Когда Алехин позже рассказывал про случившееся в переулке, он, в общем, почти ничего не скрывал. Да и что скрывать? Все-таки трое. Разве разумный человек полезет в драку против троих? И забор грязный. Его, Алехина, значит, прижали к мокрому грязному забору, испачкали ветровку. А он все сдерживал этих типов. Жалел. Вы чего, дескать, разошлись, мужики? Здесь рядом милиция, здесь сержант Светлаев! Но глупым мужикам было все равно. Особенно бесился длинноволосый. Алехин, если бы захотел, мог запросто утопить его в луже, но рядом находились Заратустра и Вий. Черт знает, что у них в оттопыренных карманах, что спрятано за голенищами?
По рассказу Алехина выходило, что все трое были в высоких резиновых сапогах.
Чтобы не пугать длинноволосого, чтобы не спровоцировать настоящую неравную драку, Алехин якобы демонстративно отступил в лужу и, понятно, промочил ноги. Кроме того, скользко, Алехин нечаянно упал в лужу. Эти типы вроде опомнились, начали извиняться, длинноволосый протянул руку помощи. Но рука сорвалась, и Алехин еще три раза нечаянно падал лицом в грязь. Это рассердило длинноволосого: вот, дескать, Алехин, ты не держишься на ногах, а потом начнешь говорить, что это мы тебя замарали! Стали тянуть Алехина из лужи уже все втроем и, конечно, опять уронили.
Но подняли.
А чтобы снова не упал, прижали к грязному сырому забору. Длинноволосый при этом нечаянно сорвал с Алехина шарфик и втоптал в грязь.
- Ну, берешь рака? За деньги.
- За какие такие деньги? - отмахивался от длинноволосого грязный и мокрый Алехин.
- За хорошие деньги, - дергался длинноволосый. - За отечественные.
- Я вообще не беру чужого, - отмахивался Алехин.
- А ты не бери. Ты купи.
Для надежности Алехина прижали к забору, но забор оказался скользкий, Алехин упал. Его снова выловили из лужи:
- Теперь возьмешь?
- А что изменилось? - якобы обиделся Алехин. - Цены упали? Не хочу брать ничего чужого. Не мой этот рак, - упорствовал Алехин. - Не хочу рака. Он и не ваш, наверное.
- Вот заладил. - У длинноволосого прямо руки опускались. - "Наше - ваше". О чем ты? Чего как попугай. Раз наше, значит, и ваше. Что за непонятки? Наше, значит, ваше, а ваше - это наше. Не так разве?
- Не так!
- А как? - обозлился длинноволосый. - Если рак наш, тогда что твое?
- Ветровка моя, - заявил Алехин. - Шарфик мой. - Он топнул по воде. - Лужа моя. Родина моя. Земля.
- Земля? - сильно удивился длинноволосый. - Неужели Земля твоя?
- Ну, наша, - поправил себя Алехин.
- А Родина? - еще сильнее удивился длинноволосый. - Она твоя?
- Ну, наша.
- Тебя прямо не поймешь. Чё попало. - Длинноволосый ловко сунул руку в наружный карман алехинской ветровки. - Черт с тобой, уговорил. Бери рака без денег. - И добавил, пытаясь достать кулаком до ровных зубов Алехина: - Ты нам сразу понравился.
И снова заинтересовался:
- А реки, горы, Алехин? Они чьи? А подземные ископаемые и облака? А вымершие существа? Тоже твои?
- Наши, - совсем запутался Алехин.
- А море?
- Обское, что ли?
- Ну, пусть Обское.
- Тоже наше.
- А Черное?
- И Черное - наше.
- Это, значит, и твое, Алехин?
- Ну да. Алехин не врал.
Черное море, Понт Евксинский, он любил. Он пять раз ездил к Черному морю. Возвращался из Пицунды загорелый, уверенный, похорошевший. Начинал считать себя обаятельным, что льстиво подтверждали его пожилые клиентки. Загорелый, уверенный, подолгу тренировал перед зеркалом уверенную улыбку. Для опытного страхового агента широкая уверенная улыбка - первое дело. Спорт, искусство, кино и все прочее - это второе дело, а улыбка - первое.
