- Я спасу вас от тех, остальных. Когда они будут убиты, вы, может быть, передумаете.
- Нет, - сказал капитан. - В моих жилах слишком много земной крови. Я не смогу дать вам уйти.
- Даже если у вас будет возможность остаться здесь?
- Да, как ни странно, даже тогда. Не знаю почему. Никогда не задавался таким вопросом. Ну, вот и пришли.
Они вернулись на прежнее место.
- Пойдете со мной добровольно, Спендер? Предлагаю в последний раз.
- Благодарю. Не пойду. - Спендер вытянул вперед одну руку. - И еще одно, напоследок. Если вы победите, сделайте мне услугу. Постарайтесь, насколько это в ваших силах, оттянуть растерзание этой планеты хотя бы лет на пятьдесят, пусть сперва археологи потрудятся как следует. Обещаете?
- Обещаю.
- И еще, если от этого кому-нибудь будет легче, считайте меня безнадежным психопатом, который летним днем окончательно свихнулся, да так и не пришел в себя. Может, вам легче будет…
- Я подумаю. Прощайте, Спендер. Счастливо.
- Вы странный человек, - сказал Спендер, когда капитан зашагал вниз по тропе, навстречу теплому ветру.
Капитан наконец вернулся к своим запыленным людям, которые уже не чаяли его дождаться. Он щурился на солнце и тяжело дышал.
- Выпить есть у кого? - спросил капитан.
Он почувствовал, как ему сунули в руку прохладную флягу.
- Спасибо.
Он глотнул. Вытер рот.
- Ну, так, - сказал капитан. - Будьте осторожны. Спешить некуда, времени у нас достаточно. С нашей стороны больше жертв быть не должно. Вам придется убить его. Он отказался пойти со мной добровольно. Постарайтесь уложить его одним выстрелом. Не превращайте в решето. Надо кончать.
- Я раскрою ему его проклятую башку, - буркнул Сэм Паркхилл.
- Нет, только в сердце, - сказал капитан. Он отчетливо видел перед собой суровое, полное решимости лицо Спендера.
- Его проклятую башку, - повторил Паркхилл.
Капитан швырнул ему флягу.
- Вы слышали мой приказ? Только в сердце.
Паркхилл что-то буркнул себе под нос.
- Пошли, - сказал капитан.
Они снова рассыпались, перешли с шага на бег, затем опять на шаг, поднимаясь по жарким склонам, то ныряя в холодные, пахнущие мхом пещеры, то выскакивая на ярко освещенные открытые площадки, где пахло раскаленным камнем.
"Как противно быть ловким и расторопным, - думал капитан, - когда в глубине души не чувствуешь себя ловким и не хочешь им быть. Подбираться тайком, замышлять всякие хитрости и гордиться своим коварством. Ненавижу это чувство правоты, когда в глубине души я не уверен, что прав. Кто мы, если разобраться? Большинство?.. Чем не ответ: ведь большинство всегда непогрешимо, разве нет? Всегда - и не может даже на миг ошибиться, разве не так? Не ошибается даже раз в десять миллионов лет?.."
Он думал: "Что представляет собой это большинство и кто в него входит? О чем они думают, и почему они стали именно такими, и неужели никогда не переменятся, и еще - какого черта меня занесло в это треклятое большинство? Мне не по себе. В чем тут причина: клаустрофобия, боязнь толпы или просто здравый смысл? И может ли один человек быть правым, когда весь мир уверен в своей правоте? Не будем об этом думать. Будем ползать на брюхе, подкрадываться, спускать курок! Вот так! И так!"
Его люди перебегали, падали, снова перебегали, приседая в тени, и скалили зубы, хватая ртом воздух, потому что атмосфера была разреженная, бегать в ней тяжело; атмосфера была разреженная, и им приходилось по пяти минут отсиживаться, тяжело дыша, - и черные искры перед глазами, - глотать бедный кислородом воздух, которым никак не насытишься, наконец, стиснув зубы, опять вставать на ноги и поднимать винтовки, чтобы раздирать этот разреженный летний воздух огнем и громом.
Спендер лежал там, где его оставил капитан, изредка стреляя по преследователям.
