Я увлек ее за собой в дальний угол зимнего сада, разобрался с системой прозрачности и освещения, устроил полумрак и принялся целовать мою грустную жену, стараясь успокоить ее. Внезапно свет снова вспыхнул в полную силу, и почтительный голос произнес:
- Пожалуйте на второй этаж.
Чертыхнувшись, я повел жену к мраморной лестнице, устланной ковром из шкур американского гризли.
…Странно устроен человек: если перед ним лестница, ему обязательно надо вскарабкаться на самый верх. На самом верху холодно, дуют очень вредные для здоровья сквозняки, падать оттуда смертельно, ступеньки скользкие, опасные, и ты отлично знаешь это, и все равно лезешь, карабкаешься - язык на плечо. Вопреки обстоятельствам - лезешь, вопреки любым советам - лезешь, вопреки сопротивлению врагов - лезешь, вопреки собственным инстинктам, здравому смыслу, предчувствиям - лезешь, лезешь, лезешь… Тот, кто не лезет вверх, тот падает вниз, это верно. Но и тот, кто лезет вверх, тоже падает вниз…
6. Темный такой угол попался. Очень уж темный был этот угол. Не то чтобы черный или мрачный. Нет, просто темный, но все же немного жутковатый. И вообще сора много на полу, запросто можно ногу сломать. А щели такие, что недолго и шею свернуть. Не то таракан выскочит, подомнет, заразой обдаст, усами засечет, члениками затопчет, хитином своим заскрежещет. Съест ведь, противный…
Вот и крадемся мы с благоверной, за обгорелыми спичками прячемся, в руке у меня - заточенный конский волосок: не дай Бог муха сверху брякнется, своими нечистыми лапами защупает да свору бактерий напустит: ужо промаху не дам, в самое брюхо ей воткну волосок, - подохни, погань!
В тот самый темный угол крадемся - любопытство одолевает. В середине-то пыльно, пусто - ничего интересного. И свет какой-то плоский, ровный, бледненький, хоть линуй его в клетку и играй в крестики-нолики. А угол-то, однако, - темный! Что там такое, интересно? Может, нечисть потаенная - тогда дёру! А может, кто какую Штуковину обронил, железяку какую-нибудь полезную или палочку обструганную, - тогда пометим чем-нибудь: мол, наша, придет время - используем. Это когда большие вырастем. И лучик света туда хитро падает, в этот темный угол. Хилый такой лучик, еле заметный. А вдруг он нашу Штуковину освещает? Тогда передвинем его, а то и вовсе уберем: перережем пополам, сложим аккуратненько - ив карман. Во-первых, вещь нужная - белье повесить или там щели законопатить, чтоб не дуло, во-вторых, Штуковину нашу никто не заметит.
Прислушиваемся: нет ли тараканьего топота? Вроде тихо. Вдруг передо мной канат какой-то, прямо из пола растет, под малым углом вверх уходит. И перед благоверной тоже канат. И справа их штук десять можно насчитать, слева столько же. Все вверх и вдаль тянутся, как растяжки, наподобие цирковых. Я подозвал благоверную: что за ерунда? Не знаю, говорит, впервые такое вижу, может, полезем, говорит, по ним, разузнаем, что такое, а то попремся под ними, а сверху на голову что-нибудь эдакое - у-у-ух! - поминай как звали. А не сверзимся мы оттуда сами? - отвечаю ей, - у-у-ух! - на нашу Штуковину, не поломаем ее и кости в придачу? Уж постараемся не сверзиться, говорит, от нас ведь зависит, заодно сверху Штуковину получше разглядим.
