Логман Хаджи Исмаил, с согласия везиря Осман хана, которого попросил сам король Франции, остался в Париже еще на несколько месяцев… А когда они с Марией вернулись, двор встретил логмана с явной отчужденностью.
В нём все так же нуждались. Все так же обращались за помощью. Но всё чаще и чаще логман ловил на себе подозрительные взгляды особой монаршьей охраны. Шах перестал приглашать Хаджи Исмаила к себе на философские беседы к застольям…
Причину этого охлаждения, чреватого нежелательными последствиями, объяснил Хаджи Исмаилу его дядя Ахмед-ага.
- Сынок, пойми меня правильно… - заговорщически, оглядываясь по сторонам, шептал он. - На тебя, по злому навету, смотрят как на лазутчика… Будь осторожен…
А через несколько дней логмана неожиданно вызвал к себе шах Омар. Монарх встретил врача с подчеркнутой вежливостью. Без той привычной логману теплоты, свидетельствующей о дружеском расположении шаха.
- Логман, нам стало известно, что ты позволил себе грубо нарушить шариат… - вымолвил он.
- В чём это выразилось, Ваше Величество? - осторожно спрашивает Хаджи Исмаил.
- Ты взял в жёны кафирку… Уважаемое нами духовенство в гневе, - тяжело, исподлобья буравит его шах.
- Государь! Шейх может подтвердить вам, что жена моя, Медина ханум, вошла в лоно нашей веры. Она строго соблюдает её законы…
Шах с ленивой небрежностью приподнимает руку. Хаджи Исмаил умолкает.
- Мы решили так, логман, - шах делает паузу. - Учитывая наше доброе отношение к тебе, твои заслуги перед нами, мы, дабы не возбуждать недовольства духовенства и правоверных, решили направить тебя на некоторое время к нашему двоюродному брату - шекинскому хану Джумшуду…
На этом аудиенция закончилась.
…Джумшуд хан относился к нему с подчеркнутой неприязнью. Старался при всяком удобном случае уязвить и унизить. Но от этого не уменьшался поток больных к логману. Наслышанные о его чудодейственном врачевании, люди шли отовсюду. Лечил он и шекинскую знать, чутко державшую нос по ветру. Как и их хозяин, они не выказывали ему особого расположения, хотя почти все, как впрочем и сам хан, обязаны были ему своим здоровьем и здоровьем своих близких.
Неуютно чувствовал себя в Шеки Хаджи Исмаил. Его донимали нехорошие предчувствия. Изводили до тошноты. Анализируя свое состояние, логман относил его к тому общеизвестному чувству, которое рождается вместе с человеком и которое так или иначе снедает каждого из живущих неземной тоской. Терзает вопросом: кто я, откуда и куда денусь?.. И что такое вообще жизнь?..
Вся жизнь, думал он, состоит из смутного ожидания Чего-то. Чего-то, что он в глубине души знал, но как ни старался добраться до него пытливой мыслью своею - не мог. Он карабкался к нему, надрывая сердце. В кровь раздирая себя, втискиваясь в лаз бездонного колодца души своей, так схожей с таинственным и непостижимым мирозданием… Порой казалось, еще одно усилие и коснется он рукой того заветного, и вспыхнет в нём озарение. И снова - ничего, пусто. По-прежнему непроницаемая, по-жуткому тоскливая и властно манящая к себе мгла…
"Как тускло светит разум в потёмках души человеческой", - сетовал логман и в изнеможении, исторгая глубокий, мучительный стон, взывал: "О, Аллах! Озари раба твоего! Вразуми!.."
…С чувством чего-то непреложного и рокового, противного всему его существу, отходил он ко сну. И сейчас, холодящие персты этого Таинственного и потому страшного, пробегали по сердцу. Логмана пробирал озноб. Нет, то была не лихорадка болезненной немочи. Он бы её распознал. Дрожь шла изнутри. И горячие руки Медины, обхватившие его, не согревали Хаджи Исмаила. Он зарылся лицом в её волосы. Боже, как пахли они горным снегом!
- Успокойся, Медина, - ласково сказал он. - Всё в порядке. Тебе что-то приснилось.
