Но Эстевес ошибся, сначала началась артподготовка, танки били из-за холма по цитадели несколько часов, потом налетела авиация и продолжила утюжить территорию, между делом отбиваясь от айманских самолетов, в этом им помогали передвижные зенитные комплексы. И вместе с повторным налетом истребителей и штурмовиков, заполнивших пространство между холмами и горами на манер айманов газом, в атаку пошла пехота при поддержке бронетехники.
Танки легко перемахнули через холм, за ними двинулись пехотинцы, и все скрылось в тумане. Рядом проносились танкетки, а вдалеке снова началась бомбежка.
Макс Брюстер со своим взводом бежал в кромешной тьме, да еще и в поляризованном газе. Очки позволяли смутно различать направление движения и более или менее нормально пространство перед собой. По крайней мере, хватало, чтобы не сломать себе ногу в каком-нибудь поганом овражке.
– Ветер поднимается, – вдруг сказал Стюарт.
– Может, просто ты так быстро бежишь?… – попытался пошутить Кастор.
Дым начало сносить в сторону, он становился все реже и реже, пока наконец совсем не исчез. Резервные танки из-за холма пытались восстановить защитную завесу, но толку от них было немного.
И тогда начался самый настоящий кошмар. Защитники базы открыли прицельный огонь по наступающим из всех видов оружия, которое у них оказалось в довольно большом ассортименте. Танки пытались на ходу поразить огневые точки противника, но зачастую мазали, поскольку им самим приходилось отчаянно маневрировать, чтобы не попасть под удар или не свалиться в воронку.
Журналисты молча ехали на броне БТРа. Один молчал, потому что ему отказала секретарша, выставив полным идиотом. Другой, потому что разговаривал со своим боссом. Разговор получился, как у двух даунов, один задает вопрос и десять минут ждет на него ответ, очень сильно нервничает и раздражается. И все из-за системы глушения айманов.
– Ты представляешь, – сказал после долгого молчания Теодор, – она вылила на меня чашку кофе!
– Да уймись ты…
– Правильно, уймись, кофе-то горячий был!
– Тео, заткнись. Лучше приготовь аппаратуру.
– Так наступления еще нет.
– Просто небольшой репортаж снимем, может, по возвращении удастся кому-нибудь продать. Деньги в любом случае не помешают.
– Точно, – Теодор нацепил на голову свой шлем, на спине у него висел ранец-передатчик, сигнал от которого поступал на ближайшую передающую станцию, а от нее уже – до места назначения, но он был для прямого эфира.
Репортаж не складывался. К ним относились, в лучшем случае, нейтрально, в худшем – грозились разбить морду. У тех же, кто соглашался ответить на пару вопросов, ответы получались удивительно однообразными, либо выглядели полной чушью, содержавшей в себе приветы родным и близким, либо угрозы по возвращении прибить своего недруга.
Хорошо получились только метеор и взрыв.
– Кажется, началось, – шепотом проговорил Шлифман, когда после утомительной канонады как-то по-особому подобрались солдаты.
– Точно, включай свой передатчик. Включил? Хорошо, готовность пятнадцать минут.
Солдаты рванули за танками.
– Побежали, – крикнул Эрик Дуренко, и когда они взобрались на вершину холма, продолжил: – Дамы и господа, мы ведем прямой репортаж с планеты Тайтар, не спрашивайте меня, где это находится, я сам не знаю. Главное другое. Здесь развернулась решающая схватка между Торговой Федерацией и Айманской республикой за обладание ресурсами. Сейчас федеральные войска пытаются взять штурмом неприступную цитадель айманов Карнатион, в случае успеха это решит все их проблемы на данном участке фронта. Но давайте же посмотрим, что же происходит на самой линии фронта…
– Моя камера не пробивается за этот шлейф, – шепотом проговорил Теодор по внутренней связи, которую не воспринимали телезрители. – Ни хрена не видно, ни один из режимов не работает, ни ультра, ни инфра, ничего!
