- Ты складно говоришь, - возразил Альбин, - а вот мне кажется, что Митридат не пожелал союза с нами, поскольку гораздо удобнее было подождать, как мы и римляне измотаем друг друга, не вмешиваясь самому. И сейчас ты хочешь, чтобы мы выступили против Суллы, когда он вернется в Италию? Помогли марианцам из союзнического долга. Возможно, мы сделали бы это и без уговоров. Даже, если мы и в этот раз измотаем друг друга на пользу Понту. Не вижу пока, где тут участие Митридата. Или он желает, чтобы мы помогали ему бесплатно? Да и чем бы он нам помог, если у него скоро никаких сил не останется?
Алатрион улыбнулся.
- Мы подбираемся к самому интересному. Я действительно считаю, что не имеет смысла уговаривать вас выступить против Суллы. Вы и сами пришли бы к этой мысли. Собрали бы войско и ввязались бы в драку. По глазам твоим, Альбин, вижу, что так все и будет, безо всяких там митридатов. Я приехал сюда и говорю с вами совершенно с другой целью. Я предлагаю вам, вернее даже прошу вас не делать этого.
- Что? - не понял Телесин.
- Не ввязываться в гражданскую войну против Суллы на стороне марианской партии.
- Это почему? - удивился Альбин.
- Потом что Сулла вас разобьет. Более того, он вас уничтожит. Я предлагаю вам избежать такой участи, сохранить силы и вновь выступить против Рима, но позже. Гораздо позже, когда новые силы обретет и Митридат. Вот тогда можно будет рассчитывать на успех. Пусть Сулла уничтожит марианцев. Дайте им умереть. Пусть он зальет улицы Рима реками крови, отпразднует триумфы, распустит легионы. И только тогда бейте. Когда два льва дерутся, хитрая обезьяна сидит на дереве.
- Ты хочешь, чтобы мы сражались против Суллы не вместе с марианцами, а по очереди? Обычно так и проигрывают войны. Сулла разобьет нас по частям.
- Да, обычно разделение армий приводит к поражениям. Как раз так вас и будет бить Сулла. Вы выступите за марианцев, но не вместе с ними. Вас побьют по очереди.
- Так в чем же смысл твоих предложений?
- Смысл в паузе. Нужно выдержать паузу. Пусть Сулла перестанет быть воином, пусть он и его люди погрязнут в роскоши, отнятой у марианцев, награбленной в Греции и Азии. Пусть Луций Корнелий займется непопулярными реформами. Пусть полудохлая волчица провоняет, как следует. Вот тогда, совместно с Митридатом, вы и выступите.
- Что же раньше...
- ...а раньше Рим не был достаточно ослаблен. Все квириты заодно, никакого раскола нет. К тому же недавняя победоносная война с кимврами, удачная компания в Испании, высокий боевой дух легионов. Нет, раньше не имело смысла, поэтому царь и не стал ввязываться в вашу войну.
Самниты переглянулись. Альбин кинул быстрый взгляд на раба-виночерпия и провел большим пальцем по своему бритому подбородку. Раб тут же куда-то исчез.
- Все это весьма неожиданно, - медленно проговорил Телесин, - не то, чтобы наши союзники совсем не беспокоились о Сулле, но твои слова: "Сулла вернется... Сулла разобьет..." - звучат, как некие пророчества, которыми часто пугают толпу шарлатаны. В Грецию были посланы два легиона, чтобы устранить этот меч, весящий у Сената над шеей.
- У Суллы пять легионов, и потери он несет незначительные, рассеивая огромные царские армии одну за другой. Что смогут сделать два легиона, дисциплина в которых столь плоха, что это уже привело к убийству командующего?
- А почему ты решил, что Митридат сможет оправиться от поражения? - встрял Альбин.
- Потому что Азия - это бездонная бочка, из которой можно черпать бесконечно.
Альбин скептически хмыкнул.
