- Это правда? - спросила Аня. - То, что ты написал?
- Да, - ответил он, поглядывая на ее белые туфельки.
Помолчали немного. Потом Аня спросила:
- Почему ты мне раньше никогда не говорил?
- А зачем? Сама должна была понять…
- Какие-то вы все… как дети… - сказала Аня. - Почему я должна догадываться сама? Почему ваши ухаживания, ваша трепотня должны меня к чему-то обязывать? Какие-то вы все собственники… Стоит мне пойти в кино или… или поехать на пляж, как ты напускаешь на себя оскорбленный вид. А потом появляется прямо из воды твой друг и грозится набить морду - спасибо еще, что не мне…
- Не сердись на Рустама. Он разозлился на Ура и… счел своим долгом передо мной, хотя я его не просил…
- Вот-вот. Все вы ужасно благородные друг перед другом. Прямо рыцари. Один считает долгом заступиться. Другой, узнав, что поехал на пляж с "чужой", - она подчеркнула это слово интонацией, - девушкой, приходит на следующий день и заявляет: "Аня, ты извини, я не знал, что ты принадлежишь Валерию, больше я с тобой не буду ездить"…
- Гос-споди! - простонал Валерий. - Так и сказал?
- Дурак такой, где он только воспитывался? - сердито сказала Аня, отпустив руку Валерия. - "Принадлежишь"!
- Действительно, глупо получилось…
Он хотел добавить, что сам-то он нисколько не виноват, потому что не подстрекал Ура к такому заявлению, но осекся. Разве он не дал понять Уру, чтобы тот держался от Ани подальше? И разве, зная идиотскую прямолинейность Ура, трудно было предвидеть, что он может выкинуть подобный номер?
- Он немножко неотесанный, - сказал Валерий, - со странностями. Но могу поручиться, что он не хотел тебя обидеть.
- Какая разница - хотел или не хотел? Как можно вообще сказать такое девушке? Тоже мне пришелец несчастный…
- Пришелец? - Валерий остановился, изумленно глядя на Аню. - С чего ты взяла, что он пришелец?
- А ты не слышал? Говорят, он прилетел не из Румынии, а с Луны, с Марса, - в общем, не знаю откуда. Он припадочный.
- Припадочный? - еще более поразился Валерий.
- Нинка рассказывала, какой он припадок закатил у директорши в кабинете. Ненормальный, в общем.
Аня снова взяла его под руку и осторожно пошла по свежевырытой земле: тут вдоль тротуара копали траншею. Несколько женщин в курточках апельсинового цвета, опершись на лопаты, оживленно переговаривались. Группка прохожих, загородив проход, обсуждала какое-то уличное происшествие.
- Он ему грубость сказал, - слышались голоса, - а тот не стерпел…
- Ка-ак швырнет его, он в воздухе распластался…
- Ничего он не швырял. Сам подпрыгнул, зацепился за что-то, а потом плюхнулся на песок…
- Ни за что он не зацепился, я сам видел: повис в воздухе и руками размахивает, будто плавает…
- Ну что это такое? - сказала Аня. - Граждане, дайте пройти.
Она подошла к маленькому промтоварному магазину. Обычно продавец стоял у входа: в самом магазинчике, узком, как шкаф, ему было тесно. Но сейчас продавец не стоял на улице, не покуривал возле пестрого прилавка. Он сидел в магазине на табурете - сквозь раскрытую дверь было видно его бледное лицо с безумно выкаченными, остановившимися глазами. Почему-то он был без своей неизменной огромной кепки. Двое молодых людей - как видно, дружки продавца - хлопотали возле него, поили водой. Один из них тихо сказал Ане, сунувшейся было в магазин:
- Нельзя, девушка, закрыто.
- Как это закрыто? - возмутилась Аня. - Еще два часа до закрытия!
- Он немножко заболел. Завтра приходи.
- Да ладно, пойдем, - сказал Валерий. - Уж если кто-то ненормальный, так этот магазинщик. Он тронулся от безделья - не видишь разве?
