На дне долины, по-над которой летел синороплан, несколько винландских слониц внимательно следили за лесом, пока на отмели у ручья неуклюже резвились два слонёнка. Одна из слониц подняла голову вверх, направив длинные, слегка изогнутые бивни в направлении воздушного корабля, и затрубила. Звук донёсся до Каи сквозь свист ветра в снастях, скрип ивовой плетёнки, гудение оболочки, стрёкот двигателей, и шипение пара.
– Вот и не возьму я в толк, откуда это берётся?
– Может, жлобство – как икота? – предположила Кая.
– В смысле, что жлобу икнётся? – Вамба окончательно освоился на борту синороплана.
– И это тоже, но Гелвира биолог нам рассказывала, что икать первыми научились рыбы, на случай, если в жабрах застрянет песчинка, чтоб обратным ходом воды её вытолкать. Жабр давно не осталось, всё икаем, и жлобство, наверное, тоже что-то с тех времён, когда наши предки кусались и на четвереньках бегали.
– Отец мне поведал, псоглавцы, что в Синей земле… – Самбор остановился на полуслове, постучал ногтем по одному из манометров, поднял голову вверх, и потянул за ремённую петлю.
Позади корзинки, вмещавшей путешественников, в крыле открылись подпружиненные створки. Из отверстия посыпался пепел.
– Надо бы кому-нибудь слазить наверх, поворошить дрова кочергой, – сообщил лётчик. – Нечисто горят, может, сырое попалось. Вамба?
– Я полезу, – вызвалась Кая, решив, что Вамба, хоть уже достаточно уютно чувствовал себя в сидячем положении, ещё не созрел для путешествия с кочергой к топке и паровому котлу, вверх-вниз по верёвочной лестнице.
– Держитесь, в нас стреляют! Вамба, картечница! Скала, два часа посолонь! – Самбор крутанул штурвал, поворачивая синороплан. – Без моего слова не стреляй!
Гутан перелез через спинку сиденья, лязгнул затвором, и попытался повернуть оружие, насколько позволял вертлюг. Кая пригнулась к борту, одновременно осознав полную нелогичность этого действия. На миг, она выглянула поверх плетёных ивовых прутьев в указанном Самбором направлении. Там вздымалась к затянутому облаками небу и синороплану под облаками не просто плосковерхая скала на краю ущелья, а древняя скальная крепость. По преданиям, в таких крепостях предки тиван пересиживали голодные и неспокойные века Великой зимы.
Как гласил передаваемый из поколения в поколение рассказ, в самой большой из скальных крепостей, жители отошли от исконной веры. Вместо детей, выбранных за бесхитростность, обряды стали вести жрецы, ведомые тайным знанием. Начали приноситься кровавые жертвы, отряды охотников отправлялись за пленными в соседние крепости. На довольно долгое время над землями апиша́пов, северных и южных тиван, и акомов установилось господство теократии антропофагов. Так её учтиво назвали историки Багряной гегемонии, записавшие тиванские мифы. Местонахождение твердыни жрецов, чересчур сведущих в анатомии, осталось загадкой для хронистов.
Тайное знание антропофагов, хоть и включало много способов наиболее болезненного умерщвления себе подобных (и их приготовления), а также сведения о количестве планет в нескольких соседних звёздных системах, не распространялось на основы агрономии. Этот недочёт оказался роковым: держава развалилась вследствие экологической катастрофы. Обычных соседей, случись неурожай, подкормили бы окрестные деревни. Желающих же поделиться последней кукурузной лепёшкой с пожирателями запретной плоти как-то не нашлось, и все они вымерли от голода. Если верить сказанию, что иногда рассказывали мудрые старики в ночь первого зимнего полнолуния, последние антропофаги съели друг друга, а их духи не стали дождевыми облаками, а превратились в тучи пылевых бурь в Великой Степи. Уцелевшие тиване, с радостью позабыв про крепость и храмы с залитыми кровью алтарями, вернулись к ведомым детишками пляскам на праздниках урожая в свете последней луны лета, и зимним преданиям о духах. Как всем известно, вести такие разговоры сподручнее всего, когда дух грома впадает в спячку. Тогда-то самое время рассказать детям о Бабушке Звёздной Паучихе, Ловком Койоте, и Немой Деве. Мысль о Бабушке Звёздной Паучихе почему-то придала Кае уверенности – тоже вопреки логике.
