Серый якорь в мутном иле,
стая чаек, как пурга.
Наконец-то мы приплыли
к самым дальним берегам.
В полутьме блестят кинжалы,
снова бой сулят рога
Для картонного причала,
Для фанерного врага...
– Ну, Гай... – сказал Савва Иваныч, подавая ему налитый до краев стакан.
Гай выпил одним глотком и что есть силы швырнул стакан на землю. Брызнули осколки, превратившиеся в лебедя, тут же унесшегося ввысь с печальным хрустальным криком. Гай расцеловался с Саввой Иванычем, с Сукиным Котом, Вырвипупом и Охломонычем, обнялся с Мертвым Подпоручиком и забрался в машину, где уже сидела Алена. Резко рванул с места. В зеркальце заднего вида он не смотрел, и, когда перебрасывал скорость, в него, как нож, вошло ясное сознание, что ни Саввы, ни Мертвого Подпоручика, ни этого страшного и красивого города он больше не увидит никогда. До этого какая-то частичка мозга упорно сопротивлялась этой жестокой истине, но сейчас перестала. Сожжены были все мосты.
Гай чувствовал себя так, словно от него оторвали часть его самого и теперь этот кровоточащий трепещущий кусок валяется на пыльной мостовой. Проезжая по улицам, он старался запомнить навсегда все, что видел, даже привычные мелочи, на которые еще вчера не обратил бы внимания, – приоткрытое окно, пустую бутылку, пьяного тролля, потому что и окно, и бутылка, и тролль были в последний раз. Он не плакал, хотя плакать ужасно хотелось.
Потом и город кончился.
8. Бегство от кривого зеркала
В другой город они въехали, когда уже спустилась темнота. Обычные дома, обычные улицы, рекламы, поток автомобилей, даже отели имелись, а в отелях – во множестве свободные номера. Портье был очень вежливый и представительный кенгуру с бриллиантовым перстнем на мизинце. А в номер их проводил развеселый скелет с черной пиратской повязкой на правом глазу, предложивший шепотком абсолютно достоверные карты кладов острова Санта-Эсперанца. И все же это было не то, не то, веяло другим духом, во всем чувствовалась Ирреальность другого рода – прилизанная и лощеная, чисто выбритая и припудренная европейская, ничуть не похожая на веселый разгульный бардак того города, который они покинули. Ему стало грустно, но рядом была Алена, а это снимало боль.
– Ужинать пойдем? – спросил Гай.
– Что-то не хочется, – отозвалась Алена, разбирая постель. – Давай лучше энергично спать, Гай.
И тут мяукнул звонок.
– И здесь начинается, – повела Алена плечом. – Откроем?
– Интересно все-таки...
Она нырнула в постель, и Гай отворил дверь. Через порог уверенно перешагнул мужчина с умным жестким лицом. На лацкане его пиджака поблескивал значок – факел с алым трилистником пламени.
– Олег Николаевич? – Короткий поклон в сторону Алены. – Рад был узнать о вашем визите. – Он говорил энергично и напористо. – Глен Эрон, статс-секретарь Клана Факела. Может быть, я не вовремя, но Клан будет очень рад видеть вас почетным гостем.
– Я что-то не вполне понял... – сказал Гай. – Куда?
– Вы нисколько не пожалеете, – заверил гость. – Идемте?
– А мне можно? – спросила Алена.
– Разумеется, – сказал Эрон. – Кстати, форма одежды не имеет значения. Более того – свобода в одежде только приветствуется. Мне тоже следует привести себя в порядок. Вас не шокирует, если я сниму брюки при вас? Вам бы тоже следовало соблюсти стиль...
Он принялся стаскивать брюки, тактично отвернувшись. Алена вылезла из постели, накинула халатик, мимоходом подставив Гаю грудь для поцелуя, а Гай после короткого раздумья разулся и расстегнул рубашку до пупа, что Эрон, обернувшись, одобрил.