И пошли мы с благоверной по канату. А он ничего - толстый, упругий такой, слегка раскачивается, но держит великолепно. Он почему-то клейкий оказался: не то что упасть - ногу отодрать тяжкая работа. Десять шагов сделали - свету невзвидели: не поворотиться ли? Обернулись - батюшки! - внизу уже таракан бегает, зубы скалит, клыками клацает, свирепый такой, а ростом что твой упитанный кабан. Усами нас пытается достать, аж повизгивает от злобы. Теперь - только вперед. Сделали еще по шагу, и тут: ж-ж-ж-ж… Новая напасть: комар объявился. Долго в этих краях кровососов не было, заждались совсем, чтоб они пропали, малярия их задави! А этот хобот свой выставил, нацелился - и пикирует на мою благоверную, воет при этом для устрашения. Благоверная - "ах! мне дурно!" - в обморок брякнулась. Я, однако, не растерялся, подпрыгнул ближе, изловчился - выпад! туше! вероника! еще выпад! - есть! В самый нервный узел угодил своим конским волоском. Комар словно окаменел, даже матернуться не успел - хлопнулся вниз на пол: крылья обломаны, хобот погнулся, - словом, неважное зрелище. Я обернулся - Господи! где же благоверная? Нагнулся - елки зеленые, вот же она висит: ноги-то приклеены, а обморок натуральный был. Висит она вниз головой, юбка к голове откинулась, - я ржу, как лошадь, она меня ругает на чем свет стоит, багровая - вылитая свекла. Впрочем, это не от ругани, а от ее положения она свекольной стала. Но умудряется орать: такой-сякой, я погибаю, он гогочет, идиот, тупица, дубина…
В общем, поднял я ее, одернул юбку, отряхнул, успокоил - мы дальше двинулись.
Путь вверх и путь вниз - один и тот же путь.
Гераклит
Все. Точка. Фант повернулся к Иоланте и понял, что она давно не спит - наблюдает за ним.
- Ну, ты узнал что-нибудь? - говорит Иоланта. - Я тут вздремнула чуток.
- Пошли в Обсерваторию, - скромно предлагает Фант, выключая компьютер. - Здесь недалеко.
- Слава Богу, хоть Обсерватория на месте, - томно говорит Иоланта. - Я уж думала, ты как всегда все перепутал.
Кукиш с маслом и ядом
Путь в Обсерваторию был недолог, но тягуч. Идти пришлось по длиннющему коридору, самодвижущаяся дорожка бездействовала, светосвод почему-то жарил в полную силу, словно бы и не компьютер управлял терморегуляцией, а какой-нибудь запойный истопник.
Вдобавок, редкие фонтанчики с питьевой водой, как на грех, не работали, и вообще казалось непонятным, что могло с ними приключиться, разве что работники водопровода все разом снялись с места и двинулись в гости к дядюшке того самого Хасана из газетного киоска, чтобы принять участие в торжестве астрономического значения.
Но вот наконец лифты, быстрый подъем, двери раздвинулись, и глазам наших героев открылся большой зал с фонтаном посредине. От фонтана начинались два пандуса, которые широкими дугами вели к противоположной стене - выпуклой, с неуловимыми переходами одного объема в другой, - словно стену эту не просто построили, а долго формовали, нудно перебирая одно за другим уравнения высшей топологии. Эти выступающие формы сильно напоминали часть инопланетного летательного аппарата, который замер на покрытии яруса, чтобы через секунду свободно воспарить в небеса… то бишь, проломить светосвод.
Фант готов был биться об заклад, что это не Обсерватория, а недавно возведенный санаторий для особо ответственных работников агрокосмического комплекса. И… проиграл бы. Потому что изящный перст указателя был направлен именно на "инопланетный аппарат" и надпись - почему-то на двух языках - гласила: "Обсерватория. Obserpatory". Очевидно, местных школьников специально водили к этому указателю, дабы на практике доказать, что английский язык - не досужая выдумка надоедливых учителей, не легенда далекой Земли, а объективная реальность.
О да! Космические пришельцы знали толк в летательных аппаратах. А создатели этого сооружения прекрасно разбирались в законах совершенства. Стеклобетонные панели сверкали так, словно на изготовление их пошел чистейший кварцевый песок, плиты облицовки едва не опалесцировали, отливая волшебным муаровым блеском, в огромных зеркальных плоскостях играли краски радужного светосвода и плескались изумрудные кроны пальмандариновых деревцев, рассаженных по периметру зала. В глянцевой листве, словно новенькие наполеондоры, лучились червонным сиянием источающие благоухание плоды. Разве могла за всем этим великолепием скрываться обыкновенная Обсерватория? О нет, этот Сезам был достоин только сокровищницы Али-Бабы. Или, на худой конец, несметных закромов легендарного Монте-Кристо. Или, уж в крайнем случае, объединенного золотого запаса Микронезии.
