Я догнал Чико у школьных ворот. Он шел, разглядывая забор из колючей проволоки вокруг школьной площадки. Чико научился развязной походочке еще в раннем детстве, а я все еще передвигался, только шаркая.
– Куда направился? – спросил я.
Чико подбросил монетку, и наклонился, чтобы поднять ее.
– Может, в прачечная, – сказал он. – Я любил, как носки вертятся в машина, в пена. Возбуждает, а?
– А то, – сказал я. И подумал, что на самом деле не особенно.
– А ты чего делать?
– Ну, – протянул я, – раз уж я только что, буквально этим утром, достиг половой зрелости, я надеялся заняться сексом с какой-нибудь длинноногой женщиной.
Чико оглядел меня с головы до ног.
– Хочешь, буду знакомить тебя с мой мама?
– Очень любезно с твоей стороны, но она для меня старовата.
– Ты каз-зел, тебе глотку буду резать! – Чико схватился за нож, но оказалось, что он забыл его в других шортах.
– Не расстраивайся, – сказал я. – Я уверен, что твоя матушка – очень приятная женщина.
Чико рассмеялся.
– Значит, ты никогда ее не видал. Но ты неправильно понять. Нормально, да. Я не говорил, чтоб ты имел мой мама. Я сказал – мой мама доставать тебе девушка.
– С чего бы она это будет делать – для меня?
– Потому что она это делать. Она продавать курв.
– Чико, – сказал я, – твоя матушка держит курятник. Она продает кур.
– Чтоб тебя, – сказал Чико. – Опять все слова перепутал.
Солнце зашло за тучку, и где-то вдали завыл бродячий пес.
– Я что говорил, – вдруг повеселел Чико. – Я тебя буду отводить тетя. Она заведует Исправительный дом, и ты не сказать мне, что это есть никакой публичный дом.
Исправительный дом действительно был настоящим публичным домом. Благодаря прекрасному управлению он содержался в образцовом порядке. При входе нужно было снимать обувь; не разрешалось прыгать по мебели и дразнить кота.
Исправительный дом размещался в полукоттедже на тенистой улочке на окраине Брентфорда. Те, кто помнят, как был опозорен последний американский президент, без сомнения узнают его на снимках, сразу опубликованных в Сети.
Тетушка Чико, которая управляла им в шестидесятых годах, относилась к тому типу большегрудых женщин, который прославила Маргарет Дюпон в фильмах тридцатых годов с братьями Маркс и который, увы, в наши дни уже не найдешь.
Дверь в переднюю была открыта, и Чико провел меня внутрь. Его тетушка обычно принимала гостей в комнате, которая, соответственно, именовалась гостиной. Сейчас она разговаривала по телефону.
Мне показалось, что я услышал слова "Президента чего?", но, принимая во внимание закон убывающего плодородия, я, скорее всего, ошибся.
На меня произвели большие впечатление масштабы тетушки Чико, и то количество плоти, которое она ухитрилась упрятать под минимумом одежды. Она поглядела вниз, на наши ноги – в носках, а потом вверх, на наши лица – в чулках.
– Ну и зачем вы это надели? – спросила она.
Чико пожал плечами.
– Это гринго предлагать, – сказал он.
– Врешь, гад, – я стянул с головы чулок. – Это ты сказал, что нужно замаскироваться.
– Только если ты знаменит, – заметила тетушка Чико. – Ты знаменит?
Я покачал головой.
– Не сбрасывай гнид мне на ковер.
– Извините.
– И у тебя в волосах сало.
– Гринго хотеть женщину с длинные ноги, – объяснил Чико.
– Этим утром я достиг половой зрелости, – объяснил я. – И не хочу впустую тратить время.
Тетушка Чико улыбнулась такой улыбкой, какую можно увидеть обычно только на физиономии грабителя с большой дороги.
– Не терпится попробовать свою пипиську, – сказала она. – Думаешь, что весь женский пол – две длинных ноги и одно влагалище между ними, и так и ждет, чтобы ты в него с размаху воткнул.