- Размажу по камням его проклятые мозги! - завопил Паркхилл и побежал вверх по склону.
Капитан прицелился в Сэма Паркхилла. И отложил пистолет, с ужасом глядя на него.
- Что вы затеяли? - спросил он обессилевшую руку и пистолет.
Он едва не выстрелил в спину Паркхиллу.
- Господи, что это я!
Он увидел, как Паркхилл закончил перебежку и упал, найдя укрытие.
Вокруг Спендера медленно стягивалась редкая движущаяся цепочка людей. Он лежал на вершине, за двумя большими камнями, устало кривя рот от нехватки воздуха, под мышками темными пятнами проступил пот. Капитан отчетливо видел эти камни. Их разделял просвет сантиметров около десяти, оставляя незащищенной грудь Спендера.
- Эй, ты! - крикнул Паркхилл. - У меня тут пуля припасена для твоего черепа!
Капитан Уайлдер ждал. "Ну, Спендер, давай же, - думал он. - Уходи, как у тебя было задумано. Через несколько минут будет поздно. Уходи, потом опять выйдешь. Ну! Ты же сказал, что уйдешь. Уйди в эти катакомбы, которые ты разыскал, заляг там и живи месяц, год, много лет, читай свои замечательные книги, купайся в своих храмовых бассейнах. Давай же, человече, ну, пока не поздно".
Спендер не двигался с места.
"Да что это с ним?" - спросил себя капитан.
Он взял свой пистолет. Понаблюдал, как перебегают от укрытия к укрытию его люди. Поглядел на башни маленького чистенького марсианского селения - будто резные шахматные фигурки с освещенными солнцем гранями. Перевел взгляд на камни и промежуток между ними, открывающий грудь Спендера.
Паркхилл ринулся вперед, рыча от ярости.
- Нет, Паркхилл, - сказал капитан. - Я не могу допустить, чтобы это сделали вы. Или кто-либо еще. Нет, никто из вас. Я сам.
Он поднял пистолет и прицелился.
"Будет ли у меня после этого чистая совесть? - спросил себя капитан. - Верно ли я поступаю, что беру это на себя? Да, верно. Я знаю, что и почему делаю, и все правильно, ведь я уверен, что это надлежит сделать мне. Я надеюсь и верю, что всей жизнью оправдаю свое решение".
Он кивнул головой Спендеру.
- Уходи! - крикнул он шепотом, которого никто, кроме него, не слышал. - Даю тебе еще тридцать секунд. Тридцать секунд!
Часы тикали на его запястье. Капитан смотрел, как бежит стрелка. Его люди бегом продвигались вперед. Спендер не двигался с места. Часы тикали очень долго и очень громко, прямо в ухо капитану.
- Уходи, Спендер, уходи живей!
Тридцать секунд истекли.
Пистолет был наведен на цель. Капитан глубоко вздохнул.
- Спендер, - сказал он, выдыхая.
Он спустил курок.
Крохотное облачко каменной пыли заклубилось в солнечных лучах - вот и все, что произошло. Раскатилось и заглохло эхо выстрела.
Капитан встал и крикнул своим людям:
- Он мертв.
Они не поверили. С их позиций не было видно просвета между камнями. Они увидели, как капитан один взбегает вверх по склону, и решили, что он либо очень храбрый, либо сумасшедший.
Прошло несколько минут, прежде чем они последовали за ним.
Они собрались вокруг тела, и кто-то спросил:
- В грудь?
Капитан опустил взгляд.
- В грудь, - сказал он. Он заметил, как изменился цвет камней под телом Спендера. - Хотел бы я знать, почему он ждал. Хотел бы я знать, почему он не ушел, как задумал. Хотел бы я знать, почему он дожидался, пока его убьют.
- Кто ведает? - произнес кто-то.
А Спендер лежал перед ними, и одна его рука сжимала пистолет, а другая - серебряную книгу, которая ярко блестела на солнце.
"Может, все это из-за меня? - думал капитан. - Потому что я отказался присоединиться к нему? Может быть, у Спендера не поднялась рука убить меня? Возможно, я чем-нибудь отличаюсь от них? Может, в этом все дело? Он, наверно, считал, что на меня можно положиться. Или есть другой ответ?"
