– Ты прав. Жаль только, что она не может продолжить род чистой крови. Дети ее будут подобны моим сыновьям, а внуки превратятся в обычных людей, живущих, как сказано Арсоланом, тридцать лет, еще тридцать и, быть может, десять... К тому же она быстро состарится... – Руки Унгир-Брена взметнулись в жесте сожаления. – Ну, она не глупая девушка и понимает это не хуже нас с тобой – и не хуже Дженнака. Она не пара кецалю! И все-таки он ее любит. А потому надо ждать.
Джеданна ответил знаком согласия.
– Что ж, подождем, но не слишком долго – год или два. Ты сам сказал, что наше время истекает, а я хотел бы отправиться в Чак Мооль со спокойным сердцем. Союз с Очагом Че Чантара возвысит сетанну Дженнака.
– Безусловно, но делу лучше идти своим чередом. Вернее, твой сын должен так думать. Все, быть может, разрешится и раньше чем через год. – Старый аххаль глубоко вдохнул ароматный воздух и вновь коснулся руки сагамора. – Еще одно, мой ахау... Лишь ты и я ведаем правду о твоем сыне, и правда эта не должна коснуться чужого слуха. Если о ней узнают в других Великих Очагах... например, в той же Арсолане... ну, ты понимаешь... Вряд ли Че Чантар захочет отдать свою дочь кинну. Я предвижу немалые опасности, если нам не удастся сохранить тайну.
Сагамор кивнул и задумался, хмуря брови. Он понимал, что в словах Унгир-Брена сокрыта некая истина, ибо верховному жрецу Одиссара нередко удавалось предвосхищать события – странная способность, совсем не похожая на таинственный дар пророков, обитавших в святилище Глас Грома. Нет, Унгир-Брен не прислушивался к голосу падающей воды и свисту ветров, не использовал и древнюю магию; но он, казалось, умел проникать в мысли людей и предугадывать их намерения – то, что всходило в будущем порослью поступков. И, в отличие от тайонельских предсказателей, он всегда с готовностью пояснял свои речи.
– Тайну, разумеется, нужно сохранить. А что до всего остального... Ты полагаешь, что дело может разрешиться и раньше? – Сагамор шевельнулся, задев плечом низко нависшую ветвь. – Почему? Мейтасса послал тебе вещий сон?
Унгир-Брен негромко рассмеялся:
– Мои видения совсем не похожи на те, что приходят к Дженнаку. Не столько дар богов, сколько результат долгих и мучительных раздумий... Нет, сны здесь ни при чем, родич; мне лишь кажется, что в деле с тасситами Фарасса недоговаривает нечто важное. Я следил за ним на совете и думаю, что этот набег будет стоить большой крови. Может случиться неожиданное, мой повелитель, так что пусть сын твой Джиллор не рассчитывает на легкую победу и возьмет с собой побольше воинов.
– Хорошо, я передам ему твои слова. Джиллор опытный наком и предусмотрительный человек, он лучше нас знает, что и как делать на войне. Но я не вижу связи, родич. Поход на запад – это одно, а брачный союз с Арсоланой – совсем другое.
– Лишь Мейтассе, Провидцу, открыто грядущее... Я же могу сказать то, что сказал: будем готовы к любым неожиданностям. И придут они не только из тасситских степей; вспомни, что я говорил тебе про кейтабцев – о Кайбе и этом старом разбойнике О’Спаде, правителе Ро’Кавары.
– Да, я припоминаю... ты и сегодня толковал про них. Так ты в самом деле считаешь, что кейтабцы двинутся на восток, через Бескрайние Воды?
– Я в этом уверен. Ро’Кавара полнится слухами, их даже не скрывают от иноземцев. Во всяком случае, люди Фарассы и купцы из Очага Торговцев сходятся в одном: О’Спада строит новые корабли, большие суда из крепкого дуба, что могут плавать в Бескрайних Водах.
– Для грабежа или для торговли? – с интересом спросил сагамор. – Драммары или грузовые парусники?
– Ни то и ни другое. Новые корабли, невиданные! Под парусами, без гребцов... Впрочем, ты вскоре поглядишь на них у причалов Хайана.
– О! – Джеданна был изумлен.
– Они предложат нам союз, – уверенно, как о решенном деле, сказал старый аххаль. – И не только нам; я думаю, Арсолане тоже. А высокомерный Коатль обойдут с присущей кейтабцам хитростью... Они будут просить, чтоб светлорожденные взошли на палубы их кораблей, дабы поход совершался именем и по воле Шестерых. – Негромкий голос Унгир-Брена внезапно окреп. – Подумай, родич, захочешь ли ты участвовать в этом? И если захочешь, то кого пошлешь? И кого пошлет Че Чантар? Сына? Или?..