В вестибюле и на улице, когда они шли к машине, их вид ни у кого не вызвал ни малейшего удивления, больше того – на них смотрели с восхищенным уважением, а кое-кто и со страхом, хотя нашлись и такие, кто попросту откровенно пялился на Алену: ее домашний халатик при каждом шаге распахивался, открывая стройные загорелые ноги, а один раз мелькнул и завиток светлых волос – глаза стоявшего ближе других толстяка вылупились до того, что выпали и со звоном покатились по полу. Гай мимоходом наступил на них, и они с хрустом разлетелись.
Они ехали недолго и приехали к какому-то бывшему ангару с распахнутыми настежь дверями. Внутри, в темноте, густо стояли люди, только в центре виднелось светлое пятно. Эрон провел их туда, поминутно рассыпая извинения. Оказалось, что светлое пятно – это луч подвешенного к стропилам прожектора, а в круге света стоял "Краун Империал", самый дорогой автомобиль на Земле, окруженный новехонькой современной мебелью.
Люди стояли молча, ожидая чего-то. Гай повернулся к Эрону и раскрыл было рот, но кто-то прошептал: "Тс-с!"
Прожектор погас, теперь не было видно ни зги.
– Клан Факела приветствует ветеранов и рад новичкам, – раздался голос. – Велишь начинать, председатель?
– Начинай, – ответил ему кто-то невидимый.
– На планете освободили рабов, – прогремел первый голос. – В одном месте – тысячу лет назад, в другом – сто, в третьем – совсем недавно. К сожалению, не всем рабам это принесло пользу. Сравняться с недавними сеньорами показалось им простым делом – достаточно наволочь в свою нору полированного дерева, золота и ковров... И они волокут, захлебываясь и урча, ломают друг другу кости и грызут глотки в очередях, залезают в долги, лгут, унижаются и льстят с одной-единственной целью – стать не хуже других, наивным рабьим умишком полагая, что это возвысит их убогую душонку. Волокут, волокут, волокут... Служить новому властелину оказалось даже удобнее – у него нет рта, чтобы хохотать над своими рабами... Нас окружают полчища добровольных рабов, которым, увы, уже не дождаться отмены рабства, потому что они установили его сами, сохраняют, стерегут и берегут. Мы, аристократы духа, должны стать противодействующей силой, и наша мощь не в древних гербах, которых у нас нет, наша мощь в величии разума. Для нас они – грязь под ногами, и мы не обращали бы на них внимания, но они пытаются вербовать себе новых сторонников, в непомерном самомнении своем считая себя праведными обладателями истины, этого мы потерпеть не в состоянии. Да свершится суд! Тот, кто хотел золота, получит его в избытке, а тот, кто мечтал о самой дорогой в мире машине, будет обладать ею всю оставшуюся жизнь!
Вновь вспыхнул светлый круг. В машине сидел человек, прикованный к рулю золотой цепью, и на таких же цепях сидели у сервантов и шкафов, как у конур, люди в широких золотых ошейниках. Пятеро были привязаны к широкой скамье, рядом кипел на огне котел, и Гай по неведомому наитию узнал тяжело клокотавшую в нем ослепительно блестевшую массу – расплавленное золото.
– Они жаждали золота, – прогремел голос. – Угостите же их золотом, мы щедры!
Человек в красном балахоне с нахлобученным капюшоном зачерпнул ковшом на длинной ручке расплавленного золота и подошел к крайнему из привязанных. Гай обнял и прижал к себе Алену, чувствуя ладонью, как под теплой упругой грудью, под тонким шелком колотится ее сердце. Крик ударил по ушам и тут же затих, потом дико заорал и стих второй. Третий. Четвертый. Пятый. Вопили прикованные к сервантам; тот, что сидел в машине, пытался разбить головой стекло и не мог.
Палач отскочил, сверху пролилась радужная струя с острым запахом бензина, и светлый круг превратился в гудящее пламя, в котором метались, падали, дергались черные фигурки. Первые ряды зрителей попятились, прикрывая лица ладонями, душный запах горелого мяса расползался по залу.
Гай плохо помнил, как они оказались на улице, и в первый момент не узнал Эрона, когда тот подошел.