– Ээ… дамы и господа, небольшая техническая накладка. Сейчас мы все увидим своими глазами, оставайтесь с нами…
Эрик увлек за собой Теодора, и они побежали вслед за ушедшими в туман солдатами. Пробежав несколько сотен метров и увидев, что туман рассеивается, Дуренко пожалел, что не остался на своем прежнем месте, откуда они начали съемку. "Сверху получилась бы отличная панорама", – подумал Эрик. Но делать было нечего, и он решил вести репортаж прямо с поля. В конце концов, именно это они и должны были делать, а не снимать панораму.
– Итак, господа, федералы преодолели половину пути до своей цели, и, как видите, у них случилась неприятность – рассеялась защитная завеса. Вот такой каприз природы… Что ж, давайте подберемся чуть ближе к солдатам.
И журналисты побежали вперед. Вокруг рвались вражеские снаряды, им отвечали танковые залпы, и все это снимал оператор, вертя головой и рискуя вывихнуть себе шею. Прямо перед ними подбили танк, который перевернулся набок, и Эрик поспешил к нему, справедливо рассудив, что подбитый танк больше добивать не будут, и он послужит хорошей защитой от пуль, да и репортаж получится гораздо более живописным.
– Тео, снимай это, снимай!
Теодор Шлифман уже и сам настроил свою камеру на близкую съемку. А снимал он вылезающий из танка экипаж, люди были все в крови и плохо ориентировались в пространстве, шатаясь, как пьяные, вследствии контузии.
Танкистов заметил айманский пулеметчик и открыл по ним бешенную стрельбу. Фонтанчики земли взвивались рядом с ними, чиркая по танку и заставляя журналистов испуганно жаться к броне. Вскоре пулеметчик пристрелялся, и через пять секунд все три танкиста были убиты. Их тела пронзало насквозь, слабая броня не держала удара крупнокалиберных пуль, и они падали на землю, а один вообще остался висеть в люке.
– Ты это заснял? Заснял?!
– Заснял я, заснял!
– Отлично!
Эрик Дуренко переместился так, чтобы оказаться между камерой и телами танкистов, и, показав рукой на убитых, сказал:
– Вот, господа, эти мужественные танкисты стали первыми жертвами безудержной атаки федеральных сил, а сколько их будет еще? Но давайте взглянем на ситуацию в целом, как мы видим, атака немного замедлилась. Я вижу солдат, сидящих в воронке от авиабомбы, давайте подберемся к ним поближе…
И журналисты ползком подобрались к шести солдатам в воронке, тем более что стрельба на этом участке немного ослабла и было вполне безопасно. Солдаты просто сидели в воронке, но один из них все же достал ручной гранатомет и выстрелил по только ему видимому противнику.
– Итак, давайте спросим у этих солдат, что они думают о сложившейся ситуации, – сказал Эрик и протянул микрофон к ближайшему солдату. – Скажите нам, что вы обо всем этом думаете.
Солдат даже не сразу понял, что от него хотят, но когда до него дошло, он заорал:
– Пошел вон отсюда, придурок! Ты же нас демаскируешь, козел!!!
– Но я только хочу узнать ваше мнение…
– Пошел отсюда! – солдат достал свой автомат и нацелил его на журналистов. – Если через три секунды вы будете еще здесь, я вас сам убью, придурки!
– Все-все, мы уже уходим… – Эрик с напарником пополз назад.
Они успели отползти только на метр, когда с пронзительным свистом в воронку упал минометный снаряд. Солдат буквально разорвало на части, куски их тел сыпались рядом с Эриком и далеко вокруг, и все это бесстрастно снимала камера на голове Теодора Шлифмана.
– А еще говорят, что снаряд в одну и ту же воронку дважды не падает… – произнес Эрик, стирая с лица кровь, брызнувшую из упавшей рядом руки. – Итак, на чем я остановился?…
55
Доктор Макгаурен заведовал старейшей клиникой Альпамира "Желтая акация". Поскольку появилась она самой первой, то считалась самой лучшей на планете, а потому в клиентах недостатка не было. Постепенно она превратилась в закрытую лечебницу с психиатрическим уклоном для состоятельных людей. Этим иногда пользовались богатые родители, запирая сюда строптивых детей. Впрочем, здесь действительно лечили людей, если это было необходимо.
