Жена на мгновение встревожилась, обманутая не слишком веселым лицом мужа. И верно, такой неестественный интерес к себе не слишком ему понравился (а особенно покоробило выкручивание ушей).
– Приняли. – Он поворошил колючие волосы на ее макушке. – Приняли, как не принять.
– Департамент инноваций приказал им взять Тиму на работу, – гордо объявила Ирина. При этом, естественно, не утерпела и гордо покрутила головой с выпяченным подбородком.
– Знаем уже, – с еле заметной насмешкой заметила Матильда, пощекотав изобретателю пятку.
– Правда, что ты придумал новый шлем?
– Да какой еще шлем – нашлепку!
– Все удовольствия вырастут в тысячу раз! – Матильда ухитрилась сунуть ладонь ему между ног (благо никто, кажется, не обращал на ее манипуляции внимания), и Тима выгнул спину: мощный импульс прокатился по его напряженным мышцам. К счастью, Чиппи не оплошал и успел пригасить сигнал по нисходящей нервной цепи. В результате образ изобретателя почти не отреагировал на похотливый жест девушки.
– Не в тысячу, а на порядок, – поправил Тима, освободив перехваченное дыхание. – И не нашлепку, а насадку.
– Тоже неплохо, – важно кивнул Барт. – Ну, чем займемся? Предлагаю гонки на управляемых снарядах.
"Ох, плакал мой аванс".
17
Перед репетицией музыканты "Кишки" учинили бурную сцену недовольства. Удивительно, но капризный Васил помалкивал, смиренно поглядывая на орудия пыток – очевидно, справедливо полагал, что менеджер всегда прав. Не встретив поддержки солиста, и прочие члены коллектива смирились. Однако протесты против грубого искажения образов в свои лог-файлы они на всякий случай внесли.
– Запись с двенадцати точек, – возгласил Стоп-бит. – 4 резервных канала. Ты веришь, что Санчес справится?
– Кто знает?
– Ладно, будем рассчитывать на него.
Вырезать пустые каналы записи (предназначенные для второго аудиовизуального слоя клипа) из сформированного файла – занятие куда менее трудоемкое, чем переписать всю песню заново.
Коллектив опасливо расположился под прессом, и волнительные инфразвуки обрушились на обоих придирчивых слушателей.
18
В лаборатории перспективных разработок трудилось более сотни человек, и чем занимается большинство из них, юный изобретатель не догадывался. Его это, в общем, и не интересовало. Во-первых, он был слишком поглощен собственным проектом, а во-вторых, в контракте специально оговаривалось, что его касается только его собственная тема.
В первый же день глава группы аппаратного обеспечения Норберт Гномм провел Тиму по "своему" (пятому) этажу скромного, но функционально законченного здания. Оно располагалось на другом узле корпорации, связанном с Сетью единственным каналом – и притом серьезно защищенным. Целью "прогулки" было знакомство с коллегами.
Не полагаясь на естественные механизмы памяти, Тима задействовал динамическую запись образов. В итоге он получил обширную галерею портретов (в том числе пятнадцать женских), под которыми красовались имена, краткие публичные биографии и безобидные личные пристрастия.
Гномм преодолел негативное личное отношение к проекту и действовал как настоящий профессионал – однако выделил Тиме только одного лаборанта по фамилии Дрим. И помещение для работы он предоставил странное, отдаленное от всех остальных, подведомственных ему.
– Для начала хватит и одного помощника, – заметил он. – При возникновении необходимости обращайтесь ко мне с докладом.
И оставил обоих сотрудников в просторном и полупустом кабинете.
– Видать, не очень-то он тебя жалует, – покачивая согнутой в колене ногой, проговорил Дрим. Он привольно развалился на одном из двух офисных стульев.