Другого ответа не было. Он присел на корточки возле безжизненного тела.
"Я должен оправдать это своей жизнью, - думал он, - Теперь я не могу его обмануть. Если он считал, что я в чем-то схож с ним и потому не убил меня, то я обязан многое свершить! Да-да, конечно, так и есть. Я - тот же Спендер, он остался жить во мне, только я думаю, прежде чем стрелять. Я вообще не стреляю, не убиваю. Я направляю людей. Он потому не мог меня убить, что видел во мне самого себя, только в иных условиях".
Капитан почувствовал, как солнце припекает его затылок. Он услышал собственный голос:
- Эх, если бы он поговорил со мной, прежде чем стрелять, - мы бы что-нибудь придумали.
- Что придумали? - буркнул Паркхилл. - Что общего у нас с такими, как он?
Равнина, скалы, голубое небо дышало зноем, от которого звенело в ушах.
- Пожалуй, вы правы, - сказал капитан. - Мы никогда не смогли бы поладить. Спендер и я - еще куда ни шло. Но Спендер и вы и вам подобные - нет, никогда. Для него лучше так, как вышло. Дайте-ка глотнуть из фляги.
Предложение схоронить Спендера в пустом саркофаге исходило от капитана. Саркофаг был на древнем марсианском кладбище, которое они обнаружили. И Спендера положили в серебряную гробницу, скрестив ему руки на груди, и туда же положили свечи и вина, изготовленные десять тысяч лет назад. И последним, что они увидели, закрывая саркофаг, было его умиротворенное лицо.
Они постояли в древнем склепе.
- Думаю, вам полезно будет время от времени вспоминать Спендера, - сказал капитан.
Они вышли из склепа и плотно затворили мраморную дверь.
На следующий день Паркхилл затеял стрельбу по мишеням в одном из мертвых городов - он стрелял по хрустальным окнам и сшибал макушки изящных башен. Капитан поймал Паркхилла и выбил ему зубы.
Были они смуглые и золотоглазые
Ракета остывала, обдуваемая ветром с лугов. Щелкнула и распахнулась дверца. Из люка выступили мужчина, женщина и трое детей. Другие пассажиры уже уходили, перешептываясь, по марсианскому лугу, и этот человек остался один со своей семьей.
Волосы его трепетали на ветру, каждая клеточка в теле напряглась, чувство было такое, словно он очутился под колпаком, откуда выкачивают воздух. Жена стояла на шаг впереди, и ему казалось - сейчас она улетит, рассеется как дым. И детей - пушинки одуванчика - вот-вот разнесет ветрами во все концы Марса.
Дети подняли головы и посмотрели на него - так смотрят люди на солнце, чтоб определить, что за пора настала в их жизни. Лицо его застыло.
- Что-нибудь не так? - спросила жена.
- Идем назад в ракету.
- Ты хочешь вернуться на Землю?
- Да. Слушай!
Дул ветер, будто хотел развеять их в пыль. Кажется, еще миг - и воздух Марса высосет его душу, как высасывают мозг из кости. Он словно погрузился в какой-то химический состав, в котором растворяется разум и сгорает прошлое.
Они смотрели на невысокие марсианские горы, придавленные тяжестью тысячелетий. Смотрели на древние города, затерянные в лугах, будто хрупкие детские косточки, раскиданные в зыбких озерах трав.
- Выше голову, Гарри, - сказала жена. - Отступать поздно. Мы пролетели шестьдесят с лишком миллионов миль.
Светловолосые дети громко закричали, словно бросая вызов высокому марсианскому небу. Но отклика не было, только быстрый ветер свистел в жесткой траве.
Похолодевшими руками человек подхватил чемоданы.
- Пошли.
Он сказал это так, как будто стоял на берегу - и надо было войти в море и утонуть. Они вступили в город.
Его звали Гарри Битеринг, жену - Кора, детей - Дэн, Лора и Дэвид. Они построили себе маленький белый домик, где приятно было утром вкусно позавтракать, но страх не уходил. Непрошеный собеседник, он был третьим, когда муж и жена шептались за полночь в постели и просыпались на рассвете.
