На допросе Геаклес указал на Мура как на источник осквернения. Комитет отнесся к этой информации с безразличным скептицизмом. Тем не менее, произнесенное имя было занесено в протокол. Геаклес каким-то образом почувствовал общее расположение к нему Комитета и приободрился, хотя покрывался гусиной кожей от отвращения к Муру. Торжествующе хихикая и в то же время подвывая от ярости, Геаклес вернулся в общежитие чистых отроков, где бурно обсуждались всевозможные аспекты скандала. При появлении Геаклеса наступила гробовая тишина. Он пересек помещение и лег на соломенный тюфяк - не в силах заснуть от усталости, перебирая в уме разнообразные сценарии возмездия. Из-под прикрытых век он наблюдал за Муром, предвкушая сладость мщения, но не находя подходящего предлога к действию. Что-нибудь подвернется, так или иначе наступит удачный момент...
Геаклес кипел, наливаясь злобой. Ненависть душила его - он задрожал всем телом, непроизвольно всхлипнул и быстро повернулся лицом к стене, чтобы другие не заметили драгоценной ненависти, не воспользовались ею, насмехаясь над его позором... Ненависть должна быть сокровенной, незапятнанной! Геаклесом овладело любопытное состояние: тело его спало, но ум, казалось, продолжал бодрствовать. Время летело незаметно. Согласно внутреннему ощущению прошло минут десять. Повернувшись, однако, он обнаружил, что солнца уже кружились высоко в небе, склоняясь к западу. Он проспал полдень, пропустил обед! Еще один провал, опять унижение!
Геаклес заметил Мура, сидевшего на скамье у входа в нишу общежития. Мур держал в руках экземпляр "Аналитического катехизиса", но внимание его было отвлечено созерцанием далей. Он казался расстроенным, безутешным, готовым принять отчаянное решение. Геаклес приподнял голову, пытаясь представить себе, что происходило в воображении Мура. Почему подергивались его пальцы, почему он то и дело хмурил брови? Мур неожиданно вздрогнул и выпрямился, будто пробужденный подсознательным стимулом, поднялся на ноги и, ничего не замечая, как лунатик, побрел куда-то, скрывшись за углом.
Геаклес зарычал в сомнении и нерешительности. Он устал, у него еще ломило во всем теле. Но повадки Мура не походили на поведение чистого отрока. Геаклес тяжело поднялся с тюфяка, подошел к выходу, выглянул за угол. Может быть, Мур отправился присмотреть за бобинами на плантации волокниц? Допустимо. Но опять же - походка Мура ничем не напоминала степенную торопливость чистого отрока, правоверно исполняющего обязанности. Геаклес вздохнул. Любопытство уже принесло ему уйму огорчений примерно в таких же обстоятельствах. Отрок потащился обратно в альков и погрузился в изучение "Аналитического катехизиса":
"Вопрос. Во скольких ипостасях пребывает Галексис?"
"Ответ. Галексис многообразен и единороден, как сверкающий, волнующийся лик океана..."
Прошла неделя. Геаклес со всеми вел себя сердечно, по-приятельски; чистые отроки отвечали сдержанной подозрительностью. Мур вообще не замечал его. Зато Геаклес посвящал значительную долю времени тайному наблюдению за Муром.
Однажды, пока Геаклес сидел в алькове, заучивая наизусть провозглашения символов веры, Мур снова вышел посидеть на скамье у открытого входа ниши. Геаклес немедленно заинтересовался и следил за каждым движением Мура, прикрыв лицо катехизисом. Судя по всему, Мур разговаривал сам с собой. "Гм, - думал Геаклес, - он всего лишь повторяет литанию или символ веры. Но почему его палец с такой регулярностью постукивает по колену? Странно". Геаклес удвоил бдительность. Мур вернулся к алькову. Геаклес внимательно склонился над списком символов веры. Положив катехизис в углубление над тюфяком, Мур вышел под открытое небо, задержался на пару секунд, рассматривая что-то под холмом, бросил быстрый взгляд через плечо и направился вниз по склону. Геаклес тут же вскочил и подбежал к выходу. Мур целенаправленно маршировал по тропе на север. "К плантации волокниц", - решил Геаклес, презрительно шмыгнув носом. Мур - точнее говоря, Фаман Бугозоний - всегда прилежно ухаживал за деревьями. И все же: почему, уходя, он оглянулся?