Раздался раскатистый грохот. Кая ещё раз высунулась из своего крайне ненадёжного укрытия. Самбор, насколько позволяла неповоротливость воздушного корабля, вилял влево-вправо между распускавшихся в небе багровыми цветами облаков разрывов. С крыши одной из башен стародавней крепости из-за бронещита била вполне современная на вид пушка.
– Повернём вдоль ущелья или вверх пойдём, точно собьют! – прокричал лётчик. – Одна надежда – вниз и вперёд! Вамба, будь наготове!
Снова загрохотало, синороплан тряхнул близкий взрыв. Кая решила, что венед выбрал движение вниз по двоякой причине – чтобы прибавить скорость, и в надежде выйти из конуса обстрела. Башня приблизилась настолько, что стали видны стелющиеся якорцы, росшие в швах между камнями кладки, заклёпки на бронещите пушки, и полосатая вязаная шапка на голове пушкаря.
– Вамба, огонь!
На близком расстоянии, отрывистые хлопки картечницы оглушали. Полоса попаданий пробежала по камням, пули отскочили от щита орудия, дурацкий вязаный колпак взлетел в воздух – то ли стрелка задели каменные осколки, то ли пуля попала в смотровую щель. Почти одновременно, к мягкому стрёкоту двигателя справа по ходу прибавился неприятный дребезжащий звук.
Пушка смолкла, но теперь из-за камней по синороплану стреляли из мелкого оружия. Самбор попытался набрать высоту и даже наполовину в этом преуспел, когда правый винт с треском разлетелся в куски. Хуже того, один из осколков винта пропорол рваную полосу в рыбьих пузырях.
– Падаем? – Вамба снова позеленел, за неимением лучшей опоры, теперь вцепившись в рукояти картечницы.
– Без паники, и на одном двигателе пролетим сколько-нибудь, только половину скорости потеряем, – Самбор направил воздушный корабль вдоль ущелья.
– Теперь что ж, в два раза дольше лететь? – голос астронома дрогнул.
Мимо уха Каи вжикнула пуля, за ней другая. Дева вжалась в сиденье. Зелёный или нет, Вамба ответил очередью. Слева из-под крыла-аэростата раздался свист, вращение единственного оставшегося винта замедлилось.
– Паропровод перебило! – Самбор боролся со штурвалом.
– Если всю скорость потеряем, теперь всю жизнь лететь? – с отчаянием вопросил Вамба, ставя на картечницу свежий зарядный конус взамен расстрелянного.
– Всю жизнь, – лётчик покосился на прореху в крыле. – И недолгую!
Выражение этого заявления никак не соответствовало его содержанию – только по тону, можно было подумать, что венеду лет шесть, и он что-то приговаривает, катясь на санках с горы. Синороплан спускался ниже и ниже, уже летя вровень с верхушками сосен, росших на горах, слева и справа ограничивавших ущелье. Внизу заблестела вода.
– Самбор, ты вроде за шкипера? – вдруг спросил астроном.
– А?
– Ну, пока мы в воздухе, твоё слово – закон?
– Ну. Завещание хочешь составить? Торопись!
– Нет, пожени нас с Каей!
Кая вспыхнула:
– А меня спросить?
– Он и спросит! – отрезал Вамба. – Картечницу скинуть?
– Я слов не знаю! – Самбор повис на штурвале, пытаясь выровнять принявший крен вправо синороплан. – Вдруг сядем живыми, картечница пригодится!
– Что там знать? – астроном перебрался на скамью рядом с Каей. – Говори!
– Кая дочь Поки́са-лоро́, берёшь в мужья Вамбу?
– Да!
– Вамба сын Гундемара, берёшь в жёны Каю?
– Да!