– Я бы выразился несколько по-другому, – сказал я.
– Но, по сути, я права?
– Ну да. По сути – правы.
– Тогда тебе лучше открыть счет. Сколько у тебя денег?
Я порылся в карманах шорт.
– Примерно полкроны, – сказал я.
Тетушка Чико поцокала языком.
– За полкроны много не получишь, – заметила она. – Сейчас посмотрим на цены. – Она взяла со стола блокнот, и внимательно изучила верхний лист. Я смотрел, как она вела пальцем с верхней строки вниз, до самой нижней.
– Курица, – сказала она наконец. – За полкроны только курица.
– Курица? – в полном ужасе спросил я.
– Это не какая-нибудь перезрелая курица. Это шведская курочка. Специально обученная всяким штучкам, которые нравятся мужчинам.
– Я не собираюсь заниматься этим с курицей, – заявил я. – И кроме того, я уже слышал этот анекдот.
– Что за анекдот?
– Ну, там мужик заходит в бордель, а денег у него нет, а ему хочется, прямо надо вот, и он соглашается на курицу, а на следующий день он идет по улице и думает: – Стоп, меня надули, я бы в магазине курицу дешевле купил, хоть в "Сентсбери". И он тогда приходит обратно в бордель, жалуется, и ему говорят: – Ладно, мы тебя бесплатно за это обслужим. И его приводят в темную комнату, а там еще полно мужиков, и они через зеркальную стену смотрят, как в соседней комнате настоящая оргия. Ну, он тоже насмотрелся, потом говорит соседу: – Ну круто, а? А сосед ему отвечает: – Думаешь, это круто? Ты бы вчера посмотрел…
– Тут мужика с курицей показывали, – сказала тетушка Чико.
– Так вы тоже слышали.
– Нет, я догадалась.
– Короче, я не буду заниматься сексом с курицей, – сказал я. – И все тут.
Тетушка Чико снова чудовищно улыбнулась и отложила блокнот.
– Я тебя проверяла, – сказала она. – Просто чтобы посмотреть, есть у тебя какие-то приличия, или нет. Рада видеть, что есть. Чаю хочешь?
– Спасибо, с удовольствием.
Тетушка Чико приказала подать чаю, и его тотчас принесли. Меня поразил чайник. Он был весь обшит кожей, и у него на ручке были шипы, а вокруг крышки – клепки.
– Для особых клиентов, – объяснила тетушка Чико.
Чико вразвалочку отправился в прачечную смотреть, как вертятся носки в машинах, а я очень приятно провел время в компании его тетушки. Она рассказала мне кое-что новое о женщинах, и наставила меня на путь истинный во многих, многих отношениях. Женщины, сказала она мне – не просто сексуальный объект. Они тоже люди, и их надо уважать. Нетне означает да, даже если ты к этому моменту употребил десять кружек пива. Никогда нельзя пускать газы перед женщиной. Дождись, чтобы она сделала это первой [Юмор (хотя едва ли уместный)]. И еще много, много других вещей, которые, следует признаться, весьма помогли мне в дальнейшем при взаимодействии с противоположным полом. Я не считаю, что, занимаясь любовью, думал только о себе, и я никогда не изменял своим женщинам. Я не возводил женщин на пьедестал, но и не принижал их. Я считал, что они тоже люди, и именно тетушку Чико следует благодарить за это.
Она взяла с меня полкроны за консультацию, и я решил, что это недорого. На прощанье она поцеловала меня в щеку, и я ушел из Исправительного дома с тем, чтобы никогда не возвращаться.
Я еще побродил перед крыльцом некоторое время, размышляя, чем бы заняться до вечера. Я как раз решил присоединиться к Чико в прачечной, и посмотреть, как бесконечно вертятся носки, когда тетушкина дверь открылась, и из нее вышел Т.С. Давстон.
– Привет, – сказал я, – а ты что тут делаешь?
– Я тут по делу, – подмигнул мне Т.С. Давстон.
– С женщиной?
– Именно, – ответил Т.С. Давстон, поправляя галстук.