Тима прошел из угла в угол. В его кабинете имелись: пара пластиковых столов (с минимальным набором канцелярских принадлежностей на каждом), карта производственных и исследовательских помещений корпорации (недоступные зоны очерчены красными контурами) и огромный черный экран (многофункциональный, с выходом на сервер "Консолей") для визуализации и обработки образов.
– Почему это?
– Да уж я вижу, – ухмыльнулся лаборант. Ему было немного за двадцать, однако хорошо сохранившееся лицо, не искаженное отпечатком глубоких мыслей, выглядело намного моложе. Традиционный белый халат с множеством карманов, расстегнутый до последней пуговицы, касался шершавого пластика пола. – Ты не расстраивайся, Митя, это нормально. Не зря же тебя на работу приняли. Значит, мы сумеем им доказать, что чего-то стоим, верно?
Тиме не слишком понравился покровительственный тон Дрима, но он промолчал.
Первым делом следовало осмотреться и войти в трудовой ритм. Впрочем, он еще не успел выйти из него, если считать работой каждодневные бдения в Департаменте образования.
– С чего следует начать? – спросил он.
– С того же, с чего начинают все новые сотрудники! – почему-то обрадовался Дрим. – С осмотра доступных помещений корпорации. Уж поверь мне, все они тебе обязательно когда-нибудь пригодятся, а иначе бы их замазали красным.
Тима вперил взгляд в карту, выискивая зеленые участки. Но, как он ни старался, не смог найти ничего, кроме лаборатории перспективных разработок и конвейера, без всякой фантазии нарисованного как узкая лента, заполненная микроскопическими консольками. Под конвейером зеленел сенсорный кружок размером с подушечку указательного пальца. Даже в центральный офис корпорации дорога отсюда была закрыта.
– И это все? – пробормотал он, кивая на карту.
– Конвейер? Это единственный общедоступный сектор производства. Но им тебе еще рано всерьез интересоваться. Есть еще хранилище биоматериала… Кстати, если ты не понял, по этажу ходить не запрещается. Однако если кто-то занят чем-то важным, дверь в его – или ее – кабинет будет заперта.
– Ну и бит с ними, – невпопад пробормотал Тима. – Давай-ка лучше почитаем документацию по открытым разработкам. А ты познакомишься с моим проектом, идет?
19
– Я уже успел позабыть, какая ты горячая, – восхищенно просипел ей в ухо Дюгем и расслабил шейные мышцы, откидывая голову на упругий пол.
– Да что ты, – зевнула она. – И месяца не прошло, как мы встречались на каком-то необитаемом острове.
– Месяц! Помнишь, раньше мы занимались сексом каждую свободную минуту?
– Ты слишком занят на работе.
– Ты думаешь, мне это нравится?
Все шесть экранов, окружавших ложе любви в цеппелине, демонстрировали глубокую небесную голубизну (ровно за час до заката) – разве что на нижнем можно было различить далекую землю в пятнышках причудливых строений. Да и то перед этим следовало откинуть плед.
– Если бы не нравилось – не ходил бы, – резонно возразила Вероника.
По просьбе приятеля она отцепила канюли, отчего чувствовала себя до неприличия обнаженной. Короткие нервные пульсации все еще проскакивали у нее в паху, заставляя сладко сжиматься и расслабляться органы малого таза.
– Ты все еще возишься с бездарями из команды Брауна? – спросил он. – Иди ко мне секретаршей.
– А Герта?
– Уволю, – смутился Дюгем. – Откуда ты знаешь?
– Я тебя с ней видела на новогоднем фестивале, забыл? – Он промолчал. – У нас и так все хорошо, правда? – примиряюще сказала Вероника. – Я не могу бросить ребят, потому что больше некому с ними работать.
– А я думал, это нужно именно тебе – признание, слава, поклонники…
Она насупилась и скатилась с его живота, и Дюгем почувствовал, как ее золотистое тело напряглось, словно отделяясь от него невидимым коконом. Он поспешно вскочил на колени и наклонился над ней, разглаживая губами ее напряженный рот. Через пару секунд ее челюсть подалась под напором, пропуская в ротовую полость, ограненную фарфоровыми полосками зубов, его гибкий, истекающий влагой язык. Но ее холодные глаза продолжали, не мигая, смотреть прямо в его зрачки.