– Впервые это ошеломляет, – сказал тот. – Я понимаю. Но потом, успокоившись, устав от снующих вокруг рабов, вы вернетесь сюда. Обязательно вернетесь. Хотя бы мысленно. Вручить вам значок Клана Факела, или вы не захотите его принять?
– Захочу, – медленно сказал Гай.
Когда они с Аленой шли к себе в номер, он уже не удивлялся, увидев, как иные из встречных бледнеют и прижимаются к стене.
– Чтобы я тебя еще раз выпустил на люди в этом пеньюарчике... – сказал Гай.
9. Лорду – в морду
Завтракать они пошли в ресторан отеля. Значок Клана Факела он оставил на лацкане и искренне забавлялся, наблюдая, как пустеют столики вокруг. Впрочем, уходили не все, некоторые оставались. Алена в легком платьице выглядела свежей и нецелованной, и Гай вдруг поймал себя на том, что хочется тумана, осеннего дождя и горького запаха горящих листьев.
– Вы позволите? – спросил элегантный рыжий джентльмен. – Я вас видел вчера на Клане.
– Вы тоже член? – небрежно спросил Гай.
– Некоторым образом, – дипломатично ответил джентльмен. – Собственно, я представляю левое крыло.
– У вас там есть и крылья?
– Как везде. Может быть, вы, логически продолжая избранную линию, хотите стать членом и Клана Девятиугольника?
Гай переглянулся с Аленой – она кивнула с любопытством.
– В таком случае прошу. Заканчивайте десерт и пойдемте.
"Опаздывать нам некуда, – подумал Гай, – а узнать что-то новое не помешает..."
На этот раз ездить никуда не пришлось. Клан Девятиугольника проводил заседания в соседнем доме. Дверь была открыта настежь, вошедших никто не встречал и не знакомил, да и внимания на них не обратили. Играла негромкая синкопирующая музыка, люди бродили по квартире, танцевали, сидели на корточках у стен. Как ни приглядывался Гай, не смог увидеть никого из нежити – только люди.
– Садитесь, – сказал рыжий, опускаясь на пол у стены и жестом приглашая Гая. – Вашу девушку проводят. Сади!
Маленькая брюнетка в чем-то прозрачном подошла к Алене и, обхватив ее за талию, увела в глубь дома. Гай вопросительно глянул на спутника. Тот снял пиджак и, протянув Гаю пачку незнакомых сигарет, пояснил:
– Не удивляйтесь. Курите. Расслабьтесь.
Гай закурил. В первый момент ему показалось, что голова стала стеклянной и в ней медленно плавают клубы зеленого дыма. Вскоре это ощущение исчезло, и по телу разлилась истома.
Вернулась Сади, легла на пол у их ног, положила руку незнакомца себе на грудь, а руку Гая на бедро.
– А что дальше? – спросил Гай, с трудом ворочая языком.
– Клан Факела уверенно проводит свою линию, но ему не хватает последовательности, – сказал незнакомец. – Сузив направление удара, направив его на мертвые вещи, они забывают о живой материи. Давно пора, переступив через глупые условности и отринув устаревшие "роковые треугольники", резко увеличить число углов, чему и служит Клан Девятиугольника. Сейчас мы с вами займемся этой милой девушкой, пока где-то там занимаются вашей, и все перероднятся со всеми и станут близки...
Гай отпихнул рыжего и вскочил, отгоняя застилавший голову туман. Обретенным здесь десятым чувством он прощупывал комнаты и вскоре натолкнулся на искомое – каморку, где на широком диване лежала Алена, которую раздевали двое голых бородачей. Широко раскрытые глаза Алены были бессмысленными, как у новорожденной.
Гай возник на пороге. Он был великолепен. Бородачи журавлями летали из угла в угол, разве что не курлыкали, и, если бы у них нашлось время поразмыслить, они обязательно подумали бы, что так их еще никогда не били и вряд ли будут впредь. Гай торопливо одел Алену, отвесил бородачам по прощальному полновесному пинку и вывел Алену в коридор. Там ему пришло в голову, что бородачи, собственно говоря, абсолютно ни в чем не виноваты, но возвращаться для извинений он все равно не стал.
В номере он отпоил Алену кофе, и она быстро пришла в себя. Естественно, она ничегошеньки не помнила.
