Ангелам категорически запрещено принимать человеческое обличье, за исключением тех случаев, когда это диктуется целями их секретной миссии. Поэтому Епифаний мог наблюдать за Хосефой, лишь оставаясь невидимым. Девушка посещала лекции в университете, и ее всегда окружали однокашники. Для Епифания это было причиной невероятных мучений. Почти все студенты были, как видно, бунтарями; время от времени они собирались на митинги и выкрикивали какие-то непонятные лозунги. Каждый раз полиция немедля пускала в ход дубинки и разгоняла демонстрантов. Новый ангел-хранитель Хосефы был явный глупец и бездельник - он преспокойно позволял ей быть в самой гуще схваток с полицией. А ведь девушке вполне могли дубинкой проломить голову.
Как-то Епифаний с чердака наблюдал за сходкой студентов. Он не столько следил за их речами (а они все говорили о политике), сколько не спускал глаз с обожаемой Хосефы. Она тоже произнесла взволнованную речь, и ей дружно аплодировали. Когда она вернулась на свое место, к ней подошел худой, темнокожий студент. Епифаний придвинулся поближе.
- Бесполезно настаивать, - говорила Хосефа, - ты мне нравишься, но я в тебя не влюблена.
- Ты влюбилась в другого?
- Может быть, и так.
Больше она ничего не сказала, но и это "может быть" звучало для ангела приятнее райской музыки.
Он вернулся в рай преисполненный самых нелепых грез.
За удачную покупку книг он удостоился всеобщих похвал. Старший серафим поблагодарил его за хорошую работу.
Все книги были занесены ангелами-кладовщиками в каталог, а затем центральное управление приказало раздать блаженным творения знаменитых юмористов Марка Твена, Джерома К. Джерома, Вудхауза и других.
Как и следовало ожидать, никто из них не смеялся - ведь в раю царила атмосфера абсолюта. Но все было предусмотрено заранее. Напротив центрального управления была смонтирована установка для распространения духа относительности. Так как установка была весьма сложной и даже единственной в своем роде, приводить распылитель в действие могли исключительно старший серафим и служащие его канцелярии.
Была организована простая, но весьма впечатляющая церемония. Святой Петр потянул за шнур, и мгновенно упало белое покрывало, которым был задрапирован огромный фонтан. Вдоль фонтана стояли двадцать блаженных с книгами писателей-юмористов в руках. Все они были погружены в чтение. И тут в действие вступил распылитель относительности. Вначале ровным счетом ничего не произошло. Потом на лице блаженного, который читал "Гаргантюа и Пантагрюэля", дрогнул мускул и судорожно колыхнулся живот. Другой блаженный, державший в руках томик Альфонса Доде, издал странный гортанный звук - так некогда смеялся человек, еще не научившийся смеяться. Спустя несколько секунд вся группа подопытных чтецов уже буквально задыхалась от смеха. Первым рухнул низенький блаженный, который читал Стерна. Внезапно он утратил ореол и белую тунику, принял вид и форму человека и с оглушительным хохотом полетел к Земле. За ним устремились второй и третий блаженные. Облака-подпорки стали расползаться. Всех присутствующих охватила паника. Кто-то понял, что происходит, и у него достало присутствия духа крикнуть:
- Отключите распылитель!
И тут ангела Епифания осенило. Прежде чем техники канцелярии старшего серафима догадались выключить распылитель, Епифаний бросился под струю относительности. Его обдало фонтаном брызг. Он почувствовал, что обретает весомость и форму человека, и стремительно полетел к Земле.
"Только бы упасть неподалеку от Барселоны", - подумал он. Мимо проплывали облака. Он камнем падал вниз и был счастлив.
Лино Альдани
ТРИДЦАТЬ СЕМЬ ГРАДУСОВ ПО ЦЕЛЬСИЮ
Как обычно, первым, кого встретил Нико, выйдя из дома, был агент ВМО. Худой, морщинистый, он был одет в амарантовый комбинезон и накидку, ниспадавшую на плечи и собиравшуюся в складки, словно закрытый шелковый зонтик. Этот тип, по имени Эспозито, с тоненькими усиками и пучком волос возле уха, отвечал за весь район и лез буквально в каждую дыру, как, впрочем, и все другие агенты ВМО.