Последние слова повисли в воздухе подобно незримому мосту, соединявшему миг нынешний с мгновением грядущего. Недосказанное было ясно Джеданне; подняв лицо к небесам, он взвешивал слова аххаля, любуясь яркими огоньками, мерцавшими среди ветвей. Казалось, они были столь же близкими, как и цветы, – только протяни руку и сорвешь с неба звезду, но он знал, что чувства обманывают разум. Такое случается нередко, мелькнуло в голове; случается даже с людьми, прожившими вдвое дольше прочих. Мудрость и опыт не спасают от иллюзий.
Но в деле с этим походом кейтабцев иллюзиям не было места, туг требовался точный расчет. Как всякое из великих начинаний, восточный поход нес опасности и славу, убытки и выгоды, и сагамор сравнивал их, стараясь забыть, что в графе возможных потерь обозначена жизнь Дженнака. Пусть так, но и прибыль велика! Прежде, размышляя о младшем из своих сыновей, он полагал, что победоносная война и почетный брак помогут ему укрепиться, однако эти проверенные временем способы годились для наследника, но не для кинну! Это обстоятельство было новым – сравнительно новым, ибо Джеданна и раньше подозревал истину; теперь же, зная ее наверняка, он мог все продумать и взвесить. Опасности, да... Зато какая слава! Сколь блестящее начало жизни для юного кинну, наследника его Очага! Кроме того, поход обещал стать нелегким испытанием – вероятно, куда более нелегким, чем все интриги и происки завистливого Фарассы. Взгляд Джеданны спустился с небес; в неярком лунном свете он едва мог различить лицо своего родича. Ему показалось, что старик улыбается.
– Скажи, мудрейший, какое бы ты принял решение? Если бы речь шла о твоем сыне?
В ответ раздался негромкий смешок.
– У меня было много сыновей, владыка, но среди них не попадались ни кинну, ни наследники престола.
– Хорошо, я спрошу иначе: рискнул бы ты сам пересечь Бескрайние Воды? Вместе с кейтабцами, на новых их кораблях?
Три вздоха царила тишина, потом раздался звон опрокинутой чаши, и Унгир-Брен внезапно вскочил – с завидной резвостью, если учитывать его возраст. Откинув голову, выпрямив стан, он вскинул вверх руки, словно хотел дотянуться до Великой Пустоты Чак Мооль, до вечного занавеса мрака, расшитого самоцветами звезд, что простерся сейчас над дремлющим садом, над огромным дворцом, над Серанной и всем Уделом Одисса, погруженным в сон. Теперь лицо жреца было освещено луной, и сагамор разглядел, что губы его беззвучно шевелятся; замерев в первой из поз, в которых надлежало беседовать с богами, он словно позабыл о сидевшем рядом Владыке Юга.
Скрывая изумление, Джеданна спросил:
– Что ты делаешь, родич? Молишься? Почему? Ты расслышал мой вопрос?
– Разумеется, повелитель! И я благодарю Шестерых – за слова, что они тебе подсказали. Какая мысль! Какая превосходная мысль! И как же я сам не додумался до такого? Вместе с кейтабцами и твоим Дженнаком... на восход солнца... на новых кораблях... Клянусь великими странствиями Сеннама! Я еще не настолько стар, чтобы отказать себе в подобном удовольствии!
* * *
Когда шаги верховного жреца стихли, Джеданна поднялся и покинул сад. Он миновал свой личный хоган, отметив, что на мерной свече уже начало оплывать шестнадцатое кольцо; затем вышел в широкий и длинный проход, тянувшийся до самой Старой Башни. Стены его были облицованы панелями из розового и черного дерева, и через каждые десять шагов на них висели большие ковры, а меж ними – раскрашенные керамические маски предков, озаренные светильниками под колпаками цветного стекла. Рядом замерли стражи, избранные воины охранной санры Очага Гнева; багровые отблески играли на их полированных доспехах из черепашьего панциря, с чеканной головкой сокола на левом плече. Воины стояли парами: один – с обнаженным мечом, второй – с арбалетом, напоминавшим толстое короткое копье, перечеркнутое упругим стержнем лука. Тридцать человек дежурили в этом проходе каждую ночь, охраняя покой ахау, его сыновей и немногих наложниц, которых он изредка призывал к себе; и еще полторы сотни вышагивали сейчас вдоль стен и дворов, мимо лестниц, зеленых оград и каменных башен дворца. Сейчас Джеданна не думал о них; каждый должен исполнять порученное дело, как то записано в Кодексах Долга, Чести и Ритуалов. Земледельцы выращивают маис и плоды; рыбаки, кормящиеся от щедрот моря, добывают рыбу и раковины; ремесленники готовят оружие, делают сосуды из глины и стекла, мнут и укрепляют кожи; купцы торгуют – к своей пользе и процветанию Великого Очага; воины охраняют и сражаются, а сагамор правит. Таков порядок вещей в Одиссаре – и, хвала Шестерым, он неизменен уже не первую сотню лет.