- Он мне обещал польскую перламутровую, девятый номер. - У Ани был очень огорченный вид. - Ах, досада какая!.. Кто ненормальный? Магазинщик? Ну уж нет, этот вполне нормальный.
Незадолго перед ними по той же улице прошли Ур и Нонна. Нонна шла танцующей походкой, широко, по-балетному разворачивая ступни. Она злилась на себя за эту легкомысленную походку, пыталась даже ее переделать, но медленно передвигать ноги, ставя их носками внутрь, оказалось настолько утомительным, что пришлось бросить и смириться. Против собственной природы, увы, не пойдешь. С улыбкой у Нонны тоже было неладно: губы у нее устроены будто нарочно для привлекательной улыбки. Ну, с губами-то Нонна справилась - ценой длительной тренировки перед зеркалом научилась держать уголки рта, рвущиеся кверху, опущенными. Это придавало ее лицу несколько высокомерное выражение - то самое, за которое и прозвали Нонну в институте ходячей статуей.
- Хочу спросить тебя, - сказал Ур, - что означает выражение "работать на дядю"?
- Ну, так говорят, когда делают работу за того, кто сам обязан ее сделать.
- Выходит, за работу, которую выполнил не он сам, Пиреев получит степень доктора наук?
- Ты удивительно догадлив.
До Ура ее ирония, однако, не дошла.
- Ты преувеличиваешь, - сказал он. - Не думаю, чтобы моя догадливость могла кого-нибудь удивить. Теперь скажи мне: будет ли вред оттого, что Пиреев защитит диссертацию и станет доктором наук?
"Вот навязался на мою голову!" - подумала Нонна.
- Для нашего отдела скорее будет не вред, а польза, - сухо сказала она. - Может, поговорим о другом?
- Давай, - согласился Ур. - Только закончим этот разговор. Значит, польза. Ты имеешь в виду океанскую экспедицию?
- Да. И вообще тему электрических токов в океанских течениях. Она не совсем в профиле нашего института, это - личная тема Веры Федоровны. Грушин против нее возражал, а Пиреев утвердил.
- Значит, вреда не будет, - удовлетворенно сказал Ур. - Ты хотела поговорить о чем-то другом?
Нонна любила логику и всегда старалась следовать ее правилам. Но приверженность Ура к строгим логическим выводам вызывала у нее раздражение. И ее вдруг охватило желание смутить безмятежность этого новоявленного моралиста.
- Тебе не доводилось читать Евангелие? - спросила она. - А я читала. Моя бабушка верила в бога, и после нее осталось Евангелие. Так вот, там есть довольно любопытные афоризмы. Например: "Не приносите в храм цены песьей".
- Цена песья, - вдумчиво повторил Ур. - Это значит - стоимость собаки?
- Это значит, что нельзя жертвовать храму средства, добытые недостойным путем.
- Нонна, я не понял, - сказал Ур, помолчав.
- Ох! - Невозмутимость Нонны подвергалась тяжкому испытанию. - В переносном смысле я имею в виду храм науки, - начала она объяснять. Нельзя вводить в этот храм недостойного, которому там не место. Если и это не понятно, то поясню: корыстные цели несовместимы с занятием наукой. Теперь понятно?
- Не совсем. Мы ведь не преследуем корыстной цели, делая за Пиреева диссертацию.
- Конечно, - сказала Нонна, чувствуя, что еще немного, и она сорвется, завизжит на всю улицу. - Мы корыстной цели не преследуем, но стараемся заручиться поддержкой Пиреева в наших делах. И давай закончим, Ур. Не очень-то приятная тема.
Ур молчал, размышляя. Впереди тротуар был разрыт. Нонна сошла на мостовую, а Ур остановился у автомата с газированной водой. Выпив залпом стакан, он без видимого усилия перепрыгнул через траншею и горку вынутого грунта и снова оказался рядом с Нонной.
- Ты здорово прыгаешь в длину, - сказала она. - Почему бы тебе не заняться всерьез? Заделался бы чемпионом.
- Чем заняться всерьез?
