Он не вникал в подробности. Ему было неинтересно, какими средствами блокировался их район, каким способом пришельцы собираются "зачищать" – их словечко! – город, какие меры предпринимает правительство и что сказал командор пришельцев. Он даже не очень внимательно слушал выводы аналитиков правительства о том, откуда взялись человеки-инопланетяне, обладающие фантастической техникой. Для него было важно только то, что их всех – Микки, Кэт, Пита, Бобби, его и еще тысячу тысяч горожан – собираются забрать на, огромный транспортный корабль и увезти в неведомом направлении. И еще ему было важно понимание – и он получил подтверждение его истинности из радионовостей! – того, что Мировое правительство в растерянности и не знает, что можно сделать в такой ситуации. Только этих двух вещей было достаточно Алексу, только их – для того чтобы идти вот так, знобким майским утром по берегу реки, сжимать в руках автомат и слушать, слушать ледяной голос внутри, голос, который знал, что делать.
Идти и не думать больше ни о чем, кроме одного.
"Я приду!"
Правда, он внимательно выслушал обращение командора пришельцев к жителям региона. Тот приглашал всех добровольно сдаться и обещал, обещал, обещал…
"Хорошие условия содержания, курортный рацион и мероприятия", "вы можете это рассматривать как туристическую космическую экскурсию", "всего на один месяц с последующим комфортным возвращением и выплатой компенсаций", "все разлученные домочадцы встретятся после прибытия на новое место"…
Алекс не верил ни единому его слову. Он не знал почему – он просто не верил. И неверие это шло из глубины его сердца. А зову своего сердца он следовал сейчас так безоговорочно, как еще никогда в своей жизни. Зову сердца и тому ледяному голосу внутри, который точно знал, что нужно делать…
Он шел вдоль воды и останавливался только для того, чтобы круто повернуться и спрятаться за кусты при появлении катеров пришельцев. Он уже понял, что для него они не представляют угрозы. Он был в форме десантника, да и контролировали эти катера подходы к воде с той стороны реки. И все-таки он хоронился: ему сейчас нельзя было ошибаться ни в чем. Он должен был исключить любую случайность.
Его мутило от слабости, плотная ткань комбинезона прилипла к ссадинам на спине и ногах и пропиталась кровью. Несколько раз силы оставляли его. Тогда он падал плашмя на песок и пил воду из реки. Вода казалась ему горькой, как не пролитые при разлуке с Микки слезы. Он пил эту воду, он глотал ее холодную мутную горечь и, когда к горлу подступал угловатый горячий слезный ком, снова вставал и снова шел и опять не думал ни о чем, кроме самых нужных вещей. Он постоянно сверялся с биоиндикатором и проверял безопасность маршрута; чутко прислушивался к звукам на воде и залегал при появлении катеров; углублялся в лес и осторожно выбирался на опушку, чтобы взглянуть на городской ландшафт и оценить расстояние до цели.
Он забыл обо всем – о целом мире, который жил, страдал, блаженствовал, пел, смеялся и плакал у него за спиной, вокруг него, там, на другом берегу реки… Он забыл обо всем, потому что он должен был дойти.
Добраться до оружия.
Добраться до оружия, в котором была его последняя надежда.
Когда он вышел из леса, бегом пересек совершенно чистое зеленое поле и из последних сил перемахнул через ограду особняка Пита Милтона, ему стало легче. Он вошел в особняк. Его встретила неуместная для этого дома тишина, неубранная гостиная, безжизненная трагичная пустота спешно покинутого жилища. Он не удивился. Бросив ничего не выражающий взгляд на разбросанные в гостиной игрушки и одежду, он медленно поднялся по лестнице, вошел на чердак и в узком пазу балки перекрытия взял ключ от студийного сейфа.
Пересекая дворик между особняком и студией, он отметил, как непривычно тихо в коттеджном поселке. Было уже около восьми утра, и в этот час дети шли в школу, на улице раздавались их веселые крики, матери окликали их вслед, давали последние наставления, а потом и сами выходили из домов за покупками… Сейчас не звучал ни один человеческий голос, нигде. Только кудахтали в клетях голодные куры да звенели цепями молчаливые, испуганные собаки.