- Если мы примем этот план, то какую помощь окажет царь, и каковы будут его притязания в ответ?
- Я рад, что мы переходим к конкретике. От вас, самнитов, царю вообще никакой платы не нужно. Притязания царя ограничиваются Грецией. Он не намерен идти на запад, "к последнему морю", подобно своему великому предку, Александру. Помощь - деньги, сколько потребуется, флот. Возможно и войска.
- Нам нужно все взвесить, - сказал Телесин, - располагайся пока, как гость.
Ожидание затягивалось. Армилл превратился в каменную статую, и казалось, даже не дышал. Заскучавший галл нашел себе развлечение: следил за глазами оска, пытаясь угадать, когда тот в очередной раз моргнет.
В глубине коридора послышались легкие шаги, и возле двери возникла фигура раба. Он приблизился к Армиллу, что-то шепнул ему на ухо и тут же ушел. На лице оска не отразилось никаких эмоций. Внезапно в темноте, куда удалился раб, раздался топот. Ганник скосил туда глаза и в тот же миг в его солнечное сплетение врезался кулак оска. Галл согнулся пополам, к нему подлетели несколько человек и схватили его за руки, заламывая их за спину. Армилл ударил его снова, но на этот раз Ганник успел подставить бок. Галл извернулся и, рванув на себя двух державших его самнитов, столкнул их лбами. Армилл отскочил назад, а галл, стремительно присев, рукой поддел одного из нападавших за пятку и подружил его затылок с мраморным полом.
Нападавших было четверо, не считая Армилла. Они не воспользовались оружием, без сомнения собираясь взять галла живым. Бежать некуда, да ему и в голову подобное не пришло, он не мог бросить Аппия. Ганник метнулся в ближайший угол, прикрыв себе спину и сузив фронт нападавшим. Несмотря на тесноту, галл все время двигался, перемещался влево-вправо на небольшом пятачке. Пара ударов достигли его по касательной, он устоял на ногах и смог ответить, уронив одного из самнитов на его товарища. Четвертый самнит, промахнувшись, разбил себе пальцы о стену и пока стоял столбом, был использован Ганником, как живой щит, против Армилла. Прикрываясь от оска, галл ударом ноги в лицо лишил чувств третьего самнита, пытавшегося встать. Армилл оказался самым боеспособным в этой компании. Когда все его товарищи уже валялись на полу, он, уклоняясь от кулаков галла, прорвался вплотную и сжал Ганника в захвате. Захрустели кости. Армилл впечатал галла в стену, а тот, вырвав из захвата руки, съездил оску по ушам.
С треском распахнулась дверь атрия, и на пороге возник Алатрион. Не говоря ни слова, он оторвал оска от своего телохранителя и, удерживая под локоть и запястье, заставил его лечь на пол. Уперев колено в шею Армилла, костоправ прорычал:
- Располагайся, как гость?! Я смотрю, гостеприимный народ, самниты! Что все это значит?
Из атрия вышел Альбин, оглядел побоище и досадливо крякнул.
- Я жду объяснений, - прошипел Алатрион.
- Мне приказали задержать сулланского шпиона, - прохрипел Армилл, - и допросить... с пристрастием...
- Чьего шпиона? - оторопел посол.
- Сулланского, - мрачно бросил Альбин, - отпусти воина и не пытайся бежать.
В коридоре уже вовсю бряцало оружие и с полдюжины наконечников копий нацелились в грудь Алатриона. Ганника прибежавшие воины прижали древком к стене.
- Ты столь рьяно убеждал нас не связываться с Суллой... - начал Альбин.
- ... вы идиоты, - сплюнул Алатрион, - немедленно освободите меня и моего телохранителя!
- Освободите их, - послышался приглушенный голос Телесина.
Альбин повернулся в сторону атрия.
- Как ты не понимаешь! Ведь он...
- Освободи его! - рявкнул Телесин.
Он вышел в коридор.