- Прыжками в длину.
- Как можно всерьез заниматься прыжками? - удивился Ур. - Я прыгаю, когда это нужно.
Тут он опять остановился, глядя на женщин в апельсиновых курточках, копавших траншею.
- Ур, я пойду, - сказала Нонна.
- Подожди минутку, я сейчас.
Он направился к продавцу магазина-шкафа. Толстощекий, в кепке метрового диаметра, тот, как обычно, стоял у пестрого своего прилавка и с чувством превосходства поглядывал на прохожих.
- Что надо? - процедил он, взглянув на вставшего перед ним Ура.
- Надо, чтобы ты работал, - сказал Ур.
- Иди отсюда. - Продавец перевел скучающий взгляд на кучу песка, которая под взмахами лопат приближалась к носкам его двухцветных туфель.
- Нехорошо, - сказал Ур. - Женщины копают землю, им тяжело, а ты целыми днями стоишь тут и ничего не делаешь.
- Ты что привязался? - сузил глаза магазинщик. - По роже хочешь?
- Не хочу, - добросовестно ответил Ур. - Ты отдохни, - обратился он к ближайшей из работавших женщин и вытянул у нее из рук большую совковую лопату. - А ты работай. - Он протянул лопату магазинщику. - Бери, бери. Надо работать.
Женщина, у которой он отобрал лопату, разинула от изумления рот. Ее подруги перестали копать, смотрели с интересом.
- Как же, будет он тебе работать! - сказала одна из них.
Начали останавливаться прохожие. Остановился и проходивший мимо лилипут - тщательно одетый, с напомаженным аккуратным пробором, с маленьким личиком в сетке мелких морщин. Должно быть, он направлялся в цирк, находившийся неподалеку отсюда. Увидев Ура, лилипут улыбнулся ему и кивнул, но Ур его не заметил. Он все протягивал продавцу лопату.
- Издеваться? - прошипел тот сквозь зубы.
Резким движением он отбросил лопату. По-боксерски сбычившись, шагнул к Уру и с силой толкнул его в грудь. Ур удержался на ногах, только отступил шага на два. Лицо его словно окаменело, и он скрестил тяжелый взгляд со злобным взглядом продавца. Продавец замахнулся для нового удара…
Тут-то и произошло нечто поразительное, давшее пищу для толков и пересудов едва ли не всему городу, - настолько поразительное, что почти никто в это не поверил.
Но работницы в апельсиновых курточках, и несколько случайных прохожих, и лилипут-циркач, и, разумеется, Нонна видели своими глазами, как продавец вдруг оторвался от земли и повис в воздухе. Распластавшись, как гигантская лягушка, он беспомощно и судорожно махал руками, пытаясь дотянуться до балконной решетки второго этажа. Кепка свалилась с его головы, обнажив раннюю лысину.
Это продолжалось недолго - не более пяти секунд. Потом продавец рухнул ничком на кучу песка.
- Ай-яй-яй-яй! - заголосила одна из работниц. - Что это было?!
Ур повернулся и пошел прочь. Нонна пустилась догонять его. Заглянув Уру в лицо, она как бы не сразу узнала странного своего сотрудника: исчезло обычное добродушно-благожелательное выражение, губы плотно сжаты, между бровей образовалась суровая складочка. "Он будто маску сбросил", подумала Нонна с неожиданным и неприятным чувством робости.
То же чувство, а может, что-то другое, чему она не могла найти определения, подсказало ей, что не нужно сейчас тревожить Ура расспросами. И Нонна замедлила шаг, приотстала. Еще некоторое время она видела черную шапку волос удаляющегося Ура. Потом он скрылся из виду.
В троллейбусе было битком набито. Но молодой парень с тетрадкой, испещренной математическими уравнениями, поднялся и уступил Нонне место. Она поблагодарила и села. Парень стоял рядом и смотрел на нее с улыбочкой, требующей ответного внимания. Мельком взглянув на него, Нонна подумала, что парня следовало бы обрядить в костюм средневекового пажа - этакого испорченного мальчишки, дамского угодника и сердцееда.
