"Ее придется преодолеть, если мы хотим выжить! Аноме не может собственноручно драться с рогушкоями - на тварях нет ошейников. Полагаю, вы достаточно подробно изучили мою биографию?"
Аун Шаррах кивнул без всякого смущения: "Вы были - или продолжаете быть - музыкантом в популярной труппе маэстро Фролитца".
"Я музыкант. Я понимаю других музыкантов так, как вы не сможете их понять, даже если подготовите сотни досье".
Шаррах задумчиво погладил подбородок: "И что же?"
"Предположим, Аноме пожелал бы сформировать труппу лучших музыкантов Шанта. Без сомнения, вы могли бы предоставить ему тысячи характеристик, чтобы Аноме сделал выбор. Сыгрался бы такой оркестр? Смогли бы оркестранты дополнять друг друга, а не мешать друг другу? Не думаю. Другими словами, посторонний человек, не будучи опытным специалистом в той или иной области, не может выбрать или назначить группу специалистов, способную успешно работать в этой области. Специалисты должны организовываться сами. По крайней мере, в настоящее время Аноме придерживается такой точки зрения".
"Я с интересом прослежу за успехами технистов, - сказал Аун Шаррах. - Какое оружие вы ожидаете получить?"
Этцвейн холодно покосился на главного дискриминатора: "Я не разбираюсь в оружии и ничего не ожидаю - так же, как Аноме".
"Разумеется. Хорошо, мне пора вернуться в управление и реорганизовать персонал", - Аун Шаррах скрылся в стеклянном лабиринте Палаты правосудия.
Этцвейн пересек площадь Корпорации и зашел в галерею Роз. Выбрав столик в уединенном углу, он заказал чашку чаю и мысленно перечислил достигнутые успехи. По его мнению, он добился существенного прогресса, привел в движение важные механизмы. Женщины переезжали в относительно безопасные приморские кантоны. В лучшем случае, теперь безудержное размножение рогушкоев прекратится, в худшем - рогушкоям придется совершать набеги на селения, отдаленные от их горных убежищ. Приказ о формировании ополчений отдан, технисты получили указание разработать оружие. Маэстро Фролитц стерег Саджарано Сершана. С главным дискриминатором Шаррахом, фигурой неизвестных предпочтений, приходилось поступать крайне осмотрительно.
Он сделал все, что можно было сделать сразу... Рядом, на стуле, кто-то оставил газету "Эрнид короматик". Этцвейн взял ее, просмотрел разноцветные полосы. Бледно-голубыми и зелеными символами - с ярко-розовыми и темно-розовыми вставками, посвященными особо щекотливым и скандальным историям - сообщались светские сплетни и комментарии на злободневные столичные темы - эти столбцы Этцвейн игнорировал. Он прочел сиреневую декларацию Аноме. Различными оттенками сине-фиолетового и темно-зеленого предлагались отзывы известных и влиятельных лиц. Декларация вызвала всеобщее одобрение. "Наконец Аноме обрушит свой гнев на орды неистовых дикарей! - бушевал ярко-ультрамариновым текстом эстет Сантанджело Фераттилен. - Народы Шанта могут облегченно вздохнуть".
Этцвейн закусил губу, раздраженно встряхнув газету. Снизу на второй странице он заметил объявление в коричневой рамке, оттененной охряно-желтым бордюром - мрачные, пугающие вести. Полчище рогушкоев - по приблизительной оценке не меньше пятисот бойцов - вторглось в долину Сизых Туманов в кантоне Лор-Асфен. Сотни мужчин погибли, сотни женщин пропали без вести: "Рогушкои разбили лагерь в долине и не проявляют намерения возвращаться в Хван. Следует ли считать долину Сизых Туманов оккупированной территорией? Женщин со всей возможной расторопностью эвакуируют из Лор-Асфена на Утренний берег и в Энтерланд. К сожалению, вооруженные силы Аноме еще недостаточны для нанесения контрудара. Можно только надеяться, что кровавая бойня не повторится".