- А вот лишишься ты Черного моря, Алехин, хорошо тебе будет?
Ну, козлы! Алехин даже рассмеялся. Лишиться Черного моря! Да пусть оно окажется хоть грузинским, хоть украинским, хоть турецким, хоть румынским или там болгарским и так далее, никто всего моря никогда не лишится. Хватит моря на них и на нас. На всех хватит.
Смех Алехина Заратустру Наманганова и его корешей неприятно разочаровал.
Они переглянулись, вроде как не поверили Алехину. Все мокрые, на Вие телогрейка раскисла. Да и сам Алехин, плотно прижатый к грязному сырому забору, сильно скучал. Не поленился бы пойти в обход опасного переулка, сидел бы в своей кухоньке и варил чай. До него не сразу дошли слова ласкового Заратустры и его кореша.
- Ох, лишишься, Алехин, Черного моря… Аральского лишился, теперь лишишься Черного… Вспыхнет в одночасье… И не будет больше твоим или ихним… Лишишься, лишишься моря, Алехин…
- Как это вспыхнет море? - поразился Алехин.
- А вот так. - Длинноволосый сделал неприятное движение, будто чиркнул спичкой под носом Алехина. - Пых и готово!
Дебилы! Алехин презрительно засмеялся.
- Телефон у тебя есть?
Алехин помедлил, потом высокомерно кивнул.
VIII
Домашний телефон был предметом его гордости.
Алехин простоял в очереди на телефон почти десять лет и все равно ему поставили только воздушку - в один день и совершенно случайно. Кстати, в тот день он и увидел Верочку. Ноги длинные, глаза лесные, зеленые, полупрозрачная кофточка на груди и все такое прочее. И Алехин чем-то ее привлек. Может, осторожной улыбкой. Алехин никогда об этом у Верочки не спрашивал. Строго ответив на открытую широкую улыбку страхового агента, Верочка, как и подобает опытной секретарше, пробежала тонким красивым пальчиком по длинному списку, лежащему перед ней:
- Опаздываете, товарищ Алехин.
Алехин удивился, но виду не подал.
Неужели его очередь подошла? По срокам не получалось, но мало ли.
Начальник телефонной связи, человек еще молодой, но умудренный казенной жизнью, сидел за просторным письменным столом и курил длинную иностранную сигарету. При этом он внимательно слушал острые анекдоты какого-то кудрявого смуглого весельчака, может, первого своего помощника. Увидев Алехина, кудрявый умолк и недовольно отсел в сторону, а начальник телефонной связи с удовольствием закурил новую сигарету.
Алехин в ответ улыбнулся открыто.
Он видел: начальник телефонной связи много работал. Пепельница забита окурками, на столе номер газеты "Советская Сибирь". Он даже упал духом. Конечно, у начальника телефонной связи тысячи важных дел, а тут он, Алехин, явился со своим мелким вопросом. К счастью, начальник уже поднял на Алехина глаза. В них роилось некое безмыслие, но посоветовал он умно:
- Мне звонили о вас, товарищ Алехин. Мне рекомендовали вас. Но теперь работать надо много. Теперь перестройка. Не старые времена. Гласность. Ускорение. Каждый должен показывать пример в демократическом быту. Учиться и работать. Работать и учиться. Вот что должно нас вести, товарищ Алехин. - При упомянутых им словах перестройка и гласность, а особенно ускорение полные безмыслия глаза начальника телефонной связи стали обиженными. Было видно, что на душе у него накипело. А до Алехина дошло, что принимают его за кого-то другого, но он промолчал, решил дослушать до конца умного человека. - Телефон не роскошь, это известно. Мы не ставим телефоны просто так. Телефон - это определенное признание тебя обществом. То, что мы, мол, теперь готовы любому поставить телефон за деньги, неверно. Мы ни с одного телефона не имеем лишней копейки. Все деньги уходят на развитие государства. Ты, товарищ Алехин, отдаешь отчет, как много тебе надо теперь работать?