Еще в детстве Нонна придумала себе тайную игру, со временем превратившуюся в привычку. На собраниях и совещаниях, в метро и троллейбусе она украдкой присматривалась к сидящему напротив - мужчине или женщине, старому или молодому, все равно, - и мысленно переодевала его, меняла прическу, приводя внешность в соответствие с выражением лица, с предполагаемым характером.
Кандидат географических наук Грушин - гладко причесанный на косой пробор, всегда в свежей сорочке и при галстуке, - становился как бы самим собой, когда Нонна мысленно снабжала его жидкий бородкой от уха до уха, суконным картузом с высокой тульей, желтой косовороткой, подпоясанной шнурочком с кистями, и синими штанами в белую полоску, заправленными в высокие смазные сапоги.
Таким же образом Нонна то надевала на Валерия жокейскую шапочку, то вкладывала ему в руки лук со стрелами и отправляла в Шервудский лес. Рустам почему-то представлялся ей с бородой, в цветастом халате и чалме, он полулежал в сладостной истоме на низеньком диване и посасывал кальян.
Но с Уром эта игра не выходила. В какие только одежды не обряжала его фантазия Нонны! Латы римского легионера, космический скафандр, кожаные доспехи Зверобоя - все это было не то, не то. Аня находила в Уре сходство с эффелевым Адамом. Ах нет, чепуха. Пробовала Нонна примерять к нему камзол, плоеные воротнички, даже кружева, входящие в мужскую моду. Что ж столетия два назад одетые в кружева мужчины совершали отчаянные подвиги. Но и это не выявляло внутренней сущности Ура. И Нонну это не то чтобы раздражало, но беспокоило.
С первого момента появления Ура в институте она испытывала к нему неприязнь. Ей казалась неправильной, иррациональной, если угодно, та легкость и быстрота, с которой этот дурно воспитанный, неинтеллигентный практикант решал сложнейшие физико-математические задачи. Тут был какой-то подвох, и это тревожило Нонну, любившую во всем ясность и определенность. Еще более злило ее то, что, против собственной воли, она много думала об Уре. Да, она оценила его как способного работника, и этого было бы вполне достаточно для характера их отношений. Так нет же - Ур все более занимал ее мысли. "Прекрати о нем думать!" - приказывала она себе. Всегда ей удавалось подчиняться собственным приказам. Теперь - пожалуй, впервые в жизни - самовнушение не помогало.
Испуганный вопль работницы в апельсиновой курточке - "Ай-яй-яй-яй, что это было?!" - все еще стоял в Нонниных ушах.
"Что же это было? - растерянно думала она, сидя в троллейбусе и глядя в окно на плывущие мимо дома и деревья. - Магазинщик полез на Ура с кулаками и… и взлетел, будто подкинутый волной… или воздушной подушкой… Что это было? Не может же человек поднять другого человека, не прикасаясь к нему"…
Тут вспомнились ей разговоры, ходившие по институту: мол, никакой Ур не румын, а - пришелец. Инопланетчик, принявший земной облик. В пришельцев Нонна тоже не верила - как и в телекинез, и в снежного человека, и в нуль-транспортировку. Мир реален и вполне доступен пяти органам чувств, и незачем подозревать в нем таинственные сокровенности, укрытые от трезвого взгляда. Троллейбус, дома, прохожие, магазины - все привычно в своей каждодневности, определенности, в ясных своих очертаниях. И вдруг барахтающийся в воздухе продавец…
Глава восьмая
ДЖАНАВАР-ЧАЙ
Placet experiri.
Латинская поговорка
Автобус был украшен на диво. На перегородке, отделявшей салон от тесного гнезда водителя, были разбросаны переводные картинки с изображениями красавиц, - иные шоферы районных рейсов ничего не жалеют за такие картинки. Вперемежку с красавицами были наклеены цветные фотографии легковых автомобилей разных марок и групповой снимок любимой футбольной команды. По углам торчали пучки сухого крашеного ковыля и искусственные розы. Стойки и поручни у дверей, как и рулевое колесо, были аккуратно обмотаны синей и красной пластиковой лентой. Богатое убранство дополнялось лозунгом, намалеванным без трафарета:
СОВЕСТЬ - ЛУЧШИЙ КОНТРОЛЕР!