Этцвейн бросил газету на стол, но передумал, сложил ее и засунул в карман плаща. Минуту или две он сидел, разглядывая посетителей за соседними столами - те болтали, шутили и жестикулировали с обезоруживающей грацией, томно отправляя в рот кусочки деликатесов... В саду галереи появился розовощекий толстяк-технист, задававший вопросы в конференц-зале. В бледно-зеленом плаще поверх строгого чернобелого костюма, он присоединился к приятелям, двум веселившимся неподалеку парочкам в роскошных нарядах - синих, зеленых, пурпурных, белых. Приятели пригнулись к новоприбывшему. Тот что-то оживленно рассказывал. Этцвейн прислушался: "...безумие, безумие! Это не входит в наши обязанности - что мы знаем о таких вещах? Аноме требует чудес, но забыл подарить волшебную палочку! Пусть сам поставляет оружие - у него рычаги власти, с него и спрос!"
Приятель в зеленом что-то возразил, но пунцовый технист нетерпеливо прервал его: "Чепуха! Я подам петицию. Аноме не дурак, он должен понять, что так вещи не делаются".
Этцвейн напрягся, застыл - он не верил своим ушам, наливался гневом. Только что он призывал жирного тупицу самоотверженно трудиться во имя спасения цивилизации, а тот уже распускал пораженческие нюни! Этцвейн вынул передатчик, набрал цветовой код эмблемы техниста... но желтую кнопку нажимать не стал. Вместо этого он подошел к толстяку, заглянул в неожиданно побелевшее лицо и тихо сказал: "Я слышал ваши замечания. Понимаете ли вы, что почти потеряли голову? Кое-кому стоит только пошевелить пальцем".
"Я пошутил, не более того! - поспешно оправдывался технист, отталкивая ладонями воздух. - Пожалуйста, не понимайте мои слова буквально!"
"Как еще их понимать? Мы все говорим то, что хотим сказать. Прощайтесь с друзьями и доложите о прибытии в штаб гарвийского ополчения. Надеюсь, вы сумеете драться не хуже, чем трепать языком!"
"Ополчение? Невозможно! Моя работа..."
"Невозможно? - Этцвейн демонстративно пометил на полях газеты цветовой код толстяка. - Я передам ваши возражения Аноме. Позаботьтесь о завещании".
Оглушенный, бледный, технист обмяк на стуле.
Этцвейн подозвал дилижанс и отправился в Сершанский дворец. Он обнаружил Саджарано в висячем саду на крыше - тот сосредоточенно вертел в руках большую хрустальную игрушку. Этцвейн постоял, понаблюдал минуту. Поджав маленький рот и нарочито не замечая Этцвейна, Саджарано перемещал плавающие в толще хрусталя разноцветные светящиеся пятна, поглаживая пальцем инкрустированные костяными полосками ребра многогранника.
Какие мысли блуждали под обширным лбом, достойным поэта? Что двигало маленькими руками, некогда цепко сжимавшими бразды правления? Этцвейн, и так уже не в лучшем настроении, не вынес загадочного молчания, вынул газету и положил ее на столик перед Саджарано. Тот отложил безделушку и стал читать, потом поднял глаза на Этцвейна: "События происходят. История идет своим чередом".
Этцвейн указал на объявление в коричнево-желтой рамке: "Что вы об этом думаете?"
"Трагедия".
"Вы признаете, что рогушкои - враги Шанта?"
"На это нечего возразить".
"Как бы вы с ними обошлись, будь власть снова в ваших руках?"
Саджарано начал было говорить, но осекся и опустил взгляд на радужный многогранник: "Последствия любых действий теряются в сумраке вероятностей".
Этцвейн решил, что Саджарано, по-видимому, действительно рехнулся - почти наверняка: "Как вы стали Человеком Без Лица?"