Нико остановился шагах в десяти от него и аккуратно застегнул пальто. Он чувствовал себя превосходно: на голубом небе ни облачка, в меру тепло, - самое время для прогулок малышей в городском парке. И все же, увидев Эспозито, Нико машинально поднял воротник пальто.
- Добрый день, - поздоровался Эспозито.
Нино в ответ помахал рукой и хотел было улизнуть, но бдительный агент ВМО схватил его за рукав.
- Набрюшник надели?
- Конечно, конечно.
- А теплую майку?
- Тоже.
- Отлично, - невозмутимо сказал представитель ВМО. - Советую вам, синьор Берти, остерегайтесь холодов. Апрель - месяц коварный. А главное, не снимайте пальто, иначе не миновать штрафа.
- Не беспокойтесь, уважаемый синьор агент, все правила будут соблюдены.
Он поспешно отошел, чуть не угодив под стремительную голубую машину. Нико проводил ее завистливым взглядом. Слева по сверкающей полосе из стеклопластика мчались левакары, большие и маленькие, новые и уже устаревшие. Но даже самые маленькие и вышедшие из моды были прекрасны и комфортабельны. Желтый, красный, опять желтый; краски такие яркие, что даже в глазах рябит. Нико снова тяжко вздохнул. Медленными, словно заученными шагами он одолел пятьдесят метров, отделявших его от остановки, и прошел под навес, где человек тридцать-сорок нетерпеливо ожидали элибуса. Крупный, пожилой мужчина попытался преградить ему дорогу, но Нико, старательно работая локтями, все же пробился к самому краю навеса. Когда подошел элибус, Нико оттолкнул стоявшую чуть впереди женщину и первым вскочил на подножку. Рядом кто-то выругался.
- Такое возможно только у нас, в Италии, - возмутилась полногрудая синьора.
- Наглец! - поддержал ее старик в роговых очках. - Если вы так торопитесь, взяли бы такси-левакар.
Кто-то больно толкнул Нико в бок - это паренек лет шестнадцати, пытаясь пролезть вперед, задел его фибровой папкой. Автоматическая дверь элибуса захлопнулась, и в ней застрял чей-то зонтик. Сосед Нико негромко рассмеялся. Элибус тронулся, оставив на остановке более двух десятков человек, грозно воздевавших ввысь руки.
Нико с трудом протиснулся мимо толстухи, в отместку толкнул в спину мальчишку с папкой и наконец пробрался в середину вагона, где народу было поменьше. Держась правой рукой за поручни, он, как и каждое утро, принялся разглядывать рекламные объявления, которыми были оклеены все стены элибуса. Собственно, он давно выучил их наизусть: "Я сплю на пневматических подушках Лишемин", "Покупайте уцененные левакары "джулия-гамма". "Нет ничего лучше пневматических подушек Лиреппи"… И снова левакары, левакары различных марок и типов - "демергес", "дорф", "троечин". Целая галерея, от которой невозможно отвести глаз.
Ты решил остаться червяком на всю жизнь?
Нет.
Тогда что же ты медлишь с покупкой "троечина"?
"Троечин"!
70000 лир в месяц без залога "троечин"!
Левакар, который летит и побеждает!
"Троечин"!
"Троечин"!
"Троечин"!
А чуть пониже:
Друг, проснись.
Если ты любишь нестись как вихрь,
Купи левакар "джулия-гамма" - 280 километров в час.
Машина, одобренная ВМО.
Опять ВМО - Всеобщее медицинское объединение! От него никуда не спрячешься. Его контролеры и агенты настигнут тебя повсюду. И заставят платить штраф.
Нико повернулся, но и на противоположной стороне элибуса огромными красочными буквами было выведено:
Гражданин, ты уверен, что твоя совесть чиста?
Послушай совета ВМО: проверь, захватил ли ты тюбик аспирина.