– Сигарету тебе давали? – спро-сил Гай.
– Давали коктейль. Все поплыло...
– Умнейшим человеком был Уилки Коллинз, – сказал Гай. – "Тело находится во власти самого всесильного из властителей – химии. Дайте мне химию – и, когда Шекспир задумает Гамлета и сядет за стол, чтобы воспроизвести задуманное, посредством воздействия на его тело несколькими подмешанными в пищу крупинками я доведу его разум до такого состояния, что его перо начнет плести самый несообразный вздор, который когда-либо осквернял бумагу". Это из "Женщины в белом", а "Женщина в белом" издана в восемьсот шестидесятом, за десятки лет до того, как военные обратили внимание на химию...
– Гай, ты правда на меня не сердишься?
– Брось, глупенькая, – сказал Гай. – Самое интересное, что эту теорию "роковых двенадцатиугольников" мне еще дома развивали. Ахиллесова пята этих постулатов в том, что все эти теоретики дружно встают на дыбы, когда по их же логике им следует включить свою девушку в свободное коловращение плоти... Ужасно негодуют, знаешь ли, страсть как терпеть не может российский интеллигент проверять свои теории на себе самом, однако горлопанить ему это не мешает... Ладно, принесу-ка я тебе кофе, и тронемся в дорогу. А то, не ровен час, вынырнут еще какие-нибудь идеологи-учредители...
Он спустился в бар. В огромном камине с бронзовыми украшениями пылал огонь, и в огне резвились саламандры, хватая друг друга за хвосты. У камина в глубоком кресле уютно устроился рыжий член Клана Девятиугольника.
– Кофе, – сказал Гай, подтолкнув к бармену позаимствованную на кухне большую эмалированную кружку (при виде значка-факела повар готов был отдать не то что кружку – всю кухню). – И покрепче. – Потом со спины подошел к рыжему: – Ба, кого я вижу! Что это вы так быстро покинули заседание столь славной организации?
– Скучно, – лениво сказал рыжий. – Садитесь, выпейте. Куда торопиться?
Гай сел в соседнее кресло. Бармен рысцой подбежал с бокалом – значок с алым трилистником пламени оказывал и на него соответствующее воздействие.
– Кажется, Гай?
– Да.
– Лорд Уэнтворт.
– Интересно, – сказал Гай. – Живых лордов мне еще видеть не приходилось. Впрочем, и дохлых тоже. Стоп, стоп... Лорд Уэнтворт. Это совсем интересно, ваше сковородь, и совершенно меняет дело...
– В каком смысле?
– Я всю жизнь мечтал о машине времени, – медленно сказал Гай. – Помимо всего прочего, она понадобилась бы мне, чтобы прогуляться в одна тысяча восемьсот первый год с автоматом в руках. – Он допил, швырнул бокал в неосторожно высунувшуюся саламандру и закончил почти весело: – И одним из тех, кого я должен был там уложить, был бы ваш прапрадед.
– Неужели?
– Вот именно, – сказал Гай.
– Надеюсь, не за то, что мой прапрадед соблазнил вашу прабабушку? – улыбнулся лорд. Он еще надеялся обратить все в шутку.
– Вы хорошо знаете историю?
– Боюсь, что нет.
– Боже, чему вас только учат в ваших Итонах... – покачал головой Гай. – Бармен, еще виски, только не в этот наперсточек! Так вот, история... Я никоим образом не одобряю привычки Павла Первого ссылать в Сибирь целые полки, высочайше регламентировать количество обеденных блюд в зависимости от сословия, и тому подобное. Черт с ним, с этим, – в конце концов, Петр Первый сажал бояр голой жопой на яйца, и ничего – ходит в великих преобразователях... Гораздо больше меня привлекает внешняя политика Павла Первого. Тот период, когда, отвергнув традиционную ориентацию на Англию, Павел сблизился с Наполеоном Бонапартом, и сорок тысяч казаков двинулись на Хиву, чтобы вступить в Индию.
– Воздушные замки...
