- Я сам до сих пор не понимаю, что случилось.
- Ты способствовал тому, чтобы началась драка.
- Драку начали стражники, - вяло возразил я.
- Да, конечно, но тебе следовало бы уже понять, что стражников к рабочим и близко подпускать нельзя. Миль десять назад наши вояки потеряли несколько человек и теперь рады случаю свести счеты. Дай им любой предлог - и эти идиоты сразу начинают размахивать своим дубьем.
- Коллингс был в беде, - вставил я. - Надо было что-то предпринять.
- Ладно, это действительно не только твоя вина. А теперь твой Коллингс утверждает, что обошлось бы без столкновения, если бы ты не впутал сюда стражников… Впрочем, он признает, что сам велел тебе привести их.
- Вот именно.
- Я сказал - ладно, но впредь думай получше.
- Что же нам теперь делать? - спросил я. - Мы остались без рабочих.
- Сегодня доставят новых. Поначалу они, разумеется, будут ковыряться как черепахи, нам придется учить их каждому пустяку. Зато и бунтовать не станут, и работать будут старательнее. Неприятности начнутся потом, когда они сообразят, что к чему.
- Но почему они нас так не любят? Мы же платим им за их труд.
- Да, платим - когда и сколько хотим. Это нищие края. Земли здесь бедные, еды всегда не хватает. Город проходит мимо, предлагает им то, в чем они нуждаются, и они вынуждены брать. Но долговременной-то выгоды они не получают, да мы, пожалуй, и даем им меньше, чем берем.
- Мы могли бы давать больше.
- Наверное, могли бы. - Мальчускин вдруг потерял интерес к разговору. - Не наша это забота. Наше дело - укладывать рельсы.
Новых рабочих пришлось ждать несколько часов. За это время мы с Мальчускиным осмотрели бараки, покинутые бригадой, и вычистили их. Прежних обитателей стражники выселили еще ночью, хотя и дали им какое-то время на то, чтобы собрать пожитки. Впрочем, в бараках оставалось немало всякого барахла, превратившейся в лохмотья одежды, мусора. Мальчускин посоветовал мне смотреть в оба, не обнаружится ли где-нибудь в укромном уголке послание новым рабочим: но ни он, ни я ничего подобного не отыскали. А все, что нашли, вытащили из бараков наружу и сожгли.
Примерно в полдень прибыл представитель меновщиков с известием, что в наше распоряжение вот-вот поступят новички. Нам были принесены формальные извинения за вчерашний инцидент, и мы узнали также, что после долгих споров принято решение на ближайшее время усилить охрану. Мальчускин выразил свое неудовольствие по этому поводу, но меновщик и не думал спорить: решение приняли вопреки его мнению.
Мое отношение к такому повороту событий было двойственным. С одной стороны, я не жаловал стражников, а с другой - если их присутствие оградит нас от повторных беспорядков, с ними придется мириться, как с неизбежным злом.
Задержка беспокоила Мальчускина, он не находил себе места. Я подумал было, что его, как обычно, заботит необходимость наверстывать отставание, но оказалось, что дело не только в этом.
- Оптимум мы начнем догонять уже при следующем перемещении, - пояснил он. - Нас задержала вон та холмистая гряда. Теперь она позади, а дальше на много миль земля почти ровная. Но вот состояние путей позади Города…
- Их же охраняют стражники, - сказал я.
- Никакие стражники не в силах предохранить рельсы от вспучивания. Это главная опасность, и она возрастает с каждой минутой.
- Почему?
Мальчускин бросил на меня пристальный взгляд.
- Потому что мы порядочно отстали от оптимума. Понимаешь, что это значит?
- Нет, не понимаю.
- Ты еще не бывал в прошлом?
- Как это - в прошлом?
- Далеко на юг от Города.
- Нет, не бывал.
- Когда побываешь, сам увидишь, что там творится. А сейчас поверь мне на слово. Рельсы к югу от Города нельзя оставлять на долгий срок, не рискуя привести их в негодность.
Наемных рабочих было по-прежнему не слышно и не видно, и Мальчускин, покинув меня, отошел побеседовать с двумя путейцами, только что явившимися из Города. Вернувшись, он сообщил:
- Подождем еще час. Если не дождемся, мобилизуем людей из других гильдий и примемся за работу сами. Промедление смерти подобно.
- А разве у нас есть право мобилизовать людей из других гильдий?
- Наемный труд - это роскошь, Гельвард. В далеком прошлом прокладкой путей занимались сами гильдиеры. Перемещение Города - задача номер один, и ее необходимо решать во что бы то ни стало. Если понадобится, мы выведем на пути все население Города до последнего человека.