"Зачистили" уже, значит, микрорайон, бесстрастно подумал Алекс, "зачистили"…
Он подошел к крыльцу студии, отковырнул нижнюю мраморную ступеньку и достал из тайничка ключ от входной двери. Открыл дверь. Не глядя по сторонам, прошел к сцене.
Когда он достал из темной глубины сейфа объемный оранжевый ребристый шлем и белую пластиковую коробку генератора, лицо его не выразило никаких чувств. Он просто прижал аппаратуру к груди, прошел к "кофейному" столу и сел на диван. Посмотрел на биоиндикатор, поставил его в режим аварийного оповещения при приближении объекта.
И прежде чем упасть на диван навзничь и провалиться в сон, сказал своему Микки, сказал тихо, всего два слова:
– Я приду!
Часть II
ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ
ГЛАВА 1
– Алло, алло, это ты?
– Да. Здравствуй, Кэт.
– Микки с тобой?
– Нет. Они забрали его.
Пауза. Мертвая тишина в телефонной трубке.
– А ты?
– Что я?
– Почему ты там, сволочь?! – Злобный, полный готовкой ненависти взвизг. – Как ты там оказался, если Микки забрали? Ты отдал его? А сам смылся? И теперь пьешь у Милтона, горе заливаешь?!
– Кэтти…
– Будь ты проклят, мразь! Чтоб ты сдох, гнида! – Бурные рыдания. Трубка распухает в руке и наливается красной, как кровь, материализованной ненавистью. Пальцы жжет. Это не ненависть. Это яд.
– Подожди, я объясню…
– Нечего объяснять, скот! Я сейчас позвоню ихнему командору, он теперь в префектуре, и скажу, чтоб тебя там "зачистили", да так, чтоб ты сдох, сгнил, никогда не очухался! Будь ты проклят!
Телефонная трубка надувается красным ядом и становится тяжелой и горячей. Алекс не выдерживает и впивается в нее зубами. Истонченная оболочка лопается, и вся жидкость, весь яд устремляется Алексу в горло. Он почему-то с удовлетворением сглатывает его, пьет, хлебает, и яд течет у него по подбородку на грудь, и он недоволен тем, что совсем не чувствует вкуса, но… Красная дрянь свинцом оседает в груди и давит, давит, давит…
– Так тебе и надо! Сдохни! Алекс неимоверным усилием выдернул себя из кошмара и, задыхаясь, рывком сел на диване. Сердце колотилось как бешеное. В груди разливалась та самая ядовитая тяжесть, которой он нахлебался во сне. Он сорвал с себя куртку комбинезона, мокрую от пота рваную майку и откинулся на спинку дивана. Дыхание Hfe успокаивалось, в голове все еще стоял ненавидящий крик Кэт. Мысли путались от этого крика, он никак не мог сосредоточиться…
Да, да, стучало в висках, все это было с тобой десятки раз и будет еще один, если она позвонит. Твое счастье, что она этого не делает и скорее всего не сможет сделать. Твое счастье, иначе все повторится, дословно, весь кошмар, а яд – он уже в тебе давно. Все эти годы – столько, сколько лет Микки, плюс еще один год…
Сколько лет Микки, ты помнишь? Сколько ему лет?.. И ты нахлебаешься еще. Она ненавидит тебя, ты знаешь. И знаешь, за что… За ту жизнь, вашу жизнь, которая получилась такой. Такой, какая есть… Ну ладно. Но сколько лет Микки, сколько?..
Прекрати истерику. Заткнись. Он изо всех сил сжал ладонями виски, а потом три раза шарахнул себя затылком о спинку дивана. Боль в голове подействовала отрезвляюще. Он широко открыл налитые кровью глаза и посмотрел на часы.
Стоял полдень. Через единственное окно в студию врывался яркий солнечный свет. Тишину на улице нарушало только оживленное щебетанье птиц. Он посмотрел на биоиндикатор – в радиусе километра не было ни одной живой души. Перед мысленным взором Алекса пронеслись картины прошедшей ночи. Он застонал. Микки… Не думай о Микки! – оборвал он себя. Не смей. Это мешает. Пришло время действовать. Подумай сейчас о них.