В самом конце коридора, у массивных бронзовых врат, что вели в Старую Башню, ковры блистали особо яркими красками. Джеданна взглянул налево, на полотнище в цветах Сеннама, сплетенное из перьев кецаля и керравао: под голубым небом тянулись вверх синие волны, раскачивая фиолетовый корпус галеры с пепельным парусом. Он посмотрел направо, где крохотные золотистые перышки колибри складывались в узор маисовых полей и фруктовых рощ – точь-в-точь как на равнине, что лежит к западу от дворцовых стен. Зеленое и золотое, золотое и зеленое, приятные глазу цвета Арсолана и Тайонела, соединенные искусством мастеров... Рядом с изумрудно-золотистым ковром тоже горел светильник – у посмертной маски прародителя Варупы; под ним стояли воины, весело поблескивали отделанные перламутром двери, но за их створками таилась пустота. Когда-то в этом хогане жили дочери Джеданны, все шестеро, одна за другой – и так же поочередно уехали в чужие края, к своим светлорожденным супругам; затем эти покои выбрала для себя Диралла, последняя из женщин, которых он любил за свою долгую, очень долгую жизнь. Но она скончалась, не подарив ему дочерей, и облик ее в памяти Джеданны уже начал подергиваться дымкой забвения.
Он вздохнул, растворил бронзовую дверь и поднялся на верхний этаж башни. Круглая комната с четырьмя неширокими бойницами была обставлена скупо: на полу – циновки из тростника, в центре – низенький столик с кожаной подушкой, в простенках – полтора десятка клеток с соколами; не с большими белоснежными, чьи перья носили одиссарский сагамор и его наследник, а с сизыми посыльными. Каждая клетка, собранная из прочного дерева, сверкала цветами одного из Великих Уделов. Три из них были пусты, в остальных печально нахохлились сизые пернатые гонцы, чьи родные края лежали во многих днях полета от Серанны. Воздух в комнате был свежим, без запахов помета и гниющего мяса; об этих птицах заботились лучше, чем о наложницах сагамора.
Встав у лестницы, что вела на кровлю башни, Джеданна оглядел свой личный соколятник. Разумеется, связь с помощью грохочущих барабанов была надежней и быстрей, но в иных случаях он не рисковал довериться чужим рукам и ушам. Тем более когда дело касалось владык! Тут каждое слово могло иметь три смысла, каждая фраза – второе дно; искажение же титула почиталось едва ли не смертным оскорблением.
Взгляд Джеданны скользил по разноцветным клеткам, впиваясь в желтые зрачки птиц. Вот эта троица привезена кейтабским кораблем из Сеннама, от Мкада-ап-Сенна, Повелителя Стад... Ну, с ним делить нечего; сеннамитский Удел далек, как пространства Великой Пустоты! Два сокола из Коатля с темноватым оперением; хозяин их, Ах-Шират Третий, желает зваться Простершим Руку над Храмом Вещих Камней... Еще два, из Тайонела, от Харада, Ахау Севера, отца Эйчида... у этого владыки теперь не больше приязни к Одиссару, чем у заносчивого атлийца Ширата... В золотистых клетках – четверка соколов Че Чантара, Сына Солнца; один из них сегодня ночью умчится на юг, в Инкалу, арсоланскую столицу... А вот и последний, единственный из тасситских степей – от воинственного Коконаты, повелителя, Взысканного Судьбой! Джеданна зло скривил губы. Велик Мейтасса, бог Всемогущего Времени, но сколь мерзостен его народ! Дикари, лишенные сетанны, чья страна недостойна имени Великого Удела!
Он плюнул в сторону белой клетки и, шагнув к столу, сел на подушку – так, как сидели в Одиссаре, привычно опустившись на пятки. Перед ним лежала полоска тонкого пергамента, полые тростниковые трубочки, мягкий воск, очинённые перья керравао и гусей; в стеклянном сосудике темнела краска, получаемая из дубовых орешков. Джеданна обмакнул в нее перо, вывел на гладкой коже имя и титул владыки арсоланского Очага и задумался. Он знал, что написанное сейчас определит судьбу его сына – не на годы, не на десятилетия, на века! Не хотелось бы лишать его радостей первой любви, но у кинну, избранника богов, свой путь... Верно сказано в Книге Повседневного: за мудрость зрелых лет платят страданиями в юности. И Дженнаку придется заплатить!