- Не пущу, - упрямо, не слушая его, повторила она.
- Меня никто и никуда не забирает, - деревянно засмеялся он.
И тут тишину ночи раздробил топот конских копыт, гиканье, свист, ругань. "Как в детстве", - подумалось Исмаилу…
Ворота его дома сотряслись от обрушившихся на них ударов.
В спальню вбежала перепуганная Фатма.
- Хозяин! У ворот ханский юзбаши! Требует, чтобы ты вышел.
- Передай - сейчас выйду.
- Не пущу! - виснет на нем жена.
Он снова вдохнул снежного запаха ее волос и мягко сказал:
- Мы все ходим под Аллахом, дорогая. Всё будет хорошо. Нас никто и никогда не разлучит. Нам вечно жить с тобой: Мария перед Христом и Медина - перед Мухаммедом. Ты будешь всегда моя…
Одевшись, Хаджи Исмаил вышел к воротам.
- Я слушаю тебя, юзбаши, - с достоинством произнес он.
- Хаджи, тебя зовет хан. У него там случилось несчастье… Едем немедленно.
- Я готов, юзбаши, - сказал логман и, вскочив на поданного ему коня, выехал за ворота.
Еше было темно. Сверкали крупные кристаллы звезд. С отчаянной ослепительностью, на пределе сил своих, горела луна. И хотя еще стоял кругом мрак, логман Хаджи Исмаил знал: скоро, совсем скоро рассветет.
Раньше петухов об утре нового дня возвещают запахи. От речки тянет радостным благоуханием тмина…
И мгла, окутавшая всё окрест, уже не ночная. Набрякшая рассветным мерцанием, она вот-вот лопнет и рассыплется мириадам росных капель… Люди еще спят, а новый день уже пришел. Аллах запалил душистый шам дня 26-го раджаба 1143 года по хиджри…
Глава первая
"Осы" и шеф Интерпола
I
Леший вскинул брови. Бесшумно вылетевшие из его глаз три пронзительно синих разряда впились в оголённое плечо спящего. Ужаленный вскочил и, ещё не вполне проснувшись, хорошо отработанным взмахом руки коснулся панели, приводящей в действие защитный механизм. Системой защиты командовал Леший. Он же невидимым лучом окидывал помещение и всё, что подавало признаки жизни, конвульсивно дернувшись, замертво падало на пол. Беззвучные и незаметные для глаза парализующие импульсы Лешего поражали любую проникшую сюда живую тварь.
Система сработала. Леший отреагировал как надо. С потолка, звонко стукнувшись о накрахмаленный пододеяльник, упала скукоженная муха. Та самая, за которой он с мухобойкой в руках, безуспешно гонялся почти весь вечер. Эта крупная, зелёная дрянь, залетевшая, видимо, из мусоропровода, сумела скрыться от него. "От человека - можно, от чёрта же - никому и никогда", - стряхивая муху с одеяла, сказал он про себя и вдруг поймал на себе довольно неприятно пронизывавший взгляд сатаны.
Леший в упор, не без высокомерия обдал его ядом своей саркастической ухмылки и, очевидно, удовлетворившись растерянностью хозяина, неожиданно захохотал. В его смехе было всё: самодовольство и бесшабашное веселье, самоиздёвка и море искреннего добродушия. Смех его был заразительным. Обычно, слушая его, Мефодий тоже начинал хохотать. Но смех сатаны имел свой смысл. И он, конечно, никакого отношения к "опасности" или "тревоге" ие имел. Леший так заливался лишь в тех случаях, когда хозяин допускал какую-либо потешную промашку. Он как бы подтрунивал над ним.
На этот раз, не расслышав тихий зуммер телефонного аппарата и спросонок ие сообразив, почему робот разбудил его в столь сладкую пору сна, Мефодий, вместо того, чтобы поднять трубку спецсвязи, привёл в действие боевой механизм Лешего. И вот… жалкая жертва.
- Ну ты даешь, черт эдакий, - подавив вспыхнувший было в себе смешок, промычал он заспанным голосом и потянулся к аппарату.
- Доброй ночи, Меф, - услышал он хорошо знакомый ему баритон, хозяин которого отнюдь не баловал сотрудников редкими качествами его тембра.