Горный ручей внизу расширился, впереди показалось озеро. До воды оставалось сажени четыре.
– Говори слова! – напомнил Вамба.
– Сказано же, не знаю! Женитесь, женитесь, и больше не деритесь! Плавать умеете? Если и нет, всё лучше кормить форель, чем воронов с волками, – не дожидаясь ответа сзади, рассудил венед и потянул за рукоять над головой, окрашенную в красный цвет.
Сверху зашипело, винт окончательно остановился. Кая зажмурилась, одновременно думая, что не подобает дочери вождя…
– Хотя дело бывало, и коза волка съеда…
Окончание Самборова суждения сгинуло в треске ломающихся снастей и плеске.
Последовала относительная тишина.
– Супруги, можете поцеловаться, – гордо сказал венед, поднимая лётные очки на лоб. – Как говорил мой отец, если от того, что осталось от самолёта, можешь уползти сам, посадку считай удачной.
Кая открыла глаза. Корзина стояла без малого в аршине воды. Оторвавшееся крыло, лишившись корзины и хвостового оперения, продолжало движение, набирая высоту, пока его более тяжёлая передняя кромка не перевесила. Топка со звоном ломающихся заклёпок сорвалась с креплений, из неё посыпались горящие угли, из прорехи в оболочке с гулом полыхнуло водородное пламя, и через несколько мгновений, металлический скелет крыла и паровая машина грохнулись в озеро примерно в девяти дюжинах саженей от Самбора, Каи, и уже собравшегося лезть целоваться Вамбы. Вместо поцелуя, Вамба сгрёб Каю и прижал её к скамье, прикрывая своим телом.
– Рванёт? – скорее предупредил, чем спросил астроном.
– Не должно, я выпустил пар, – венед со вздохом проводил взглядом погружавшиеся в воду остатки крыла, сбросил на сиденье клетчатый альбингский плащ, вытащил из-под тёмно-красной венедской куртки титановый оберег на цепочке, погладил, и спрятал обратно. – Добрый был корабль, теперь уже таких не строят.
Вамба более жадно, нежели радостно, набросился на Каю.
– Я сказал "поцеловаться", – напомнил Самбор. – Вообще-то совет вам да любовь в любой форме, только давайте сначала перетащим барахло на берег и решим, что делать дальше. Кая, чьи это земли?
– Верфанские, – ответила дева, едва переведя дух. – На северо-западе – Клевхольм, замок Осгода Клапы, туда нам соваться, пожалуй, не стоит.
Венед спрыгнул в воду (она была ему чуть выше колен), пробормотал: "Как Янтарное море в про́синец, брр!", вытащил из корзины меч, направляя ножны левой рукой, правой опустил их в кольца заплечной сбруи, достал оттуда же свёрток с лагундой, развернул, спрятал оружие под куртку за спину, повесил через плечо тул со стрелами, расстегнул застёжку-молнию на налуче, вытащил оттуда сложно устроенный лук с блоками, противовесами, и оптическим прицелом, и, таким образом снарядившись, принялся обходить корзину.
– Осгод Клапа – промышленник, что в торговом союзе со Стейнгладом? – уточнил он.
– После горной войны, уже не в союзе, может статься. Он хотел от Стейнглада избавиться, потому что тот, мол, чересчур благоволил горнякам.
– Разве не Стейнглад нанял Фалскефельта-клятвопреступника, что город сжёг? – Самбор положил лук на край корзины, снял картечницу с вертлюга, и перебросил Вамбе.
Тот, едва удержав брошенное, ответил:
– Вот сравнить с теми делами, что Осгод вёл – это и будет благоволение. Стейнглад, как война не его путём повернула, хоть на попятную пошёл с горняцкими цехами.
– Как ззе, на попятную! – сказал кто-то с берега.