- Никто не смеет тронуть посла, - процедил вождь в лицо Альбину.
- Да какой он посол!
- Я предъявил вам симболлон! - прокричал Аппий, нагнулся к Армиллу и добавил, - ты же видел его!
- Да... Но не я отдаю приказы...
- Прости нас, посол, - сказал Телесин, - прости меня. Ты просишь нас нарушить союзнический долг, но...
- Не говори "нет", Телесин, - вскричал Алатрион, - не давай чувствам взять верх над разумом! Обдумай все еще раз, еще тысячу раз!
Вождь молчал.
- Я не буду требовать обещаний, клятв. Не буду требовать ответа, я уеду немедленно, не дожидаясь вашего решения, но я заклинаю вас, обдумайте его. Наплевать на Митридата, наплевать на всех, но если вы пойдете против Суллы сейчас, это гибель!
Альбин сжал зубы и кулаки, губы его дрожали, а на скулах играли желваки.
- Если ты уезжаешь, я прикажу проводить тебя, - сказал Телесин, - никто более не посмеет оскорбить священное звание посла.
Ганника отпустили, он оторопело переводил взгляд с Алатриона на самнитов и обратно. Костоправ освободил Армилла.
- Проводи посла, - приказал Телесин оску.
- Да уж, лучшего эскорта не найти, - процедил Алатрион. Уходя он повернулся и сказал, - не совершите ошибку. Последствия будут чудовищны.
Они уезжали в ночь. Алатрион не пожелал задерживаться в Беневенте до утра. Телесин приказал выдать им свежих лошадей. Армилл, выполняя приказ, проводил посла и его телохранителя до городских ворот.
- Гелиайне, апостол. Амнисто какосис, - сказал по-гречески оск.
Алатрион кивнул.
- Гелиайне, Крикс, - и добавил на латыни, - желаю тебе в будущем холодной головы и твердой руки. Как видно, горячее сердце может завести лишь на погребальный костер. И если твои вожди не услышали меня, уцелей в грядущих битвах. Пусть побольше самнитов, осков уцелеет. Вы еще будете нужны этой земле.
- ...Он уехал?
- Да, Телесин отпустил его, - еще совсем недавно, в разговоре с вождем, Альбин походил на кипящий котел с гремящей крышкой, но теперь он уже совершенно остыл и говорил спокойно.
- Напрасно, - лицо собеседника самнита, занявшего резное кресло в углу слабоосвещенной свечами комнаты, скрыто в тени.
- Не так-то просто было удержать его.
- Я знаю...
Повисла пауза.
- И что же вождь намерен предпринять?
- Такие дела не решаются в одночасье, - отрезал Альбин.
- Конечно.
Самнит не видел лица собеседника, но готов был поклясться, что тот ухмыляется.
- Значит, Митридату нужно, чтобы самниты не ввязывались в грядущую гражданскую войну. А может он попросит о том же и луканов... и всех италиков. Весьма неожиданная просьба в устах Митридата. Интересно, знает ли о ней Митридат?
Глава 11
Возле северного побережья Коса
Квинт открыл глаза и тут же сощурился. Сквозь щели в низком деревянном потолке пробивались яркие лучики света. Уже утро. Пожалуй, первое утро, когда ему удалось, как следует, выспаться в этом скрипящем и раскачивающемся плавучем ящике. Даже странно. Он уже начал привыкать к неудобствам морского путешествия, третьего в его жизни. Впрочем, грех жаловаться. Два предыдущих сопровождались гораздо меньшим комфортом. Тогда вместо отдельного помещения ему довелось разделить общество пары сотен легионеров, теснящихся на скамьях, настеленных от борта до борта беспалубного актуария. И это были еще цветочки. В тот, первый раз, едва они вышли из Брундизия, налетел шторм. Возможно, для бывалых моряков он не показался чем-то ужасным, но Квинту вполне хватило. Он побывал на двух войнах, нередко видел смерть в самых страшных ее формах, но такого ужаса и ощущения полнейшей беспомощности, как в тот злополучный день доселе не испытывал. Судно мотало и крутило на волнах, перекатывавшихся через борт, как невесомый игрушечный кораблик, вырезанный из кусочка сосновой коры, который Квинт в детстве запускал в горном ручье. С тем отличием, что кораблик не тонул, даже перевернувшись, тогда как актуарии, перевозившие легионы, таким замечательным свойством не обладали и шли на дно с пугающей быстротой.
