- На самом деле, секрет нашего следующего триумфа будет очень прост, - Черчилль позволил себе легкую, предельно нейтральную усмешку, которая должна была изображать понимающую снисходительность по отношению к противнику и в то же время никоим образом не казаться насмешкой над сюзереном. - Коммунисты предельно логичны и расчетливы, но они совершают традиционную ошибку наших континентальных противников… Русские и немцы забыли, насколько полезен может отказаться колониализм. Они не приняли в расчет наших славных и добрых младших союзников.
Глава 16
То, что его везут на встречу с какой-то очень важной персоной, Солодин сообразил почти сразу. Но то, что персона очень и очень значима, полковник понял лишь, когда прямо на вокзале пришлось пересесть в закрытый черный автомобиль очень начальственного вида, который понесся сначала по городским улицам, а затем по проселочной дороге, безлюдной, но хорошо мощеной. После примерно получаса быстрой езды машина миновала высокие металлические ворота и вырулила к группе одно- и двухэтажных зданий, уютно вписанных в подмосковный лес.
Шествуя в сопровождении неразговорчивого майора госбезопасности по дорожке выложенной как-то очень по-пролетарски - битым красным кирпичом, инженер уже знал, к кому идет. Привычка Сталина общаться с людьми на даче, в приватной обстановке была общеизвестна. С одной стороны, душа полковника замирала в нетерпеливом ожидании. Очевидно, что абы кого Верховный вызывать не станет, тем более, посылая специального порученца высокого ранга. С другой, все это сильно нервировало. Очень сильно. Солодин никогда не боялся начальства, но именно теперь ловил себя на мысли, что возможно лучше было бы остаться на прежнем месте и кропотливо пахать свою преподавательскую делянку.
Глядя в широкую спину майора Солодин запретил себе думать о плохом и приказал ожидать только хорошего.
Сталин принял его на крытой полукруглой веранде с полом из некрашеных, гладко струганных досок, отполированных до блеска. Яркое январское солнце прыгало и играло в многочисленных маленьких прямоугольниках витражного остекления. Аромат горячего крепкого чая смешивался с запахом еще теплых, недавно выпеченных сушек.
- Здравствуйте, товарищ Солодин, - негромко произнес Сталин. За исключением знаменитого серого френча он был не похож на свои официальные фотографии. Бледноватое лицо со следами оспинок, седые усы. При нем не оказалось трубки, без которой трудно было представить Вождя. Полковник отметил, что в молодости Сталин был достаточно высокого роста, хотя конечно не такой гигант, как можно было предположить по парадным изображениям. Не заметил Солодин и какого-то особенного магнетического взгляда, о котором немало слышал. Взор Главного был умеренно доброжелателен, светился цепким и умным вниманием, но не более.
- Здравия желаю, товарищ Сталин! - умерено громко ответил Солодин, вытягиваясь 'во-фрунт', как и положено перед Главнокомандующим.
- Вольно, - усмехнулся Сталин. - Вольно, товарищ полковник… Проходите, присаживайтесь. Разговор у нас будет не короткий… Прошу к столу.
Стол был простой, круглый, с настоящим самоваром посередине, большой тарелкой с сушками - крупными, вкуснейшими даже на вид. На отдельном маленьком блюдечке высилась горка кускового сахара, похожего на обломки желтоватого хрусталя - полковника сразу пронзила ностальгия по детству. Чашки, снаружи зеленые, в крупный белый горошек, приглашающее сияли неземной белизной внутри. С краю стола лежала папка из простого белого картона, с единственной короткой надписью - буквами 'ГС'. Канцелярская принадлежность немного не вписывалась в общую картину весеннего чаепития.
Ну что же, если Сам приглашает… - подумал Солодин и, не чинясь, сел к столу, откинувшись на спинку плетеного стула достаточно вольно, но не разваливаясь.
- Знакомы с таким… приспособлением? - чуть прищурившись, спросил Сталин, указывая на самовар.
