Губы Бейли задергались. Он не выдержал и улыбнулся.
- Дело в том, Дэниил, что я исходил из психологии людей, а не роботов. В людях я разбираюсь лучше, чем в роботах. Другими словами, еще до того, как стал допрашивать роботов, я довольно точно представлял себе, кто из математиков виновен. Когда же мне удалось добиться асимметричной реакции роботов, я истолковал ее как доказательство вины того, в чьей виновности я уже не сомневался. Реакция робота была настолько эффективной, что виновный человек не выдержал и сознался. А одним только анализом человеческого поведения я вряд ли сумел бы этого добиться.
- Мне хотелось бы узнать, что именно вам дал анализ человеческого поведения.
- Черт побери, Дэниил, подумайте немножко, и вам незачем будет спрашивать. В этой истории с зеркальными отражениями была еще одна асимметричность, помимо момента правды и лжи. А именно возраст двух математиков, один из которых - глубокий старик, а другой еще очень молод.
- Да, конечно, но что из этого следовало?
- А вот что. Я могу представить себе, что молодой человек, ошеломленный открытием совершенно нового принципа, поторопится поделиться им с маститым ученым, которого он еще на студенческой скамье привык почитать как великое светило. Но я не могу себе представить, чтобы маститый ученый, всемирно прославленный, привыкший к триумфам, открыв совершенно новый принцип, поторопился бы поделиться им с человеком, который моложе его на двести лет и которого он, несомненно, считает желторотым юнцом. Далее. Если бы молодому человеку и представился случай украсть идею у прославленного светила, мог бы он это сделать? Ни в коем случае. С другой стороны, старик, сознающий, что способности его угасают, мог бы многим рискнуть ради последнего триумфа, искренне считая, что у него нет никаких этических обязательств по отношению к тому, в ком он видел молокососа и выскочку. Короче говоря, было бы невероятно, чтобы Гумбольдт представил свое открытие на суд Себбета или чтобы Себбет украл идею Гумбольдта. Виновным в любом случае оказывался доктор Гумбольдт.
Р. Дэниил довольно долго раздумывал над услышанным. Потом он протянул Лиджу Бейли руку.
- Мне пора, друг Элидж. Было очень приятно повидать вас. И надеюсь, до скорой встречи.
Бейли сердечно потряс протянутую руку.
- Если можно, Дэниил, - не до очень скорой.
Цончо Родев
Рукопись Клитарха
Те из наших читателей, которые следят за научными и научно-популярными журналами или только за научными публикациями в газетах, будут, вероятно, очень удивлены, снова увидев подпись Страхила Смилова, "злополучного героя нашумевшего скандала с рукописью Клитарха", как соблаговолила меня назвать "Вечерняя почта". Я обращаюсь к этим читателям с покорной просьбой: не спешите посылать в редакцию возмущенные письма, пока не дочитаете этот репортаж до конца. Больше того. Я обещал быть скромным, как подобает победителю, но не могу удержаться от похвальбы: я, Страхил Смилов, совсем не такой злополучный, ибо уже три дня ношу в нагрудном кармане выписку из приказа, которым "за особые заслуги перед журналом" меня повышают из простого литсотрудника в редакторы… Но пора мне закончить это вступление и перейти к делу, иначе я рискую увлечься и дойти до самовосхвалений. А я, как вам известно, самый скромный и застенчивый человек в мире.
СИГАРЕТУ, ТОВАРИЩ СМИЛОВ?
24-го марта секретарша нашей редакции заглянула ко мне в кабинет и сказала равнодушно:
- Страхил, к шефу!
Кажется, я невольно поморщился. До сих пор не знаю, то ли я вспомнил старое правило: "Не вертись около начальства, чтоб не задало тебе работы", или уже тогда предчувствовал, какие неприятности меня ожидают.
- К шефу или к заместителю? - спросил я.
- Конечно, к Божилову, - ответила секретарша и хлопнула дверью.