"Отец уступил мне власть, когда состарился, - посмотрев в небо, Саджарано печально улыбнулся воспоминанию. - Нетипичный случай прямого престолонаследия. Как правило, все не так просто".
"Кому вы собирались завещать полномочия?"
Улыбка исчезла с лица Саджарано, он сосредоточенно нахмурился: "Когда-то я отдавал предпочтение Арнольду Чаму, человеку высокого происхождения, развитого интеллекта и безупречной честности. Но со временем я передумал. Аноме должен быть хитер и беспощаден, для него совесть - непозволительная роскошь, - пальцы Саджарано конвульсивно дернулись. - Страшные вещи мне приходилось делать, чудовищные! В Хавиоске спугнуть священных птиц равносильно смерти. В Фордуме ученик резчика по нефриту должен умереть, если в его экзаменационной работе появится трещина. Арнольд Чам, человек разумный, не мог бы заставить себя применять нелепые, бессмысленно жестокие законы. Есть более подходящий кандидат - Аун Шаррах, главный дискриминатор. Он холоден, проницателен, умеет подавлять сомнения и сожаления... Но я отверг кандидатуру Шарраха - мне не нравится его стиль - и остановил выбор на Гарстанге. Гарстанг мертв. Теперь все это не имеет значения..."
Подумав, Этцвейн снова задал вопрос: "Известно ли Шарраху, что вы рассматривали его кандидатуру?"
Приподняв игрушку со стола, Саджарано пожал плечами: "Аун Шаррах - лучший специалист по расследованию преступлений. Разумеется, он догадлив, умеет собирать информацию и делать выводы. От главного дискриминатора трудно скрыть источник власти - располагая всеми данными, личность и намерения Аноме можно установить методами исключения и корреляции событий".
Этцвейн отправился в помещение радиостанции, выключил фильтр речевой связи, чтобы его голос не напоминал "голос Аноме", и вызвал Ауна Шарраха: "Говорит Гастель Этцвейн. Я посоветовался с Аноме. Он приказал мне и вам объехать кантоны Шанта в качестве его полномочных представителей. Вам поручено посетить кантоны к востоку от Джардина и к северу от Дебрей, в том числе Шкорий, Лор-Асфен, кантон Ведьминой горы и Утренний берег. На мою долю приходятся западные и южные кантоны. Мы обязаны ускорить мобилизацию и обучение рекрутов, по мере необходимости прибегая к принуждению. У вас, наверное, есть вопросы?"
После короткого молчания Шаррах спросил: "Вы упомянули о "принуждении". Какими средствами принуждения я могу пользоваться?"
"Записывайте имена и цветовые коды лиц, проявляющих недостаточную расторопность или отказывающихся повиноваться. Аноме получит наши списки и определит меры наказания. В каждой конкретной ситуации необходимо учитывать местные условия. У меня нет более подробных инструкций. Вашего опыта и здравого смысла должно быть достаточно".
Голос Ауна Шарраха несколько поблек: "Когда я должен выехать?"
"Завтра. В первую очередь рекомендую посетить Уэйль, Сиреневую Дельту, Англезий, Джардин и кантон Пособников, после чего можете взять гондолу на Брассейском разъезде и отправиться по континентальной магистрали на дальний Запад. Я сперва заеду в кантоны Дикой Розы, Майе и Эреван, потом в кантон Теней, оттуда воздушной дорогой до Энтерланда. Расходовать собственные средства не требуется - выписывайте чеки, подлежащие оплате по предъявлении в Банке Шанта. Не отказывайте себе ни в чем необходимом".
"Хорошо, - без энтузиазма сказал Аун Шаррах. - Будем стараться".