Эти свиньи и в рекламе чувствуют себя как боги. Нико невольно пощупал, лежит ли в кармане аспирин.
Не говорите, что забыли термометр в кармане другого пиджака.
Это жалкое объяснение.
У кого при контроле не окажется термометра, тот не избежит штрафа в триста восемьдесят лир.
Нико приложил руку к груди - термометр на месте, в нагрудном кармане, вместе с карандашом и расческой.
Помогите нам обслужить вас еще лучше.
Помните: поливитамины два раза в день.
Нико фыркнул. Он поискал стеклорегулятор, но тут на его плечо легла чья-то рука.
- Что вы хотите сделать? - вежливо, но твердо спросил человек, стоявший рядом.
- Открыть окно, - ответил Нико. - В элибусе адская жара.
Незнакомец посмотрел ему прямо в глаза, потом покачал головой.
- Окно открывать не положено.
Нико усмехнулся.
- Вот это здорово! Я задыхаюсь и не могу, видите ли, открыть окно. Вам-то какое дело до всего этого, черт побери?
- Довольно, хватит, - сурово сказал незнакомец. Он вынул из кармана билет и потряс им перед носом у Нико.
- Я контролер первого класса ВМО. Довожу до вашего сведения, что, согласно статье пятой соглашения между Всеобщим медицинским объединением и компанией городского транспорта, окна элибусов остаются закрытыми до 31 мая. А сейчас апрель. Вы член Объединения, не так ли?
- Да, - упавшим голосом ответил Нико.
- Предъявите, пожалуйста, ваши документы.
- Но… при чем тут мои документы?
- Повторяю, предъявите документы. Удостоверение личности, санитарную карту и трудовое соглашение.
- Это неслыханно! Только из-за того, что я хотел открыть окно…
- Водитель! - крикнул контролер. - Остановите, пожалуйста, машину. Я должен сойти и произвести проверку.
Водитель затормозил, и они спрыгнули на мостовую. Автоматическая дверь мгновенно захлопнулась, и элибус умчался под насмешливые возгласы пассажиров.
- Следуйте за мной.
- Но я опоздаю на службу, до начала работы осталось десять минут.
Контролер ВМО втолкнул Нико в пустынный двор.
- У меня все в порядке, - сказал Нико, протягивая ему документы. - Вот термометр, вот тюбик аспирина, вот таблетки от кашля, а это витамин С, витамин В-12, антисептическое средство, лейкопластырь, тальк, пакет антибиотиков. Все на месте. Вы не имеете права меня штрафовать.
Агент ВМО проверил все тщательнейшим образом.
- А набрюшник? - спросил он, буравя Нико глазами.
- Послушайте, я опаздываю. Мое министерство на площади Фламини. Если я не попаду в следующий элибус, мне не поспеть вовремя.
- Набрюшник? - повторил контролер.
- О господи! Я надел и набрюшник, и плотную майку, и шерстяные носки.
Нико расстегнул пальто и пиджак, поднял пуловер и рубашку.
- Смотрите, уважаемый синьор. Вот майка и набрюшник.
Контролер вынул блокнот и принялся что-то записывать.
- Вас полезно держать под особым наблюдением, - сказал он.
- За что? Я никаких правил не нарушил.
- В данный момент. Однако ваша попытка открыть окно элибуса - явный симптом опасных тенденций. Я сообщу о вас в Главную контрольную комиссию. Идите.
Нико бросил на него злобный взгляд, сунул в карман термометр, тюбики с лекарствами и документы и помчался на остановку элибуса. Под навесом уже толпились люди. Нико сделал резкий рывок и вихрем ворвался в толпу ожидающих. Невероятным усилием ему удалось схватиться за ручку двери и втиснуться в отходящий элибус.
Чуть отдышавшись, он отер ладонью пот со лба и посмотрел через окно на дорогу. А по ней неслись сверкающие левакары: красный, желтый, голубой, белый, снова желтый, красный, голубой. Нико на миг зажмурил глаза, а когда вновь их открыл, то сразу же уставился в потолок. Но и тут его настигла красочная реклама "троечина":
Черви ползут, а человек, который себя уважает, мчится со скоростью 200 километров в час на "троечине", левакаре наших дней.