- У меня знаешь какое чувство? - говорил Гарри. - Будто я крупинка соли и меня бросили в горную речку. Мы здесь чужие. Мы - с Земли. А это Марс. Он создан для марсиан. Ради всего святого. Кора, давай купим билеты и вернемся домой!
Но жена только головой качала:
- Рано или поздно Земле не миновать атомной бомбы. А здесь мы уцелеем.
- Уцелеем, но сойдем с ума!
"Тик-так, семь утра, вставать пора!" - пел будильник.
И они вставали.
Какое-то смутное чувство заставляло Битеринга каждое утро осматривать и проверять все вокруг, даже теплую почву и ярко-красные герани в горшках, он словно ждал - вдруг случится неладное! В шесть утра ракета с Земли доставляла свеженькую, с пылу, с жару газету. За завтраком Гарри просматривал ее. Он старался быть общительным.
- Сейчас все - как было в пору заселения новых земель, - бодро рассуждал он. - Вот увидите, через десять лет на Марсе будет миллион землян. И большие города будут, и все на свете! А говорили - ничего у нас не выйдет. Говорили, марсиане не простят нам вторжения. Да где ж тут марсиане? Мы не встретили ни души. Пустые города нашли, это да, но там никто не живет. Верно я говорю?
Дом захлестнуло бурным порывом ветра. Когда перестали дребезжать оконные стекла, Битеринг трудно глотнул и обвел взглядом детей.
- Не знаю, - сказал Дэвид, - может, кругом и есть марсиане, да мы их не видим. Ночью я их вроде слышу иногда. Ветер слышу. Песок стучит в окно. Я иногда пугаюсь. И потом в горах еще целы города, там когда-то жили марсиане. И знаешь, папа, в этих городах вроде что-то прячется, кто-то ходит. Может, марсианам не нравится, что мы сюда заявились? Может, они хотят нам отомстить?
- Чепуха! - Битеринг поглядел в окно. - Мы народ порядочный, не свиньи какие-нибудь. - Он посмотрел на детей. - В каждом вымершем городе водятся привидения. То бишь, воспоминания. - Теперь он неотрывно смотрел вдаль, на горы. - Глядишь на лестницу и думаешь: а как по ней ходили марсиане, какие они были с виду? Глядишь на марсианские картины и думаешь: а на что был похож художник? И воображаешь себе этакий маленький призрак, воспоминание. Вполне естественно. Это все фантазия. - Он помолчал. - Надеюсь, ты не забирался в эти развалины и не рыскал там?
Дэвид, младший из детей, потупился.
- Нет, папа.
- Смотри, держись от них подальше. Передай-ка мне варенье.
- А все-таки что-нибудь да случится, - сказал Дэвид. - Вот увидишь!
Это случилось в тот же день.
Лора шла по улице неверными шагами, вся в слезах. Как слепая, шатаясь, взбежала на крыльцо.
- Мама, папа… на Земле война! - Она громко всхлипнула. - Только что был радиосигнал. На Нью-Йорк упали атомные бомбы! Все межпланетные ракеты взорвались. На Марс никогда больше не прилетят ракеты, никогда!
- Ох, Гарри! - миссис Битеринг пошатнулась и ухватилась за мужа и дочь.
- Это верно, Лора? - тихо спросил Битеринг.
Девушка заплакала в голос:
- Мы пропадем на Марсе, никогда нам отсюда не выбраться!
И долго никто не говорил ни слова, только шумел предвечерний ветер.
Одни, думал Битеринг. Нас тут всего-то жалкая тысяча. И нет возврата. Нет возврата. Нет. Его бросило в жар от страха, он обливался потом, лоб, ладони, все тело стало влажное. Ему хотелось ударить Лору, закричать: "Неправда, ты лжешь! Ракеты вернутся!" Но он обнял дочь, погладил по голове и сказал:
- Когда-нибудь ракеты все-таки прорвутся к нам.
- Что ж теперь будет, отец?
- Будем делать свое дело. Возделывать поля, растить детей. Ждать. Жизнь должна идти своим чередом, а там война кончится и опять прилетят ракеты.