Во всяком случае, за шесть лет работы в Интерполе Мефодий по телефону спецсвязи разговаривал с ним ие то два, не то три раза. Правда, тет-а-тет общался гораздо чаше.
Мефодий внутренне подобрался. Шеф Интерпола но пустякам не выходит на связь.
- Я русский, наверное, никогда не одолею, - уже на родном английском пожаловался он.
- Добрый день, Боб.
- Без упреков, Меф. Пеняй не на пояс времени, а на свою профессию.
- Уже начал.
- Ну и отлично. Но, ругая себя, ты, как у вас в Одессе говорят: "Слушай сюда".
Последнюю фразу шеф слепил по-русски и рассмеялся.
- Я весь внимание, Боб.
Странно, поймал себя на неожиданной мысли Мефодий, что значит привычка! Еще несколько лет назад ему, русскому человеку, привыкшему к старшим по возрасту, должности и званию обращаться по имени отчеству, казалось диким называть грозного шефа Интерпола по имени. Тем более, что Роберт Мерфи был старше него, Мефодия Артамонцева, на 22 года. При первой же беседе с ним, с новым сотрудником, Мерфи заявил: "Я люблю, когда меня называют просто - Боб, а лучше - Бобби… Если же вы, сэр, не хотите, чтобы наша встреча закончилась для меня вывихом языка при произношении вашего имени с отчеством, вас я стану называть Меф…".
А однажды Роберт Мерфи, которого Артамонцев упорно величал "господин Мерфи", резко оборвал его: "Мы здесь, - заметил он, - скорее товарищи. По работе. Но слово "товарищ", насколько мне известно, имеет красный цвет. Поэтому я предпочитаю бесцветное - Бобби…"
В таких взаимоотношениях была своя сермяжная разумность. Раскованность, что ли. Нет, скорее всего, доверительность.
- Ну, слушаю тебя, Бобби, - нетерпеливо бросил он в трубку.
Артамонцев сначала не обратил внимания на свой по-мальчишески капризный тон, но позже, анализируя состоявшийся диалог, объяснил его тем, что в его отношениях с шефом, по ряду известных причин, давно уже появилась глубокая взаимная симпатия. Какая бывает между любящим мудрым отцом и сыном, промахи которого по возрастным соображениям принято называть непосредственностью.
- В общем, дела такие, - продолжал после непродолжительной паузы Мерфи. - К нам, то есть лично ко мне, обратился МАГ. Да-да, ты не ослышался, мой мальчик. То самое Международное Агентство по тем самым непонятным проблемам двуногих, - с жестковатой насмешкой выговорил он. - И не перебивай!
Мефодий и рта не раскрыл. Хотя его так и распирало поправить шефа - ни "по непонятным проблемам двуногих", как тот выразился, а "по глобальным проблемам Человечества".
- Да, по глобальным проблемам Человечества, - словно прочитав его мысли, согласился Мерфи. - Дело не в названии. У них там что-то произошло. Чтобы разобраться в этом деле, как объяснил их представитель, им нужен человек посторонний. Видимо, для объективности. Они остановили выбор на сотрудниках вашего отдела.
Шеф закашлялся. Артамонцев напрягся. МАГ - это не шутка! Он мельком глянул на Лешего. Умница, сатана! Без всякой на то команды он записывал начавшийся разговор.
- Меф, - откашлявшись, снова начал Мерфи, - знаешь, что во всем этом меня здорово огорчило?.. Они там знают всех вас поименно… Я стал убеждать этого парня, что ваш отдел только формируется, в нем пока четыре-пять сотрудников, да и те без нужного опыта сыскной работы… А он, представляешь, выложил список всех шестнадцати ваших ребят… И все данные о каждом… Каково?!
Живо представив себе эту сцену и невозмутимое лицо огорошенного шефа, Артамонцев рассмеялся.
- Мой мальчик, я поступил точно также. А что мне оставалось делать? Это был удар настоящего мастера… Меф, ты слышишь, он издевался надо мной, почти 60-летним человеком. Этот сопляк с нахальной мордой заявил, что им нужны не все, а только те, что отмечены красными птичками. Мол, МАГ интересует опыт вашей не столько сыскной, сколько исследовательской работы по профилю отдела… Одним словом, они "оптичили" пятерых: Артура Манфреда, Сильвио Скарлатти, Конрада Блэйра, Натана Гордона и тебя.