"Интересно, интересно!" - думал Геаклес, потирая ладонью бледные пухлые щеки. Чтобы узнать, нужно увидеть - круглыми желто-карими глазами. Чтобы увидеть, необходимо не упустить предмет наблюдения из поля зрения. В конце концов, ему тоже следовало присмотреть за бобинами - уже несколько недель Геаклес пренебрегал порученным ему участком плантации. Ему не нравилось поправлять липкие бобины, выпалывать сорняки, устанавливать подпорки под отяжелевшие ветви, осторожно протягивать новые нити - но теперь утомительные обязанности казались удобным предлогом последовать за Муром, не опасаясь неприятностей.
Геаклес стал спускаться по одной из тропинок, паутиной покрывавших выжженный солнцами склон храмового холма. Он старался придать походке спокойную размеренность и целеустремленность, в то же время оставаясь незамеченным - непростая задача. Если бы Мур не был полностью погружен в невеселые думы, Геаклесу пришлось бы либо прятаться, либо обнаружить себя.
Но Мур, не замечая слежки, углубился в тенистую рощу волокниц. Геаклес, пригнувшись и перебегая от ствола к стволу, не отставал.
С восьми лет Мур ухаживал за восемнадцатью старыми деревьями, следя за намоткой волокна на бобины - их было больше сотни. Он помнил наклон каждой ветки, узнавал форму каждого листа, мог правильно предсказать количество и вязкость живицы, сочившейся из того или иного надреза. У каждой бобины были свои повадки и причуды. В одних, если стеклянная пружина была взведена слишком туго, заедало храповик. Другие исправно вращались только под определенным углом. Лишь несколько бобин работали бесперебойно - такие Мур использовал для намотки волокна, тянувшегося из самых высоких надрезов.
Геаклес оставался в укрытии, пока Мур обходил бобины, взводя пружины механизмов, заменяя отяжелевшие катушки новыми, уничтожая присосавшихся к стволам древесных пиявок. На дюжине ветвей надрезы высохли и остекленели. Мур сделал новые зарубки - из них сразу же выступила смолистая живица. Мур вытягивал ее в нити, быстро твердевшие и превращавшиеся в шелковистое волокно. Намотав концы нитей, Мур проверил равномерность вращения бобин. Геаклес наблюдал с мрачным разочарованием: проклятый Мур вел себя как невинный, трудолюбивый, ответственный чистый отрок.
Мур, однако, стал двигаться заметно быстрее, как если бы ему не терпелось поскорее закончить работу. Геаклес, следивший из-за ствола, отдернул голову и присел на корточки между широкими корнями - Мур внимательно осматривал окрестности и собирался повернуться в его сторону. Лицо Геаклеса расплылось в улыбке: невинные чистые отроки так себя не вели.
Мур побежал вниз по склону - так быстро, что Геаклесу стоило большого труда за ним поспевать. Спустившись до тропы, тянувшейся за оградами задних дворов хижин параллельно Аллее Рододендронов, Мур направился на восток. Геаклес не осмеливался показаться на открытой прямой тропе. Толстяк стал лавировать по зарослям кисленки и забрел в крапиву. Ругаясь и шипя, он выбрался из кустов и спрятался среди рододендронов. Мур уже почти скрылся из вида. Пригибаясь, Геаклес поспешил за ним перебежками от прикрытия к прикрытию. Наконец он оказался там, откуда можно было видеть всю тропу.
На тропе Мура не было. Геаклес поразмышлял немного, после чего вышел на Аллею Рододендронов, тем самым вступив на территорию, с точки зрения чистого отрока весьма сомнительную - не то чтобы оскверненную, но требовавшую соблюдения особых мер предосторожности. На аллее Мура тоже не было. Не на шутку озадаченный Геаклес вернулся на тропу за хижинами. Где проклятый Мур? Не забрался же он в одну из хижин? Геаклес в ужасе облизался, сглотнул, побежал трусцой к хижине Эатре. Приблизившись, он остановился, прислушался - Эатре развлекала музыканта. Но где же Мур? Геаклес озирался по сторонам. Конечно, он не мог быть внутри вместе с матерью и музыкантом. Толстяк прошел мимо хижины, обозленный, недовольный собой. Каким-то невероятным образом Мур его одурачил...