Пока я иду к кабинету заместителя, могу вам выдать один секрет. Наш Главный - человек тихий и вежливый; но как и всякий Главный, он не только "главный", но и "очень главный", а потому вечно мотается по разным заседаниям, в редакции бывает редко и все дела предоставил своему заместителю Божилову. А Божилов вдесятеро хуже Главного. Судите сами: если ругает Главный, то кажется, что он ласково похлопывает тебя по плечу, а если тебя ласково похлопает Божилов, то плечо будет в синяках. Если же ему когда-нибудь и приходится сказать хоть кому-то доброе слово, то он это делает с таким видом, словно его мучает зубная боль.
После всех этих объяснений вы не удивитесь, что, торопливо шагая по коридору, я обдумывал, по какому поводу на этот раз услышу привычное; "Придется удержать у вас четверть зарплаты, Смилов".
Итак, я постучался и вошел. Божилов оторвал взгляд от бумаг на своем столе, обернулся ко мне и улыбнулся. Я окаменел: за всю долгую историю нашего журнала это была его вторая улыбка. Первая появилась шесть лет назад в связи с опечаткой, превратившей одну фразу в пикантную двусмысленность и повлекшей за собой целый ряд неприятностей.
- Здравствуйте, товарищ Смилов. - Он указал мне кресло напротив себя. В голосе звучала истинная нежность. - Сигарету?
Я откинулся в кресле, вздохнул и смиренно возвел очи к небу. Сигарета от Божилова означала по меньшей мере увольнение. Я взял ее с отрешенностью приговоренного к смерти.
- Видите ли, Смилов, - заговорил он, - в последнее время вы работали хорошо. Некоторые ваши материалы подняли… хм… довольно много шуму… хм-м… и вы, так сказать… хм-м-м… добились весьма заметного успеха.
- Каждый из нас делает, что может, - ответил я. Как сказано выше, скромность - самая отличительная моя черта.
Товарищ Божилов - человек невысокий и полный, но удивительно подвижный, у него гладкая, как дыня, голова, щетина усов и мышиные глазки. Сейчас эти глазки свирепо сверкнули, но он, не повысив тона, произнес:
- Геростратов успех, но - хм - заслуга ваша.
Я поссорился с историей еще в школе и потому не знаю, что это за приятель - Герострат, с которым он меня сравнил. Но слова о заслуге я понял отлично. А Божилов продолжал:
- Вот, например, в декабре вы поместили статью "Рукопись Клитарха", верно? Статья - хм - превосходная во всех отношениях, ничего не скажешь. В ней есть буквально все: молодые болгарские ученые, смело спускающиеся на глубину 540 метров, открытие античного корабля, полностью сохранившаяся рукопись древнего историка Клитарха, даже… хм-м… факсимиле первой страницы рукописи. И только одно вы упустили: признать, что это - научно-фантастический рассказ.
- Но он совсем не фантастический, - вскричал я. - Там написана сущая правда! Если бы я писал научную фантастику, мои герои назывались бы не Климент и Стефан, а как у всех авторов - Боян, Андрей или, на худой конец, Чавдар…
- Вы хотите сказать, что инженер Климент Васев и доктор Стефан Каменев действительно существуют? - бесстрастно спросил он.
- Конечно, - ответил я со всей возможной твердостью.