А в уголке этого грандиозного живописного полотна, словно косая ленточка анонса на обложке журнала (словно помета "подделка" на оригинальном с виду пейзаже гения), значилось объявление: "Сегодня санитарный день". Неприметное и скромное, оно тем не менее перечеркивало панораму от края до края и от пола до потолка. Несчастный Али-Баба! Он бы еще смирился, если бы богатства разбойников были закрыты на переучет. Но тайник не открылся по другой причине: ужасные грабители, вместо того чтобы вершить набеги, нарядились в фартуки и, насвистывая песенки, принялись смахивать пыль с бриллиантов…
- Так, - произнесла Иоланта сквозь зубы, внимательно перечитывая объявление. - Больше я с тобой никогда никуда не поеду. Во-первых, из Курортного Сектора с этого дня - ни шагу. Если, конечно, мы сможем туда вернуться. А во-вторых, в будущем году я проведу отпуск ОДНА, И буду делать что захочу, когда захочу и именно таким манером, каким мне заблагорассудится. А заблагорассудится мне сидеть на одном месте, каждый день загорать и купаться в Большом Бассейне. Понял?
Если бы я захотел, то назвал бы эту речь тирадой. Но Фант уже опередил меня.
- Ничего себе тирада! - так он и высказался. - И заявочка ничего себе! Ну хорошо. На будущий год увидим. Но сейчас-то еще ничего не потеряно. У меня с собой писательское удостоверение.
И справка о предоставлении пансиона. Посмотрим, как они посмеют нас не пустить.
- Посмотрим, сказал слепой. - ответствовала Иоланта, потирая виски.
…И Фант смело шагнул во дворец.
Едва он ступил на пандус, как движущаяся лента понесла его, часть стены с тихим свистом унеслась ввысь, и вот уже Фант - в царстве астрономических грез.
Истинно: великолепие этого чертога можно было полностью постичь только изнутри, где - в силу тонко учтенных законов перспективы - сказочная постройка казалась еще больше, чем выглядела снаружи. Стены были отделаны деревянными панелями неопределимого сорта, но, без сомнения, высокого качества. Красовались мозаичные панно, сработанные чуткими руками орпосовских умельцев. Тускло и правдиво блестела чеканка. Спокойным водопадом стекала откуда-то сверху лестница, застланная тяжелым - без орнаментальной пышности - ковром. Где-то в недрах таились кафе и бар. Музыка, которая подтверждала бы их существование, по санитарным причинам не доносилась - очевидно, музыканты занимались полировкой роялей и перетягиванием арф, - зато вывеска "Кафе-бар" помещалась на самом видном месте. Ей не хватало только одного - неонового сияния.
Фанту показалось на время, что он попал в зал заседаний высшего эшелона власти, и единственное, в чем задержка, - ждут опаздывающего по престарелости Муамара Каддафи. Впрочем, через минуту наваждение исчезло. Здесь вообще никого не ждали. И в первую очередь не ждали его самого - Фанта.
По огромному вестибюлю бродили какие-то заспанные личности. Наиболее утомившиеся от сражений с антисанитарией дремали в удобных креслах, нежась вблизи необъятных демонстрационных экранов. Фант не удивился бы, если, попав в заветный обсервационный зал, обнаружил бы там самых рьяных поборников гигиены. Он так и видел, как они лежат, свернувшись калачиками под мощными телескопами, и созерцают прохладные сны, убаюканные низкотемпературной спячкой. А вокруг - результат недавнего сражения с переносчиками заразных заболеваний - валяются легионы растерзанных трупов - крыс, тараканов, блох, вшей, малярийных комаров и мух цеце.
Сидящий в крайнем кресле очень толстый служитель Обсерватории лениво приоткрыл один глаз и пробормотал: "Закрыто".
О-о, мы-то знаем, Фант не из тех, кого так просто отпугнуть.