Глава 4
Реквизированная Этцвейном гондола "Иридиксен" - трехъярусный аппарат из плетеных прутьев, тросов и блестящей пленки - покачивалась у погрузочной платформы. Ветровой, мечтательный и жеманный молодой человек по имени Казалло, выполнял сложные и опасные обязанности со скучающим пренебрежением. Этцвейн взошел на борт. Казалло, уже в рубке, обернулся: "Сударь, ваши указания?"
"Нужно посетить Джамилио, Вервей, Святую Гору в Эреване, Лантин в кантоне Теней. Потом отправимся в Энтерланд с остановками по всему Шанту".
"Как вам угодно", - Казалло с трудом подавил зевок. Его прическу украшал заткнутый за левое ухо побег лиловой аразмы - сувенир, оставшийся после вчерашней попойки. Этцвейн с подозрением следил за ветровым, наскоро проверявшим лебедки управления, выпускные клапаны паруса и механизм сброса балласта. Наконец Казалло опустил сигнальный флажок: "Поехали!"
Станционная бригада подтащила переднюю тележку каретки по пазовому рельсу, слегка отпустив гондолу вверх. Казалло презрительно отрегулировал дифферент и крен, расправил парус по ветру. Отцепив остановочные тросы от задней тележки, бригада освободила тормоз - гондола выскользнула вверх и вперед, каретка весело зажурчала в пазу. Казалло подкрутил лебедки с видом экспериментатора, изобретающего новый процесс - движение заметно оживилось. Гондола летела на восток над Джардинским разломом. Ушкадель превратился в смутную тень за кормой. Скоро они оказались в кантоне Дикой Розы, где среди лесистых холмов, уютных долин и сонных прудов раскинулись луга сельских поместий эстетов Гарвия.
На подлете к торговому городку Джамилио ветровой поднял оранжевый флажок и привел парус к ветру. Станционная бригада зацепила заднюю тележку каретки и отвела в боковой пазовый путь, где ее закрепили тормозом. Подхватив тягловые тросы над шкивами передней тележки, остановщик оттащил ее вперед по пазовому рельсу. Гондола опустилась к платформе станции.
Направившись в Скандальное собрание кантона, Этцвейн никого не застал - в коридорах царила гулкая тишина. Кто-то вывесил в вестибюле декларацию Аноме, но не похоже было, чтобы должностные лица ее заметили.
За конторкой вестибюля обнаружился секретарь. Этцвейн в ярости потребовал объяснений. Пока Этцвейн критиковал местные порядки, секретарь, удивленно застывший в вежливом полупоклоне, непонимающе моргал.
"Неужели вы настолько невежественны, что не можете уяснить себе неотложный характер указа? - бушевал Этцвейн. - Вы уволены! Убирайтесь из конторы! Скажите спасибо, что Аноме еще не оторвал вам голову!"
"За многие годы беспорочной службы я привык к неторопливому чередованию событий, - испуганно оправдывался секретарь. - Откуда мне знать, что именно этот указ надлежит выполнять с быстротой молнии?"
"Теперь вы знаете! Как созвать членов общинного совета на экстренное заседание?"
"Не имею представления. Такая необходимость никогда не возникала".
"Надо полагать, в Джамилио есть пожарная бригада? Как ее вызывают?"
"Есть платная бригада добровольцев. Когда случается пожар, бьют в гонг на балконе Скандального собрания".
"Идите и бейте в гонг! Что вы сидите?"
В кантоне Майе жили коммерцианты - высокие, темноволосые, темнокожие люди, обходительные и неторопливые. Они строили восьмиугольные дома с восьмиугольными крышами. В центре каждой крыши торчала печная труба; высота трубы отражала престиж домовладельца. Соответственно, городки и селения коммерциантов выглядели издалека, как беспорядочные рощи упиравшихся в небо узких каменных столбов, один выше другого. Административный центр кантона, Вервей, был скорее не городом, а скоплением небольших предприятий, изготовлявших игрушки, деревянную посуду, подносы, канделябры, двери, мебель. По прибытии Этцвейна производство продолжалось полным ходом. Старший негоциант кантона Майе признал, что еще не принимал никаких мер, связанных с декларацией Аноме. "Поспешные приготовления в высшей степени затруднительны, - объяснял он с обезоруживающей улыбкой. - Мы заключили контракты, ограничивающие свободу действий. Кроме того, учитывайте, что в это время года очень много заказов. Не сомневаюсь, что власть и мудрость Аноме достаточны для того, чтобы сдерживать рогушкоев, не переворачивая вверх дном устоявшийся уклад жизни!"