На крыльцо поднялись Дэн и Дэвид.
- Мальчики, - начал отец, глядя поверх их голов, - мне надо вам кое-что сказать.
- Мы уже знаем, - сказали сыновья.
Несколько дней после этого Битеринг часами бродил по саду, в одиночку борясь со страхом. Пока ракеты плели свою серебряную паутину меж планетами, он еще мог мириться с Марсом. Он твердил себе: если захочу, завтра же куплю билет и вернусь на Землю.
А теперь серебряные нити порваны, ракеты валяются бесформенной грудой оплавленных металлических каркасов и перепутанной проволоки. Люди Земли покинуты на чужой планете, среди смуглых песков, на пьянящем ветру; их жарко позолотит марсианское лето и уберут в житницы марсианские зимы. Что станется с ним и с его близкими? Марс только и ждал этого часа. Теперь он их пожрет.
Сжимая трясущимися руками заступ, Битеринг опустился на колени возле клумбы. Работать, думал он, работать и забыть обо всем на свете.
Он поднял глаза и посмотрел на горы. Некогда у этих вершин были гордые марсианские имена. Земляне, упавшие с неба, смотрели на марсианские холмы, реки, моря - у всего этого были имена, но для пришельцев все оставалось безымянным. Некогда марсиане возвели города и дали названия городам; восходили на горные вершины и дали названия вершинам; плавали по морям и дали названия морям. Горы рассыпались, моря пересохли, города обратились в развалины. И все же земляне втайне чувствовали себя виноватыми, когда давали новые названия этим древним холмам и долинам.
Но человек не может жить без символов и ярлычков. И на Марсе все назвали по-новому.
Битерингу стало очень, очень одиноко - как не ко времени и не к месту он здесь, в саду, как нелепо в чужую почву, под марсианским солнцем сажать земные цветы!
Думай о другом. Думай непрестанно. О чем угодно. Лишь бы не помнить о Земле, об атомных войнах, о погибших ракетах.
Он был весь в испарине. Огляделся. Никто не смотрит. Снял галстук. Ну и нахальство, подумал он. Сперва пиджак скинул, теперь галстук. Он аккуратно повесил галстук на ветку персикового деревца - этот саженец он привез из штата Массачусетс.
И опять задумался об именах и горах. Земляне переменили все имена и названия. Теперь на Марсе есть Хормелские долины, моря Рузвельта, горы Форда, плоскогорья Вандербилта, реки Рокфеллера. Неправильно это. Первопоселенцы в Америке поступали мудрее, они оставили американским равнинам имена, которые дали им в старину индейцы: Висконсин, Миннесота, Айдахо, Огайо, Юта, Милуоки, Уокеган, Оссео. Древние имена, исполненные древнего значения.
Расширенными глазами он смотрел на горы. Может быть, вы скрываетесь там, марсиане? Может быть, вы - мертвецы? Что ж, мы тут одни, от всего отрезаны. Сойдите с гор, гоните нас прочь! Мы - бессильны!
Порыв ветра осыпал его дождем персиковых лепестков.
Он протянул загорелую руку и вскрикнул. Коснулся цветов, собрал в горсть. Разглядывал, вертел и так и эдак. Потом закричал:
- Кора!
Она выглянула в окно. Муж бросился к ней.
- Кора, смотри!
Жена повертела цветы в руках.
- Ты видишь? Они какие-то не такие. Они изменились. Персик цветет не так!
- А по-моему, самые обыкновенные цветы, - сказала Кора.
- Нет, не обыкновенные. Они неправильные! Не пойму, в чем дело. Лепестком больше, чем надо, или, может, лист лишний, цвет не тот, пахнут не так, не знаю!
Выбежали из дому дети и в изумлении остановились: отец метался от грядки к грядке, выдергивал редис, лук, морковь.
- Кора, иди посмотри!
Лук, редиска, морковь переходили из рук в руки.
- И это, по-твоему, морковь?
- Да… нет. Не знаю, - растерянно отвечала жена.
- Все овощи стали какие-то другие.
- Да, пожалуй.