О господи, от "троечина" нигде нет спасения! Он повернулся вправо, но здесь его, словно удар кулаком в лицо, ослепила огромная, во всю стенку, розовая афиша:
Гражданин, при первых симптомах простуды - аспихинин!
Человек предупрежденный - наполовину спасенный.
Сто лир штрафа с нарушителя.
Нико проработал, не отрываясь, полных два часа. В десять вошел рассыльный и положил на стол еще одну стопку бумаг. В десять тридцать Нико вызвал к себе на доклад начальник отдела. В одиннадцать он принял витаминную таблетку и выпил чашку кофе.
В пять минут двенадцатого зазвонил телефон.
- Никола Берти слушает, - сказал он, поспешно сняв трубку. Он надеялся, что звонит Дорис, но, увы, ошибся. Незнакомый мужской голос официально произнес:
- С вами говорит Д'Андреа из Главной контрольной комиссии.
- Слушаю вас, - пробормотал Никола.
- Сегодня в семь вечера вам надлежит явиться в Центральную амбулаторию на виа Гамберо.
- В амбулаторию?.. А зачем?
- Анализ крови и рентген легких.
- Но я…
- С целью проверки содержания алкоголя и никотина в крови. Желаю вам плодотворной работы, синьор Берти.
Только этого ему не хватало! Этот паршивый контролер ВМО хочет любой ценой сделать карьеру. Угораздило его сесть в тот же элибус!
Нико извлек из кармана начатую пачку сигарет и выложил их на стол. Осталось всего шесть штук. Он собрался закурить, но в последний момент передумал - этих шести сигарет должно хватить до конца рабочего дня.
- Черт побери!
Коллега Джобби, за столом напротив, на миг оторвался от бумаг и поднял голову.
- Что случилось, Нико?
Нико пожал плечами. Бесполезно объяснять что-либо этому Джобби - он тих и покорен, как овца. Да и вообще Джобби не курит, и ему не понять, что десяток сигарет в день - сущий пустяк для энергичного двадцатипятилетнего мужчины. Конечно, он мог выкурить и больше - достаточно ввести в автомат Две, три, пять монет, и тот выбросит столько же пачек. Но потом при проверке содержания никотина в крови преступление откроется. Стоит чуть превысить допустимую норму, и сразу же на тебя обрушится штраф в сорок, а то и в пятьдесят тысяч лир.
Порывшись в памяти, Нико прикинул: да, за последнюю неделю он выкуривал куда больше, чем десять сигарет в день. Но он намеревался уравнять счет на следующей неделе. Этот подонок, контролер ВМО, все испортил. Рентген легких назначен на семь вечера. Пожалуй, рентгенологов не обманешь. Хотя, если выпить литра два молока и больше не курить, может, как-нибудь и обойдется. Он собрал сигареты и сунул их в ящик письменного стола. Затем закрыл ящик на ключ и позвал Джобби.
- На, держи. Вернешь мне ключ за пять минут до ухода. А если я попрошу его раньше, можешь послать меня ко всем чертям.
Желание покурить становилось совершенно нестерпимым. Чтобы хоть как-то отвлечься, Нико сунул в рот огрызок карандаша и вновь склонился над бумагами. Автор песен "Распад души" и "Глаза цвета редиски" жаловался, что в нескольких журналах помещены глупые пародии на его оригинальные произведения. Жалоба, посланная одновременно и в профсоюз песенников, призывала власти энергичнее защищать интересы автора.
Нико тут же вспомнил текст одной из этих песен: "Моя любовь, стынет кровь в сердце моем, когда мы не вдвоем".
До самого полудня Нико в поте лица трудился над бумагами, отыскивая пародии на вторую песню, в которой тоже воспевалась "безумная любовь, взбудораженная кровь, увядшие цветы, я и Ты".
Все же ему пришлось прерваться, когда в дверь просунулась голова Ортензи, агента ВМО, курирующего Министерство песни.