Он снова прислушался к звукам за окном и снова настороженно посмотрел на биоиндикатор – не врет? Потом растер мокрую грудь обрывками майки и стиснул зубы. Тишина за стенами взъярила его. Здорово. Здорово работают. И как это только у них так гладко получается! Прилетели, превратили миллионное население в стадо овец и погнали в свой хлев! И вот уже целый городской поселок – семьдесят особняков и коттеджей! – превращен в мертвое царство, в котором тихо, как на дне, как на кладбище! Он зло выдохнул воздух. Успокойся. Хватит. Приведи себя в порядок и начинай. Что ты там хотел – начинай. У тебя нет времени, совсем нет. Ты видишь, как они действуют – быстро, быстро и чисто. Это отлаженный армейский механизм, это команда "экстра" – ты должен быть в форме. Одна ошибка, и тебя аккуратно понесут на носилках, как того пожарника, понесут туда, где Микки, но что толку – ты его никогда не увидишь. Тебя не должны доставить туда – ты войдешь сам, когда сделаешь все необходимое, все, что задумал. Это будет. Это обязательно случится. Только не тяни, сосредоточься, вставай! Тебя ждет Микки!
Алекс тяжело поднялся на ноги. Он проспал что-то около трех часов, этого было мало. После бессонной ночи чувствовал он себя совершенно разбитым. Каждая клеточка его тела была отравлена – отравлена вчерашними событиями, непосильными нагрузками, потерей Микки, грязной речной водой, долгим напряженным, походом, а главное – отвратительной невозможностью все вернуть назад, предотвратить, уклониться и изменить, изменить, изменить…
Он заставил себя подойти к ящичку с надписью "Аптечка", достал оттуда банку кофе и свои сигареты. Включил электрический чайник.
После этого, понемногу убыстряясь в движениях, разгоняя кровь, пошарил по студии и отыскал в рабочем шкафу Пита чистое полотенце и старую бритву. Подошел к раковине и взглянул на себя в маленькое настенное зеркальце. Ничего, Алекс, ободрил он себя, рассматривая порезы на лице и суточную щетину. Ничего. Тем страшнее для них будут ваши встречи.
Он обтер торс мокрым полотенцем, надел найденную в том же шкафу старую водолазку Пита и заглянул в холодильник. От вида единственного продукта – трехдневного, сдувшегося в плоскую лепешку чизбургера – его затошнило. Но не тут-то было. Он приказал себе взять в руки гнутый холодный кругляш с почерневшим мясом и пегой травой и пройти с ним за стол. Он сел, приготовил себе кофе и так же, в приказном порядке, сжевал страшноватый чизбургер, запивая его огромными глотками сладкой обжигающей бодрящей черной жидкости.
Закурив, он не позволил себе расслабиться, как делал всегда утром с первой сигаретой в зубах. Он теперь не ел – снабжал себя энергией, не курил – восстанавливал привычный телу биохимический баланс. Там, на просеке под кораблем пришельцев, он превратился в машину. В стального робота. В Железного Дровосека из Миккиной книги сказок.
И все-таки он чувствовал. Он ощущал удовольствие от завтрака, от сигареты, слушал, как тело отвечает здоровой расслабленностью, готовностью к движению, как депрессия уступает место трезвой оценке реальности. Он почувствовал себя почти здоровым.
"Он был добрый малый, Железный Дровосек, – вдруг благодушно подумал Алекс. – Когда я читал сказку Микки, мальчику он полюбился больше всех. Он, этот малый, помнится, очень хотел иметь живое человеческое сердце и не понимал, что оно уже бьется у него в груди, если он был готов прийти на помощь любому из своих друзей в любую минуту. Хорошая сказка". Он вспомнил остроносое птичье лицо Пита с огромными, широко расставленными изумрудными глазами и резко поднялся с дивана. Давай, Алекс. Тебя все ждут. Взгляд его упал на оранжевый шлем и белую пластиковую коробку рядом. Он взял аппаратуру в руки, влез в ремни генератора, закрепил его на груди и надел куртку комбинезона. Критически себя оглядел. Комбинезон был ему немного великоват и топорщился на груди, скрывая контуры аппарата. Алекс удовлетворенно хмыкнул: хоть он и не собирался больше встречаться с пришельцами, но мало ли что… Пусть генератор будет худо-бедно замаскирован. Он взял в руки большой, как баскетбольный мяч, шлем. "Его – в сумку, – подумал он. – Быстро надеть и подключить шлем я сумею в любой ситуации".