- А как же, - откликнулся Солодин, деловито разливая кипяток по чашкам и повторяя про себя 'это просто старый человек, обычный старый человек, я наливаю ему чай, почему бы мне не налить чаю обычному старому человеку?' - Мы народ тульский, чай да пряники - наш хлеб.
- И то верно, - согласился Сталин, принимая чашку, с видимым удовольствием вдохнул запах свежезаваренного чая, широко раздувая ноздри. - А то я подумал, в дальних странствиях, может, забыли…
Его быстрый взгляд уколол как тонкой спицей и снова скрылся за приопущенными веками. Сталин с удовольствием прихлебывал чай, похрустывая сушкой, но Солодин при всей внешней расслабленности и спокойствии был настороже. Конечно же, он никогда в жизни не видел Главного, тем более не общался с ним. Но все, что полковник слышал об Отце Народов, говорило, просто кричало, что он, Семен Маркович Солодин, здесь не для чаепития. И каждое слово, произнесенное собеседником, имеет свой вес и смысл.
- Нет, товарищ Сталин, не забыл, - осторожно произнес он. - Хотя, конечно, настоящего самовара и настоящего чая там, где я побывал, обычно не водилось.
- Это хорошо, - неопределенно сказал Сталин, и было непонятно к чему это 'хорошо' относится. То ли к тому, что за границей хорошего чая не достать, то ли к тому, что эмигрант не забыл корни.
- Как в целом живете, товарищ Солодин? - неожиданно спросил Главный.
- Спасибо, товарищ Сталин, - как только мог дипломатично ответил полковник. - Неплохо. Немного непривычно, но интересно.
- Да, нужное дело, - согласился собеседник, - подрастающее поколение нужно учить. Это очень важно - учить… Мало какая работа сравнится с учительской. Инженеры человеческих душ… Тьфу! - Сталин неожиданно фыркнул, очень по-человечески, совершенно не по-генсековски, а Солодин облился холодным потом при мысли о том, что едва не поддакнул расхожему определению, лично ему казавшемуся очень удачным. - Кто пустил это глупое сравнение? 'Инженеры!' Дети, подростки, юноши - это не машины, их по инструкции не соберешь и не настроишь!
На мгновение Солодину показалось, что Сталин, задумавшись, потерял самоконтроль. И сквозь доброжелательную, но все же маску Вождя проступил человек, искренне болеющий за всю молодежь, озабоченный тем, как научить, воспитать, терпеливо и осторожно ввести в жизнь. Но Сталин поставил чашку на стол, хороший фарфор глухо, солидно стукнул о дерево, и иллюзия рассеялась как дым на ветру. Перед полковником снова сидел Иосиф Виссарионович Сталин, Генеральный Секретарь, самый могущественный человек страны. Умный, непредсказуемый, расчетливый.
- К слову, - Сталин еще больше прищурился. - Скажите, пожалуйста, откуда пошло ваше увлечение… военной инженерией?
На мгновение Солодину показалось, что кровь в его жилах обратилась множеством ледяных кристалликов. А голове, напротив, стало очень жарко.
Полковник отставил чашку и принял положение, наиболее, по его мнению, полно отражающее несуетливое, но предельное внимание.
- Впервые я увидел, что это очень… полезное занятие… близ Сандомира в двадцатом, - преувеличенно ровным и спокойным голосом произнес Семен Маркович. - Там я мог наблюдать, как организуется настоящая военно-инженерная работа. Ваш плацдарм был укреплен образцово. И как действовали ваши…
Полковник замялся, поняв, что все-таки сказанул не то, что следовало. Сталин усмехнулся в усы и чуть склонил голову на бок, не сводя взгляда с замешавшегося офицера.
- Я увидел, как действуют большевистские команды 'прерывателей связи' и гренадер. Насколько я знаю, их специально тренировали бывшие бойцы наших, русских 'команд смерти' и немецкие … инструкторы, - на этот раз полковник был более внимателен и вовремя удержал готовое сорваться 'наемники'. - Во главе с Эмилианом Кальтнером.