– Я знаю, что ты подумал. – Она с усилием отстранила. – Что мне не хватает таланта, поэтому и нужна я только таким неудачникам, как Стоп-бит и Васил. Я и мои деньги на клипы.
– Зачем нам слова? – прошептал Дюгем. Лишившись ее губ, он опустил голову ниже и провел языком по ее ключице и еще ниже, до бурого бархатного бугорка, окаменевшего после прикосновения. – Ты прекрасна. Этого вполне достаточно.
Но Вероника неумолимо обросла плотной одеждой, вдобавок вернув на место тугие кольца катетера.
– Ты торопишься?
Он почувствовал себя глупо и был вынужден напялить трусы, оставив пока неприкрытым пропорциональный (хотя и несколько дряблый) торс.
– У нас премьера через полчаса. Ты пойдешь?
На запястье у Кайла сформировалась тонкая полоска часов. Он бросил на нее взгляд и кивнул, послушно обрастая приличествующим случаю гардеробом – строгой рубашкой с короткими рукавами и шортами с бахромой выверенной длины. В левом ухе проросла крупная желтая серьга.
– Годится, – сказала Вероника
Она также завершила процесс одевания. Ее тело стало видно лишь частично – в нескольких плавающих просветах платья, хаотично вкрапленных в легкую белоснежную ткань, мелькали то грудь, то кусочек ягодицы, то коленка, а то и край пушистого треугольника между ног (жестокое условие в программе мешало прозрачным пятнам целиком обнажить его).
– Где ты взяла такую прелесть? – восхищенно пробормотал Дюгем. – От тебя невозможно отвести взгляд.
– Вчера по каналу мод увидела, – призналась Вероника. – Надеюсь, не все дамы будут в таких.
– Тебе-то есть что показать, а им? – заискивающе хохотнул Дюгем. Очевидно, он мысленно ругал себя за неосторожные слова и надеялся теперь лишь на короткую память подруги. – Помнишь, еще совсем недавно можно было носить только то, что на тебе в действительности надето? Сколько полезных веществ расходовалось на то, чтобы одеть каждого нищего!
– Ужасное время, – содрогнулась она. – Все-таки мир меняется к лучшему, что бы там ни говорили пессимисты.
20
С точки зрения временных затрат режим рабочего дня в корпорации нельзя было назвать напряженным. Однако персонал подбирался таким образом, что многие сотрудники буквально "горели" на работе, предпочитая ее сетевым развлечениям – и тем самым позволяли "Консолям" заметно экономить на заработной плате.
Дрим, хоть и без энтузиазма, за три дня ознакомился с Тиминым проектом и неожиданно проникся его новаторским духом. Лаборант прагматично подготовил план действий, выразив его единственной фразой:
– Нужен опытный образец и доброволец.
Тима в это время просматривал конвейер и выискивал в нем брешь для внедрения собственных задумок. Он как раз склонялся к мысли втиснуть новые звенья в промежуток между засыпкой химических компонентов металлополимера в резервуар и напылением жесткого каркаса консоли.
Оторвавшись от объемной производственной схемы, он закатил глаза с таким выражением, будто слова лаборанта явились для него откровением. Скорее всего, так оно и было.
– У корпорации должен быть штат испытателей, – неуверенно предположил он.
– Верно, – согласился Дрим. – Сотни полторы бионов всегда наготове. Ну и что? Добровольца искать не придется – ты сам его выберешь по каталогу, а вот как быть с образцом? Менять схему конвейера тебе никто не позволит, пока ты не продемонстрируешь действующую модель шлема. Так что можешь оставить свое бесполезное занятие.
– Что ты посоветуешь? – робко спросил Тима.