- К сожалению, публика… хм… придерживается иного мнения, Смилов. - Он порылся в наваленных на столе газетах и вырезках. - Я ознакомлю вас с кое-какими сообщениями, очень - хм - любопытными. Вот, например, советский журнал "Мир сегодня" пишет: "Наш болгарский коллега Страхил Смилов несколько увлекается. Глубина в 540 метров для аквалангиста недостижима. Швейцарец Ханнес Келлер, погубив две человеческие жизни, погрузился на 305 метров, но оставался там не более четырех-пяти минут. Что же сказать о болгарах Клименте Васеве и Стефане Каменеве, которые не только погрузились на 540 метров, но и часами работали на этой глубине? Коллега Смилов явно погнался за дешевой сенсацией, подрывающей авторитет представляемого им журнала". - Он отложил эту вырезку и взял другую. - Итальянцы в "Оджи э домани" совсем не так деликатны. Они прямо пишут: "Мания превосходства, охватившая коммунистический мир, принимает иногда необычные формы. Болгары, например, сообщают о подводных геологических исследованиях, проведенных в Черном море на глубине ни много ни мало 540 метров. Глубина Черного моря в указанной географической точке действительно достигает 540 метров. Но это - единственное достоверное сообщение в статье г. Страхила Смилова. Мы обратились к физиологу профессору Луиджи Бианки и к аквалангисту-профессионалу Марио Мартелотто, и они заявили категорически, что написанное г. Смиловым - либо абсурд, либо, скорее всего, дерзкая фальсификация. Глубина в 540 метров физиологически недостижима для человеческого организма, и нет такого легководолазного аппарата с какой бы то ни было газовой смесью, который позволил бы спуститься на такую глубину. Так что мнимая рукопись Клитарха, возбудившая волнение в научном мире, есть не что иное, как уродливое порождение фантазии автора и… останется на его совести". - Нет, потерпите, пожалуйста, - сказал Божилов, заметив, что я хочу перебить его. - Раскроем французский журнал "Сьянс пур туе": "Оригинал рукописи Клитарха с полным текстом его "Истории" был бы археологической находкой, почти равной открытию Трои Шлиманом или гробницы Тутанхамона - Картером и Карнарвоном. Неудивительно поэтому, что болгарское сообщение так взволновало научные круги. Но спешим предупредить наших читателей, что речь идет о не очень удачном научно-фантастическом рассказе, автор которого доказывает, что в основе его лежат научные факты. Лучшие специалисты подводники сходятся на том, что упомянутые глубины пока остаются недоступными для аквалангистов и что даже теоретически, независимо от состава дыхательной смеси, человек может погрузиться не больше чем на 450 метров. Глубины 540 метров можно достичь, например, в батисфере или мезоскафе, но тогда невозможно вести подводные исследования и раскопки, о которых пишет г. Страхил Смилов".
- Но, товарищ Божилов… - начал было я, но он снова прервал меня:
- Погодите, погодите. Вот что пишут швейцарцы в своем журнале "Акта археологика гельветика": "Заблуждение историков вызвано двумя причинами: чрезвычайно ловкой подделкой факсимиле, в котором сохранены все лексические и палеографические особенности греческого языка той эпохи, и априорной возможностью найти древние рукописи в указанном районе. Как известно, Ксенофонт, описывая пиратство фракийцев близ города Салмидес (примерно в районе, указанном автором "Рукописи Клитарха"), говорит, что их жертвами стали многие греческие корабли, груженные "ларцами со свитками рукописей и многими другими вещами, которые моряки возят в непромокаемых ящиках" (Анабазис, VII, 5, 12). Это показывает, что автором мистификации был не журналист, а хороший историк, отличный знаток древнегреческого языка. Но специалисты-водолазы единодушно утверждают, что…" и так далее.
- Вот видите! - вскричал я, впервые ощутив под ногами твердую почву. - Значит, найти такую рукопись и вправду можно! А что касается фальсификации, то вы знаете, что из истории мне известны только две даты: 2 марта и 9 сентября, а из греческого языка - только буква альфа…
- Не горячитесь, дорогой Смилов, - снова прервал меня Божилов. Я предпочел бы слышать вместо слова "дорогой" самые страшные ругательства. - Нервы у вас не выдерживают, а я не прочитал и половины зарубежных откликов на вашу замечательную статью. Есть еще несколько столь же лестных статей - польских, чешских, восточно- и западногерманских, английских, американских и греческих. Ладно, не буду вам их читать, чтобы не портить настроения. Но… хм… позвольте хотя бы заглянуть в нашу прессу… Вот "Археологический вестник": "Автор (то есть вы) едва ли понимает, какую медвежью услугу он оказал репутации нашей науки". Журнал "Морские просторы": "Журнал, которому мы привыкли доверять, поражает мир нелепой сенсацией, результатом полного невежества в азбуке водолазного дела. Не странно ли, что среди болгарских аквалангистов неизвестны ни Климент Васев, ни Стефан Каменев? Или, может быть, товарищ Смилов признается, что они рождены его фантазией?" Академик Григоров в "Народном голосе" пишет: "Самый крупный научный скандал со времени "Веда словена"". Газета "Вечерняя, почта": "Нужно привлечь к ответственности тех, которые…"
Я не выдержал. Заткнул уши и закричал:
- Довольно, довольно! Делайте со мной, что хотите, но прекратите читать…
Тут Божилов поглядел на меня с лицемерным сочувствием.
