– Ты,– сын черепахи, О’Каймор, ибо в мыслях своих ничем не отличаешься от суеверного погонщика быков! Ты говоришь, что светлорожденные мудры, а перед тем удивлялся нелепости их обычаев! – Ладонь старика, похожая на крабью клешню, легла на переплет книги. Некоторое время он, раздраженно кривясь, рассматривал ее, потом поднял глаза на тидама. – Да, они живут долго, но они – люди, и есть среди них умные и глупые, жадные и щедрые, властолюбивые и бескорыстные... Но сейчас я хочу сказать о другом: их сагаморы правят много десятилетий, и у них много сыновей, очень много, О’Каймор. Наследником же считается не старший, а младший, кому стукнуло двадцать, – коли он прошел испытание кровью. Неужели ты и сейчас ничего не понимаешь, потомок ящерицы?
О’Каймор с виноватым видом покачал головой.
– Ахау Великих Очагов живут долго, и в день смерти их старшие сыновья – мои ровесники... а жизнь должна идти вперед, О’Каймор! Новый сагамор должен быть крепок и молод – молод в том смысле, как это понимают светлорожденные. Вот почему наследник – младший! Но!.. – О’Спада многозначительно покачал костлявым пальцем. – Но есть и еще одна причина. Много сыновей – много ревности... Всякому из них хочется стать владыкой, когда прежний сагамор умирает, и в свалке более старшие и опытные могут оттеснить молодого, коль доблести его невысоки. А потому молодой должен пройти испытания – тяжкие испытания! – доказав свою силу, ловкость и ум. Известно, что все на свете имеет свою цену: за плащ из шерсти платят серебром, за полные житницы – потом, за мудрость зрелых лет – муками в юности. Так что не считай глупыми обычаи потомков богов, О’Каймор, ибо они знают, что делают. Лишь самые крепкие их сыновья достойны жизни, прочие же отправляются в Чак Мооль, к грозному Коатлю.
– К тому же меньше сыновей – меньше свар, и наследнику проще взять власть... Понял, недоумок?
Тидам размышлял над услышанным, поигрывая свитком из тонкой одиссарской бумаги, все еше остававшимся в его руках. Он не обижался на О’Спаду за резкие слова; в последнее время старик все чаще приходил в раздражение, то от непонятливости своих слуг, то из-за болей в костях. Но он был хорошим господином, не слишком жадным, умным и предусмотрительным, и О’Каймор служил ему столь же преданно, как и покойный отец.
Он отложил свиток и задумчиво произнес:
– Слышал я, что Эйчид из Тайонельского Очага был умелым и сильным воином...
Владыка Ро’Кавары, потирая спину, одобрительно кивнул.
– Вот сейчас ты сказал мудрые слова, ОКаймор, и мы, закончив с поганой накамской лоханью, можем перейти к более важным делам. Во имя Шестерых! – Ритуальным жестом старик коснулся груди и дунул в полураскрытую ладонь. – Я полагаю, весть, которую ты привез, стоит дороже всех товаров, что отправляются из Накамы за три года! Теперь мы знаем, что этот Эйчид был хорошим бойцом – пусть он сойдет в Чак Мооль легкими путями, по мосту из радуги или морской пены... Хороший воин Эйчид, но тот, кто его победил, еще лучше! Ведь так?
– Так, ахау. Человек власти, сильный боец и вождь, который может вести за собой людей... даже таких ублюдков, как наши головорезы...
Они обменялись понимающими взглядами.
– Но еще лучше, – произнес ОСпада, – если он явится со своими воинами в доспехах, с арбалетами, что мечут стрелу за время вздоха, с мудрыми жрецами, умеющими предугадывать грядущее... Да, так будет лучше, ибо путь тебе предстоит долгий, О’Каймор, и в неведомых восточных землях может случиться всякое!
После недолгой паузы тидам поинтересовался:
– А эти новые корабли... Что с ними?
– Корабли... – Лицо О’Спады приняло мечтательное выражение. – Корабли из твердого дуба, с балансирами, окованными бронзовым листом... крепления, тараны и рулевые лопасти – из железного дерева, паруса – из хлопковой ткани и шелка ярких цветов, чтоб было видно их за тридцать полетов стрелы... Дорого обошлись мне эти драммары! Их уже спустили на воду, тидам. – Увядшие губы старика сложились в ехидную усмешку. – Спустили на воду, ставят мачты, настилают палубы, а вокруг вьются лазутчики, словно москиты сырой ночью... И пусть! Пусть в Коатле, Арсолане и Одиссаре знают, что мы замыслили!