Слова начальника телефонной связи взволновали Алехина.
Он, конечно, не думал, что его сейчас отправят в колхоз на копку картошки, или в горячий цех, или в Институт повышения квалификации, но насторожился. Он очень хотел установить дома телефон. Он сходил с ума от желания угодить начальнику телефонной связи, гармонично вписаться в строй его непонятных, но мудрых мыслей.
- Я теперь много работаю, - произнес он, не придумав ничего лучшего. - У меня теперь много работы, но я постоянно увеличиваю ее объем. И постепенно повышаю качество.
Некоторое время начальник связи с сомнением рассматривал Алехина - его круглое доверчивое лицо, черные широко открытые глаза, по самый верх полные веры в величие поставленных перед ним неизвестных задач. Сам дьявол в тот день столкнул начальника телефонной связи с тысячу раз пройденного пути. Ни с того ни с сего, сам себе дивясь, начальник связи вдруг спросил:
- Это хорошо, товарищ Алехин. Это хорошо, что ты стал работать больше. Перестройка, гласность, ускорение. Теперь так и должно быть. - Обычно после таких слов он ставил или не ставил визу на заявлении просителя, но в этот день дьявол дернул его за язык: - А над чем конкретно, товарищ Алехин, сейчас работаешь?
Алехин сломался.
Он ждал всего чего угодно, только не вопроса в лоб.
Он держал в голове много хороших слов - о перестройке в рядах страховых работников, о гласности, без которой глохнет любое доброе дело, о неладах некоторых сотрудников Госстраха с рабочей совестью; в голове Алехина вспыхивали и гасли яркие интересные факты из богатой и содержательной жизни страхового агентства, а тут… "Работаешь… Над чем конкретно работаешь?.." Ну, если быть точным, то конкретно он работает сейчас с пенсионером Евченко… Алехин с ужасом понимал, что правильный или неправильный ответ решит судьбу его телефона. Но конкретная работа! Что могли означать такие слова?
Терзаясь, холодея, понимая весь ужас своего положения, Алехин вдруг вспомнил про книжку Пришвина. Он сам не знал, почему про нее вспомнил. Тогда, кстати, он уже подумывал сдать ее в бук. Алехин почему-то отчетливо вспомнил про книжку Пришвина, как она лежит на кухонном столе, всегда открытая на тридцать четвертой странице, и как он, Алехин, никак не может перейти на страницу тридцать пятую. Собрание сочинений, том третий. Что-то там про губастых зайцев, про солнечные блики, про апрельскую капель. Ничего такого грубого, никакой порнухи. "Не могу молчать! Не могу поступиться принципами!" Сам не понимая, что такое несет, Алехин выпалил:
- Конкретно я работаю сейчас над третьим томом сочинений товарища Пришвина!
Если бы Алехин в упор выстрелил из ружья в начальника телефонной связи, тот, наверное, испугался бы меньше. Он ждал от Алехина чего угодно. Он ждал от Алехина фальшивых просьб, наглых требований, нелепого вранья, всяческих уверток, даже обещаний крупной или мелкой взятки. Но третий том товарища Пришвина! У начальника телефонной связи нехорошо дрогнуло сердце. Еще полгода назад завом отдела в его большом телефонном хозяйстве работал некий товарищ Пришвин. Он, начальник телефонной связи, сам изгнал товарища Пришвина из хозяйства - за плохие организационные способности. А теперь что получается? Теперь получается, что всего за полгода изгнанный из большого телефонного хозяйства товарищ Пришвин сделал неслыханную карьеру, по крайней мере издал уже третий том своих сочинений, а ребята начальника связи все проморгали? Что там такое вошло в этот третий том? - не без ревности подумал начальник телефонной связи. Наверное, всякие речи, всякие выступления на активах.
Но в панику начальник не впал.
Нет таких крепостей, которых не взяли бы большевики.