Я вздохнул и оглядел его с головы до ног. И поинтересовался: – А что это у тебя за перышки на штанах?
7
Что за благословенный дар – курение! Возможно, наилучший из всех, которым мы обязаны Америке.
Артур Хелпс (1813-75)
Т.С. Давстон не спросил "Президент чего?". Он знал про Америку все. У него была мечта: стать владельцем табачной плантации в Виргинии. Мечта, которая ему впоследствии удалось осуществить.
– Его, по всей вероятности, убили агенты тайной полиции, – таково было мнение Т.С. Давстона.
– Тайной чего? – спросил я.
– Тайной полиции. Ты что, не помнишь, как я тебя водил к дядюшке Джону Перу Джонсу? Он говорил, что тайная полиция охотится за ним.
– Но он же совсем спятил.
– Может быть. Но я так и не смог выяснить, что с ним сделали. Наверно, они отвезли его в больницу св. Бернара, и заперли вместе с жертвами уховерток. Но увидеться с ним мне не дали, и не говори мне, что то, что его оранжерея сгорела дотла – простое совпадение.
– Так ты что – думаешь, что есть какая-то всемирная организация агентов тайной полиции, которая занимается такими делами?
– Обязательно должна быть. Согласно тому, что называется "теория заговора". В этом мире происходит гораздо больше того, о чем мы читаем в газетах. Кругом одни тайны.
– А ты правда занимался сексом с курицей? – спросил я.
Но Давстон не ответил.
Мы, шаркая, пошли по Хай Стрит, останавливаясь на каждом шагу и разглядывая витрины, которые ломились от красиво уложенных фруктов и овощей и всяческих яств. И не только витрины – снеди было столько, что она буквально выплескивалась на тротуар из корзинок, бочонков, ведерок и ящиков, выставленных перед магазинами. Нам очень понравилась витрина мясного магазина мистера Бифхарта.
– И фамилия у этого мясника подходящая – "бычье сердце", – размышлял Т.С. Давстон, – и он точно знает свое дело. Посмотри хотя бы на этот кусок. Или вон на тот. Или вон еще. Смотри, специальное предложение: мясо антилопы гну.
– А вон вепрь.
– И росомаха.
– И даже белый тигр.
– Я бы купил вон тех бифштексов из кенгурятины, у меня вечеринка в пятницу.
– Вечеринка? – на меня это произвело огромное впечатление. – Я думал, только крутые богатые ребята закатывают вечеринки.
– Времена меняются, – сказал Давстон, изучая моржовую вырезку. – Мы живем в шестидесятые годы. Никаких тебе продуктовых карточек и яичного порошка. Премьер-министр говорит, у нас еще никогда не было таких хороших продуктов.
– У меня вообще никаких продуктов не было.
– Ну тогда обязательно приходи ко мне на вечеринку. Никогда не знаешь, где повезет. Да, кстати, и приведи своего друга, Лопеса, мне надо с ним кое о чем поговорить.
– Нет больше Лопеса. Он схватился за нож, и кто-то его пристрелил.
Т.С. Давстон покачал головой, и принялся разглядывать бизоний окорок.
– Знаешь, если так будет продолжаться, сказал он, – эти чиканос перестреляют друг друга начисто, и тогда в Брентфорде больше не будет мексиканского квартала.
– Это вряд ли. В Брентфорде всегда был мексиканский квартал.
– Запомни эти слова, друг мой. Это уже случалось и раньше. Помнишь улицу Августовской луны?
– Нет, – сказал я. – Не помню.
– Потому что теперь ее переименовали в Моби-Дик-Террас. Там раньше жили китайцы. Но они все друг друга изничтожили в пятьдесят третьем, когда были большие разборки между брентфордсками тонгами. Это вроде мафии, только китайской.
– Папа, вроде бы, рассказывал что-то об этом.
– А когда ты здесь последний раз видел пигмеев?
– По-моему, вообще ни разу не видел.