Алекс оглядел студию. Когда-то во время уборки он наткнулся на старый дорожный баул Пита. Он тогда куда-то его засунул, а вот куда – совершенно не помнил. Алекс постоял с озадаченным видом, потом одним решительным рывком поднял сиденье дивана и заглянул во внутренний ящик. Точно! – смятый пыльный баул валялся там. Алекс открыл его – в сумке лежали ветхие желтые газеты, старые рыболовные снасти и обшарпанный бинокль с сильно поцарапанной оптикой. Алекс взял в руки бинокль, задумчиво повертел его в руках и положил во внутренний боковой карман комбинезона. Весь остальной мусор он вынул из сумки и кинул под диван.
Шлем удобно лег на дно баула, Алекс закрыл его, щелкнул прочным запором, сунул в карман пульт дистанционного управления и взял в руки автомат.
"В окровавленном комбинезоне, с сумкой и автоматом в руках, с серым, исцарапанным лицом я никак не сойду за одного из откормленных молодцов-пришельцев, – подумал он. – Добираться до места необходимо скрытно. Это, конечно, опасно, но дорога не дальняя. Ближайший небоскреб находится на границе поселка и городских построек, в двух километрах отсюда. Я буду идти по пустому, "зачищенному" району – его уже покинули и люди, и пришельцы. Единственное, чего следует опасаться, – дежурных патрулей: армейцы обязаны контролировать "отработанные" квадраты. Надеюсь, это не составит большой проблемы, я знаю здесь каждый уголок… А если… – Он посмотрел на автомат. – Нет, проблем не будет. Главное сейчас для меня – дойти до пустующего небоскреба. Совершенно пустого, тоже "зачищенного" этими гадами. Работать хочется в спокойной обстановке".
Алекс вздохнул и медленно подошел к сцене, к своему обычному рабочему месту. Яркий свет из окна отбросил от его невысокой собранной фигуры причудливую густую тень. Он прыжком заскочил на сцену и повернулся лицом к студии.
"Я начну отсюда, – доверительно обратился он к пришельцам. – Я начну отсюда, где создал столько фантасмагорий, что хватит на вас на всех. А если что случится не так, если не хватит, – обнадеживающе добавил он, – я придумаю еще.
Похлеще".
Он спрыгнул со сцены и пружинистым шагом направился к двери.
Алекс залег в высокой траве неухоженного газона и прижался лицом к чугунному литью ограды. Он благополучно пробрался через поселок, двигаясь задами, – за особняками и коттеджами, от сада к саду, от огорода к огороду. Он перелезал через высокие и низкие, вычурные и простецкие ограждения, продирался сквозь живые кусты изгороди и не встретил на своем неудобном пути ни одного пришельца. Он так до сих пор и не был уверен, что его предосторожности не напрасны – ходят ли проклятые богом троицы по главной улице поселка. Впрочем, теперь ему было все равно. Он лежал на границе большого города – чугунное ограждение шло вдоль городской улицы, и на другой ее стороне, прямо напротив Алекса, высился стоэтажный небоскреб.
Молчаливый и пустой.