Сейчас, на четвертый день в море, он мог утверждать, что, определенно, морские путешествия не столь уж и плохи. Хотя неудобства все же были, их доставляла качка, выворачивающая желудок в первые сутки плавания, песок, обильно сыпавшийся сквозь щели в потолке-палубе и вода. Последняя раздражала особенно. Когда гаул круто зарывался носом в волны, поднимая фонтаны брызг, потолок каюты префекта, расположенной в носовой части судна, напоминал, что похож на решето. Вода лилась и капала, капала и лилась, без какой-либо размеренности и непременно попадая на голые части тела. Когда мозг целиком и полностью поглощен угадыванием времени очередного мокрого шлепка по разгоряченной коже... Кажется, это даже для пыток используют? Поистине отличный способ свести человека с ума.
Восемнадцать римлян и фракиец расположились в четырех каютах финикийского зерновоза, в котором для зерна были созданы гораздо лучшие условия проезда, нежели для людей. Каждая каюта рассчитана на четырех человек, но такое положение дел никого из пассажиров не огорчало, поскольку мало кто пожелал добровольно заточить себя внутри, предпочитая проводить время на палубе.
Квинт оказался одним из немногих, кто спал не на палубе, как все матросы, а в каюте. Умом он понимал, что в случае крушения судна, шансы спастись из тесного подпалубного помещения гораздо меньше, чем, если бы он оставался наверху, но привычка спать на твердой голой земле, под звездами, не соглашалась с доводами разума в случае, если эта "земля", хоть и достаточно твердая, ходила под ногами ходуном. Ему все время казалось, что на следующем гребне, каждый из которых мерещился сухопутному Северу просто огромным, волна непременно смоет его за борт.
Гаул-зерновоз курсировал между Александрией Египетской и ионическими городами. Сейчас, выгрузив зерно в Митилене, зайдя в Питану, Фокею и на Хиос, он возвращался на юг, приняв пассажиров и забив трюм малоазиатскими товарами: шерстяными тканями, хиосским вином. Судно довольно крупное, двухмачтовое, ходящее исключительно под парусами. Команда разноплеменная, но преобладали в ней финикийцы. Хотя с падением Карфагена они утратили право называться властителями морей, навыки мореходства, оттачиваемые веками, никуда не делись. Обширные знания, огромный опыт позволяли финикийцам прекрасно ориентироваться в Средиземном море вдали от берегов еще тысячу лет назад - достижение, к которому прочие морские народы приблизились лишь ко времени Пунический войн. Они первыми стали ходить по морю ночью, тогда как, даже сейчас большинство купеческих судов не были рассчитаны на длительные многодневные переходы и на ночь приставали к берегу. Судно, нанятое Севером, могло около месяца находиться в море.
Квинт поднялся на палубу и приблизился к борту, крепко вцепившись в него. Он так делал всегда, несмотря на то, что все дни плаванья стояла ровная погода, вызывая усмешки моряков и некоторых своих подчиненных.
Префект прищурился, прикрыл глаза ладонью, защищаясь от лучей восходящего солнца. По левому борту в утренней дымке медленно проплывал поросший лесом берег Азии. Здесь было не очень глубоко и даже видно дно, благодаря чистоте и прозрачности воды. Север заинтересованно всматривался в глубину, не обращая внимания на крикливых чаек, носившихся над низкими волнами.
- Все дерутся за лучший кусок, за место под солнцем. И звери и птицы.
