- Слышали, - не удержался кто-то из генералов, хотя обычно прерывать фюрера такими ответами на его сугубо риторические вопросы было не принято.
- Из того, что мне было представлено, ясно вытекает, что сам гарнизон был плохо подготовлен к боям: не было достаточно оружия, не хватало продовольствия, не был развернут госпиталь, в крепости оставалось немало гражданских лиц, к тому же она не была охвачена заградительными полевыми рубежами обороны. Я уж не говорю о том, что у брестского гарнизона не было зенитных орудий, и вообще, она не имела никакого прикрытия с воздуха. Тем не менее крепость держалась довольно долго и вынудила наши войска понести немалые потери. Так кто посмеет убеждать меня, что германские солдаты, особенно подразделения СС, не способны на такую же оборону, и что наши крепости менее мощны, нежели Брестская? Особенно если их инженерно подготовить к современным боям. Что скажете по этому поводу, генерал Кренц?
Прежде чем подняться, генерал-инженер вопросительно осмотрел сидевших по обе стороны от него генералов, словно ожидал, что найдется кто-то, кто решится ответить фюреру вместо него или же подскажет правильный ответ. И генералы насторожились. Все знали, что Кренц - толковый, знающий фортификатор, но точно также всем известен был грубый, вспыльчивый характер этого пятидесятипятилетнего шваба, почти всю свою жизнь проработавшего в своей Швабии инженером какой-то крупной строительной фирмы.
- В зоне создания "Регенвурмлагеря" есть только один более или менее приспособленный к обороне замок. И он уже охвачен четырьмя дотами и одной линией окопов. Понимаю, что этого мало, оборону мы усилим. Но при одном условии, что постоянный гарнизон этой крепости будет сформирован хотя бы за две недели до появления в его окрестностях русских и польских частей, дабы можно было ознакомить его с особенностями подобной фортификационной обороны, особенностями боя в условиях средневековой крепости. Кстати, напомню, - голос Кренца становился все громче и резче, - что упомянутая вами, господин фюрер, Брестская крепость обладала постоянным гарнизоном, который отлично знал ее устройство, ее подземелья, все подступы к ней.
- Что из этого следует? - нервно проворчал Гитлер.
- Что следует? - явно заводился Кренц, забывая, с кем говорит. - Позволю себе напомнить, что, когда, еще во время подготовки плана "Вариант "Барбаросса", генерал фон Паулюс был назначен главным квартирмейстером вермахта, я предложил ему, а также одному из разработчиков "Плана Барбаросса", генералу Марксу, заняться инспекцией и укреплением всех германских крепостей. И Паулюс…
- Куда вас занесло, Кренц? - едва ощутимо толкнул его в бок сидевший рядом Фрицринг. - Только не Паулюс! - едва слышно проговорил он, зная, что после покушения слух Гитлера заметно притупился.
Подрастерявшийся Кренц взглянул на сидевшего слева от фюрера Мартина Бормана и увидел, как тот медленно повел из стороны в сторону своим квадратным подбородком, словно пытался утолить неутолимую зубную боль. Он тотчас же понял свою ошибку: упоминать сейчас, при фюрере, имя сдавшего русским свою сталинградскую группировку и сдавшегося в плен фельдмаршала Паулюса было непростительной глупостью, ударом ниже пояса. Но тут взыграли гонор Кренца и его швабское упрямство.
- Я понимаю, - еще резче произнес он, переведя взгляд теперь уже на фюрера, - что кое-кому неприятно слышать здесь имя фельдмаршала-предателя, ноя констатирую факт. А он таков, что уже тогда я предлагал инженерно укреплять и по-современному фортифицировать все имеющиеся в стране замки и крепости. Считая, что нельзя идти войной против русских, не подготовив страну к оборонительным боям. Но Паулюс, генерал Маркс и, конечно же, сам начальник генштаба Гельдер отвергли мое предложение, считая его пораженческим.
- Претензии теперь предъявляйте только Марксу и Энгельсу, - вновь вполголоса обыграл имя однофамильца основателя марксизма главный фортификатор "Альпийской крепости" Фрицринг.
С минуту Гитлер, не отводя глаз, смотрел на Кренца, как на городского сумасшедшего, пританцовывающего впереди похоронной процессии. Когда он зачем-то нервно ощупал свой боковой карман, возможно, для того, чтобы извлечь оттуда носовичок или таблетки, Кренцу в какое-то мгновение показалось, что сейчас он выхватит оттуда пистолет и пристрелит его.
- Мне, лично мне вы предлагали тогда свой план фортификации? - вдруг угрюмо, медлительно, с сонливым выражением лица, спросил Гитлер, поражая генерала от инженерии непредсказуемостью своей реакции.