Доктор проводил полуденный обход с парой врачей, дабы показать, что он все еще сам занимается делами клиники.
– Как вела себя пациентка из сто второго бокса? – спросил доктор у дежурного врача по этажу.
– Все в порядке, доктор, тихо и мирно, никакого шума.
– Что ж, прогресс явно налицо. Еще один курс терапии, и можно ее выписывать… через пару недель.
Обход продолжался, когда его нагнала секретарша и немного взволнованным голосом заговорила:
– Доктор Макгаурен, доктор Макгаурен…
– Что случилось, Риточка?
– Звонил мистер Маччини, спрашивал о состоянии своей дочери, и голос…
– Что с его голосом?
– Он был явно раздражен.
– Хорошо. Где его дочь?
– Двести первая палата, доктор.
– Замечательно…
Макгаурен взял свой планшет и ввел цифру "201". На экране появилась история болезни данной пациентки. "Что ж, придется поторопиться, – подумал доктор. – А жаль".
Макгаурен строил себе новый загородный дом. Фактически это был дворец с пятью бассейнами и двадцатью комнатами. Строительство требовало больших денег, чего стоил только пол из карнакена, древесины с далекой планеты почти на окраине освоенного мира, а поступления на лечение дочки Маччини составляли значительные суммы, и без них стройка могла затянуться. К тому же в клинике был "мертвый сезон", пациентов явно не хватало. "Значит, не судьба, – снова подумал Макгаурен. – Но и затягивать с этим не стоит, себе дороже будет, тем более что с ней нет ничего серьезного, но на месяц я ее еще задержу".
– Хорошо, Рита, через два дня позвони мистеру Маччини и скажи, что у его дочери наблюдаются явные сдвиги в лучшую сторону и что при хорошем стечении обстоятельств через месяц она будет уже дома в полном здравии.
– Хорошо, доктор, и еще…
– Ну?
– К данной пациентке пришла посетительница, ее подруга. Пропустить?
– Пропусти, – разрешил доктор, решив, что не стоит нагнетать ситуацию. Ведь та все может рассказать самому Маччини.
– Хорошо.
И доктор Макгаурен продолжил свой обход. Пройдя до конца коридора, он добрался до дежурных санитаров, которые отслеживали больных и при необходимости вызывали докторов.
– Ну что, ребята, все нормально?
– Да, сэр, все в полном порядке.
– Что с телевизором?
– Нормально, сэр, показываем только спокойные программы, вроде "Зверье мое" или "Прогулки по вселенной" и тому подобное. В общем, все по инструкции, сэр.
– Молодцы.
– Спасибо, сэр, – хором ответили два санитара.
Доктор ушел, санитары сели на свои места и достали карты. Заняться было нечем, поскольку наблюдать за психами изо дня в день жутко надоедало, а смотреть программы, шедшие по ящику, не было никаких сил.
Они вдвоем специально программировали телевизор так, чтобы у пациентов был самостоятельный выбор каналов, что вызывало у них некое чувство свободы и независимости, но отсекали все, что могло как-то повредить больным. Для этого на каждом канале они вводили определенное время, в течение которого он мог показывать. Работники каждого этажа выбирали время просмотра самостоятельно в соответствии с тяжестью диагноза больных. Некоторым можно было показывать что-то остренькое, а кому-то вообще ничего.
– Как мне это уже надоело, – признался Вуди своему напарнику, набирая очередную последовательность работы телевизора. Сейчас он программировал "36-й канал". – Смотреть нечего. Почему бы просто не вставить им несколько кассет, и все дела? Пускай смотрят, и нам хлопот меньше.