Нонна и Аня сидели впереди, Ур с Валерием - за ними. Было жарко, встречный ветер, врывавшийся в открытые окна, не спасал от духоты. Аня и Валерий посмеивались, обсуждая автобусные украшения и подвергая острой критике вкус самодеятельного умельца-декоратора. Потом Аня и Нонна углубились в болгарский журнал "Эстетика быта".
Ур сидел молча, глядя в окно. Там не было ничего особо интересного. Тянулась вдоль шоссе трасса строящегося газопровода - траншеи, кучи вынутого грунта, экскаваторы, штабеля труб. Дальше простиралась всхолмленная серо-желтая земля с бурыми кустиками тамариска и верблюжьей колючки, а над землей - бледно-голубое небо с редкими прочерками облаков.
Валерий облокотился на спинку переднего сиденья и заглянул в раскрытый у Ани на коленях журнал. Там были яркие картинки - нарядные женщины на фоне полированных интерьеров. Скучающий взор скользнул по строчкам: "К линиям одежды этого сезона идут крупные украшения из чеканной меди и керамики. Для рабочего платья надо выбрать украшение поскромнее, например - кулон из дерева…"
Валерий хмыкнул и сказал:
- Буль-ра.
- Чего? - обернулась Аня. - Ты что-то сказал?
- Просто я вспомнил Миклухо-Маклая. Он писал, что папуасы нацепляют на себя ожерелья из клыков диких свиней. Это очень ценное украшение, и называется оно "буль-ра". Ничем не хуже ваших кулонов.
- Не остроумно. - Аня пожала плечиком. - При чем тут папуасы? Каждый украшает себя как может.
- Верно, верно. Чего ж ты смеялась над водителем? Он тоже украсил свой автобус как сумел.
- Кто смеялся? - Аня посмотрела на него незамутненно-голубым глазом. - Это ты смеялся, а я вовсе не смеялась.
- Ты права, смеялся я. - Валерий откинулся на спинку сиденья. Верно сказано где-то, что с женщинами не следует спорить, подумал он.
Перевалило за полдень, когда они вышли из автобуса на перекрестке и, взвалив на спины рюкзаки, двинулись по пыльному проселку между необозримыми виноградниками. Стрекотали в густой листве кузнечики. Раз или два прошмыгнули через дорогу серые ящерицы, - Ур провожал их любопытным взглядом. Впереди на возвышенности белели строения главной усадьбы колхоза имени Калинина - того самого, где жили теперь и работали родители Ура. Навестить их по просьбе Ура, собирался маленький отряд по дороге к цели экспедиции - речке Джанавар-чай.
- Долго еще идти, Валера? - хныкала Аня. - Я сварюсь на таком солнцепеке. Это бесчеловечно, в конце концов!
Справа на голубом фоне неба тонко рисовались ажурные мачты ветродвигателей с неподвижными крыльчатками. А слева из виноградников вдруг вышел на дорогу рослый чернобородый колхозник в синих бумажных брюках и рубахе, расстегнутой и связанной спереди полами на гавайский манер. В одной руке он нес оцинкованное, сверкающее на солнце ведро, в другой - мотыгу. Голова у него была повязана белым платком.
Ур бросился к нему. Колхозник, открыв в улыбке крупные зубы, поставил ведро, бросил мотыгу и обнял сына, - ибо это был Шам. Валерию он теперь показался куда менее величественным, чем тогда, в памятный день знакомства.
Отец и сын гладили друг друга по плечу и говорили на непонятном языке. Потом Шам, прижав ладонь к сердцу, поздоровался со спутниками Ура:
- Салам алейкум.
Ур прихватил ведро с медным купоросом и мотыгу и пошел рядом с отцом дальше по дороге. Остальные двинулись за ними.