- Да, товарищ Солодин, если мне не изменяет память, в Гражданскую войну вы служили на стороне белых? - с кажущимся добродушием спросил вождь.
- Нет. Я не служил, - кратко ответил полковник. Подумал мгновение и закончил. - Но мой отец до революции был железнодорожником и после нее пошел добровольцем в Донскую армию. Я не участвовал в сражениях лично, но помогал ему, чем и как мог. Когда стало ясно, что Белое движение проиграло, мы покинули страну.
Семен Маркович выдохнул, стиснув зубы. Искушение умолчать, обойти неудобные углы было велико, почти неодолимо. Но здравый смысл нашептывал, что вся его жизнь наверняка уже разобрана по дням и лежит в соответствующей папке. Поэтому скрывать что-либо от советского правителя было не просто чревато, но скорее всего, просто убийственно.
- Но почему выбрали Донскую, а не Добровольческую армию? - неожиданно спросил Сталин. - У дроздовцев сведущие в технике люди были в куда большем почете.
- К сожалению, не знаю, - машинально пожал плечами офицер. - Отец так решил. Там было что-то личное.
- Откровенность, это правильно, товарищ Солодин, - неспешно протянул Сталин, почти зажмурившись. - Очень правильно. Я рад, что вы не пытались скрыть отдельные факты… своей биографии. Что ж …
Вождь сделал легкое движение рукой, будто сметая что-то со стола, помолчал пару секунд.
- Многие хорошие, ответственные, честные люди сначала неправильно выбрали сторону в гражданской войне, но затем поправили ошибку. Можно сказать, что вы тоже встали на путь исправления в Испании.
Снова пауза. Сталин поджал губу так, словно затягивался табаком, и полковник вновь мельком подивился - почему же при нем нет трубки?
- Подумаем, - неопределенно закончил Верховный главнокомандующий. - Подумаем…
- Служу Советскому Союзу, - отчеканил Солодин. Ему показалось, что именно это сейчас будет самым правильным, чтобы заполнить тягостное молчание.
Товарищ Солодин, - неспешно произнес Сталин с какой-то непонятной задумчивостью и продолжил гораздо быстрее. - Я вас попросил придти для одного очень, очень важного дела. Я бы сказал, что нужна ваша небольшая помощь.
Попросил, ага, - подумал Солодин, но всем видом изобразил готовность помочь такому хорошему человеку.
- Возьмите.
С этими словами Сталин указал на папку. Солодин не слишком быстро, избегая суетливости, но и без промедления придвинул ее ближе, но открывать не спешил, бросив на Сталина вопросительный взгляд.
- Видите ли, обычно, когда нужна хорошая консультация, - Верховный выделил слово 'хорошая'. - Хороший совет, мы даем материал и время на его изучение. Но сейчас дело особое. Очень особое. Товарищ Солодин, вы хороший специалист-практик. И нам очень интересно не просто ваше мнение, а ваше, скажем так, впечатление. Первое впечатление от того, что вы увидите.
- Я готов, товарищ Сталин, - произнес Солодин. В нем боролись любопытство и страх.
Генеральный молча кивнул, полковник открыл папку.
Внутри было три листа хорошей бумаги. Два с несколькими таблицами и сопровождающим текстом. Все было написано и расчерчено от руки, авторучкой и карандашом, но очень аккуратно, твердыми и ровными печатными буквами, почти как в типографии.
На третьем, большом, сложенном 'гармошкой' листе расположилась подробная техническая схема. Солодин быстро просмотрел таблицы, прочитал текст. Затем осторожно разложил чертеж на столе, пригладил ладонью, всмотрелся и замер минут на пять, не меньше. Только взгляд быстрых живых глаз скользил по строчкам и символам обозначений.
Сталин терпеливо ждал, словно каменное изваяние.