Этцвейн демонстративно отметил в записной книжке цветовой код негоцианта: "Если какой-либо из коммерческих вопросов привлечет ваше внимание прежде, чем будет сформировано и обучено способное к боевым действиям ополчение, вы потеряете голову. Война с рогушкоями - прежде всего! Я выражаюсь достаточно ясно?"
Лицо негоцианта помрачнело: "Трудно понять, каким образом..."
Этцвейн прервал его: "Даю вам ровно десять секунд на то, чтобы начать выполнение приказов Аноме. Такая формулировка поддается пониманию?"
Негоциант прикоснулся к ошейнику: "Целиком и полностью".
В кантоне Пособников Этцвейн столкнулся с тупиковым политическим конфликтом. Над горизонтом, на юго-востоке, уже виднелись первые вершины Хвана. Примерно на том же расстоянии с севера к кантону приближалась излучина залива Ракушечных Цветов. Главный арбитр Пособников жаловался: "Что делать - отправлять женщин на север или готовиться к приему женщин из предгорий? Куропатники говорят одно, яблочники другое. Куропатники хотят формировать ополчение из молодых людей, потому что старики лучше управляются с птицей. Яблочники требуют, чтобы вербовали пожилых - молодые руки нужны для сбора фруктов. Одному Аноме известно, что предпринять!"
"Набирайте молодых куропатников и пожилых яблочников, - посоветовал арбитру Этцвейн, - но действуйте расторопно и решительно! Если Аноме узнает о задержках, градом полетят головы и яблочников, и куропатников!"
В кантоне Теней, под самыми отрогами Хвана, рогушкоев знали и боялись. Неоднократно их небольшие банды видели в верховьях долин - теперь местные жители не смели там показываться. От набегов пострадали три небольших селения. Здесь Этцвейну не пришлось никого торопить. Множество женщин уже отправили на север, проводились учения ополченцев.
В сопровождении великого герцога Теней Этцвейн наблюдал за упражнениями двух подразделений, вооруженных кольями и шестами, имитировавшими мечи и копья. Рекруты тренировались на противоположных концах удлиненного овала Лантинской арены. Два отряда заметно отличались нарядами, рвением и навыками. Бойцы первой группы, в хорошо сшитых темно-фиолетовых и темно-красных униформах и в темно-зеленых кожаных сапогах, упорядоченно бросались в атаку и отступали, умели отражать удары и делать ложные выпады, ходили вперевалку и обменивались шутками, не переставая энергично дубасить друг друга. Ополченцы из другого отряда, в рабочих комбинезонах и сандалиях, двигались вяло, с прохладцей, и недовольно брюзжали. Этцвейн поинтересовался причиной такого группового раздвоения характеров.
"Наши правила еще не вполне определились, - отвечал великий герцог. - Многие из получивших призывные повестки отправили служить вместо себя крепостных должников, не проявляющих особой прыти. Не уверен в целесообразности такой системы. Может быть, состоятельные лица, не желающие вступать в ополчение, должны присылать двух должников, а не одного. Может быть, замену вольных рекрутов крепостными вообще следует запретить. Выдвигаются убедительные доводы в пользу обеих точек зрения".
Этцвейн сказал: "Оборона Шанта - привилегия свободных людей. Вступая в ополчение, крепостной автоматически погашает долг. Будьте так добры, разъясните это отряду должников - посмотрим, прибавится ли у них прыти".