- Нет, мой фюрер. Да тогда вы и не стали бы выслушивать меня.
- Правильно, не стал бы. Потому что тогда не время было выслушивать подобные проекты. Точно так же, как и сейчас - не время выслушивать ваши жалобы на Паулюса. Разве что хотите предъявить их бывшему фельдмаршалу лично? Могу походатайствовать перед Сталиным. Садитесь, Кренц. Чем чаще я выслушиваю людей, подобных вам, тем все больше убеждаюсь, что выслушивать вас не следует, поскольку вам понятен только язык приказов. Приказы вам нужны, приказы и только приказы! Поскольку ни один из вас самостоятельно мыслить не приучен, да, пожалуй, и не способен.
- Вам не кажется, что фюрер оскорбил меня? - довольно громко спросил Кренц у своего коллеги Фрицринга, когда они чуть не столкнулись в двери.
Но вместо ответа тот удостоил Кренца такого же взгляда, каким недавно "осчастливил" его сам фюрер.
20
Скорцени был занят чтением каких-то бумаг, и, чтобы не отрывать его от чиновничьеугодного занятия, Родль молча преодолел просторный кабинет и так же молча положил ему на стол несколько скрепленных листиков.
- Что это вы мне опять подсовываете, адъютант? - нервно подергались глубокие мясистые шрамы на левой щеке начальника отдела диверсий РСХА.
- Это не я, это Черчилль нам подсовывает, причем с каждым днем все настойчивее. Слишком уж навязчиво, должен вам доложить.
Отто пробежал взглядом две первые страницы и похмельно покачал головой.
- Еще один стенографический пересказ передачи английской радиостанции?
- Если быть точным, нескольких передач германского отдела Би-Би-Си и вещающей на рейх радиостанции "Золдатензендер Айне". Преамбулы в этих передачах разные, но в них названы десятки имен одних и тех же людей, которые, по мнению Лондона, состоят в заговоре против фюрера.
- Вы правы, Родль, почти одних и тех же, - задумчиво кивал обер-диверсант.
- Но какие это имена! Можно представить себе, как англичанам хочется, что бы фюрер лично вычеркнул из их списка живых. Лично… вычеркнул!
- Вижу, - вновь обратился Скорцени к тексту расшифровки стенограммы. - Ну, понятно: граф фон дер Шуленбург, Адам фон Зольц, Дитрих Бонхеффер, Карл Герделер, Эрих фон Хаммерштейн-Экворд…
- Замечу, что Хаммерштейн-Экворд - это бывший главнокомандующий сухопутными силами, - напомнил ему адъютант. - Штабисты утверждают, что очень талантливый, своеобразный военачальник, которого давно пора вернуть в штаб сухопутных сил.
- Поверим им на слово, Родль. Кто тут у нас дальше? Фельдмаршал Георг фон Кюхлер…
- Командующий группой армий "Север".
- С этим я немного знаком. Прусский педант, который хорошо смотрелся бы в армии прусского короля начала девятнадцатого столетия. Кто следующий на эшафот? Генерал Отто Херфурт. А это кто такой? - поднял Скорцени глаза на добровольного комментатора списка обреченных.
- Начальник штаба Берлинского округа.
- Тоже важная птица.
- Этого заговорщики действительно могли привлечь в свои ряды, поскольку от него зависело поведение частей столичного округа в ходе путча.
- Логично. Кстати, Родль, уж не с вами ли консультируются английские разведчики, когда готовят эти списки для дикторов радиостанций?
- Увы, не со мной.
- Какая недальновидность сотрудников "Сикрет интеллидженс сервис"!
- Но можете не сомневаться, что с командным составом вермахта, как и с дипломатическим корпусом рейха, они неплохо ознакомились и без моей помощи.
- Следует отдать им должное, - признал Скорцени.
- Кстати, обратите внимание, штурмбанфюрер, что для правдивости англичане подали несколько имен людей, которые уже арестованы, а некоторые даже казнены.
- Вы сказали "для правдивости"…
- Именно так, для правдивости.
- Значит, считаете, что в этих пространных списках…
- И заметьте, что это уже четвертые списки, которые я подаю вам. Некоторые имена, правда, повторяются, но и это тоже лишь для ложной правдивости.
- … То есть вы считаете, что в этих списках есть немало имен людей, совершенно непричастных к покушению на фюрера.
- А также имен людей, истинно преданных фюреру. И вы не можете не понимать этого, штурмбанфюрер.
- Пришлось задуматься над этим, как только вы положили мне на стол еще ту, первую расшифровку.
