- На, на, сын божий, отпей-ка, один глоток тебя сразу вылечит! Да оставь и мне на донышке чуточку радости, я тоже лизну с божьей помощью…
Я замер от страха. Первой мыслью было - образумить дядю, заклиная его не губить себя. Ведь он же собственными глазами видел, какая участь ему уготована! А уж коли мои мольбы не помогут - напомнить ему о сейфе, об этом золотом идоле, которому он так слепо поклонялся!
В соседней комнате было тихо.
Бродяга в качалке. - "Один глоточек в интересах истины…" - "Упокой свои седины…"
…Проснулся я в кресле и в первый момент никак не мог сообразить, где нахожусь: в гостиной царил обманчивый полумрак, окна были закрыты ставнями. Но уже в следующую секунду я все вспомнил.
Полный тревоги, я влетел в дядин кабинет и замер от удивления: в качалке развалился бродяга с сигарой в загрубевших пальцах, и над ним висело такое облако дыма, что, казалось, вот-вот оно прольется дождем. А напротив, в плетеном кресле, сидел… дядюшка и по привычке ковырял в ухе. На бродяге был дядин полотняный костюм, что придавало ему вполне пристойный, чтобы не сказать изысканный вид. Странным мне показалось лишь то обстоятельство, что костюм нигде ему не жал вчерашний верзила усох до того, что под мышками и на бедрах одежда морщилась. Вид у бродяги был обиженный и раздраженный.
Дядя теперь казался на голову выше него, и поэтому вначале у меня было такое чувство, будто он не только не уменьшился, но даже вырос.
- Дядюшка! - задыхаясь от волнения, проговорил я. - Как ваше самочувствие?
- Спасибо, хорошо, - ответил он с небывалой мягкостью, робко поглядывая на меня, но старательно избегая встретиться со мной взглядом.
- Вы пили! - с укором сказал я, ободренный его непривычной робостью.
- Нет, нет! Не пил! - воскликнул он. - Я только кончиком языка попробовал! Надо было отважиться на глоточек в интересах истины… Ты славный мальчик, Гонзичек…
- Но ведь вы знаете, что сталось с Боккаччо! Хотите последовать за ним?
- Глупенький, - успокаивающе улыбнулся дядя, - думаешь, если бедняга Боккаччо выхлестал целую миску, то и я тоже? Нет, я этого не сделал, а один маленький глоточек никогда не повредит - правда, Франтишек?
И дядя любовно посмотрел на бродягу. Такая интимность в их отношениях была для меня откровением.
- Нет, я не сразу уйду из этого мира, - продолжал дядюшка. - Я - по капельке, по малюсенькой капельке… А сны, которые навевает наш божественный нектар, - они и впрямь не от мира сего! Просыпаешься светлый, чистый, как родник - ни тебе похмелья, ни мировой скорби… Правда, Франтишек? Мы еще долго пребудем тут, пока…
- Не хочу! - взвыл бродяга. - Не хочу я тут пребывать! Ни минуты не желаю оставаться!
- Оставайся у меня, Франтишек, - уговаривал его дядя. Упокой свои седины на старости лет. Не будут больше ломить твои косточки холодными утрами в дырявых сараях и пустых амбарах. Я предлагаю тебе свою кухню, и ложе, и ключи от подвала, а также половину моего гардероба и сигары. Короче, ты будешь моим пожизненным гостем, изведаешь, что и на нашей планете можно жить сносно, все равно, глуп человек или умен…
- Да, но моя миссия!.. - вырвалось у бродяги.
- Tcc! - прошипел дядя, подозрительно глядя на меня и как бы призывая: "Об этом - ни звука!"
Франтишек остался в Яворке. - "Плевал я на твое гостеприимство!"
Одно было несомненно: дядя Жулиан предался своей страсти. Бродяга Франтишек поселился в Яворке. Он стал так же необходим дяде, как кресло-качалка. Тот шагу не делал без бродяги. Сначала я ничего не понимал. Их постоянные споры в спальне, перед отходом ко сну, страшно привлекали меня своей таинственностью. Но, к несчастью, велись они все каким-то шепотком, за плотно запертыми дверьми и были мне недоступны; я мог разобрать лишь обрывки их разговора, когда поднятое "глоточками" настроение обоих достигало апогея.