Музыка прервалась. Послышались беспорядочные аккорды, пассажи, арпеджио. Мелодия возобновилась. Судя по всему, звуки доносились не из хижины, а из сада за хижиной. Геаклес подобрался ближе, заглянул в сад через листву, тихонько отошел - и, подпрыгивая, как заяц, помчался со всех ног вверх по храмовому склону. Эатре, выглянувшая в окно, хорошо его видела.
Прошло пятнадцать минут. С холма, вытягивая носки, длинными шагами сошел Великий Муж Оссо, сопровождаемый двумя хилитами. Все трое щурились слезящимися глазами, покрасневшими от вызванных гальгой спазмов. За ними семенил Геаклес. Группа прошествовала по Аллее Рододендронов.
Процессия остановилась напротив хижины Эатре. Стоял жаркий полдень - солнца кружились высоко в небе, отбрасывая в дорожной пыли тени с тройными, медленно крадущимися краями. В душной тишине можно было слышать жужжание спиралетов в кронах деревьев и далекие глухие удары, доносившиеся с кожевенного завода.
Не подходя к двери ближе, чем на пять шагов, Оссо подозвал рукой мальчика, глазевшего неподалеку: "Вызови женщину Эатре".
Мальчик испуганно побежал к выходу на задний двор. Скоро открылась передняя дверь. Эатре выглянула и молча встала на пороге в скромной, внимательной позе.
Великий Муж Оссо грозно вопросил: "Чистый отрок Фаман Бугозоний - внутри?"
"Его здесь нет".
"Где он?"
"Насколько я понимаю, где-то в другом месте".
"Его здесь видели пятнадцать минут тому назад".
Эатре ничего не ответила. Она ждала в дверном проеме.
Оссо придал голосу угрожающую значительность: "Женщина, препятствовать нам неразумно".
Лицо Эатре подернулось едва заметной усмешкой: "Разве я препятствую? Ищите сколько хотите, где хотите. В хижине мальчика нет - его здесь не было ни сегодня, ни в любой другой день после пострижения".
Геаклес забежал за хижину и стал призывно махать рукой из-за угла. Брезгливо подбирая рясы, хилиты пошли посмотреть, что там делается. Геаклес возбужденно указывал на скамейку в саду: "Он там сидел! Женщина уклоняется".
Оссо надменно выпрямился: "Женщина, так ли это?"
"Что из того? Скамья не оскверняет".
"Тебе ли судить о таких вещах? Где отрок?"
"Не знаю".
Оссо повернулся к Геаклесу: "Проверь, вернулся ли он в общежитие. Приведи его сюда".
Геаклес с великим усердием бросился к храму, напряженно работая руками и ногами. Через пять минут он вернулся, ухмыляясь и часто дыша, как собака: "Идет, уже идет!"
Мур медленно вышел на дорогу.
Оссо отступил на шаг. Широко раскрыв глаза и слегка побледнев, Мур спросил: "Вы хотели меня видеть, духовный отец?"
"Вынужден обратить твое внимание, - сказал Оссо, - на тот прискорбный факт, что ты праздно околачивался у дома матери, как молочное дитя, и праздно бренчал на кабацком инструменте".
"К сожалению, духовный отец, вас неправильно проинформировали".
"Вот свидетель!"
Мур покосился на Геаклеса: "Он сказал неправду".
"Разве ты не сидел на скамье, на женской скамье? Разве ты не взял музыкальный инструмент из женских рук? Ты осквернился женским духом, тебе нет оправдания!"
"Эта скамья, духовный отец, раньше стояла под храмом. Ее выбросили, я перенес ее сюда. Заметьте, она стоит далеко от хижины, за садовой оградой. Хитан - мой собственный, его сделал и подарил мне мужчина. Перед пострижением я прокоптил его в храме дымом агафантуса - от него до сих пор воняет. После этого я хранил его в шалаше для упражнений. Шалаш я построил своими руками - вот он, видите? Я не виновен ни в каком осквернении".