Скорцени вновь уставился в список выданных англичанами своих естественных союзников, но в это время ожил телефон и в трубке проявился неприглаженный баварский акцент Генриха Мюллера.
- … И что вы по этому поводу скажете, Скорцени? - не стал ударяться ни в какие предисловия шеф гестапо. Причем прозвучал его вопрос так, словно все то время, пока Скорцени знакомился с радиодоносами английских политиков, Мюллер терпеливо ждал, сидя вместе с ним в кабинете.
- Мне и в голову не могло прийти, группенфюрер, что у вас такая мощная агентурная сеть на английских радиостанциях.
- Понимаю, как первому диверсанту рейха вам обидно, что фюрер до сих пор не позволил доставить в Берлин сэра Черчилля.
- Только бы последовал приказ фюрера.
- Не сомневаюсь, Скорцени, не сомневаюсь. Но списочки-то действительно серьезные. Это вам не тот десяток штабистов генерал-полковника Фромма, которых вам удалось выловить по кабинетам штаба армии резерва в день путча.
- Но следует задаться вопросом: с какой такой стати англичане столь рьяно пополняют камеры гестапо все новыми и новыми заговорщиками, выступавшими против их непримиримого врага - Гитлера?
- Хотите направить личное, гневное письмо Черчиллю, обвиняя его в непорядочности по отношению к германцам, которые искали у него поддержки? Валяйте. Только не забудьте оставить копию для гестапо, чтобы не пришлось ждать ее от самого Черчилля.
- Вы уже доложили о публикации этих имен фюреру?
- Гиммлеру, - уточнил шеф гестапо, полагая, что Скорцени известно: Гиммлер по данному вопросу докладывает фюреру немедленно, не мучаясь никакими сомнениями. - По двум предыдущим радиосообщениям англичан - уже доложил. Об этом доложу после анализа текста.
- Стоит ли торопиться? Вдруг англичане умышленно подставляют нам людей, которых сами с удовольствием убрали бы?
- Не сомневаюсь, что некоторые имена оказались в их списках несправедливо. Но претензии не ко мне, а к генералу Альберту О’Коннелу, который, как докладывает наш лондонский источник, как раз и занимается составлением этих списков.
- Вот видите, вам даже известен генерал, люди которого подсовывают нам списки заговорщиков.
- И все же доложить, - это мой долг как руководителя Особой следственной комиссии Главного управления имперской безопасности.
- Интересно, сколько еще таких списков поставят вашей Особой комиссии из канцелярии Черчилля?
- Мне, Скорцени, понятна ваша скрытая ирония, однако мои люди уже проверили сообщение, касающееся контактов с англичанами и американцами евангелического священника Дитриха Бонхеффера. И абсолютно точно установили, что в конце тридцатых годов он действительно встречался с различными политическими и религиозными деятелями в Лондоне, а затем й в Вашингтоне. Причем содействовал ему в организации этих встреч советник Министерства иностранных дел Адам фон Зольц.
- Отголоски этой истории докатились даже до меня, хотя происходили задолго до моего появления в стенах РСХА.
- Но это не все. Как выяснилось, англичане не врут: пастор Бонхеффер в самом деле передал англичанам через некоего шведского епископа довольно пространный список яростных противников фюрера, принимавших участие в заговоре. Цель его была ясна: убедить английское руководство, что заговорщики действительно владеют внушительным перечнем своих сторонников.
- Мне известно об этом списке, - молвил Скорцени.
- А значит, известно и то, что многие лица из этого списка действительно оказались во главе заговора 20 июля.
- Так оно и произошло на самом деле, - сдал и эти позиции Скорцени.
- Кстати, один из первых значившийся в этом списке, Карл Герделер, в мае сорок первого, то есть накануне "русской кампании", тоже воспользовался посредничеством шведских дипломатов. А ему что понадобилось в Лондоне? Оказывается, он просил передать Черчиллю некий "Мирный план" урегулирования всех германоанглийских вопросов. Вот только приводиться в действие этот план мог лишь в том случае, если Лондон поможет прийти к власти "группе германских деятелей, - как было указано в его письме, - являющихся руководящими лицами во всех сферах жизни и готовых взять на себя всю ответственность за дальнейшую судьбу Германии". Но самое любопытное, что в списке, переданном английской разведке самим Герделером, он уже значился "теневым канцлером" демократических сил сопротивления фашизму.
- И все же англичане не зря сотнями сдают нам врагов рейха. Представился случай истребить значительную часть германской элиты руками самих германцев.
- Среди них найдется несколько людей, мало причастных в заговору, - согласился Мюллер. - Но тех, которые бы абсолютно не знали о нем, там не окажется.
- Не уверен.