Неожиданно он успокоился, лег на землю и закрыл глаза. Солнце стояло почти прямо над головой, и было жарче обычного. На северо-западе у горизонта я приметил полоску черных туч, воздух давил безветрием и влажной духотой. Но на солнце не набежало пока ни облачка, тело мое ныло от вчерашних побоев, и мне самому куда приятнее было бы поваляться в безделье, чем опять браться за кирку.
Через пять минут Мальчускин внезапно сел и взглянул на север. Вдалеке показалась большая группа людей во главе с пятью гильдиерами-меновщиками при плащах и регалиях.
- Ну, вот и прекрасно, - провозгласил мой наставник, - теперь за дело!
Он не скрывал своей радости, хотя, прежде чем действительно приступить к делу, нам предстояло еще многое другое. Новичков надо было разбить на четыре группы, найти и назначить бригадиров, понимающих по-английски. В бараках каждый получил по жребию койку и сложил в уголок свое нехитрое имущество. Но, несмотря на эти новые задержки, Мальчускин уже не терял оптимизма.
- Судя по их виду, они здорово голодны, - шепнул он мне. - Ничто в целом свете не может так сплотить их в работе, как надежда пожрать.
Выглядели новички действительно ротой оборванцев. Разномастная одежонка, почти все босиком, волосы и бороды не стрижены месяцами. Глубоко запавшие глаза, раздутые от скверной пищи животы. Двое из новичков прихрамывали, а у одного была изувечена рука.
- Тоже мне работнички, - тихо сказал я.
- Да, - согласился Мальчускин, - не из лучших. Но несколько дней поучим, подкормим, и все придет в норму. Большинство мартышек, попадавших прежде ко мне в руки, не отличались от этих.
Меня состояние наших помощников повергло в ужас, и я понял, что Мальчускин, описывая условия жизни туземцев, ничуть не преувеличивал. Но если так, то вполне понятно, отчего они с течением времени неизбежно должны возненавидеть нас, горожан. Вне всякого сомнения, в уплату за наемный труд Город предлагал нечто, о чем здесь раньше и представления не имели, а попутно еще и доказывал, что возможна иная, более сытая, более устроенная жизнь. А потом? Город следовал дальше, взяв у этих людей единственное, что они могли дать, а они вынужденно возвращались к прежнему примитивному существованию…
Еще одна отсрочка - людей слегка покормили, однако Мальчускин по-прежнему пребывал в хорошем настроении.
Наконец все было готово. Рабочих разбили на четыре бригады с гильдиерами во главе. Затем их отвели под стены Города, выбрали для них четыре тележки, и все мы бодро покатили по рельсам на юг. По обеим сторонам пути стражники продолжали вымеривать шагами участки, переданным им под охрану, а перевалив гребень, мы сразу же увидели, что внизу, в недавно покинутой нами долине, стража окружила амортизаторы, замыкающие рельсы, сплошным кольцом.
Четыре команды, работающие на параллельных путях, - такая ситуация создавала явные предпосылки для соперничества, какое мне однажды уже довелось наблюдать. Быть может, сегодня еще слишком рано, но как только новички освоятся, между ними неизбежно начнется соревнование - нам на пользу.
Мальчускин подогнал тележку вплотную к амортизатору и объяснил старшему по бригаде, мужчине средних лет по имени Хуан, что делать. Хуан перевел приказ своим подчиненным, и те согласно закивали в знак понимания.
- Ручаюсь, они не поняли ни шиша, - усмехнулся Мальчускин. - Но ни за что в этом не признаются…
Первая задача была разобрать амортизатор, затем перевезти его на новое место и заново смонтировать под стенами Города. Но только мы с Мальчускиным принялись показывать основные операции при разборке, как солнце скрылось за тучами и повеяло холодком. Мальчускин взглянул на небо и объявил:
- Будет гроза.
После этого заявления он больше не удостаивал погоду вниманием, и мы продолжали работать как ни в чем не бывало. Через две-три минуты до нас долетели отдаленные раскаты грома, а вскоре на землю упали первые капли дождя. Рабочие с тревогой принялись оглядываться, но Мальчускин не позволил им отвлекаться. Еще несколько минут - и гроза обрушилась на нас во всю мощь: блистали молнии, гром достиг такой силы, что я поневоле испытывал страх. Мы промокли до нитки, но работа не прекращалась, а поднявшийся было ропот удалось - через Хуана - подавить в зародыше.
Когда мы водрузили разобранный амортизатор на тележку и погнали ее обратно к Городу, гроза прекратилась так же внезапно, как и началась. Снова выглянуло солнце, кто-то запел, остальные подхватили песню. Я еще ни разу не видел Мальчускина таким счастливым. Дневное задание завершилось тем, что мы воздвигли новый амортизатор в непосредственной близости к Городу; другие бригады также поставили точку, как только справились с той же задачей.