Мефодий чувствовал, что за всем сказанным стоит еще что-то. Тут не просто обида из-за ехидства, скрытого в проявленной осведомленности МАГа. Для шефа это в конечном счете мелочь. В удобный момент они получат от него сполна. Тут что-то другое. И Мефодии без обиняков спросил его об этом.
- Ты прав, - проворчал Боб. - Они поставили одно условие. Донельзя унизительное условие. Видишь ли, они остановят свой выбор на том из вас, кто пройдет в их оффис через парадную дверь с первого раза.
- Не понял.
- Не прикидывайся идиотом, - неожиданно вспылил шеф. - Что тут непонятного?.. То есть дверь в их сверхсекретную и сверхмудрую резиденцию открыта и день и ночь. Но пройти туда дано не каждому… Можно подумать все только и мечтают об этом… Итак, если кто-то из вас спервого раза не сделает этого - вторая попытка исключена. Такой им не нужен. Он, видите ли, не справится с их задачей.
- Всего-то? - усмехнулся Мефодий. - Оригиналы!
На другом конце провода наступила тишина. Без характерной трескотни эфира, без вздохов и сопений шефа. Артамонцев затряс трубкой.
- Боб! Боб! Что случилось? Что молчишь?!.
- Говоришь, молчу?! Да эти оригиналы троих наших уже посадили на задницу, а полчаса тому назад стало известно, что Гордон умудрился носом пропахать порог их обители…
Оказалось МАГ обратился в Интерпол в начале недели, а к исходу четверга четверо из выбранных ими кандидатур не прошли оговоренного испытания.
- Значит…
- Да, именно это и значит. Ты последняя наша попытка.
- Боб, я отквитаюсь и за тебя, и за ребят. Даю слово…
Большего, как Мефодий ни старался, выдавить из себя не мог. Губы одеревенели, неожиданно пропал голос… "Леший, - догадался Мефодий. - Паршивец…"
На лбу сатаны светился текст: "Не увлекайся. Нас слушают. Как - не знаю".
Мефодий понимающе кивнул.
Между тем шеф радостно рокотал:
- Молодчина. Уверенность уже полдела. Ты не представляешь, как я хочу этого. Однако знай, если и тебе не удастся, то я лично сниму с тебя кличку "Красной Сатаны", которой ты гордишься, и публично объявлю "индюком", "свистуном", "сопляком"… Вдобавок разгоню весь ваш отдел!
"Этого не сделает", - подумал Артамонцев, а вслух, хотя и тихо, но твердо сказал: - Заметано.
- Слушай, Меф, меня всегда к концу разговора с тобой мучает один и тот же вопрос: "Заметано" надежней, чем "ол-райт"? - на ломаном русском произнес шеф и, не делая паузы, на английском спросил:
- Когда собираешься там быть? Мефодий задумчиво посмотрел на сатану.
- Шеф, вы, судя по всему, еще наслаждаетесь вчерашним для меня днем. А у меня всего два часа как пятница. Когда я не высыпаюсь - день, считай, разбит. И все-таки я постараюсь свой отчет об ураганах закончить и отослать. В общем, в понедельник, думаю, встречусь с великим Магом.
- Ты что?!
Мефодий даже зажмурился. Мерфи сейчас скажет: "мелешь!" и весь его сию минуту возникший план полетит к чертовой матери. Ведь отчет под кодовым названием "Смерч" был отправлен двое суток назад самолетом. Лично Роберту Мерфи на его домашний адрес в Балтимору. Вероятней всего, он во время их разговора листал его. Но, выпалив два слова, шеф словно задохнулся.
- Ты что, - повторил он, - до сих пор не сделал? Ну, мой мальчик, знаешь… я не нахожу слов… Но об этом потом…
"Боб, ты - гений!" - ликовал Артамонцев.
- А сейчас, - продолжал шеф, - прошу вразумительно ответить на мой вопрос.