– Не знаю, так заведено с самого основания больницы. Традиции – великая вещь, хотя так было бы гораздо проще, – сказал Николс. – Я за кофе пошел, тебе принести?
– Давай… черного и со сливками.
– Сейчас принесу. Оп-па, это уже интереснее, посмотри какая мордашка…
– Мне в двести первую, – сказала девушка, поднявшись по лестнице.
– А пропуск у вас есть?
– Вот он.
Вуди взял пропуск, заверенный самим доктором.
– Нам нужно осмотреть вашу сумочку на наличие опасных вещей.
– Пожалуйста.
Николс взял сумочку и вывалил ее содержимое на стол, его напарник удержал мелкие, раскатившиеся по всему столу вещи и сказал:
– Подумать только, чего вы с собой только не таскаете. Косметический набор и газовый баллончик оставьте здесь, хотя не советовал бы вообще брать сумочку. Вы можете оставить ее здесь, ничего с ней не случится.
– Я все-таки возьму.
– Как желаете, все в порядке, – Николс отдал пропуск. – Пойдемте, нам по пути. Когда нужно будет выйти, нажмете вот на эту кнопку, я приду и открою, а теперь заходите.
– Спасибо.
– Да не за что.
Николс пошел за кофе, заказав два стаканчика, он достал маленький пузырек. Недавно из аптечки он украл слабительное, выдаваемое "глотателям", чтобы у тех выходила вся дрянь, которую они умудрялись сожрать тайком от всех. Николс улыбнулся и высыпал все содержимое в стакан, тщательно перемешав. "Не надо было меня с той сумасшедшей запирать, – мстительно подумал Николс. – Я тогда чуть в штаны не наложил, и тебе придется наложить, и немало…"
Работа была скучной, и санитары иногда подшучивали друг над другом, чтобы как-то скрасить серые будни. Карты и другие игры уже не помогали. А когда ничего не происходило, как сейчас, тоска была смертной.
– Вот твой кофе, – сказал Николс, протягивая Вуди стаканчик. И отхлебнул из своего.
– Спасибо, – Вуди попробовал на вкус. – Какой-то он кисловатый, ты не находишь?
– Да нет, нормальный кофе. Не хуже и не лучше, чем обычно.
– Странно… наверное, сливки прокисли.
– Не привередничай, пей свой кофе, – и чтобы отвлечь внимание напарника, Николс спросил: – Что там с двести первой?
– Ничего, разговаривают. Точнее, она говорит, а наша молчит.
– Ясное дело, молчит, больная ведь на всю голову.
56
Ханна никогда раньше не бывала в заведениях типа "Желтой акации" и никогда бы не пошла сюда, если бы на нее не пал жребий. Как-то в кругу подружек они решили, что нужно навестить пострадавшую, чтобы потом все было без обид. Раньше их отказывались пропустить, а теперь согласились, но только одну. Вот она и пошла, поскольку договорились, что пойдет та, у которой раньше зазвонит телефон, и он зазвонил, будь он неладен.
Видно было, что палату оснастили вещами из комнаты самой Амалии, чтобы ей все напоминало о доме и лечение проходило бы в более непринужденной обстановке. Но как бы не старались повторить домашнюю обстановку, казенность больницы все же проглядывала. Телевизор под потолком, закрытый бронированным стеклом, отсутствие острых углов и тому подобное.
– Привет Амалия… – поздоровалась Ханна. – Как дела?
Но та молчала. Амалия лежала на кровати, уставив в потолок невидящий взгляд. Это очень угнетало и нервировало Ханну. "Вдруг она буйнопомешанной стала? Сейчас вскочит и стукнет чем-нибудь по голове! – подумала она. – Но нет, медсестра сказала, что она в этом смысле в порядке и все понимает, просто не реагирует на окружающих".
Ханна с опаской присела на краешек стула, ей хотелось встать и убежать, но надо было просидеть с Амалией хотя бы четверть часа. Но время, как назло, словно остановилось.
