоренцен старался принимать участие в уроках языка, но без особого успеха; они уже вышли за пределы элементарных сведений, хотя Эвери утверждал, что говорить по-прежнему очень трудно.
- Вы должны научить меня тому, что знаете, Эд, - просил астроном. Представьте себе, что с вами что-нибудь случится… что будем делать мы все?
- Вы передадите сигнал, прилетит вертолет и заберет вас, - ответил Эвери.
- Но, черт возьми, мне интересно!
- Ладно, ладно. Я составлю для вас словарь, но убежден - он вам не очень поможет.
Действительно, не помогло. Что с того, что вы знаете, как назвать траву, дерево, звезду, ходить, бежать, стрелять. Что делать дальше с этими словами? Эвери просиживал вечера у костра, говоря и говоря с Джугацом; красно-коричневый свет озарял его лицо и отражался в нечеловеческих глазах туземца, их голоса поднимались и опускались в мяуканье, громыхании и свисте, руки двигались, жестикулируя, - и все это не имело для Лоренцена никакого смысла.
Фернандес взял с собой свою гитару и по вечерам наигрывал на ней песни. Аласву изготовил небольшую четырехструнную арфу с резонирующими стенками, производящим дрожащий эффект, и присоединился к Фернандесу.
Вместе они производили комическое впечатление: Аласву, наигрывающий "Кукарачу", или Фернандес, пытающий подражать рорванским мелодиям. У Гуммус-луджиля были с собой шахматы, через некоторое время Силиш уловил суть игры, и они начали устраивать состязания. Это было мирное, дружеское путешествие.
Но Лоренцена угнетала тщетность их действий. Иногда он жалел, что оказывался на борту "Хадсона", хотел вернуться назад на Луну, заниматься своими инструментами и фотографическим пластинками - конечно, они открыли новую расу, новую цивилизацию, но какое дело до всего этого человеку?
- Нам не нужны ксенологические наблюдения, - говорил он Торнтону. Нам нужна планета.
Марсианин поднял брови.
- Вы действительно думали, что эмиграция может разрешить проблему населения? - спросил он. - Таким путем нельзя переселить больше нескольких миллионов человек. Допустим, сто миллионов за пятьдесят лет, если организовать челночные перевозки - и не забудьте, что на все это потребуются деньги. Новорожденные быстрее заполнят вакуум.
- Я знаю, - сказал Лоренцен. - Слышал обо всем этом раньше. Я имел в виду другое - кое-что психологическое. Простое знание, что здесь передний фронт, что здесь, прижавшись спиной к стене, человек может начать свой путь сначала, что любой человек из народа здесь будет сам себе хозяин - в этом огромное отличие от Солнечной системы. Это освобождает от тяжелого социального угнетения - изменяет полностью взаимоотношения людей.
- Я удивлен. Не забудьте, что самые жестокие войны в истории последовали после открытия Америки и вторично после заселения планет Солнечной системы.
- Но теперь будет не так. Человечество устало от войн. Оно нуждается в чем-то новом, более значительном.
- Оно нуждается в боге, - сказал Торнтон с пуританской страстностью.
- Последние два столетия показали, как бог наказывает забывших его людей.
Они не спасутся, улетев к звездам.
Лоренцен покраснел.
- Не понимаю, почему вы всегда смущаетесь, когда я говорю о религии, - сказал Торнтон. - Я хотел бы обсудить это на разумной основе, как остальные темы.
- Мы никогда не придем к согласию, - пробормотал Лоренцен. Напрасная трата времени.
- Вы хотите сказать, что не будете слушать. Что ж, - Торнтон пожал плечами, - я не очень верю в эту колонизацию, но любопытно было бы посмотреть, что из этого выйдет.
- Я думаю… я думаю, что бы ни случилось, ваш марсианский дом будет избавлен от последствий, - проговорил Лоренцен.
- Нет. Не обязательно. Господь может и нас наказать. Но мы выживем.
Мы живучий народ.
Лоренцен вынужден был признать его правду. Соглашаетесь вы с сектантами или нет, невозможно отрицать, что они боролись за свою мечту, как герои. Они колонизовали огромную бесплодную изношенную планету и заставили ее расцвести; их поющие псалмы батальоны сокрушили империю Монгку и победили Венеру. Верующие - как бы их ни называли: христиане, сионисты, коммунисты или представители любой другой веры, потрясавшей историю, - верующие обладали особым ценным качеством. Но разумный человек не мог понять их веры. Если он понимал ее, то уже не был разумным.
Он посмотрел на мешковатые фигуры рорванцев. Какие мечты скрываются в этих нечеловеческих черепах? За что они смогли бы раболепствовать и убивать, обманывать и умирать?
За свою планету?
Глава 10
Мигель Фернандес родился в Латинской Америке, в области, известной под названием Уругвай. Семья его была древней и богатой, и он был одним из тех немногих, кто никогда не голодал. У него были книги, музыка, театры, лодки, лошади; он играл в поло за свой континент в мировых первенствах и переплыл на яхте Атлантику. Он проделал большую стратографическую работу на Луне и Венере, смеялся со множеством друзей, любил многих женщин и ушел к звездам с песней.
Он умер на Троасе. Это произошло с жестокой быстротой. Через две недели открытые прерии кончились, начался медленный подъем к тусклым голубым очертаниям гор, возвышавшимся на горизонте. Это была земля высоких грубых трав, больших групп деревьев, холодных рек с быстрым течением; всегда дул ветер, а в небе видно было множество летающих животных.
Продвижение вперед замедлилось, так как рорванцы кружили, отыскивая пологие склоны, но тем не менее в день проходили около тридцати километров. Эвери сказал, что спрашивал, сколько им еще придется идти, но не понял ответа.
Отряд растянулся цепочкой среди разбросанных валунов. Вокруг все было полно жизнью: тетраптерусы размахивали всеми своими четырьмя крыльями, маленькие зверьки убегали в испуге, останавливались и смотрели на путешественников немигающими глазами. Лоренцен шел впереди рядом с Аласву; пытаясь пополнить свой рорванский словарь, он указывал на разные предметы.
Увидев маленькое разноцветное животное на скале - что-то вроде большой ящерицы, указал на него.
- Воланзу - сказал рорванец. Благодаря практике Лоренцен научился различать отдельные фонемы; раньше все они звучали для него одинаково.
- Нет, - астроному казалось странным, что Эвери все еще не знал слов "да" и "нет"; может быть, язык рорванцев не обозначал эти понятия. Однако "нет" он сказал по-английски. - Я знаю это слово, оно означает "камень". А я имею в виду эту ящерицу. - Он подошел ближе к животному и указал на него. Оно выгнуло спину и засвистело на него. Двойное солнце ярко отражалось в его переливчатой чешуе.