Тогда они клялись друг другу в верности и уверяли, что никогда не будут предателями, а, взявшись за руки, пойдут навстречу общей судьбе.
Однако подобная идиллия меж ними длилась лишь до пробуждения. Вставали они поздно и появлялись в саду либо во дворе пли в зеленой комнате после десяти. И тогда мне начинало казаться, что связывает их вовсе не дружба, а вражда. Будто каждый из них шпионит за другим. Они глядели друг на друга, злобно осклабясь, язвили, как могли, и подозревали один другого в коварстве и предательстве.
- Я же помню - в бутылке оставалось еще немного, - говорил дядюшка. - Я нарочно не допил, чтоб увериться в твоем вероломстве. И утром бутылка, конечно, оказалась пустой… Ты хочешь обогнать меня!
- Ну, да, сам-то ты себе хорошую меру наливаешь, а на мне экономишь, перелить боишься…
- Ах ты неблагодарный! Я давно мог бы тебя обогнать, захоти я только! Но я - то веду честную игру…
- Зачем же ты мне так отмеряешь? Почему не даешь напиться вволю? И вообще чего ты меня тут держишь? Плевал я на твое гостеприимство!
Но вечером они снова распинались в верности, дружбе, любви…
Я внимательно наблюдал за ними, полагая, что на людей напиток подействует столь же разительно, как и на собаку. Однако люди уменьшались почему-то совершенно незаметно для глаза. Порой мне казалось, что они совсем не изменились. Впрочем, я ведь сравнивал их на глазок и никак не мог забыть быстроты, с какой исчезла собака! А эти трусишки… Дядя до сих пор не укоротился и на ладошку! И разница между ним и Франтишком оставалась неизменной.
С каждым днем Франтишек становился все раздражительнее: он был недоволен скудными порциями, которые отмерял ему дядя. Будь его воля - давно уж упился бы до окончательного исчезновения! Но дядюшка, насколько я понимал, не мог и не хотел расстаться со своим компаньоном. Будучи во власти потусторонних сновидений, он ревновал бродягу и всячески старался удержать его на Земле, ограничивая выдачу драгоценной жидкости.
Однажды ночью… - Человечек под окном. - "Вы убываете в геометрической прогрессии!" - Я избран. - Чему быть, того не миновать.
И вот однажды ночью…
Обитатели нашего маленького дома крепко спали под осенними звездами. В дядюшкиной спальне оба любителя грез видели один и тот же сон. Я совсем уж начал засыпать в своей каморке, как вдруг кто-то забарабанил в окно. Я вскочил.
Под окном топтался какой-то крошечный человечек с седой кисточкой на подбородке. На нем был детский костюмчик, который явно был ему слишком велик: короткие штанишки собрались гармошкой на ногах. Серый котелок все время сползал ему на уши, - вероятно, человечек набил его бумагой, чтобы он хоть как-то держался на голове.
- Пустите меня! - пищал он. - Пустите! Мне срочно надо поговорить с паном Жулианом!
Я тихонько свистнул от удивления и распахнул окно.
- Пан Либек?!
- Увы! - злобно взвизгнул человечек. - Откройте! Немедленно! Пустите меня к вашему дяде!
- Но он спит…
- Разбудите его!
- Это исключено! Его и пушками не разбудишь.
- Дело идет о жизни!
- Уж не о вашей ли? Да, скажу я вам, вы, видно, здорово хлебнули!
Либек ужаснулся:
- Откуда вам это известно, молодой человек? Отворите же скорее!
- Почему бы вам не прийти днем?
- Могу ли я ходить днем? - простонал пан Либек, с отчаянием глядя на своп штанишки.
Мне стало его немного жалко.
- Полезайте ко мне в окно, - предложил я. - Ключ от дома у дяди.
Пан Либек согласился, но он был так мал, что сделать этого без посторонней помощи не мог. Пришлось выпрыгнуть в сад и подсадить его на подоконник. Когда мы оба очутились в моей комнате, я воочию убедился, нисколько он мал: он едва доставал мне до живота.