На следующий день мы начали спозаранку. Мальчускин был по-прежнему в приподнятом настроении, но выразил твердое пожелание, чтобы мы максимально ускорили ход работ. И, едва мы принялись снимать рельсы с самого южного участка, я убедился, что для такой спешки были серьезные основания. Костыли, крепящие рельсы к шпалам, погнулись, и их приходилось вытаскивать вручную, а значит, уродовать еще больше и выбрасывать. Давление погнутых костылей на шпалы привело к тому, что древесина пошла трещинами, хотя Мальчускин клялся, что шпалы удастся использовать еще раз; потрескались и многие бетонные основания. К счастью, сами рельсы оставались годными к дальнейшему употреблению; опять-таки по словам Мальчускина, они тоже слегка прогнулись, но их можно было выправить без особого труда. После краткого совещания с другими путейцами было решено, повременив с загрузкой тележек, бросить все силы на разборку пути, пока он не пришел в полную негодность. Действительно, нас отделяли от Города без малого две мили, на каждый рейс тележки ушли бы десятки драгоценных минут - нет, положительно такое решение имело смысл.
К концу дня мы, приближаясь к Городу, добрались до точки, где прогибание костылей было уже едва заметным. Мальчускин и его коллеги объявили вслух, что удовлетворены итогами смены, и мы, повалив на тележки столько рельсов и шпал, сколько те могли выдержать, отправились на отдых.
Так пошло изо дня в день. К тому времени, когда для меня настала пора очередного отпуска, разборка путей продвинулась сверх всяких ожиданий, бригады новичков работали дружно и слаженно и к северу от Города засверкали нити свежеуложенных рельсов. Расставаясь с Мальчускиным, я не чувствовал угрызений совести: он был доволен ходом дел и два дня мог спокойно обойтись без меня.
9
Виктория поджидала меня в своей комнате. Синяки и ссадины - память о потасовке - почти сошли, и я решил, что рассказывать об этом не стану. Виктория, по-видимому, ни о чем не слыхала, во всяком случае, вопросов она не задала.
Я вышел из хижины утром, в тот приятный ранний час, когда солнце еще не начало припекать. До Города было рукой подать, и первое, что я сделал, - предложил Виктории подняться на площадку.
- Боюсь, что в это время дверь на запоре. Впрочем, погляжу…
Она отсутствовала считанные секунды и вернулась с известием, что ее опасения подтвердились.
- Наверное, откроют после полудня, - предположил я, прикинув, что к тому моменту солнце успеет скрыться за окружающими площадку постройками.
- Сними-ка свою форму, - сказала Виктория. - Ее опять придется стирать.
Я начал раздеваться, но тут она стремительно подошла ко мне и обняла. Мы поцеловались, вдруг осознав, что очень рады видеть друг друга.
- Ты явно поправился, - заявила она, стащив с меня куртку и легонько пробежав пальцами по моей груди.
- Это все от занятий физическим трудом, - ответил я.
Виктория отнесла мою форму в прачечную, оставив меня нежиться в постели.
Когда мы, наконец, позавтракали, выяснилось, что выход на площадку открыт. Мы перебрались туда, но оказались там не одни: туда уже успели подняться два администратора из службы просвещения. Оба они помнили нас по яслям, и нам волей-неволей пришлось поддерживать вежливую беседу о том, как складывается наша жизнь после выпуска. По выражению лица Виктории я понял, что ей это в тягость не меньше, чем мне, но обрывать разговор самим было неловко. В конце концов старшие попрощались и вернулись к своим городским делам.
Виктория подмигнула мне, потом расхохоталась:
- Какое счастье, что мы выбрались из-под их опеки!
- Еще бы! А ведь когда они нас учили, мне казалось, что они интересные люди…
Мы уселись рядышком на скамейке и уставились на открывшийся перед нами ландшафт. С той точки, где мы находились, просматривались только дали, а под стены Города было не заглянуть; я прекрасно знал, что путевые бригады перевозят рельсы с юга на север мимо нас, но сознание этого отнюдь не помогало увидеть их.
- Гельвард, скажи… зачем Город движется?
- Мне это неизвестно. По крайней мере, точно не известно.
- Вам, гильдиерам, наплевать, что мы, остальные, думаем, - взорвалась она. - Никто из вас не обмолвится об этом и словом, а ведь довольно подняться сюда, чтобы убедиться, что Город на новом месте. Но если посмеешь обратиться к кому-нибудь с вопросом, то услышишь, что администраторов это не касается. Мы что, не вправе даже задавать вопросы?
- Вам совсем-совсем ничего не говорят?
- Ни словечка. Пару дней назад я поднялась сюда и вдруг вижу - Город переместился. Правда, до того площадка была заперта два дня подряд и поступило распоряжение убрать или закрепить все мелкие предметы. Отчего, почему - нам не объясняли.