Алекс внимательно оглядел улицу. В трехстах метрах левее себя он отметил движение бордовых комбинезонов, услышал резкие слова команд. Из-за зелени дальнего пышного сада на улицу выходила колонна десантников. Она свернула с асфальтовой дороги, которая вела через поле и лес к пляжу, а значит, и к звездолету, и ровным строем протянулась через проезжую часть к жилым многоэтажкам. Алекс попытался подсчитать число пришельцев в команде, но армейцы все шли и шли, колонна тянулась и тянулась, первые ряды исчезли за стенами домов, дворы принимали в себя строй за строем, а конца этому движению видно не было. Алекс сбился со счета, в глазах у него зарябило от напряжения. Он чертыхнулся и зло сплюнул, а потом увидел, как, негромко урча и фыркая, на асфальт стали выползать самоходки-эвакуаторы. Они сопровождали колонну по бокам и при подъезде к жилому массиву разворачивались и огибали квартал, создавая вокруг домов зловонное механическое кольцо.
"Вот как они работают, – зло прошептал Алекс, – вот как". Сейчас эти молодцы пойду! по подъездам и будут вышвыривать из квартир голосящих женщин, сопротивляющихся униженных мужчин, плачущих детей. Тех, кто будет особенно агрессивен, они накачают усыпляющими пулями, от которых, как мы уже знаем, можно и умереть… Потом всех затолкают в эвакуаторы и доставят на корабль.
Он подсчитал примерное количество домов и квартир в своем регионе. Это же адова работа, подумал он. Прорва работы. Их, этих садистов в униформе, должно быть, несколько тысяч, иначе они не справятся за короткий срок. А какой у них срок? – спросил он себя. И как отрезал – короткий. Очень короткий, не расслабляйся. Очевидно, что они рассчитывают все завершить дня за три. Это четко спланированная и стремительно совершаемая диверсия. Неожиданность, решительность, жестокость, быстрота, слаженная массированность действия – уничтоженные спутники, необъявленная ночная посадка, нейтрализация силовых служб города, мгновенное развертывание подразделений для захвата жителей. Что тебе надо еще? Трое суток – не больше. И первые из них уже на исходе.
Он отвел взгляд от бордовых комбинезонов и посмотрел на главный вход в небоскреб. Сердце его екнуло. Из-за угла здания к широкой лестнице подъезда двигались трое десантников. Сперва Алекс засомневался: что, небоскреб еще не "отработан"? Но нет. Алекс кинул взгляд на огромное безмолвное строение – он, городской житель, не мог ошибиться. Покинутый высотный дом не спутаешь ни с каким другим…
Десантники неторопливо дошли до подъезда и остановились. Один из них оглядел противоположную сторону улицы – Алекс вжался лицом в траву и замер. Другой что-то сказал, все трое засмеялись. Алекс лежал и слушал негромкие голоса пришельцев и, по мере того как тянулось время, укреплялся в мысли, что скоро они не уйдут. Это пост. Кроме патрулирования, у них предусмотрена и контрольная постовая служба, понял он. И в который раз удивился четкости и тщательности действий армейцев. А потом разозлился.
Они здесь будут точить лясы, а я? Я буду играть с ними в прятки и притворяться куском газона? Что делать – ждать темноты, идти в обход? Ну уж нет! Я еле дополз до этого небоскреба, и я в него войду!
Он посмотрел вдоль улицы: последние ряды колонны десантников втягивались во дворы.
Эвакуаторы замерли на своих местах в равнодушном ожидании пленных пассажиров. Алекс отполз за ближайший куст и вынул из кармана пульт дистанционного управления. Набрал на дисплее троичный код 123, нажал кнопку "воспроизведение" и зафиксировал большой палец на клавише регулировки громкости. А потом, уже не особо соблюдая осторожность, высунулся из-за куста, чтобы лучше видеть.
Он включил один из архивных киноэпизодов, один из тех заделов, которые собирался использовать в дальнейших работах.
С этого момента смех и говор на другой стороне улицы продолжались еще несколько секунд. А потом Алекс увидел, как двое десантников, стоявшие лицом к левому углу небоскреба, смолкли и их молодые жизнерадостные лица прямо на глазах стали превращаться в бледные маски с тремя большими темными окружностями – открытым ртом и испуганно расширенными глазами.
– Что? – Третий десантник, обращенный лицом к своим землякам, повел себя неадекватно. Прежде всего он опасливо шагнул от преобразившихся товарищей и только потом догадался обернуться. Подготовленный жалким видом армейцев, на увиденное он отреагировал мгновенно.