Он вскарабкался на стул, и я - уж не знаю, с чего бы это, - схватил его и хотел помочь раздеться. Либек с достоинством отверг мою помощь.
- Не буду я спать! - пропищал он. - Я скорее умру, чем усну! Если вы не хотите увидеть у себя мой труп разбудите пана Жулиана! Только он один может продлить мою жизнь!
- Скажите лучше - сократить! Вы же сами видите - вы уменьшаетесь в геометрической прогрессии.
- Вы… что вам известно?
- Что вы здорово нализались дядюшкиного напитка!
- Кто это докажет?
- А мне даже не надо было видеть во время грозы, как вы удирали с вашим сосудом! Ваш рост вас выдает…
- Ну, знаете! Я избран… впрочем, что с вами разговаривать! Отведите меня к пану Жулиану!
Пока я размышлял, как быть, пан Либек спрыгнул со стула и скрылся за дверью. Как старинный наш сосед и частый гость (до того как они с дядюшкой повздорили), он отлично знал, где находится спальня.
Что ж, подумал я, чему быть, того не миновать.
Крохотными кулачками пан Либек забарабанил в нижнюю филенку двери. Слабенькие удары отдавались гулко, тревожно, но в спальне будто все вымерло… Тогда Либек принялся яростно колотить в дверь ногами.
Наконец дверь отворилась.
"Дайте мне выпить". - "Франтишек, не сердись!" - Еще одну бутыль! - Три зародыша бога.
В слабом свете ночника на пороге появился дядя. Он всматривался в темноту поверх головы пана Либека.
- Что такое? Кто тут?
Либек жалобно пискнул:
- Это я, сосед, уж извините меня, я не мог иначе!
- Пан Либек! - радостно вскричал дядя. - Вот так гость! Проходите, проходите…
Увидев, что появление гостя дядюшке по сердцу, я вышел на свет и рассказал, как было дело.
- Ты хорошо поступил, Гонзичек!
И, к моему полнейшему изумлению, дядя погладил меня по голове! Этого с ним никогда не случалось ранее…
Мы вошли в спальню, оставив дверь полуоткрытой.
- Дайте мне выпить! - нетерпеливо воскликнул пан Либек. Не то я умру, не успев родиться!
Дядя, снисходительно улыбнувшись, поднес ему бокал. Пан Либек осушил его залпом и замахал ручками, словно решил улететь от нас. Глаза его вспыхнули.
- О, спасибо, спасибо! Вы спасли искупителя! Ибо царство мое не от мира сего… Я - Сын Бога звезд, это уж точно! Все ждут меня - представьте, ждут меня, помещика Либека, и воспевают мне хвалу, и несут дары… И так это невероятно господи во звездах, не вводи меня только во искушение, не надо, не надо…
- Рассказывайте, рассказывайте, не скрывайте ничего! - зажегся дядя. - Только погодите - разбудим Франтишека, вот он порадуется, когда узнает, что само провидение округлило наше число до троицы!
С этими словами дядюшка нежно дотронулся до бродяги.
- Франтишек, Франтишек, не сердись, что я нарушил твои святые грезы. Вернись на минуточку к нам! Пришел пан Либек, мой старый сосед, он расскажет нам множество новостей с того света, то, что нам еще и не снилось!
Растолкав бродягу, который с трудом пришел в себя, дядя обратился к пану Либеку:
- Сосед, расскажите же нам обо всем, обо всем. Как вам удалось раздобыть мой нектар?
Чтобы лучше слышать, я посадил Либека на стол, а тот покаянно поведал о совершенной им краже - о том, как бежал он с сосудом в руках, а над головой его гремела буря. Как с самого начала ревниво следил за нашими работами у диковинного яйца, как дождался ночи, ознаменованной чудодейственным гейзером. Потом, молитвенно сложив руки, он стал заклинать дядю уступить ему еще одну бутыль, по любой цене! Хотя бы для этого пришлось ему пустить с молотка имение!