Оссо возвел к небу слезящиеся очи, собираясь с мыслями. Два чистых отрока ставили его в смешное положение. Фаман Бугозоний с изобретательностью, заслуживавшей лучшего применения, избежал действий, приводивших к откровенному осквернению, но сама изобретательность его указывала на развращенность и испорченность... Геаклес Вонобль, будучи неточен в утверждениях, сделал правильное заключение о нечистоте помыслов другого отрока. Как бы то ни было, невзирая на софистические увертки Фамана Бугозония, подрыв авторитета ортодоксального учения был абсолютно недопустим. Оссо произнес: "Сад за хижиной матери - неподобающее убежище для чистого отрока".
"Не хуже любого другого, духовный отец. Здесь, по крайней мере, я никому не мешаю, предаваясь отвлеченным размышлениям".
"Отвлеченным размышлениям? - хрипло спросил Оссо. - Разучивая джиги и кестрели, пока другие чистые отроки ревностно предавались молитвам?"
"Нет, духовный отец, музыка помогала сосредоточению моих мыслей, в точном соответствии с вашими рекомендациями".
"Что такое? Ты утверждаешь, что я рекомендовал подобные занятия?"
"Да, духовный отец. Вы говорили, что вам на стезе аскетического самоотвержения помогло завязывание в уме воображаемых узлов, и разрешили мне использовать с той же целью музыкальные звуки".
Оссо снова отступил на шаг. Два хилита и Геаклес смотрели на него с ожиданием. Оссо сказал: "Я подразумевал другие звуки, в других обстоятельствах. От тебя разит лукавой мирской скверной! А ты, женщина? О чем ты думала? Неужели ты не знала, что такое поведение достойно сурового порицания?"
"Я надеялась, Великий Муж, что музыка поможет ему в будущей жизни".
Оссо сухо усмехнулся: "Мать чистого отрока Шальреса! Мать чистого отрока Фамана! Два сапога пара! Тебе не придется больше плодить чудеса природы. В сыромятню!" Оссо резко повернулся на месте, указывая пальцем на Мура: "Рассуждать ты горазд - а твои успехи в священной эрудиции мы проверим".
"Духовный отец! Пожалуйста! Я только стремился к совершенствованию знаний!" - кричал Мур, но Оссо уже уходил. Мур обернулся к Эатре - та с улыбкой пожала плечами и зашла в хижину. Мур яростно направился к Геаклесу, но хилиты преградили ему дорогу: "В храм, ступай в храм! Ты что, не слышал духовного отца?"
Мур упрямыми шагами поднялся к храму и уединился, насколько это было возможно, на тюфяке в своем алькове. Геаклес не замедлил последовать за ним, сел в алькове напротив и стал смотреть на Мура.
Прошел час, прозвучал удар колокола. Чистые отроки гурьбой направились в трапезную. Мур вышел за ними, остановился в нерешительности, обернулся, посмотрел за дорогу, за хижины - в сиреневую даль.
Геаклес не сводил с него глаз. Мур тяжело вздохнул и стал спускаться к трапезной.
У входа в трапезную стоял наставник-хилит. Он отвел Мура в сторону: "Тебе сюда".
Наставник провел Мура вокруг храма, ко входу в редко использовавшееся полуподвальное помещение. Распахнув ветхую дощатую дверь, он жестом приказал Муру войти. Высоко подняв над головой стеклянный светильник, наставник прошел вперед по длинному коридору, прокопченному жженой гальгой, в большую круглую камеру в самой глубине храмового подземелья. Сырые известняковые стены отдавали плесенью, пол был выложен темным кирпичом. С потолка свисал на веревке единственный светильный шар.
"Зачем мы здесь?" - с дрожью в голосе спросил Мур.
"Здесь тебе предстоит учиться в уединении вплоть до повторного очищения".
"Повторное очищение? - вскричал Мур. - Но я же не осквернился!"