- Все в порядке? - спросил Ортензи.
- В полном порядке, - хором ответили Джобби и Нико.
- Пилюли приняли?
Обе головы согласно кивнули.
- Температура?
- Тридцать шесть и восемь, - ответил Джобби.
- Тридцать шесть и семь, - солгал Нико.
В это утро он так и не вынул термометра из кармана. Но, к счастью, Ортензи торопился и явно не собирался устраивать тщательную проверку.
Дорис все не звонила, и это волновало Нико куда больше, чем вызов в амбулаторию. Первым его побуждением было позвонить нотариусу Алоизи, в конторе которого работала: Дорис. Но он так и не снял трубку - нотариус этот - порядочная скотина, он не терпит, когда его подчиненные в рабочее время беседуют по телефону по личным делам.
Наконец подошел час дня, и зазвонил звонок на обеденный перерыв. Нико сунул бумаги в письменный стол и бегом спустился вниз, в огромную столовую министерства. В столовой еще почти никого не было - лишь двум служащим удалось опередить его. Но очень скоро к автоматам-распределителям нельзя будет пробиться. К Нико подошел Джобби.
- Ты что берешь?
- Молоко и компот-ассорти.
- Ты что, спятил? Я возьму бифштекс с жареным картофелем.
- Не мучай меня, Джобби. ВМО и так отравило мне все существование. Подумай только, сегодня вечером я должен пройти медицинскую проверку на содержание никотина в крови.
- Скверные дела, Берти.
- Да, представляешь, а я как назло в последние дни дымил, как турок. Теперь жди штрафа. И все этот гнусный тип из ВМО, на которого я утром. наткнулся в элибусе. Я не допустил никаких нарушений, но он все равно донес на меня в Главную контрольную комиссию. Ну, попадись он мне еще раз, придушу, как цыпленка.
Они устроились в углу, спиной к объявлению, напоминавшему всем членам ВМО старинное изречение медиков салернской школы:
Стул хороший по утрам жизнь продлит надолго вам.
С год назад Нико, собрав множество подписей, обратился с официальным прошением о том, чтобы этот плакат сняли со стены, но получил от начальства отказ.
Молоко пахло карболкой, и все же Нико, давясь, проглотил три стакана и закусил компотом-ассорти. Потом с завистью уставился на Джобби: бифштекс, похоже, был из натурального мяса, а от жареного картофеля исходил соблазнительнейший аромат. Нико резко отодвинул стул.
- Дай мне газету, Джобби, я поднимусь наверх.
Он захватил с собой бутылку молока и, ниэко опустив голову, вышел из столовой.
Дорис нервно прохаживалась по коридорам почты. Время от времени она подходила к большому столу в холле и, окинув рассеянным взглядом счета и телефонные бланки, впивалась глазами в большие электрочасы. Обычно Нико не опаздывал. В девять Дорис не на шутку забеспокоилась. Дробно стуча каблуками, она покружилась у входных дверей, то и дело поглядывая на стрелки электрочасов. "Наверно, не придет. Наверно, с ним что-то случилось, и он не придет. Подожду еще минут пять и уйду". Взгляд ее упал на окошко с надписью: "Заказные письма". Дорис принялась писать на стекле: "Да, нет, да, нет. Придет, не придет, придет, не придет". Нет, он не придет, с ним чтото стряслось. И в тот же миг появился Нико. Он был бледен, глаза возбужденно блестели, а галстук, как всегда, съехал набок.
- Что случилось, Нико?
Он ничего не ответил. Взял ее под руку и повел к выходу.
В этот час виа дель Корсо была похожа на растревоженный муравейник; толпы народу у витрин и перекрестков, сплошные заторы; по четырем эстакадам еле ползли певакары.
- Позвони домой. Скажи, что сегодня ты поужинаешь со мной, - сказал Нико, останавливаясь у дверей бара.
- Но мы же договорились! Что-нибудь случилось, Нико?
- Позвони и не задавай лишних вопросов. Я зверски проголодался. Съедим пиццу, выпьем по бутылке пива и прямиком на Вилла Боргезе.