- Значит, довольно? А я кому скажу "довольно", дорогой Смилов? Господу богу? Или, может быть, вы посоветуете мне отправить всем газетам и журналам циркуляр с единственным словом "Довольно"?
Я сделал усилие, чтобы овладеть собой, и холодно произнес:
- В конце концов, я только литературный сотрудник, а не историк и не аквалангист.
- Но в качестве литературного сотрудника вы должны проверять… хм… достоверность своих сочинений.
- Я вам повторяю, это не сочинение. В ноябре сюда, в редакцию, пришел человек, который представился инженером Климентом Васевым, поведал мне об открытии и даже показал первую страницу рукописи. Я предложил, чтобы он написал об этом статью, но он отказался.
- Очень странный отказ - и это в ту минуту, когда все схватились за карандаши, - заметил Божилов.
- Он говорил, что привык писать только цифры и что единственным его литературным произведением была автобиография, представленная при поступлении на работу. Он сам предложил, чтобы я написал по его материалам, и рассказал все подробности.
- Очень любопытно, - произнес Божилов, но в его голосе, холодном, как могильная плита, не ощущалось никакого любопытства. - И что же он вам рассказал?
- Да то, что я написал. В один прекрасный день они с доктором Каменевым спустились на глубину 540 метров в точке с определенными географическими координатами, которые я привел в статье. Там они нашли затонувший античный корабль, окаменевший, но полностью сохранившийся и лишь частично занесенный песком и илом. Они работали несколько часов, и им удалось проникнуть в одно из помещений корабля, где они наткнулись на хорошо просмоленные ларцы. Взяли один, подняли на поверхность, а в нем оказался полный тилт "Истории походов Александра Великого", написанный рукою Клитарха. Вот и все. Мы пошли к фотографу, чтобы переснять первую страницу, и…
- И с тех пор о Васеве ни слуху ни духу, - закончил Божилов.
- А разве я в этом виноват?
Я ожидал гневного взрыва, но последовало нечто худшее.
- Еще сигарету, товарищ Смилов? - предложил Божилов, и у меня снова сердце ушло в пятки. Он подождал, пока я закурю, и продолжал: - Сам кашу заварил, сам и расхлебывай, Смилов. Так гласит поговорка, а поговорки - это народная мудрость. Как вы знаете, я вами дорожу, но журналом дорожу еще больше.
Я встал. В этот момент я мечтал только об одном - оказаться по другую сторону двери.
- Я могу считать себя уволенным?
И тут произошло самое неожиданное. Я услышал нечто необычное.
- Хуже, Смилов, - сказал Божилов. - Я даю вам месячный срок, чтобы вы доказали достоверность приведенных вами фактов. Он подал мне бумагу. - Вот вам приказ о командировке. Как видите, для названия оставлен пробел. Поезжайте куда хотите, говорите с кем хотите, делайте что хотите; но если через месяц вы не представите мне убедительных доказательств существования подлинной рукописи Клитарха, то обещаю вам, что в журнале появится короткое сообщение, лично мною написанное, и оно будет начинаться словами: "Бывший сотрудник редакции т. Страхил Смилов…"