"Полно, полно! - покачал головой наставник. - Зачем притворяться? Неужели ты думаешь, что духовного отца Оссо - или меня - так легко перехитрить? Даже если ты не осквернился телесно, ты совершил сотню проступков, равноценных осквернению духовному". Наставник помолчал, но Мур ничего не ответил. "Заметь: на столе книги, - продолжал хилит. - "Доктрины", "Провозглашения символов веры", "Аналитический катехизис". Они утешат и умудрят тебя".
Мур хмуро огляделся: "Сколько меня здесь продержат?"
"Столько, сколько потребуется. В шкафу еда и питье, рядом - отхожее место. А теперь последний совет: покорись, и все будет хорошо. Ты внемлешь?"
"Внемлю, наставник, внемлю".
"На перекрестках жизни не раз приходится выбирать дорогу. Не выбирай опрометчиво - ты можешь никогда не вернуться к развилке. Галексис тебе в помощь!"
Наставник ушел по коридору. Мур смотрел вслед, ему тоже ужасно хотелось уйти... Но его привели сюда зубрить священные тексты. Если он уйдет, с ним сделают что-нибудь почище повторного очищения.
Мур прислушался: ничего, кроме тайных шепотов подземелья. Он встал в открытом дверном проеме, вгляделся во тьму коридора. Конечно же, за ним следили. Или приготовили какую-нибудь ловушку. Попытавшись выбраться наружу, он мог угодить в западню хуже подземной камеры. Он мог умереть. "Покорись, - сказал наставник. - Покорись, и все будет хорошо".
Вполне возможно, что покорность была наилучшим выходом из положения.
Трезво оценив обстоятельства, Мур отвернулся от выхода, подошел к столу, сел и просмотрел книги. "Доктрины" были напечатаны на ручном станке лиловыми буквами на перемежающихся зеленых и красных страницах. Письмена с трудом поддавались прочтению, текст содержал множество непривычных, непонятных выражений. "Тем не менее, - подумал Мур, - будет полезно внимательно их изучить". "Провозглашения символов веры", произносившиеся нараспев во время ночных служб, не имели большого значения, так как лишь придавали "благочинность", по выражению хилитов, экстатическим спазмам.
Мур вспомнил, что еще не обедал, вскочил и подошел к шкафу. В нем он нашел дюжину пакетов с сушеными ягодами - достаточно, чтобы продержаться дней двенадцать или, если экономить, даже дольше. Следовало руководствоваться здравым смыслом. Тут же стояли три больших кувшина с водой, из толстого темно-зеленого стекла. Ни тюфяка, ни кушетки не было - предстояло спать на скамье. Мур вернулся к столу, взял "Аналитический катехизис" и стал читать:
"Вопрос. Когда откровение Галексиса снизошло на хилитов?"
"Ответ. Четыре тысячи лет назад Непревзойденная Система была выработана Хаксилем, принужденным к курению гальги зловонием супруги, невыносимой и в других отношениях".
"Вопрос. Во скольких ипостасях пребывает Галексис?"
"Ответ. Галексис многообразен и единороден, как сверкающий, волнующийся лик океана, приемлющий от каждого и воздающий всем".
"Вопрос. Где пребывал Галексис до открытия хилитами священного курения?"
"Ответ. Галексис извечный, вездесущий, являлся смутной тенью аскетам всех времен и народов, но только хилиты, строго следуя принципу абсолютной дихотомии, воочию узрели Галексиса".
"Вопрос. В чем заключается принцип абсолютной дихотомии?"
"Ответ. В духовном подвиге самоотречения, ведущем к познанию лживости и скверны порочного женского начала. Блаженству Галексиса, подвижники, возрадуемся!"
"Вопрос. В чем состоит назначение Животворящего Мощеприемника?"
"Ответ. В непорочном зачатии Совершеннородного Сына - да святится имя Его! - Галексисом и чистыми мужами в экстазе спазматического сретения. Грядет Сын Совершеннородный!"
"Вопрос. Какова роль Совершеннородного Сына в грядущей судьбе человечества?"
"Ответ. Он несет благую весть о Галексисе от мира к миру, в галактические сонмы - и горе, о, горе женским исчадиям на чистой стезе Его, ибо Его есть мужеская сила, и слава вовеки..."