Хитрый койот, мелькнуло в голове О’Каймора, хитрый старый койот! Он не сомневался, что старик давно размышлял над тем, как привлечь к восточному походу Великие Очаги. Задуманная экспедиция была крупным и дорогостоящим предприятием, участники которого могли с равным успехом снискать славу и добычу или лишиться жизни. Предположим, все закончится успешно; что скажут тогда благородные роды Эйпонны? Что пираты-кейтабцы разыскали и ограбили несколько жалких островков в Бескрайних Водах... Другое дело, если они увидят те далекие земли своими глазами!
Да, думал О’Каймор, как ни обидно, но без светлорожденных невиданный по смелости поход превращается в обычный разбойничий набег; если же в нем поучаствует Арсолана или, скажем, Коатль, он сразу приобретает величие и блеск, становясь деянием героическим, примером мужества и отваги. Несправедливо, как плевок Одисса! Не в первый раз тидам подивился тому, сколь различны реальные дела и их отображения в мыслях и словах людей. На сей счет верно сказано в Книге Повседневного: хотя истина отбрасывает длинную тень, но лишь умеющий видеть узрит ее!
Впрочем, участие Великих Очагов могло не только придать экспедиции героический ореол; тут имелись и другие, весьма практические соображения. Во-первых, как верно заметил О'Спада, отряд опытных одиссарских воинов, привыкших биться на суше сомкнутой шеренгой, оказался бы совсем не лишним, а их метатели были бы отличным дополнением к жидкому огню. Во-вторых, вождь из светлорожденных вселил бы в людей уверенность в том, что им покровительствуют боги – особенно Одисс Хитроумный, господин удачи, Потрясатель Мира Тайонел или Сеннам, бог странствий, милостивый к путникам и мореходам. И наконец, самое главное: совместный поход сделал бы кейтабцев и Великие Дома равными партнерами – впервые за тысячу или полторы лет! Возможно, потом эти связи могли бы упрочиться... возможно, Острова даже были бы признаны седьмым Великим Уделом или получили бы особый статус, как Юката, Святая Земля... Разумеется, старый О’Спада все это отлично понимал и, будучи владыкой мудрым и искушенным, намеревался выжать все выгоды из задуманного предприятия. Вот только захотят ли светлорожденные связываться с кейтабцами?
О’Каймор спросил об этом, и его господин хитро усмехнулся в ответ:
– Смотря как повести дело, тидам, смотря как предложить... Черепаший сын вроде тебя ничего бы не добился, но я знаю, чем их купить! Для начала – таинственностью... тем что поход наш, как доносят им лазутчики, является величайшим секретом... а потом мы отправим свои послания сразу в три Очага – в Одиссар, Коатль и Арсолану. Или в два, подогрев третий ревностью! И каждый будет думать; я откажусь, а другой вдруг согласится? И кто-нибудь клюнет наверняка.
– Ты мудр, ахау, и хитер, как сам Одисс! – О’Каймор, склонившись, стукнулся лбом об пол. – Но если взять, к примеру, тех же одиссарцев... Уверен ли ты, что их сагамор согласится послать с нами наследника? Ведь у него хватает и других сыновей...
– Уговори его.
– Я?!
– Да, ты! Когда закончим с новыми кораблями, отправишься послом в Хайан. Уговори Джеданну! Уболтай, убеди его! Ведь ты, как и я, кейтабец, а значит, тоже хитер... может, еще похитрее потомка Одисса.
О’Каймор, скрывая улыбку, широко развел руки в стороны и поклонился, опять достав лбом навощенный пол.
– Я – всего лишь недоумок... презренный сын ящерицы и черепахи...
Старый владыка Ро’Кавары в некотором смущении скосил глаза на своего тидама.
– Ну, считай, что я погорячился... Твой почтенный родитель, верный мой слуга, не был ни ящерицей, ни черепахой... пусть пребудет с ним милость Коатля! А ты – ты лучший из моих мореходов, О’Каймор, ты – акула среди акул, кайман среди кайманов!