Начальник телефонной связи поднял на Алехина еще более усталый взгляд, дохнул на Алехина ароматным дымом хорошей американской сигареты и, как бы не заинтересованно, как бы давно находясь в курсе всех этих странных дел, устало и понимающе заметил:
- Третий том… Хорошее дело… Это хорошо, что ты так много работаешь, товарищ Алехин… Это хорошо, что ты работаешь уже над третьим томом товарища Пришвина… - Начальник явно шел вброд, на ощупь, он всеми силами пытался проникнуть в темную тайну своего бывшего завотделом. - У тебя верный взгляд на вещи, товарищ Алехин… Мне понятен твой интерес… Только ведь… - Начальник связи никак не мог выговорить главные слова, но все же сломал себя: - Только ведь, товарищ Алехин, у товарища Пришвина… Только ведь у товарища Пришвина, товарищ Алехин, плохие организационные способности!
Слово было сказано.
В голове Алехина сгорела последняя пробка.
Но он решил погибнуть в этом кабинете, но не сдаться.
Наверное, не зря у меня дома валяется третий том товарища Пришвина, решил он. Мало ли что там про губастых зайцев да про апрельскую капель. Это как посмотреть. Будь все так просто, начальник связи не стал бы вздрагивать. И за апрельской капелью можно рассмотреть затаенное что-то, страшное. Он, Алехин, теперь будет много и конкретно работать над классическими произведениями товарища Пришвина. Правда, замечание начальника связи тоже следовало учесть.
И он учел.
Он выдохнул одними губами:
- Да, организационные способности у товарища Пришвина очень плохие. Но природу пишет хорошо!
Теперь последняя пробка сгорела в голове начальника телефонной связи.
- Ты прав, товарищ Алехин, - потрясенно подтвердил он. - Природу товарищ Пришвин пишет хорошо. - Он явно не мог взять в толк, при чем тут природа? - Это верно, товарищ Алехин, товарищ Пришвин хорошо пишет природу, но вот организационные способности… Вот организационные способности у товарища Пришвина совсем плохие…
- Плохие! Плохие! Совсем плохие! - восторженно подтвердил Алехин.
- Но природу пишет хорошо! - не менее восторженно подтвердил начальник телефонной связи.
И так они беседовали на глазах потрясенного их страстью помощника, потом начальник связи чуть ли не с любовью спросил:
- Чай? Кофе?
- Конечно, кофе, - так же ласково ответил Алехин.
- Почему конечно? - снова обеспокоился начальник телефонной связи.
Алехин ответил: да вот кофе исчез из магазинов. Он обошел все магазины города, ну нигде нет кофе в зернах. От этих слов начальник телефонной связи снова запаниковал:
- Как? У нас нет кофе?
И моментально превратился из любезного, настроенного пошутить человека в строгого начальника, отвечающего за подчиненное ему немалое учреждение.
- А так вот. Нету.
Взгляд начальника заледенел. "Кофе нет… - бормотал он как бы про себя, и черной тревогой несло от этого неясного бормотания. - Кофе нет…"
И нажал звонок.
В кабинет немедленно вошла секретарша.
Это и была Верочка с лесными, с зелеными, все понимающими глазами.
- У нас есть кофе? - осторожно спросил начальник телефонной связи и весь напрягся в ожидании ответа.
- Конечно, - мягко ответила Верочка, улыбаясь сразу всем, в том числе и Алехину.
- И в зернах? И молотый? И растворимый? И тот, который одесский?
- Всякий есть, - мягко подтвердила Верочка.
- Сварите нам по чашке, - облегченно распорядился начальник телефонной связи. - И, пожалуйста, принесите… Пару банок… Банку в зернах и банку растворимого…
И печально взглянул на Алехина: это у нас-то нет кофе? И окончательно пришел в себя:
- Все-таки у товарища Пришвина плохие организационные способности…
Алехин никогда прежде не задумывался об организационных способностях товарища Пришвина, но согласно кивнул, хотя, теперь уже чисто из принципа, напомнил: зато природу пишет хорошо.
А сам ел глазами Верочку, пока она ставила на стол подно-сик с чашками и банками.