- Позднее я стал разбавлять напиток водой, - с дрожью в голосе сказал он. - И черт меня дернул напоследок капнуть туда рому… Две капли, не больше, но я жестоко за это поплатился. Среди пророков, которые своими песнопениями готовили мое пришествие, появился один с черным зонтиком, и его флейта заглушила все остальные: он возгласил, будто теперь я уже не рожусь… Великое смятение охватило ангелов… А моя божественная матушка всю ночь проплакала надо мной…
- Э, да это что! - начал хвастать бродяга. - Вот я знаю, так знаю! И еще больше мог бы знать, если бы…
- Молчи, Франтишек, - осадил его дядя. - Я знаю ничуть не меньше твоего! А мы, все трое, если и не искупим никого, наверняка сами будем искуплены!
- Горе мне! Горе! - взвыл пан Либек. - Мой сон уже не тайна!
- Не расстраивайтесь, сосед, - принялся утешать его дядя. - Все мы трое сподобились стать богами, и если быть чуточку поэкономнее, то нашего запаса нектара хватит до самого отлета с этой планеты! Но мне хотелось бы так распределить остаток нашей жизни, чтобы мы все ушли по возможности одновременно…
- Это что же - чтоб я вас ждал? - возмутился пан Либек. Но я не вынесу! Я не могу задерживаться!
- Не волнуйтесь, сосед! Вон Франтишек тоже пьет умереннее, и, хотя он теперь уменьшается не так быстро, зато чувствует себя хорошо. Я и вас научу умеренности, сосед, пока мы не сравняемся в росте. А теперь, Франтишек, выпьем еще, чтоб пану Либеку поменьше ждать нас.
Тут дядя обратился ко мне:
- Принеси-ка еще бутылочку из подвала, Гонзик!
"Все это со временем будет твоим!" - "Зови меня просто Бедржих!"
Когда я возвратился с бутылкой, дядюшка сказал мне с печалью и покорностью в голосе:
- Давно я хотел поговорить с тобой, Гонзик… Ты догадываешься, о чем. Настанет час, когда я уйду от тебя, покину все, чем владею на земле…
- Дядя! - растроганно воскликнул я. - Неужели вы не можете удержаться?
- Не радуйся, это не завтра случится, - ответил он с оттенком прежней иронии. - Я еще немало покопчу тут небо, прежде чем исчезну. Но если ты согласен охранять нашу тайну, я назначу тебя, Гонза, своим секретарем.
- Благодарю за доверие, дядюшка, - сказал я, - но послушайте моего совета, не пейте больше! Вы ведь рискуете своей душой! У вас нет никакой уверенности, куда вас занесет, в какие края Вселенной! Вы же понимаете, как несбыточны сны, если они снятся нескольким людям сразу!
Дядя взглянул на меня затуманенным взором.
- Не говори о том, чего не знаешь! Тут дело не в снах, а в утолении страсти. Если б в пустыне ты изнывал от жажды, мог бы ты уйти от оазиса, где бьет родник? Такова же и наша страсть к этому напитку!
- А что станет с вашей землей, акциями, золотом, за которое можно купить тысячу способов быть счастливым и наслаждаться?
- Все это со временем будет твоим, если ты исполнишь мое желание и будешь верно служить мне до момента моего вознесения. Я стану уменьшаться назло всем законам природы и чем меньше и слабее буду, тем буду беззащитнее, тем больше буду нуждаться в твоей помощи! Ты обязан оберегать меня от вторжения внешнего мира в мою усадьбу. Ты обязан укрывать меня от очей славолюбивых детективов и спасительной полиции. Все это будет изложено в завещании, которое я напишу.
- Поторопитесь с завещанием-то, сосед, - посоветовал опытный пан Либек. - Не то перо покажется вам огромным, как полено, а чернильница - с ведро.
- А вы разве написали?
Либек весь так и напыжился.
- Конечно, написал - как только иссяк волшебный источник и я почувствовал, что помру от своих снов, не дождавшись их осуществления. Все завещал Люции, а потом переоделся в костюм Карличка. О, я знал, к кому мне обратиться!