Чья-то ладонь бесшумно легла на борт рядом с руками Квинта. Префект скосил глаза, с неудовольствием отметив, что не слышал скрипа палубы под ногами подошедшего человека. Бурос смотрел куда-то в сторону. Север проследил его взгляд и стал свидетелем финала драки группы чаек, оспаривавших рыбину, зажатую в клюве удачливой охотницы. Добыча несколько раз сменила хозяйку, прежде чем победительница смогла оторваться от преследования конкуренток.
- Люди всегда лишь подражали зверям, - закончил мысль фракиец.
- Люди - такие же звери.
- Нет, - возразил Бурос, - люди умнее, хитрее зверей. Хуже зверей. Волк жертву просто убьет. Человек заклеймит каленым железом, вырвет ноздри, отрежет уши, выколет глаза. Отрубит руки, ноги. А после всего не убьет. Оставит так. Человек хуже.
- Кошке тоже свойственно играть с мышкой, - не сдавался префект.
Фракиец не ответил, лишь покачал головой. Заметив на палубе префекта, подошел навклер, загорелый дочерна финикиец по имени Бод'аштарт. Греки звали его Бостаром.
- Показался Кос, - навклер вытянул руку вперед по курсу судна. По-гречески он говорил без акцента.
- Где? - напряг зрение префект, - не вижу.
- Дымка, - сказал Бурос, - скоро станет лучше видно.
Судно это в Фокее сторговал разведчик. Север быстро понял, что без пронырливого фракийца ему не удалось бы нанять и дырявого корыта. Фокея, входившая ранее в состав Римской Азии, как и Пергам с Питаной, досталась Митридату. В нынешней ситуации, оставшись без царской защиты, фокейцы не осмелились помешать горстке легионеров свободно заниматься своими делами в городе, однако смотрели исподлобья, не зная, чего теперь стоит ожидать.
Купцы же торговых судов, откровенно не желали связываться с римлянами. О появлении у Лукулла флота слышали уже многие, но тот себя пока никак не проявил, и небезосновательно считалось, что на море владычествует понтийский царь. Никто не желал угодить на кол, будучи уличенным в помощи царским врагам.
Стараниями фракийца выяснилось, что глубоко наплевать на греков и римлян, вместе взятых, купцу-финикийцу из Сидона, владетелю гаула под названием "Гани Аштарт", что означало - "Любимец Астарты". Бод'аштарта интересовали лишь деньги, только деньги и ничего, кроме денег. Такими ханаанцев видел весь знакомый с ними мир. Бод'аштарт назвал цену, Бурос и Север поторговались, соблюдая приличия, ударили по рукам и отряд префекта без проволочек отплыл на юг. Оговорена была доставка пассажиров до Книда с заходом на все крупные острова по дороге. "А там посмотрим, в кошеле еще звенит". Навклеру по пути, а серебро одинаково ценилось и в Ливии и на Боспоре, вне зависимости от того, какие картинки на нем отбиты.
Север возблагодарил Юпитера за ниспосланную удачу. Ему, сухопутному, только сейчас явилось откровение, что почти два десятка человек одних только пассажиров - это много. И не всякий корабль для такой толпы сгодится. А тут гаул, называемый греками стронгилоном. Зерновоз немаленьких размеров, с каютами.
"Тебе понравилось? Я еще никогда не выходил в море".
Вот теперь Квинту понравилось. В сравнении с предыдущими путешествиями.
- Судно! - закричали с носа, где рядом с проревсом торчал любопытный Барбат.
Навклер немедленно прошел на нос.
- Пойдем, посмотрим, - кивнул разведчику префект.
Встречное судно шло навстречу гаулу мористее. Шло на веслах против ветра, отчего паруса на нем не наблюдалось. Мачты тоже.
- Это келет, - сказал навклер, - пират.
- Может морской дозор Галикарнаса? - предположил Север, - вроде бы недалеко...