- Извините, ради Бога, - очень внятно и решительно произнес он. - Дело в том, что я прибыл к вам по спецзаданию Союза писателей Орпоса. Я, конечно, понимаю, что попал в несколько неудобное время, но, войдите в положение, я ехал издалека, времени у меня всего один день, и если я тем более не сумею сделать у вас голограммы, - все более воодушевляясь, врал Фант, - произойдет просто-напросто ЧП…
- Задание с собой есть? - перебил его сидящий. Он чуть-чуть оживился и открыл второй глаз.
- Командировка? - переспросил Фант, чувствуя под собой пустоту.
- Ну командировка, - согласился толстый.
- Нет, командировочного удостоверения у меня с собой не имеется, - на ходу маневрировал Фант. - Я, собственно, направлен не только к вам, но, главным образом, в Курортный Сектор для сбора материалов по терра-ностальгии. Видите ли, я пишу сейчас книгу под названием "Дом, родимый дом". В Курортном Секторе - самый подходящий контингент… Сублимация естественной тяги побывать на родной планете… Словом, удостоверение мое находится сейчас там. На рекба… э-э… в административном блоке… на предмет соответствующего штампа… - Фант нырнул в такую немыслимую лживую чушь, что, попадись ему человек, хоть раз в жизни ездивший в писательскую командировку, наш герой неминуемо был бы доставлен кое-куда по подозрению в какой-то непонятной, но, скорее всего, чудовищной афере. К счастью, собеседник Фанта, очевидно, никогда в жизни из Астрономического Сектора не выезжал. Может быть, он даже родился в проклятой Обсерватории и дал зарок ни на шаг не отлучаться от отчих светосводов.
- Раз нет, то и нет, - кратко подвел он итог беседе, имея в виду документированное "задание", и снова закрыл глаза. Разговор явно исчерпал его силы. Но Фант не собирался сдаваться. Иоланта, кстати, тоже вошла в чертог и присела неподалеку - с печатью фатализма на лице она прислушивалась к звукам осады. Между нами, ей давно уже не хотелось пробиваться в Обсерваторию и глазеть на Землю. Достаточно было и этого роскошного преддверия: прохладно, тихо, можно посидеть, авось и головная боль пройдет…
- Вы меня не совсем верно поняли, - Фант бросил в атаку новые подразделения вдохновенной неправды. - Я ведь не претендую на осмотр всей Обсерватории. Мне достаточно постоять под прозрачным куполом, заглянуть в телескоп, перекинуться несколькими фразами с учеными, сделать несколько снимков - и все, задание будет выполнено. Заметьте, о гамма-телескопе, гелиотелескопе, нейтринных ловушках я и не заикаюсь… Поймите, я ведь обещал самому Невклидову… - Для убедительности Фант помахал в воздухе видавшей виды синтетической сумкой с "аппаратурой". Внутри действительно лежал аппарат - не голокамера, а старый фотоаппарат "ЛОМО-500" - любительская игрушка, заряженная цветной пленкой. Также там было махровое полотенце - Фант просто забыл его выложить, - оно-то и придавало подозрительной сумке объемистый вид.
- Почему один день? - толстый с сожалением открыл глаза и вопросительно уставился на Фанта. Битва с надоедливым посетителем уже измучила его, поэтому, предвидя затяжной характер военных действий, он решил экономить слова. - Завтра открыто. Приходите - пустим.
- Очень большой объем творчества, - веско произнес Фант и за неимением новых аргументов выхватил из кармана удостоверение.
- Я не решаю. Директор решает, - испугался толстый при виде очередной осадной машины.
- А где директор?
- Уехал.
- Скоро будет?
- А я знаю?
- А заместитель?
- Обедает.
- Давно? - как мы видим, Фант с успехом перенял пулеметную тактику врага.
- Только ушел.
- Кто-нибудь из администрации на месте?
- Нет никого! - с мукой в очах выдавил толстый, и стало понятно, что он тоже врет. Причем, как и наш герой, крайне неумело. Он явно имел отношение к администрации. Может быть, сам был заместителем. Если не первым, то вторым или третьим. Например, заместителем по вопросам охраны Обсерватории от работников литературного фронта.