- Слушай, - отозвался я, - ты сказала любопытную вещь. Выходит, когда Город движется, вы этого и не замечаете?
- Нет… вроде бы нет. Учти, я поняла, что Город переместился, уже потом. Я пыталась припомнить, не ощущала ли я чего-нибудь накануне, но так и не вспомнила ничего необычного. Я ведь никогда не выходила из Города и, наверное, пока росла, привыкла к тому, что он время от времени куда-то едет. А как он едет - по дороге?
- По рельсам.
- А зачем?
- Ей-ей, я не вправе отвечать.
- Но ты же обещал! Да и какой, право же, вред от того, что ты сказал, как он движется, - ведь и ребенку ясно, что он не стоит на месте…
Снова все та же дилемма, однако на сей раз возражения Виктории показались мне разумными, хоть и толкающими меня на клятвопреступление. Да, по правде говоря, я и сам стал сомневаться в целесообразности формального соблюдения клятвы - неспроста она была на деле почти невыполнимой.
- Город движется к какой-то точке под названием оптимум, расположенный на севере. В настоящий момент нас отделяют от оптимума три с половиной мили.
- Значит, мы скоро остановимся?
- Нет, не остановимся… это-то мне и непонятно. Город не сможет остановиться, даже достигнув оптимума, потому что оптимум в свою очередь все время уходит дальше.
- Тогда какой же смысл стремиться к нему?
Ответить на этот вопрос я при всем желании не сумел.
А Виктория продолжала напирать, и я не выдержал - рассказал ей о работе на путях. Я старался свести подробности к минимуму и все-таки не мог отделаться от мысли, что беспрерывно нарушаю клятву, если не по существу, то по форме. И вообще я поймал себя на том, что не в состоянии забыть эту чертову клятву, о чем бы мы ни говорили. Кончилось тем, что Виктория сама предложила:
- Знаешь, давай оставим эту тему. Ты же явно не хочешь продолжать.
- Я просто сбит с толку, - ответил я. - Мне запрещено говорить, а ты заставила меня понять, что я не вправе скрывать от тебя свою жизнь, свои наблюдения.
Виктория помолчала минуту-другую.
- Не знаю, как ты, - произнесла она наконец, - а я за последние дни возненавидела всю эту систему гильдий всерьез.
- Не ты одна. Что-то я не замечал, чтобы у нее было много поклонников.
- Тебе не кажется, что главы гильдий тщатся сохранить систему, которая отжила свое и уже не нужна? Система зиждется на том, чтобы утаивать правду. Не понимаю зачем. Мне это очень не по нутру, и не только мне.
- А может, я и сам примкну к приверженцам системы, когда стану полноправным гильдиером?
- Надеюсь, этого не случится, - сказала она и рассмеялась.
- Есть одно занятное обстоятельство. Когда я задаю Мальчускину - гильдиеру, под началом которого я работаю, - вопросы такого же рода, как ты мне, он отвечает, что я сам все пойму со временем. Звучит это так, словно у системы гильдий есть разумные основания и они каким-то образом связаны с причинами, по которым Город должен постоянно перемещаться. До сих пор мне известно лишь одно - Город должен двигаться. Когда я выхожу наружу, мне надо вкалывать до седьмого пота, и на вопросы просто нет времени. Но ясно, что движение Города воспринимается всеми вокруг как абсолютная необходимость.
- Если ты когда-нибудь выяснишь, в чем дело, ты поделишься со мной?
Я задумался.
- Обещать заранее не могу.
Виктория резко встала и отошла к дальнему краю площадки. Стоя у перил, она смотрела поверх городских теснин на дальние просторы. Я даже не пытался подойти к ней - возникла какая-то неразрешимая ситуация. Я и так сказал слишком много, а она настаивала, чтобы я сказал еще больше, и взваливала на мои плечи непосильную ношу. И все же я не мог порицать ее.
Минуту-две спустя она сама вернулась ко мне и села рядом.
- Я узнала, как нам пожениться.
- Что, еще одна церемония?
- Да нет, все гораздо проще. Мы подпишем заявление в двух экземплярах, а потом каждый передаст экземпляр старшему из своих наставников. Бланки заявлений у меня внизу, разобраться в них легче легкого.
- Стало быть, можно подписать их не откладывая?
- Можно. - Она взглянула на меня пристально. - А ты не раздумал?
- Разумеется, нет. А ты?
- Я тоже нет.
- Несмотря ни на что?
- Как тебя понять?
- Несмотря на то, что мы с тобой то и дело натыкаемся на темы, которые я не могу или не хочу обсуждать, и несмотря на то, что ты порицаешь меня за молчание.
- Тебя это тревожит?
- Очень.
- Можно и повременить с женитьбой, если тебе так больше нравится.
- А что это изменит?