Польщенный тидам стукнул лбом в пол в третий раз.
– Я отправлюсь в Хайан, повелитель, и сделаю все, как ты сказал, иначе можешь обить моей шкурой сигнальный барабан.
– Но только после того, как ты сплаваешь на восток. – О’Спада ухмыльнулся и поманил к себе тидама. – Помоги-ка встать... Что-то я засиделся... кости ломит...
О’Каймор подскочил, осторожно поставил своего повелителя на ноги – веса в нем действительно было как в десятилетнем ребенке. Но дух все еще оставался неукротимым и разум – ясным; они-то и не давали немощному телу шагнуть в ту смутную страну, где царил Коатль, Ахау Великой Пустоты.
Держась за поясницу, старик начал прохаживаться вдоль колонн и легкой балюстрады, ограждавшей террасу; О’Каймор, преисполненный почтения, стоял и, ворочая головой туда-сюда, следил за своим господином. Повелитель Ро’Кавары двигался странно, как бы боком, и напоминал сейчас полудохлого краба, из последних сил устремившегося к воде. Но выцветшие глазки его смотрели пронзительно и остро.
– Завидую я тебе, О’Каймор, – произнес он с внезапной тоской. – Да, завидую... Ты поплывешь в неведомое и увидишь невиданное, ты насытишь взор свой чудесами, неизвестными в Эйпонне... паруса твои наполнит ветер надежды и понесет корабли к сияющему оку Арсолана... ты будешь пить вино от чужих лоз и есть мясо диких быков, ты будешь бродить в лесах, не знавших человека...
О’Каймор хмыкнул:
– Ты уверен в этом, ахау? Что, если на востоке лишь одно море и Бескрайние Воды текут к Океану Заката, сливаясь с ним в другой половине мира?
– Ну, насчет вина, мяса и безлюдных лесов я ничего не могу сказать, но земли там есть. – Старик устремил взгляд на восход, потом шагнул к своей циновке. – Подай-ка мне Святую Книгу... нет, лучше держи ее сам, она слишком тяжела для моих рук...
Откинув деревянный переплет, тидам глядел, как скрюченные пальцы старика пролистывают Книгу Минувшего, и Книгу Повседневного, и Книгу Мер – все три части свода кинара, что были некогда высечены на стенах Храма Вещих Камней в Юкате и оставлены всем людям, способным овладеть письменностью. Последней шла Книга Тайн, написанная столь непонятно и мудро, что толковать ее могли лишь посвященные жрецы самого высокого ранга.
О’Спада погладил кончиками пальцев страницу, где на голубом фоне свивались в хоровод священные знаки – синие и фиолетовые, цветов Сеннама, покровителя путников. Они выглядели словно муравьиное воинство, выстроившееся ровными шеренгами на столе из майясского камня.
– Вот... – старик внимательно разглядывал пергаментный лист, покачивая головой. – Вот здесь, О’Каймор... Говорили мне мудрецы, что здесь написано о землях, лежащих к востоку и западу от Эйлонны, и о том, что мир наш круглый, как пальмовый орех. Удивительная вещь, но если Сеннам написал такое, то это правда! А значит, если плыть на восход, то доберешься до суши. Пройди ее и снова плыви – и ты вернешься к Оси Мира со стороны заката, попав либо в Арсолану и Коатль, либо к городам Западного Побережья, к месту, где трясется земля, либо к северным дикарям с желтыми лицами... Ты можешь не верить мне, О’Каймор, но врядли Сеннам хотел посмеяться над нами, рисуя эти знаки.
О’Каймор кивнул. К Сеннаму он испытывал полное доверие; подозрительны были лишь те мудрецы, что взялись истолковать владыке Ро’Кавары божественное откровение. Ну что ж, он доплывет до восточной земли и увидит ее своими глазами... или не увидит ничего, кроме соленых вод, и это будет означать смерть. Смерть от жажды или от голода, или смерть в пучине, если бури и морские чудища разобьют корабль.
Старик закрыл книгу и утомленно опустился на циновку – О’Каймор, прижав локтем к боку тяжелый том, поддержал своего господина. Рука в прожилках синих вен слабо шевельнулась.