- Я подожду, - царственно провозгласил Фант и даже сделал величественный жест рукой, как бы разрешая лживому администратору не подниматься из кресла, чего тому и в голову не приходило сделать. Толстый радостно смежил веки. Он от души надеялся, что, когда в следующий раз откроет глаза, наглого писателишки не будет и в помине.
Фант вышел в зал с фонтаном. Очень хотелось покурить, но он не знал, можно ли дымить в святая святых астрономического царства. Мерзкая тоска снедала его уязвленное сердце. Он как-то уж очень отчетливо понял, что в Обсерваторию ему не пробиться никаким мыслимым образом, что вся затея поездки глупа, если не истерична, что Иоланта этого ему долго не простит, что… Таких "что" набиралось очень много. Но благоразумие боролось с ущербленной гордостью, и гордость победила. Не любим мы, ох как не любим, когда злодейка-судьба ни с того ни с сего бацает нас наотмашь по сусалам. Очень это обидно. Хочется дать сдачи, машешь кулаками в воздухе, хрипло рычишь, а эффект один: внезапно понимаешь, до чего же ты смешон со стороны. И невидимые миру слезы непонятой души так и брызжут во все стороны, смешавшись с кровью раненого самолюбия.
Одно хочется мне заметить в этой ситуации. Фант не был бы писателем, если бы не извлек пользу из полученного урока. На фоне личных безрадостных эмоций проявилось рассуждение, так сказать, социально-обобщающего свойства, и герой наш уразумел, что это очень дурно, когда чертог науки трансформируется в рекламно-коммерческое предприятие. В таком нетипичном случае на место цеховой гордости астрономов, соединенной с желанием разделить научно-познавательные красоты Пространства и ностальгическое зрелище родной планеты Земля с любым интересующимся, заступает всепожирающая страсть к эксплуатации доходного места. "И дело здесь не в том, что сегодня санитарный день, - прояснял себе Фант эту замысловатую конструкцию, - а в том, что - зачем же кафе-бар и облик резиденции венецианского дожа? Не лучше ли просто - рядовая дверь в стене и скромная табличка: "Просим извинения у посетителей. В целях профилактики и по причине важности научных работ текущего этапа, доступ в Обсерваторию по понедельникам (да пусть тогда хоть по средам и пятницам тоже, не жалко!) не разрешается"".
Фант побродил вокруг фонтана и вернулся к третьему заместителю венецианского дожа. Как ни странно, но того постигла разительная перемена. Видимо, он выспался, потому что пересел в другое кресло - ближе к похорошевшей Иоланте - и что-то сладко ей ворковал.
- Директор, наверное, скоро будет. Может быть, и пустит, кто его знает. Я-то человек маленький, - запел явно недооценивавший себя толстяк, фальшиво-преданно поглядывая на Фанта, но ежесекундно умильно стреляя глазками в сторону Иоланты. Вероятно, раньше он ее просто не заметил со сна. - А вы как к нам добрались - вакуум-каром или монорельсом?
"Велосипедом", - хотел буркнуть Фант, но сдержался, не желая терять внезапную благосклонность астрономического стража.
- На монорельсе ехали, - через силу по-доброму объяснил он. - Командировочные тратили. Полдня убили на дорогу, и вот такая незадача.
- Да… да… - сочувственно вздыхал толстяк.
- Это - тоже писательница, - неожиданно ляпнул Фант, указывая на Иоланту. - Популяризатор науки. Кстати, специалист по погодной механике Земли. Досконально знает свою область. Магистр метеорологии…
Иоланта разинула рот. Толстяк тоже. А Фанта неудержимо несло дальше.
- Вот скажите, - летел он на крыльях бесплодной наглости, - каким образом вы фиксируете в земных океанах возникновение высокотемпературных аномалий? По-моему, для этой цели должны использоваться инфра-телескопы, но можно регистрировать аномалии и другим способом - анализируя микроаберрации гравитационного потенциала Земли. Ведь так?
- Э-э… Да-а… - ошарашенно протянул третий зам. - Оно, конечно… Так сказать, потенциал… Аномалии…