– Вот видишь. А ведь целое племя пигмеев жило на Мейфкинг Авеню, пока они не повздорили с зулусами со Спрайт Стрит. А Мемориальный парк знаешь?
– Знаю, конечно!
– Когда-то был индейской резервацией. Племя навахо жило там сотни лет, пока у них не начался спор с городским советом, еще во времена королевы Виктории.
– И о чем был спор?
– Члены совета хотели поставить в парке горку и пару качелей. А индейцы заявили, что это священная земля их предков.
– И чем все кончилось?
– Мэр отправил нескольких ребят на переговоры с вождем племени. Они погорячились, и с них сняли скальпы.
– О черт, – сказал я.
– Мэр вызвал кавалерию. Третий Брентфордский конно-пехотный полк. И они быстро разделались с краснокожими.
– В учебниках этого не было.
– И не будет. Грязное пятно на всей истории Брентфорда. Так что это держат в тайне, понимаешь? И я-то знаю об этом только потому, что мой прадедушка там был.
– Много индейцев он убил?
– Да нет, – сказал Т.С. Давстон. – Он сражался не на той стороне.
Я открыл рот, чтобы задать еще несколько вопросов, но Т.С. Давстон показал на горку сосисок из молодой волчатины. – Вот таких я куплю для своей вечеринки, – сказал он.
Мы, шаркая, отправились дальше и дошли до прачечной как раз в тот момент, когда Чико вышвырнули на улицу.
– Сукины дети! – кричал вожак банды Crads. – С каких пор нюхать носок запрещал законом?
– Пригласи этого, – сказал Т.С. Давстон. – Он вроде забавный.
Мы оставили Чико разбираться, и, шаркая, пошли в кафе "Плюм". Там Т.С. Давстон убедил меня занять у него полкроны, чтобы купить два кофе с пенкой, сесть у окна и выглядеть круто.
– Так по какому поводу вечеринка? – спросил я, накладывая сахар в кофе.
– По поводу совершеннолетия, скажем. Половой зрелости.
– А, я уже два раза отпраздновал. А ты… э… – и я похлопал локтями, как курица крыльями.
– Еще раз заговоришь об этом, – сказал Т.С. Давстон, – и схлопочешь по физиономии.
– Так что, на вечеринке будут шарики и желе? И во что будем играть?
– Ты, по-моему, еще не совсем привык к своей зрелости, а? И тебе что, действительнонравится желе?
Я обдумал этот вопрос.
– Нет, не очень. На самом делемне нравится пиво.
– Ну вот, это уже ближе.
– И что, девчонки тоже будут?
– Девчонки, и пиво, и проигрыватель.
– Проигрыватель? – Я даже присвистнул. – Но я думал, только богатые крутые парни…
Т.С. Давстон посмотрел на меня, подняв бровь.
– Извини, – сказал я. – Шестидесятые годы. Помню.
– И это будет маскарад, поэтому придти нужно в каком-нибудь костюме. Придумай что-нибудь стильное и не приходи в полицейской форме.
Т.С. Давстон вытащил сигареты, и мы сидели, курили, прихлебывали кофе, смотрели в окно и очень неплохо проводили время.
Примерно через час после того, как Чико вышвырнули на улицу, он вернулся, сидя за рулем угнанного им "морриса" в компании нескольких сородичей из уличных банд. И въехал на нем в витрину прачечной.
В прачечной работали только африканцы-ашанти и они ответили на этот наезд на их собственность градом ассегаев. Похоже, к тому моменту они уже долгое время находились в состоянии войны с бушменами из Калахари, которые держали химчистку по соседству, потому что те тоже выскочили на улицу и присоединились к сражению на стороне испаноязычных его участников.
Все смешалось в громко орущую кучу, и тут же из аптеки напротив выскочили вспыльчивые инки и взялись за испанцев из галантерейной лавки рядом с монгольским магазинчиком, где торговали редкими сортами сыра.
Т.С. Давстон вытащил из кармана брикет динамита и положил его на стол передо мной.
– Как считаешь, надо или не надо? – спросил он.