Эта Виа, девушка-ротодайна, совсем зачаровала его... лучше бы он, подобно Фарассе, завел себе нескольких наложниц... Жаль, конечно, что в ней лишь капля светлой крови, но, быть может, это и к лучшему, чтобы Морисса не питал ложных надежд – хоть род его ничем не запятнан, но все же не сравнится с величием Очага Арсолана. А так... так всем ясно, что дочь Мориссы не может стать супругой наследника... Дети их будут почти светлорожденными и, возможно, проживут долгие годы, но кровь внуков станет красной... красной, а не алой... багряной, как у всех потомков из побочных ветвей, что родились от женщин хашинда, кентиога и других.
Сагамор, стиснув перо, вновь покосился на клетки, словно озирая пять Великих Уделов Эйпонны. Забудем об этой Вианне, решил он; разумеется, Дженнаку нужна супруга чистой крови, и дочь бога Солнца, Луны и Звезд, Светлого и Справедливого – лучший выбор из всех возможных. Хотя он и предложен Фарассой, у которого, как у койота, хитростей больше, чем шерсти! Однако в этом случае Фарасса прав; ведь Сеннам слишком далек, Мейтасса слишком дика, женщины Коатля не отличаются красотой, а в Тайонеле теперь вряд ли будут счастливы породниться с Южным Уделом. Конечно, есть подходящие девушки и в самом Очаге Одисса, ничем не хуже покойной Дираллы, однако что выиграет Дженнак, взяв в жены дальнюю родственницу? Что он получит? Ничего... почти ничего... немного земли, немного серебра... Для кинну и будущего сагамора все это – придорожная пыль!
Нет, Арсолана была и остается единственной возможностью, подумал Джеданна. Счастье еще, что Че Чантар, почти не уступавший годами Унгир-Брену, породил дочь на закате дней своих! Видно, крепки побеги на древе бога Солнца!
Он встал и подошел к окну, выходившему на море; озаренное лунным светом, оно простиралось перед Ахау Юга непаханной целиной. Мысли его вернулись к рассвету Дня Ясеня; он вспоминал, как стоял на башне, всматривался вширь Ринкаса и гадал, что лежит там, за неясной чертой горизонта, где лазурные воды сливаются с голубым небом. Может быть, Джен увидит те новые земли...
Но существуют ли они в самом деле? Правда, в Книге Тайн, на синих страницах Сеннама, встречались кое-какие неясные намеки... Но кто мог сказать, верно ли поняты эти божественные откровения? Четвертая Книга Вещих Камней была написана на древнем языке Юкаты, которым владели лишь мудрейшие из жрецов. Унгир-Брен, однако, не сомневался в правильной расшифровке текста; ведь многое из записей Сеннама прочитано и подтвердилось. Стоит ли удивляться тому, что где-то за океаном лежат обширные земли? Куда большее чудо – шарообразность мира, о чем тоже сказано в Книге Тайн... А ведь это оказалось истиной, несмотря на всю невероятность подобного утверждения!
Джеданна усмехнулся, вспомнив о планах Джиллора обогнуть на кораблях весь свет и высадиться на Западном Побережье, в Шочи-ту-ах-чилат, за просторами тасситской парамы. Превосходная военная операция – если бы только кто-нибудь ведал, сколь велика мировая сфера и какой путь придется пройти кораблям! К сожалению, это место в Книге Тайн так и осталось тайной, запечатанной синими и голубыми знаками Сеннама: боги измеряли расстояния не локтями и длинами копья, не полетом стрелы или сокола и не днями пути, а иным способом, совершенно неясным.
Ну, если верить Унгир-Брену, кейтабцев такие неясности не пугают...
Месяц подбирался к зениту, до рассвета оставалось два кольца времени, но Джеданна не хотел спать – в его годах светлорожденные почти не испытывали потребности в сне. Он вспомнил, что утром должен отправиться в город – там, в гавани, покачивались гребные галеры, что унесут его сына на запад, навстречу тасситским ордам. Ему надо проводить Дженнака... проводить в далекий поход... в первый, но не последний...
Но до того он закончит с посланием Че Чантару. Теперь он знал, что и как написать; и с утренней зарей сокол выпорхнет из бойницы, помчится на юг, минует Кайбу, Йамейн, десятки малых и больших островов Ринкаса, достигнет материка и прянет вниз – к остроконечным шпилям Инкалы, увенчанным золотыми солнечными дисками. Сокол – сильная птица и верная человеку; он будет лететь день за днем, словно живая стрела, выпущенная богом Судьбы...
Джеданна расправил пергаментную полоску и взялся за перо.