- Сталин в таких случаях говорит: "Когда лес рубят, на щепки никто внимания не обращает". Или что-то в этом смысле. Так что у англичан свой интерес, у нас свой, - заключил Мюллер, кладя трубку.
Скорцени встретился взглядом с адъютантом, и оба отвели глаза. Они прекрасно понимали, что в этой мясорубке сгинет немало совершенно невинных, преданных нацизму людей, поскольку вряд ли фюрер пощадит хотя бы одного из значащихся в "лондонских списках". Ярость и месть - вот все, чем он сейчас руководствуется. Только неуемная ярость и неукротимая месть.
- Скорее всего, в этих списках действительно все из стаи заговорщиков, - пощадил самолюбие своего командира Родль. - И потом, я свидетель того, что вы ничего не могли сделать для спасения людей, которые стали жертвой интриги Черчилля.
- Пусть меня хоть что-то оправдывает в этой ситуации, - вздохнул штурмбанфюрер. - Но меня сейчас интересует другое: почему вдруг Мюллер стал отчитываться передо мной?
- Он не отчитывался, а оправдывался.
- Тоже верно, Родль.
- Пытается заручиться вашей поддержкой на тот случай, когда обвинять станут его самого - в излишней жестокости и несправедливости.
- А еще - в неумении распознать в лондонских радиодоносах элементарную провокацию британской разведки. Однако все это уже будет происходить значительно позже, когда "лондонских заговорщиков" всех до единого казнят.
21
Отпустив участников совещания, Гитлер еще какое-то время нервно ходил вдоль стола, поглядывая при этом то на один стул, то на другой, словно там все еще сидели его "генералы от инженерии". Затем вернулся в свое кресло, уселся в него и, вцепившись дрожащими костлявыми пальцами в подбородок, до бесформенности изуродовав его, надолго впал то ли в раздумье, то ли в забытье.
Однако смотрел фюрер не на лежащую перед ним огромную карту - с лишь недавно нанесенными на нее линиями фронтов, вспоротыми стрелами наступлений и контрнаступлений; и даже не на все еще остававшегося в "ситуационной комнате" Бормана. Нет, это уже был взгляд в то отторженное от него самого, от всякой реальности, "никуда", за которым могло просматриваться разве что отчаяние; да еще страстное желание уйти не только из опостылевшей, окончательно предавшей его реальности, но и из самого отторгнувшего его мира.
Мартин улавливал его состояние и отлично понимал, что самое время предать фюрера одиночеству. Тем более что Гитлер никого не просил остаться, а в таком случае пребывание в кабинете любого, в том числе и его, рейхслейтера НСДАП, было недопустимо: фюрер уже не раз давал понять это каждому, кто предпринимал попытку уединиться с ним, будь то фельдмаршал, министр или генерал-адъютант.
И если время от времени Борман все же позволял себе нарушать его запрет, то лишь потому, что страстно желал утвердить и себя, и прочих приближенных в мысли, что он по-прежнему "вхож" к фюреру и что тот по-прежнему рад видеть его в любой ситуации, при любом душевном состоянии. Потому что никакими просчетами, никакими фронтовыми неудачами старая дружба их разрушена быть не может.
- Ну, что, Борман, что?! - явно не выдержал его присутствия Гитлер.
Пребывая в более или менее сносном расположении духа, фюрер обычно обращался к нему по имени. Если же он говорил "Борман", а тем более - на "вы", то за этим всякий раз следовала попытка официально отмежеваться от тех "особых отношений", на которые его заместитель по партии не просто претендовал, но и за которые яростно сражался, оспаривая право на них у Гиммлера, Геринга, Кальтенбруннера, Шауба… А в последнее время - еще и у группенфюрера Отто Фегеляйна, который, женившись на сестре Евы Браун, решил, что стал родственником не только Евы, но и Адольфа. В чем, конечно же, самым невиннейшим образом ошибался. Хотя пока что и не догадывался об этом.
- Я как ваш соратник по борьбе и партии… - начал было Борман.
- Соратник?!.. - возмущенно прервал его Гитлер. - Соратники вроде вас, Борман, любят только пиры победы; за поражения же приходится расплачиваться мне одному.
- Это не так, мой фюрер.
- Так, Борман, так! Пиры победы - вот что привлекает вас в той борьбе, в которой германский народ сражается с обреченностью гладиатора. Причем в Германии так было всегда, со времен Священной Римской империи. Что, впрочем, и тогда уже было предательски несправедливо. Предательски несправедливо, Борман.
- У вас, мой фюрер, всегда есть товарищи по движению, готовые делить с вами все, в том числе и горечь сокрушительных поражений.