В направлении голоса, говорившего на танско-венедском с густым этлавагрским налётом, мгновенно оказался направлен лук, и чуть позже – картечница. Кая недолго думала, не полезть ли за йотунской перечницей, но, принимая во внимание её прицельную дальность, решила до поры оставить оружие под накидкой. На берегу стояли четверо воинственно-потрёпанного вида: всяк красовался в почти полной боевой справе, но мятые шлемы, кольчуги с прорехами, утратившие блеск зерцала, и так далее выглядели, как будто были найдены на разрозненных полях битв, провалявшись там по нескольку лет. Поверх справы, новоприбывшие были затянуты в ремённые сбруи, как для спасательных ранцев. У каждого за один из нагрудных ремней была засунута ровдужная рукавица. Крайний справа, судя по коренастому сложению, медному отливу кожи, и гордой посадке головы, мог быть верфанцем.
– Он свои цеха уцредил, с подставными старсинами, – на плече говорившего лежала отблёскивавшая чёрным металлом труба слонобоя, пятивершковым жерлом обращённая к Кае, Вамбе, и Самбору. – А зза головы настоясцих старсин награду назнацил. Зза меня вот два гросса скиллингов.
– Как величать тебя? – Самбор ухитрился поклониться новому собеседнику, одновременно держа его на прицеле.
– Мегайро, сын Скомено, – "старсина" щёлкнул чем-то на слонобое. – Дай, цто ли, на предохранитель поставлю, коли разговор посёл. Сам-то ты кто? Уззе виззу, цто не те вы, о ком думал…
– Это Кая, дочь Покиса вождя, Вамба, муж её, схоласт и астроном, а я Самбор сын Мествина, электротехник.
Венед на пару вершков опустил оружие. Судя по выбранной форме представления, он тоже предполагал, что один из стоявших на берегу был верфанцем. Кая решила проверить догадку:
– Манк'уви́ман!
– Манк'ува́ман, а́нта! – почтительно ответил тот, опустил самострел, снял болт с ложа, и нажал на спуск, со звоном освобождая тетиву.
– Идите на берег, цто ли. Доць возздя тиванского… Астеро́дота Вравро́на, остраки́зе тон Мале́ро! – Мегайро снял ракетное ружьё с плеча. – Товарисци наси, похоззе, птаи́зму больсую сваляли.
– Что сваляли? – не понял Вамба.
"Старсина" продолжал:
– Наблюдатели по телефону сказали, корабль нового городского головы из Айкатты летит к Краснокаменному замку, Осгоду на подмогу. Мы и ресили насих братьев, цто замок в осаду взяли, выруцить, цтоб им на головы айкаттские бомбы не летели.
– Где здесь бомбы? – Самбор выразительно качнул корзину.
Кая поджала ноги, наблюдая за водой на дне, чья прибыль ускорилась от движения лётчика. За бортом, что приходилось Самбору выше колена, ей оказалось бы по середину бедра. А вот долговязому Вамбе – по колено.
– Неси меня на берег, муж! – воззвала она к последнему.
Тот не сразу понял, к кому был обращён призыв, так что пришлось пояснить:
– Муж, объелся груш, неси меня на берег!
– Муж! Точно! – Вамба несказанно обрадовался, положил картечницу на скамью, подтянул повыше пояс с длинным скрамасаксом и шестистрелом, перекинул ноги через борт, схватил Каю (правда, не на руки, как возлюбленный возлюбленную, а через плечо, как пастух ягнёнка), и журавлём зашагал к Мегайро и его спутникам, в паре мест просев в воде по пояс.
Наблюдая за гутаном, венед взял ремень тула в зубы, правой рукой медленно, чтоб не завелась, вытащил из спрятанных под курткой заспинных ножен лагунду и тоже побрёл к суше, вздымая лук, стрелы, и механическое оружие над водой. Тем временем, Вамба наконец-то перехватил Каю с плеча на руки и несколькими мгновениями позже поставил её на засыпанную влажными сосновыми иглами землю на краю лужи озёрной воды, натёкшей с его чёрной шерстяной туники.
– Са́у, а́нта! – верфанец уважительно обратил на себя внимание. – Давно ли род Покиса-лоро возвысил союзом род Ваббы звездочёта?
Вамба хотел его поправить, Кая вовремя послала гутану предупредительный взгляд, но не успела остеречь и венеда.