- С Великим патроном МАГа я встречусь в понедельник.
- Не будь самонадеянным, Меф. Он никогда никого не принимал и не принимает. Думаю, для тебя исключение не сделает. Кстати, у патрона МАГа, то есть у того, кого ты соизволил назвать Великим, есть имя. Сато Кавада.
- Знаю, - отозвался Мефодий.
- Помни, - продолжал шеф, - ты - последний, пятый. Они не должны посадить тебя на пятую точку. Понял?!. Сегодня утром курьер доставит тебе пакет. В нем подробные объяснения ребят об их неудачах.
- Я с ними сам переговорю.
- Твое дело… Еще я вложил фотокопию списка, который мне дал посланник МАГа. Может быть, пригодится.
- Спасибо.
- Что нужно будет - обращайся лично ко мне. Когда полетишь туда - позвони… Ну вот, кажется, все. Ко мне вопросов нет?
- Всё понятно.
- Тогда доброй ночи.
- До свидания.
Артамонцев окончательно забыл, что за окном поздняя ночь и что еще недавно он глубоко и сладко спал. Положив трубку, Мефодий придвинул к себе лист бумаги, на котором написал: "Нас продолжают слушать?"
Лоб Лешего вновь превращается в экран. "Слушают. Возбужден блок звонка. Микрофон телефона работает на прием…"
"Воспринимает речь?" - выводит Артамонцев.
На лбу Лешего загораются два слова: "Да. Принимает".
Озадаченный Мефодий потирает переносицу, а потом нервно черкает: "Вздор! Такого быть не может. Трубка лежит надежно. Цепь разомкнута".
Текст наэкране мгновенно меняется. Нервозность Мефодия передается и Лешему. Проецируемая им надпись светится красным цветом. "Цепь не разомкнута. Посмотри на схему. Видишь?.. Нас слушают через блок звонка".
Мефодий задумался. Разговаривая с шефом, он решил объявиться в МАГе внезапно. Не тянуть до понедельника, а вылететь сегодня же. Неожиданность дает кое-какой шанс, но достаточен ли он в этом случае? Кстати, четверым его коллегам, которым не занимать ни опыта, ни хитроумия, эти совершенно не лишние качества не помогли. Они растянулись на пороге маговского оффиса. Я не лучше их. Тут надо все взвесить, продумать. Спешить нельзя.
Проникнуть туда теперь ползадачи. Надо отыграться. И за ребят, и за Боба. Пройти так, чтобы у Великого патрона МАГа по имени Кавада отвисла челюсть. После этого он не посмеет им командовать, как ему вздумается. Посаженный на место - теряет гонор.
Но как это сделать? Надо подумать. По-ду-мать!
Приказав Лешему соединить его с ребятами, он пошел на кухню варить кофе.
Последним на связь вышел начальник отдела Скарлатти.
- Мефодий, я ждал твоего звонка, но забылся, - ворчливым, со сна надтреснутым голосом сказал он.
Все поочередно с ним стали здороваться. Приветствия, как заметил Артамонцев, прозвучали довольно скучно. После непродолжительной паузы Скарлатти спросил:
- Кто начнет?
- Так на трубках мы будем висеть, как бабуины на ветках, часа три, - тотчас же отозвался рациональный Конрад Блэйр. - Предлагаю выслушать Сильвио Скарлатти. Детали, если они понадобятся, добавим мы.
- Ты в Калькутте не был? - начал Скарлатти.
- Нет.
- Резиденция МАГа находится на окраине города, неподалеку от кольцевой магистрали. Стрелка указателя показывает поворот к ней. Через пять минут, как свернешь, въедешь на площадку - стоянку автомобилей. Все это место практически безлюдное, но живописное… Стоянка, на мой взгляд, ничем не примечательна. Скромная. Сотрудники МАГа ею не пользуются. Или пользуются от случая к случаю. Видимо, для них существует служебный вход. Возможно, тоннель. В общем, ничего особенного, чтобы меня могло насторожить на этой площадке, я не заметил. Может, ребятам повезло больше?
Манфред, Блэйр и Гордон молчали. "Ничего такого", - ответил за всех Конрад. "Да ничего особенного", - подтвердили двое других.