Он все еще слабо представлял себе, с какого бока подступиться к осуществлению своей мечты. В последние два дня он появлялся на работе с мыслью о предстоящем разговоре с Гноммом, но тот словно забыл о новом сотруднике и не интересовался его трудовой деятельностью.
– Я думаю так, – начал Дрим. – Выбери подопытного, и мы снимем с него томограмму. Из нее и будем исходить. Я мало что понял в твоей работе, скажу честно, но ведь это в ней главное, не так ли?
– Нет, не так. – Изобретатель, вернувшись на знакомое поле, почувствовал себя уверенно. – Томография проводится при инсталляции готовой консоли. Если мы начнем подгонять все наши процедуры под заранее заданную схему мозга, в момент реальной инсталляции обязательно случится сбой. Все дело в универсальной конструкции шлема – иначе он никому не будет нужен.
– Неужели? Молчу, молчу… – ухмыльнулся Дрим. – Ну, тогда формулируй задачу, босс. Постараюсь тебя понять.
– Томограмма и сейчас снимается вполне качественно, – сказал Тима. На ироничные слова лаборанта он решил не обращать внимания. И еще изобретатель подумал, что главное сейчас – начать работу, а потом видно будет. Дело стоять не должно: не зря же он зарабатывает в три раза больше, чем средний житель сектора. – Вся проблема в том, что из томограммы выбрасывается большая часть значимой информации. Остаются только данные о расположении активных точек коры. Мы пойдем дальше и сосредоточимся на таламусе.
– Для него же нет программы обработки, – возразил лаборант.
– А зачем, по-твоему, я придумал насадку? Так, где тут у вас содержатся бионы-испытатели?…
– Пошли, покажу.
Дрим прикоснулся пальцем к зеленому кружку "вивария" и пропал. Не медля ни секунды, Тима последовал за помощником.
Сформировался он уже в хранилище – вытянутом помещении с несколькими рядами прозрачных саркофагов, на покатых боках которых играли блики от множества люминесцентных ламп. Для удобства емкости со спящими бионами расположили на постаментах.
– Так мы не сможем никого выбрать, – заявил сразу Тима. – Что мне, разглядывать им физиономии?
– Еще чего! Тут есть каталог. Тебе нужно лишь затребовать его.
– Чиппи, список доступного биоматериала.
Личная программа, в настоящий момент задействованная как процедура корпоративного сервера, тут же выкинула хозяину в руки тонкую книжицу, заполненную голографическими изображениями бионов. В полный рост, без одежды. Прикосновение к первой попавшейся картинке активизировало развертку сопутствующей информации – рост, вес, состав крови, баланс гормонов и тому подобное. Большая часть данных ни о чем не говорила юному изобретателю, все-таки он специализировался только на мозговых тканях.
– Может быть, возьмем женщину? – пробормотал он.
– Не советую, – авторитетно возразил Дрим. – Придется учитывать массу побочных факторов. Нервная система женского организма неизмеримо сложнее.
– С чего ты взял? – поразился Тима.
– Личный опыт, – туманно пояснил лаборант.
– Что за дилетантизм! – Изобретатель провел пальцем по голограмме широкоскулой блондинки шоколадного цвета с удлиненными узкими глазами. Типичные характеристики тела дополнительно привлекали его: меньше вероятность столкнуться с нетривиальными физиологическими отклонениями. – Начнем с нее.
Сам себе он признался, что пропорциональное сложение биона создает приятный (хоть и не вполне рабочий) настрой.
– Как активизировать пробуждение?
– Пойдем к саркофагу, – вздохнул Дрим. Они миновали десяток-другой емкостей, прежде чем остановились перед той, которая несла не себе порядковый номер выбранного Тимой экземпляра. – Дави на голубой сенсор с надписью "активация".
Крышка откинулась. Вверх театрально, с шипением поднялось облако сконденсированного пара, и образ биона (в действительности находящегося в аналогичном хранилище где-то под землей) зашевелился, тестируя мышечные ткани. Веки задрались вверх, открыв голубые глаза.