- Товарищ Сталин… - произнес, наконец, Солодин. - Я могу задать вопрос? Это… предназначено для Китая?
- Нет, - кратко отозвался генеральный.
- Тогда… Насколько… я могу быть свободен в предположениях? - Солодин подбирал слова с осторожностью истинного сапера, так, словно неудачная формулировка могла убить его на месте.
- Вы уже показали похвальную откровенность. Так и продолжайте.
- То, что я вижу… гениально. Но с двумя оговорками.
- Какими?
- Первая, я не представляю, как это можно переправить к месту назначения.
Солодин поднял голову и посмотрел прямо в глаза вождю.
- Ведь не для Европы, - очень тихо сказал полковник.
- Это не ваша забота, - строго произнес Сталин. - А какая вторая оговорка?
Прежде чем ответить офицер пошевелил бровями, нахмурил лоб, словно перекатывая мысли в черепе, шлифуя их до блеска и идеальной ясности.
- Такому… проекту нужно соответствующее инженерное обеспечение. Но соединение подобного рода потребует особого обслуживания. И у нас, и у немцев было нечто сходное, но прямых аналогов нет.
- Именно поэтому вы здесь, - сухо констатировал Сталин. - Представим, что вы становитесь ответственны за формирование и работу такого инженерного соединения… в обеспечение проекта 'ГС'. Что вам, как командиру, понадобится?
Последние слова генеральный произнес без выражения, откинувшись на плетеную спинку стула, полуприкрыв глаза тяжелыми веками.
Солодин враз ощутил волну жара, прокатившуюся по телу от макушки до пяток, захотелось расстегнуть воротник и вдохнуть побольше воздуха.
'Как командиру'.
'Командиру'!
Спокойно, полковник, спокойно, осадил он себя, это еще ничего не значит. Это может быть простой оборот речи, или морковка на веревочке. Или Главный так остроумно шутит. Терпение и осторожность, прежде всего.
Как всегда, в самые ответственные моменты Солодину показалось, что все его чувства обострились. Запах остывающего чая и сушек, легкий сквозняк, несущий холодок с улицы, структура бумаги, ощущаемая кончиками пальцев - все воспринималось сразу и во всей полноте. Голова работала как цифровая машина, холодно и расчетливо.
- Разрешите подумать минуту? - спросил он.
- Думайте.
Минута тянулась, как шлейф пыли за обозом на летней грунтовой дороге. Семен Солодин понимал, что настал его звездный час. Подкрался буквально из-за угла в самой невероятной форме. И каждое правильно выбранное слово теперь приближало его к заветной цели. Или могло безвозвратно отбросить. Что сказать - он и так знал, годы опыта не прошли даром. Но как сказать?.. Советский диктатор ценил прямоту и точность. Следовательно, отвечать нужно так же - предельно строго и по существу.
Что ж, начали.
Солодин вдохнул воздух полной грудью и сказал:
- Если бы я был полностью ответственен за это мероприятие, то потребовал бы четырех вещей.
- Потребовали? - с ледяным спокойствием уточнил Сталин.
- Да. Если приходится брать такую ответственность, то в обеспечении нужно требовать, а не просить.
- Продолжайте, - без выражения проговорил генеральный секретарь.
- Во-первых, мне понадобится право и возможность отбирать лучших специалистов по всей стране. Из действующей армии и тыла. Во-вторых, мне понадобится много специализированной техники, которая не состоит на вооружении Красной Армии, или состоит в малых количествах. Может быть, даже придется обратиться за помощью к немцам. У них осталось много французских танков и бронемашин, которые Ротмахту только в тягость, а мне пригодятся.
- У вас хороший аппетит, - усмехнулся Сталин. Усмешка была очень нехорошей, недоброй, то ли с ехидцей, то ли со строгим укором. - Что еще?