Я как раз считал, что не надо. Но в этом конкретном случае его предложение оказалось как нельзя кстати. Все это разноязыкое сборище росло, как на дрожжах, и положение становилось все более угрожающим. Взрыв, безусловно, подействовал на него успокаивающе. Мы сочли разумным удалиться до того, как рассеется дым, и на начавшийся пожар прибудет пожарная команда.
Итак, на этот день мы уже совершили доброе дело, и не надо нас благодарить.
Я рассказываю об этом инциденте только в качестве примера одного из тех редких случаев, когда динамит Т.С. Давстона оказал умиротворяющее воздействие, а не привел к самым разрушительным последствиям. В первой главе я упомянул о его любви к тому, что он называл "Большим Апчхи". Но, если не считать краткого упоминания о недоброй памяти эпизоде со взорвавшейся собакой, я не слишком распространялся на эту тему. И не потому, что я опасаюсь последствий, которые может вызвать опубликование подробностей его детских увлечений детонацией. В конце концов, большинство зданий, взлетевших на воздух, давно восстановлены, и все выжившие получили новые квартиры.
Лично я смотрю на это следующим образом. Все мы в молодости делаем ошибки и совершаем поступки, о которых впоследствии сожалеем. Дети ведут себя плохо, и не должны бы, но тут уж ничего не поделаешь, и намного лучше просто "простить и забыть".
Конечно, то, чем они занимаются, повзрослев – это совсем другое дело, и я не испытываю ни малейших колебаний высказаться об этом здесь во весь голос.
Особенно потому, что взорвал он именно моюсобаку.
Ублюдок!
Мы расстались у ворот садовых участков, и Т.С. Давстон отправился посмотреть, как растет посаженный им табак на участке его "дядюшки", старого Пита.
Я же, шаркая, направился домой, и в голове у меня уже начал складываться план, какой именно костюм я надену, чтобы произвести впечатление на девушек на вечеринке. Что-нибудь стильное, сказал Т.С. Давстон, и нев полицейской форме. Нев полицейской форме – это сильно сужало выбор. Кем можно одеться, если не полицейским? Пиратом, к примеру, или попугаем. Или петрушкой, или прыщом, или Парнеллом.
Я всегда испытывал глубокое уважение к Парнеллу: Чарльзу Стюарту Парнеллу (1846-91), тому, который возглавлял в Парламенте движение за введение самоуправления Ирландии в рамках Британской империи и добивался гомруля путем точно рассчитанного бойкота. В конце концов он одержал победу над Гладстоном, но его карьера закончилась самым печальным образом после скандала, в котором вышел наружу его адюльтер с миссис О’Ши.
Ну что же, и такое случается, но одеться Парнеллом – это, наверно, слишком очевидно. И мне не слишком хотелось, чтобы надо мной смеялись, когда я приду, одетый Парнеллом, только для того, чтобы нос к носу столкнуться еще с тремя Парнеллами, и всего одной миссис О’Ши на нас четверых.
У меня появился план. Очень умный и стильный, к тому же.
На следующий день в школе я рассказал Чико о вечеринке и спросил, хочет ли он прийти. Чико выглядел изрядно помятым и слегка обугленным по краям. Мне пришлось говорить очень громко, потому что, как он объяснил, у него вчера в результате неожиданного взрыва повредило барабанную перепонку. Я спросил его, кем он намерен одеться.
Я ожидал неизбежного ответа и был немало удивлен, когда он отверг Парнелла в пользу какого-то революционного деятеля, которого звали Че Гевара. И это при всем богатстве выбора. Возмутительно!
Чико спросил, можно ли ему привести с собой несколько новых членов банды. Я сказал, что можно, конечно, если он пообещает, что они никого не пристрелят. В конце концов, это была не моя вечеринка.
С этим он согласился, а потом спросил, будут ли на вечеринке шарики, желе и во что будем играть.
Дети, право слово!
Вечером в пятницу весь наш район как-то оживился. Все говорили о вечеринке Т.С. Давстона. Все, казалось, собирались на эту вечеринку.