– Посмотри, какой телефон выпустили, – Ханна вытащила из тщательно проверенной на входе сумочки сотовый телефон. – Чего здесь только нет, сюда даже умудрились сканер вставить. Берешь так, проводишь по какой-нибудь поверхности, а на экранчике появляется изображение, что там под этой поверхностью. Правда, интересно…
Ханна поняла, что Амалии сейчас все до лампочки. Ханна посмотрела на часы, прошло всего пять минут.
– Может, телевизор посмотрим. Что тут у вас интересного показывают?
Неожиданно для Ханны, Амалия откликнулась на эту просьбу. Взяв пульт, она включила телевизор на первой же попавшейся программе. Показывали какого-то толстяка в нелепой накидке, ползшего за каким-то страшным дикобразом.
– Это Анцелиус Помпелиус, очень добродушный зверек, несмотря на свой устрашающий вид, – заговорил толстяк звонким голосом. – Посмотрите, его иголки достигают метра в длину. Давайте, дадим ему кусочек сахару. Аа… он укусил меня, паразит этакий!
Ханне было смешно, но Амалия, наоборот, стала переключать каналы. По ним транслировали игровые шоу, музыкальные и познавательные передачи, какие-то научные симпозиумы и тому подобное, или просто стояла заставка с надписью "Сигнала нет". Амалия остановилась на прежней передаче, что шла с самого начала. Вдруг симпатичного зверька сменил диктор, который сказал:
– Приносим извинения за нарушение программы передач. У нас на связи наш корреспондент, ведущий прямую трансляцию с места боев на планете Тайтар.
Николс улыбался все шире, глядя на то, как ворочается на стуле его напарник. Тот вспотел и нервно переминал в руках карты.
– Слушай, Ник, кажется, я чем-то траванулся. Плохо мне, живот пучит, наверное, все из-за этих прокисших сливок. Опп…
– Ты чего? – спросил Николс, сделав серьезное лицо, что стоило ему немалых усилий над собой.
– Кажется, пошло… точно пошло. Ты тут посиди, пока я в сортир сбегаю, ладно?
– О чем речь, конечно, посижу.
– Спасибо, ты настоящий друг…
– Всегда пожалуйста.
Вуди, зажимая руками задний проход, побежал к туалету. В него он забегал уже с криком.
– Не будешь меня в сто пятьдесят шестой запирать, – сказал Николс, раскрывая карты Вуди. – Вот, а мог бы выиграть…
Загорелась лампочка вызова. Санитар с ленцой взял трубку.
– Николс слушает.
– Николс, давай сюда, у нас ЧП!
– Я не могу, на посту я один, Вуди в сортире, а мне нужно за программами смотреть!
– Ник, какая программа?! Там все по расписанию и ничего не произойдет, а тут сейчас доктора на куски один буйный порвет! Этот гад Барнею уже два пальца сломал!
– Черт, у меня посетительница!
– Ник, давай сюда быстро!
– Хорошо, уже бегу.
"Надо же, как не вовремя я пошутил, – выхватывая электрошокер, подумал Николс. – А так все хорошо начиналось…" И Николс побежал усмирять буйного психа с верхнего этажа, сломавшего Барнею два пальца, а это уже было серьезно, поскольку Барней был еще тот бык…
Ханна не могла поверить в увиденное ею по телевизору. Жуткие взрывы вспышками освещали ночь, то тут, то там. Все предметы отливали зеленоватым цветом – камера снимала в режиме ночного видения, но, тем не менее, все было отчетливо видно, до мельчайших подробностей.
Хладнокровный расстрел танкистов поразил ее больше всего и вывел из легкого ступора. Ханна вспомнила, что доктор предупреждал о том, что пациентке нельзя испытывать сильных потрясений, и вообще она должна видеть только позитивное, а тут целое море крови, это ли не потрясение.
Ханна бросилась к двери, но она оказалась заперта, тут она вспомнила про копку и надавила на нее, но ничего не происходило.
– Откройте! Откройте дверь! – кричала Ханна, стуча ладошками по мягкой обивке двери, глушившей ее удары.