Тут Либек спрыгнул со стола дяде на колени и начал гладить его по лицу, шепча:
- Я останусь с тобой, Рудольф, пока не прогонишь… Старый друг, давай-ка опять перейдем на "ты", зови меня просто Бедржих, как тогда, когда мы у вас в доме клеили игрушечный Вифлеем, помнишь, какие мы склеивали ясли?… А сейчас вижу я дивный мир, нет там ни богатства, ни бедности. Все там равно питаются соками, текущими по стеклянным капиллярам деревьев. Стоит отломить кончик веточки - и хлынет сок, способный всех насытить и напоить, как материнское молоко. А стеклянных деревьев там хватает на всех. К ним слетаются ангелы в пору утоления голода и жажды. В кронах деревьев звенят флейты, воспевая сладость соков и благословляя радость насыщения.
- Бедржих, - перебил его дядя, - как странно, что ты знаешь многое, что мне еще не снилось, хотя на моем счету ровно столько же ночей, сколько у тебя. Правда, ты больше грезил ты ведь потреблял напиток в больших дозах. И тебе, конечно, памятны многие подробности, которые мне до сих пор неясны. Помнишь ли ты дары, которые принесли нам святые паломники с хрустальных гор?
- Как не помнить! - сентиментально улыбнулся Либек. Стеклянные часики, в которых вместо пружины - крошечный живой человечек, он заперт внутри часов и приводит их в движение. Янтарная флейта, в которой таятся песни евангелия, - я буду насвистывать их моим будущим апостолам.
- А что было в перламутровой коробочке, которую принес мне тот голубой ангелок с зонтиком, похожим на колокольчик? - спросил дядя.
- В ней - кисти и краски для первой разрисовки перепонки. Мы ведь родимся с бесцветным зонтиком. И лишь на празднике именин моя матушка нанесет на него первый узор, характерный для младенцев мужского пола…
- А что принес на голове тот старенький ангел? - вмешался Франтишек. - Эта штука смахивала на твой ящик из-под сигар, пан Жулиан.
- Да, да, припоминаю, - сказал дядя и поковырял в ухе. Кажется, то была очень толстая книга…
- Ну, конечно, книга, - покровительственно улыбнулся Либек. - Это были ноты. Музыкальный букварь. По нему я буду постигать первые звуки моей будущей родной речи…
- А бубенчики зачем?
- Бубенчики пришивают детям по краям зонтиков, когда они учатся летать. Мальчикам - золотые, девочкам - серебряные.
- Послушай, Бедржих, - поинтересовался дядя. - Почему так сердито смотрит на нашу матушку тот ангел, который, собственно, доводится нам отцом? Ты ведь знаешь, как матушка его боится…
- Он вовсе не отец нам, - объяснил Либек, - хотя и супруг нашей матушки.
- Какое у него неприятное имя, - подхватил бродяга.
Пан Либек вдруг просвистел какую-то странную, зловещую мелодию, а затем другую - волшебно-сладостную, неподражаемую…
Лица мужчин просветлели.
- Да, это она, наша матушка, - горячо шепнул дядя.
- К ней, к ней! - мечтательно прошептал пан Либек. - Пора мне! Вот только еще глоточек - и усну…
- Неси еще бутылку, - приказал мне дядя. - Надо отпраздновать этот день. Ты, Бедржих, такой маленький, что можешь лечь со мной. Ну, ночь еще не кончилась - впрочем, окна у нас закрыты ставнями, так что можно предаваться снам хоть до обеда.
Я вихрем помчался в подвал и тут же вернулся, стараясь не пропустить ни словечка из их беседы, которая начала меня сильно занимать.
Я наполнил три бокала, предварительно посадив пана Либека на стол, чтоб и он мог поднять свой бокал за сегодняшний сон. Все выпили.
В бутылке оставалось еще на донышке, и этот остаток поделили между собой дядя и Франтишек. Либек только следил за ними жадными глазами.
Я ушел, когда ночь была на исходе.
Пана Либека разыскивает полиция. - Письмо от химика Мамилы. - Еще 50000!
Прошло несколько беспокойных ночей.
Каждое утро я смотрел, насколько уменьшились мои подопечные. По-видимому, от одного сна они не очень изменялись.
Но время шло, и мелкие зубки дней вдруг оскалились голодной челюстью месяца. И уже через месяц наша троица, обреченная на исчезновение без смерти, основательно уменьшилась.