– Да... – сказал Гай. – Воздушные замки, потому что в Санкт-Петербурге был английский посол лорд Уэнтворт, в любовницах у которого ходила Ольга Жеребцова, в девичестве Зубова, из старинной фамилии, тесно повязанной с недовольной императором знатью... Сколько ваших пресловутых соверенов получила эта компания от посла – не так уж важно. Главное – в ночь на одиннадцатое марта восемьсот первого года вся эта гвардейская сволочь ворвалась в Михайловский замок... Император волею божьего скончался. Вы понимаете, что мы потеряли?
– Да...
– Ни черта вы не понимаете, – сказал Гай. – В состоянии оценить потерю только мы, славяне... при ужасно "дружелюбном" отношении индийцев к вашим предкам вторжение нашей кавалерии было бы детонатором, способным взорвать всю Индию. Заключив военный союз с Францией, мы делили бы Европу, как свежевыпеченный торт... Кто знает, возможно, что впоследствии мы не ушли бы при таком раскладе из Аляски и Калифорнии. И не было бы никакой Великой Британии и сильных Соединенных Штатов от океана до океана...
– А может, так и нужно было? – невозмутимо спросил лорд. – Мой дорогой, вами ведь всегда руководили люди со стороны – татары, немцы, мордва, евреи... И сейчас немногим лучше. Что, если вы сами не способны руководить?..
– Это мы-то? – хрипло спросил Гай. – Это мы-то, великий народ, сто раз спасавший мир, в том числе и ваш паршивый остров... – Он сунул руку под пиджак, вытащил "вальтер" и большим пальцем сдвинул предохранитель. – Историю, к сожалению, нельзя исправить, – говорил Гай, сторожа стволом помертвевшее лицо лорда. – Но это только в том случае, если она развивается от прошлого к будущему. В случае же, если действительно существует антивремя – время, текущее вспять от будущего к прошлому, – смерть потомка автоматически уничтожает его предков. Вы следите за моей мыслью, милорд? Прекрасная гипотеза, вполне в духе Ирреального Мира. Где вы предпочитаете, милорд, – у камина? Мне почему-то кажется, как верному читателю тетки Агаты, что смерть у камина – искренне английский колорит... Как вы думаете?
Вряд ли милорд способен был думать. Он встал и медленно пятясь, как хорошо вышколенный слуга, отступал к двери. В баре сидели еще человек двадцать, но никто не обращал внимания, не смотрел в их сторону.
– Ну что же вы? – спросил Гай, надвигаясь на него и поднимая пистолет. – Я всегда считал, что истинный джентльмен должен умирать с достоинством. Ради бога, не разрушайте созданный моим воображением образ истинного джентльмена, я вас умоляю... Что же вы дрожите? Может быть, к вашему появлению на свет приложил руку или кое-что другое какой-нибудь конюх, и этим все объясняется, эта ваша трусость?
Он выстрелил. Пуля попала в плечо. Гай снова нажал на курок, и еще, лорд медленно оседал, потом рухнул на колени, зажимая ладонью плечо. Кровь текла по его белоснежному пиджаку, образуя похожие на страусиные перья разводы.
– Ну что же вы так, милорд? – спросил Гай, остановившись над ним. – Неужели больно? Ай-ай... Между прочим, императора душили шарфом и били табакеркой в висок. А сипаев привязывали к дулам пушек. Так что я выгляжу добрым самаритянином...
Он выстрелил еще два раза. Кровь растекалась по полу, огибая ножки столиков. Соседи с любопытством наблюдали, вытягивая шеи на добрый метр, кое-кто пересел поближе, чья-то голова на длинной шее, ставшей не толще гусиной, повисла над плечом Гая, и он раздраженно толкнул ее локтем в подбородок.
Стрекотали несколько кинокамер.
– Молодой человек! – крикнула седая дама. – Не могли бы вы делать это медленнее? Я вам заплачу!
Казнь превращалась в забаву для скучающих бездельников. Сообразив это, Гай поднял пистолет и выпустил три последние пули. Вокруг разочарованно заворчали, но Гай, не обращая на них внимания, вернулся к стойке, забрал кружку с кофе и, не оглядываясь, пошел к выходу.