- Третье, - Солодину захотелось зажмуриться, чтобы не видеть мрачного взгляда собеседника, но полковник переборол инстинктивное намерение. - Я буду формировать соединение, думаю, это будет бригада, для одной конкретной и очень специальной задачи. Поэтому соединение может быть… немного непохожим на шаблоны Красной Армии. В частности, я буду опираться на зарубежный опыт вообще и на свой в частности. И четвертое - это в общем производное от всего прочего. Нужен прямой выход на Генштаб, наркомат или хотя бы на близкие круги. В общем, на того, кто сможет быстро и оперативно решать проблемы. Ведь с ходу пойдут неувязки и придется перешивать организацию по ходу и на ходу… И никаких военных прокуроров, потому что неизбежно будут несчастные случаи, может быть даже смертельные. В таком деле от них не уйти, наверняка кого-нибудь намотает на гусеницы по дурости и разгильдяйству.
- Это уже пять. А не четыре, - раздельно произнес Сталин. - Вы плохо считаете, товарищ Солодин.
Мурашки пробежали по спине полковника. Генеральный секретарь посмотрел прямо ему в лицо, Взгляд Сталина ударил Солодина как молотом, словно в кромешной тьме внезапно включили огромный прожектор на пару миллионов свечей. Главный не шелохнулся, не сменил позы, но теперь он неотрывно, пристально смотрел на собеседника, не мигая, словно пронзая его насквозь тяжелым внимательным взором.
- Теперь представим, что вы действительно получили все потребное. Сколько времени вам понадобится, чтобы сформировать такую… бригаду?
- Сформировать ее можно и за месяц. Что же до полной боеготовности… Год.
- Это слишком много. Хватит ли вам четырех месяцев?
В душе у Солодина бушевал ураган эмоций. С одной стороны, Верховный говорил о его командирстве уже как о будущем факте. С другой же…
- Нет, товарищ Сталин, - коротко и решительно ответил офицер. - Никто не сможет достойно подготовить такую особую бригаду за четыре месяца.
- Не надо прятаться за 'никого', товарищ полковник, - жестко сказал Сталин, не отводя взгляда, давя им как прессом, - я спросил лично вас. Вы сможете или не сможете?
- Я не смогу, - ответил Солодин и подумал 'вот так я и закопал свою карьеру отныне и на веки вечные, аминь'.
Сталин не моргнул, не отвел глаз, но злая жесткая воля неожиданно покинула его взгляд. Остался лишь живой, почти человеческий интерес.
- Почему?
- Потому что я предпочитаю быть тем, кто скажет товарищу Сталину 'нет', чем тем, кто пообещает, а затем обманет товарища Сталина.
- Пообещает… и обманет - Главный повторил эти слова, будто смакуя их на кончике языка. Сравнение ему явно понравилось. - А сколько времени вы бы хотели получить?
- Шесть месяцев - это абсолютный минимум, чтобы просто сформировать полноценное соединение и наладить общее взаимодействие с… - полковник указал на папку с тремя листами. - А дальше каждая неделя учебы и сколачивания соединения пойдет в большой-большой плюс.
- Таким образом, минимум шесть месяцев, но лучше целый год… - задумчиво подытожил Сталин. - Товарищ Солодин, чтобы у нас не вышло недосказанностей. Вы понимаете, какова будет ваша личная мера ответственности? Если мы посовещаемся с другими ответственными товарищами, и они согласятся, что вам можно доверить это дело?
'К черту' - подумал полковник. - 'Откровенность так откровенность'.
- Да. Я буду отвечать карьерой, добрым именем и собственной головой. Без права на реабилитацию. Я готов к этому.
- Вы карьерист… - неопределенно протянул Сталин. - Иногда это бывает хорошо. Иногда плохо. Идите, нам нужно посоветоваться… с ответственными товарищами. Вас проводят в специальную гостиницу. И возьмите с собой эти документы. На досуге обдумайте их и напишите, какие сильные и слабые стороны этого проекта вы видите. Не тяните, время дорого.