– Я повелел заложить пять кораблей... пять кораблей с высокими бортами и крепкой палубой... Два больших, три – поменьше... Придумай им имена, О’Каймор, – такие имена, что могут понравиться и кейтабцам, и светлорожденным... и людям, и богам... – Голова старого ахау утомленно склонилась на грудь, губы шепнули: – Теперь иди, тидам. Когда отдохнешь, наведайся на верфь, присмотри за кораблями... И начинай набирать команды... твои гребцы там не понадобятся... ищи "чаек" и "предвестников", которые могут работать с парусами и не боятся высоты... ищи опытных рулевых... ищи самых искусных кормчих... таких, как хромой Челери... как Си’Хара... Ито’Тох... Ищи!
Прошептав: "Да будет с тобой милость Шестерых!" – О’Каймор опустил Святую Книгу рядом с циновкой. Он почитал Кино Раа не меньше, чем Паннар-Са, а временами и больше – Морской Старик отличался жестокостью, и кейтабцы побаивались его, тогда как Сеннам, Арсолан и прочие боги были неизменно милостивы к людям.
Сложив руки жестом почтения, О’Каймор поклонился и сделал уже три или четыре шага, когда сзади раздалось:
– Скажи, тидам, как зовут одиссарского сахема, что выпустил кишки Эйчиду? Я слышал о Джакарре, который ведет дела с нашими купцами, о Фарассе, главе лазутчиков, человеке с утробой каймана, и еще об одном, чье имя не могу вспомнить... кажется, он наком их войска... А этот, самый младший... как его?.. "
О’Каймор наморщил лоб.
– Дже... Дженнак. Его зовут Дженнак, повелитель.
– Хорошее имя. В нем слышится посвист ветра, гуденье тетивы и звон стеклянного сосуда...
Владыка Ро’Кавары кивнул головой и отвернулся.
ГЛАВА 3
День Каймана месяца Цветов.
Дворец одиссарского сагамора близ Хайана
Кончился День Ясеня; промелькнули Дни Сосны и Ягуара. На третье утро, в День Каймана, Дженнак проснулся от негромкого гула сигнальных барабанов.
Он лежал, не раскрывая глаз, прислушиваясь к далекому барабанному бою и тихому дыханию Вианны; под сомкнутыми веками плыли видения, скользили тени только что отлетевшего сна, сияли чудесные миражи, посланные богами. На этот раз не было ничего загадочного, ничего страшного – ни корабля под белыми парусами, плывущего из неведомых далей, ни огненной бездны и языков пламени. Он парил в небесах, свободный, стремительный и сильный, как сокол; он купался в теплом прозрачном воздухе, пронизанном солнечным светом; он чувствовал, что это тепло и свет надежно защищают его от холода и мрака Великой Пустоты, раскинувшей свои темные крылья от земных пределов до самых далеких звезд. Жар и холод, свет и тьма, пустота и звезды были над ним, подобные накидке из пестрых перьев, прикрывавшей спину; внизу же... О, внизу лежала Эйпонна – в торжествующем великолепии своих земель, прекрасная, как цветущий сад!
В своем сновидении Дженнак мог обозреть ее из края в край, от скованных ледяным венцом северных пределов до Холодного острова на дальнем юге, скалистого и бесплодного, отделенного от Сеннама неширокой извилистой полосой вод. Очертания Верхней Эйпонны были угловатыми и резкими, словно выщербленный топор; ближе к экватору просторный континент сужался, превращаясь в гористый перешеек, в мост, переброшенный к южному материку, рассеченный бурным проливом Теель-Кусам. Нижняя Эйпонна походила на мягко очерченный треугольник с игриво загнутым острым кончиком; прибрежная линия ее шла более плавно – тут, в отличие от северного соседа, океанские воды не разрывали сушу голубыми клочьями огромных заливов. Оба континента со стороны заката ограждала гигантская горная цепь; Дженнак знал, что она протянулась с севера на юг на сотню соколиных полетов, и теперь – пусть во сне! – мог увидеть эту каменную преграду, то сужавшуюся, то расширявшуюся, то грозившую небу остриями обледенелых пиков, то пластавшуюся под ним щитами плоскогорий, то разорванную трещинами глубоких каньонов. К восходу от этой чудовищной стены материки становились более пологими, низменными, богатыми лесами, озерами и реками. Дженнаку, парившему в вышине, чудилось, что Север и Юг почти поровну разделили все земные богатства: тут и там были горы, степи и необозримые массивы зелени, тут и там струились великие потоки – Отец Вод в Верхней Эйпонне и Матерь Вод – в Нижней. Правда, Север мог похвастать пресным озером Тай-он-точи-ка, подобным морям, зато на Юге, кроме Матери Вод, была еще одна огромная река, что стремилась к океану среди сеннамитской прерии.