– Кто разбудил меня? – раздалось отовсюду глубокое женское контральто.
Однако губы биона оставались закрытыми, и посетители потрясенно переглянулись.
– Фантастика… – прошептал Дрим. – Это чудеса технологии!
– Сам ты чудо технологии. И шуток не понимаешь, – насмешливо сказал некто, с хлопком формируясь на противоположной стороне саркофага.
Сквозь белесые отблески ламп Тима и его лаборант увидели невысокую полноватую женщину в ослепительно желтом халате. Несколько секунд они с любопытством взирали друг на друга, пока гостья не сказала:
– Что, совсем не умеете читать сопроводительную записку?
– Вы Рибосома Рейнская, – выпалил изобретатель: ее портрет с подписью любезно всплыл из глубин его постоянной памяти. – Доктор философии со специализацией по нейрохимии! Любимое блюдо – печеные лимоны.
– Здесь все нейрохимики со странностями, – проворчала она. – Может, стоит сначала представиться? А потом расскажи, зачем ты разбудил моего подопытного биона.
– Дмитрий Гамов. А это Дрим.
– Кто же не знает этого олигофрена? Ну, зачем тебе понадобилась Гамета-третья?
Дрим промолчал и лишь ухмыльнулся, сделав под прикрытием саркофага какой-то энергичный и явно скабрезный жест. Тима с удовлетворением отметил, что не только к нему лаборант относится без всякого видимого почтения.
– Я собирался моделировать на ней вживление электродов в таламус, – сказал он.
– Ага, так это ты был принят на работу после указания Департамента! – воскликнула Рибосома.
Она обошла саркофаг и вплотную приблизилась к изобретателю. Вблизи она оказалась довольно молодой и даже симпатичной особой, и ее сетевой облик лучился неподдельной заинтересованностью. – Как же я сразу тебя не вспомнила?
– Наверное, вы не записали меня в постоянную память, – вежливо подсказал Тима.
– Вот еще, буду я свою память засорять, – фыркнула Рибосома. – Брось этот замшелый формализм, обращайся ко мне на "ты". Или я кажусь тебе древней старухой?
– Что вы!.. то есть ты.
– Может, пройдем ко мне, и ты мне все расскажешь?
– Не ходи, дружище, – встрял с сальной улыбкой Дрим. – Я был разок и едва живым выбрался. Это настоящая нимфоманка.
– Заткнись, а? – разозлилась Рейнская. – Грубиян! Думаешь, если твой папаша – Гномм, значит, тебе все можно?
– Больше, чем тебе, – кивнул лаборант.
21
– Кассий, сколько народу посетило наш узел за 3 дня? – спросила Вероника утром. Она только что проснулась и лежала, откинув покрывало и потягиваясь.
– Двести сорок шесть визитов, включая твои.
Она кисло улыбнулась и встала, чтобы пойти в ванную комнату. Контраст между замечательным сном, инициированным генератором альфа-ритмов (в этом сне она обрела всемирную славу и поклонение толпы), и действительностью неприятно уязвил ее самолюбие.
– Ладно, размести бесплатные ссылки на всех доступных музыкальных узлах, – сказала она.
– Это обойдется в 1532 евро за час, – бесстрастно сообщила программа, оценив расходы на аренду.
– Что? – нахмурилась Вероника. – Сколько узлов ты насчитал?
– 19357.
– Ох… Ладно, размещай ссылки на час в день, в самое посещаемое время, в течение недели на ста самых популярных узлах. А там посмотрим. Сколько получится?
– 438 евро в сутки.
– Какая-то хитрая арифметика. Может, позвать аудиторов, чтобы они тебя проверили? – Она перебралась с унитаза в душевую зону. – Ладно, не бойся, я пошутила. Добавь-ка в воду что-нибудь тонизирующее.