Юбка у Верочки была с длинным разрезом. При ходьбе разрез расходился, но по-настоящему ничего такого Алехин никак не мог ухватить, Верочка немного неправильно к нему стояла - боком. Зато начальник связи полностью пришел в себя. Он пододвинул обе банки к Алехину ("У нас нет кофе!") и уже удовлетворенно поставил визу на заявлении.
IX
-Есть у меня телефон.
Длинноволосый отпустил Алехина и сердито пошлепал по луже за угол бетонного забора. Наверное, там стоял автомобиль, по крайней мере, вернувшись, длинноволосый принес трубку сотового телефона.
- Вот, - сказал он с нехорошей ухмылкой. - Набери свой номер.
- Зачем?
- А вот набери.
- У меня дома нет никого.
- А ты набери. Ты набери, Алехин.
"Ага, - догадался Алехин. - Это они меня держат специально. Они меня тут держат, а другие шмонают сейчас мой домик". Криво усмехнувшись, он неохотно набрал собственный номер.
Длинные гудки.
- Ну вот… - якобы снисходительно начал Алехин, но в этот момент что-то в трубке щелкнуло, и из темной бездонной мглы, из дымных глубин времен, из какой-то совершенно невероятной и страшной бездны донесся до страхового агента завораживающий ужасный голос:
- Горит, Алехин, море… Горит… Зря не веришь…
- Какое море? - ошеломленно спросил Алехин.
- Черное.
Длинноволосый отобрал у Алехина трубку.
- Хватит с тебя, - сказал он с придыханием. - Тяжелый ты человек.
До Алехина наконец что-то дошло.
- Эй, мужики, - обеспокоенно сказал он. - Если даже горит море, я то при чем? Море вон где, а я здесь.
- Тебе сколько лет? - спросил длинноволосый.
- Немного за тридцать, - неохотно признался Алехин.
- Медленно взрослеешь, Алехин. - Длинноволосый с некоторым сочувствием похлопал Алехина по грязной ветровке и строго погрозил: - Смотри, не потеряй рака! Мы его тебе вручаем на время. Как переходящий приз. Когда понадобится, придем. А теперь сваливай!
Алехин свалил.
Да с такой скоростью, что чуть не сшиб в садике странный, похожий на гранатомет, прибор математика Н. Чертыхнулся: вот тоже придурок! Прибор поставил, а страховать его не стал.
X
А в конторе услышал:
- Ой, Алехин! Зоя Федоровна видела летающую тарелку! Все конторские метелки были в ужасе и восторге. Все молоденькие, все, как на подбор, некрасивые. Правда, все замужем. Видно, для такого дела, как замужество, остренькие коленки, белесые реснички и копешки волос на маленьких головах вовсе не препятствие. А вот Зоя Федоровна, заведующая отделением Госстраха, при всей своей внешней торжественной импозантности, при всей своей внешней торжественной привлекательности, всю жизнь просидела в старых девах. Отсюда, наверное, и характер. Зная, например, что Алехин пьет крайне редко, Зоя Федоровна все равно каждый день незаметно к нему принюхивалась. И всяко предупреждала:
- Был у нас один человек, Алехин… Все пил… А где сейчас?
Сама отвечала:
- На каторге!
- Да какая каторга в наше время? - не верил Алехин.
- А жизнь? - резонно возражала Зоя Федоровна. - Разве не каторга?
О жизни Зоя Федоровна знала все.
Чтобы жить счастливо, знала она, надо все предметы роскоши поровну разделить на всех и бесплатно раздать. После такого важного события в истории человечества надо будет лишь следить за тем, чтобы ни у одной отдельно взятой человеческой особи снова не возникло смертельной и унизительной жажды накопления. Если такая жажда возникнет, незамедлительно отправлять такую ненадежную особь на каторгу, невзирая ни на пол, ни на возраст, ни на образование. А всем ворам, даже самым мелким, рубить руки выше локтей. А чтобы нигде и никогда не возникало дурацких несуразиц, связанных с так называемым любовным томлением, раз и навсегда освободить все человеческие особи от исполнения дурацкого супружеского долга.