Неощутимым мысленным усилием он приблизился к Ринкасу, к пространству соленых теплых вод, и застыл над их сине-зеленой гладью подобно Сеннаму-страннику. Очертания Срединных Земель близ полюсов сделались туманными, размытыми, зато теперь он видел всю акваторию Внутреннего моря, простиравшегося меж Верхней и Нижней Эйпонной. Северная его часть напоминала овал, ограниченный с восхода двумя полуостровами, Серанной и Юкатой, и огромным островом Кайба; южная тоже была замкнута в кольцо земель – с запада изгибался перешеек, на востоке дугой тянулся архипелаг Йантол, с двух других сторон лежали большие кейтабские острова, Кайба, Гайяда, Йамейн, Пайэрт и побережье Нижней Эйпонны, принадлежавшее Арсолане и Рениге. То был центр мира, средоточие сокровищ, знаний и древней мудрости, завещанной богами. Прошло пятнадцагь веков с тех пор, как Шестеро явились в Юкате; затем дороги их пролегли в ближайшие Уделы – Коатль, Одиссар и Арсолану. Трое богов остались там; трое других продолжили путь на север, в Мейтассу и Тайонел, и на юг, в далекий Сеннам. Но эти страны все же были окраиной; главное оставалось здесь, в бассейне Ринкаса и на его берегах. Кроме Великих Уделов, здесь лежала Юката, Святая Земля, здесь находились многочисленные княжества Перешейка, острова и колонии кейгабцев. Жизнь бурлила в этих благодатных землях и теплых водах, люди роились подобно муравьям, утоптанные торговые тракты соединяли города, а весла тысяч кораблей пенили морские волны.
Дженнак вздохнул, раскрыл глаза, и яркий мираж погас, словно пламя задутой свечи. Он продолжал лежать неподвижно, чувствуя плечом теплое плечо Вианны; ее дыхание щекотало шею. Далекий грохот сигнальных барабанов словно бы сделался громче, отчетливей; почти непроизвольно он попытался понять сообщение, но не смог. Это удивило его. Осторожно поднявшись, Дженнак вышел в небольшой сад, к водоему рядом с его хоганом, и прислушался.
Нет, этого кода он не знал, хотя с восьми лет жрецы и сам Унгир-Брен обучали его многим сигнальным системам – связь с помощью барабанов всегда считалась самой надежной, быстрой, не зависящей от капризов погоды. Действительно, сокол не взовьется в небеса во время грозы, а в сезон увядания, когда идут дожди, не передашь вести с помощью солнечных зеркал. К тому же от Серанны до пресных вод Тайонела и гор Коатля насчитывалось более десяти соколиных полетов, тогда как барабаны позволяли передать сообщение за одни сутки. Правда, небольшое – и, разумеется, без рисунков, чертежей и карт. То, что было написано знаками или нарисовано, все же несли соколы или люди на запряженных быками колесницах, которые двигались почти с той же скоростью, что и пернатые гонцы.
Стоя у стены, увитой плющом и заросшей понизу благоухающей юккой, над бассейном, затененным листвой огромного дуба, Дженнак прислушивался, пытаясь уловить привычные сочетания звуков. Барабаны рокотали безостановочно, мерно, но он даже не мог понять, откуда пришло послание: Хайан, одиссарская столица, близ которой находился огромный дворец сагамора, лежала на юге Серанны, а значит, все сухопутные дороги, включая и путь Белых Камней, вели на север. Только за Большими Болотами тракты эти разветвлялись – к городам на побережье Бескрайних Вод, к Тайонелу, Коатлю и дальше, через Перешеек, к Арсо-лане; вдоль них, на расстоянии половины дня пути, стояли сигнальные вышки с барабанами.