– Недавно, – ответил тоже вышедший из воды Самбор за Каю (чего делать не полагалось: вопрос задан старшей дочери вождя, ей и отвечать). – Это их свадебное путешествие.
– Ва́дан 'ушан, зачем приказ стрелять давал? – верфанец был крайне возмущён: он не только чуть повысил голос, но даже на вершок приподнял открытую левую кисть в направлении Мегайро.
– Ка́сторо без приказа стрелял, – ответил тот.
– 'Ушан та'а лу ли, почему без приказа?
– Поцему моего слова не дозздался, о том его спрасивать надо в цертогах Цетырнадцати. А поцему стрелял – на корабле был герб Айкатты, и клюци. Ресили, самого головы.
Кая укоризненно взглянула на несдержанного верфанца. "Та'а лу ли" переводилось как "предок с мужской стороны", что было довольно сильным, хоть и принятым в обществе, ругательством, неуместным в отношении кого-то, чей дух вознёсся в облака так недавно, что ещё не успел пролиться дождём на землю прародителей.
– Головы, да не того, – Самбор, передав Вамбе оружие, сбросил с плеч основательно подмоченную снизу куртку.
Она упала на лесную почву с неожиданным лязгом. Венед снял с пояса ножны с самозаводом для лагунды и принялся вытряхивать из них воду, продолжая:
– Этот синороплан сработан ещё для Витерика сына Хродерика, Реккасвинтова деда. Реккасвинт его нам подарил, до Медыни добраться, как Ариамир новый голова стал чинить с наёмниками произвол и закрыл аэродром. Удовлетворившись состоянием ножен, венед забрал у Вамбы лагунду, оставив того держать лук и стрелы в туле.
– Старшина, может, огонь развести? – спросил у Мегайро один из его спутников, с въевшейся в бледную кожу каменной пылью.
– Луцсе готовь сбруи для гостей, – загадочно ответил старшина. – В лесном лагере обсохнут. Кая, Вамба, Самбор, не обессудьте насим гостеприимством.
– Не в обиду, – ответил венед. – И за товарища не взыщи, он первый в нас стрелять стал, а у Вамбы глаз меткий.
– Не в обиду, – повторил старшина.
Верфанец прислонил самострел к стволу сосны, снял с плеч плащ из шкуры лютого волка, и предолжил его Кае. Будь он подобающе учтив, это следовало бы сделать, едва нога старшей дочери вождя дружественного племени ступила на землю, но что взять с лесовика-северянина?
– Пил'у, – Кая сказала слово дружбы и закуталась в плащ. – Скажи мне своё имя, друг.
– Ка́ллан.
Имя значило "Волк".
– Мегайро старшина, что ты говорил про подставной цех? – вдруг спросил венед.
– Так Стейнглад всем после горной войны глаза отвёл. "Вот вам полуцка, цто задолззал. Серебра не дам, но за эти бумаззки отвесят вам по пуду псена, да выдадут по сесть банок тусняка в моей лавке. Копцёной колбасы на тормозок захотели? Лепёсками с киёмой обойдётесь. Цех хотите? Цто зз, цех не колбаса, вот вам цех, а вот и старсина"… А старсина тот – вообсце близзе водяного колеса фарку́нста к ла́ве не подходил!
– Не иначе, он ту же и хитрость и с айкаттским сходом провернул! – осенило Самбора. – Помните, Аистульф мясник всё сетовал, что никого на площади не знает?
В ветвях над головами стоявших у озера зажужжало. Раздалось клацанье, затем жужжание повторилось, громче и настойчивее. "Бойся! Тормози, чудо северной природы"! – закричал кто-то. Прозвучал довольно громкий удар, сопровождаемый сухим треском. Одно из деревьев закачалось, вниз полетело несколько веток. Мегайро уставился вверх:
– Нирли́к, ты ззивой?
– Опять остановиться не успел! – был ответ.
К Мегайро, Каллану, и третьему остававшемуся с ними спутнику (четвёртый отправился за "сбруей") присоединился, вернее, выпал из сосновых ветвей, ещё один.