Северин, которому ничего не оставалось, кроме как слушать, вникать и стараться не навязывать варварам свою точку зрения, завел себе собственный распорядок дня, весьма отличный от суасонского. Найденыша никто не заставлял что-либо делать – хочешь спи, хочешь гуляй по берегу или в лесу, хочешь слушай рассказы стариков, поучавших детишек (старейшины батавов рассказывали истории ничуть не хуже, чем Беовульф). Однако само собой получилось так: Северин приучился подниматься на рассвете, вместе с остальными быстро перекусывал остатками вечерней трапезы, брал с собой тыквенную баклажку с ячменным пиво и уходил в дюны – думать.
Думать было тяжко – впервые очень близко познакомившись с варварами (дружина и приближенные Хловиса Меровинга не в счет), он начал понимать, что живут они истинно христианской, апостольской жизнью: неустанные труды, искренняя забота о семье, похвальная бережливость, нестяжательство (Беовульф подарил старейшинам несколько золотых вещиц, их немедля припрятали, сказав, что в голодный год будет на что выменять зерно или мясо – ни один старейшина не надел на себя гривну или браслет!), душевное, хоть и разорительное гостеприимство – зима на исходе, припасов осталось мало, а тут восемь лишних ртов! И ведь не женщины, а воины! Но все лучшее – на стол, для гостей!
Это ли не христианские добродетели? Вот где стоит сеять Зерна Истины, о которых так много говорил епископ Ремигий! Но как с этими добродетелями согласуется язычество и ужасающие обычаи батавов, когда "ненужное" дитя выносят в лютую зиму за ограду, неверной жене бреют в знак позора голову и оставляют ее близ волчьего логова связанную, на съедение дикому зверю, а к святилищу Тиваза приносят головы убитых врагов, туда же отправляют уродов и калек?
Вскоре раздумья над этими противоречиями Северину надоедали, и к полудню он шел на возвышенность за деревней, где его обычно ждали Гундамир, Алатей и заинтересовавшийся забавой Хререк-дан, большой искусник в метании короткого копья, ножей и любитель "бьорнхильд" – "медвежьей битвы", так на диалекте данов он называл драку вовсе без оружия. Это не привычный римлянину кулачный бой, а подражание настоящим медведям, когда человек идет шатающейся походкой, одновременно позволяющей сохранять равновесие, бьет наотмашь полной горстью, а не кулаком, уворачивается от ответных ударов с ловкостью медведя и снова налетает на врага всей массой.
Гундамир объяснил, что Хререк – вроде бы вутья, медведь-перевертыш, отсюда и умение. Но никто никогда пока в облике лесного хозяина Хререка не видел, видать сдерживает в себе священную ярость до времени.
Хререк в поединке с вандалом без мечей и ножей дважды сбил с ног Гундамира обычными оплеухами. Это наводило на размышления. А про быстрого и уворотливого Алатея Хререк сказал, будто предки анта ведут род от рысей – такой проворной может быть только лесная кошка! Северин даже не пытался выйти против дана, раздавит и не заметит, зато метание копья ему понравилось куда больше мечного боя – древняя, почтенная и прославленная наука греческих олимпионников, в гимнасии Салерно каждого непременно обучали сему искусству! Хререк бросал пику на сто шагов вдаль и на семьдесят в цель, Северин соответственно на пятьдесят и тридцать. Дан сказал, что это очень хорошо. Будет толк из Скильда Скевинга. Непременно будет, тут и думать нечего!
Пойдем, побьемся на руках, лукавый вандал и суесловный ант? Двое на одного?
Гундамир и Алатей не принять вызов не могли, но оба оказались биты ко всеобщей радости и довольству. А Хререк пуще всех радовался – вот как угодил!
Хререка же с одного удара уложил Беовульф, заглянувший на холм из праздного интереса. Вождь во всем должен быть первым.
Потом все, смеясь и бахвалясь удалью, пошли в деревню – трапезничать.
* * *
Беовульф не раз повторял, что мир стареет, а люди ныне измельчали.
Взять тех же батавов: в давние времена, когда воины Скандзы только-только на новых землях высадились и пошли на запад по Великой реке, батавы двинулись вдоль одного из ее притоков, который и вывел племя на берег сурового моря. Здесь они встретили римлян, и победили их, и гнали до самой Галлии, стяжав великую славу и вызвав радость богов.
А теперь что? Деревня здесь, деревня там, детей в семьях мало, мужи позабыли о былом войнолюбии, жены через одну неплодны или мертвых чад рожают – вот и сгинуло былое величие батавское. Все оттого, что мир испорчен, недоглядывают за ним Асы – много злого чародейства развелось. Эдак скоро наступит зима, которой три года стоять, придет огненный корабль с мертвецами на веслах, а там уж и до последней битвы недолго, сгинут все в одном огне.
Куда ни посмотри сейчас – то галиурунн, тварь злая, налетает, то вепрь подземный из глубин выпрастывается, многоглавые змии и царь-лягушки на болотах за каждой кочкой сидят, живую плоть поджидая, а в море…
Тут Беовульф, любитель страшных сказок, понизил голос:
– Море, оно не для людей создано, а для чудовищ. Чтобы, значит, меньше страшилищ по земле ходило, смерть и разрушения сея. Оттого и волшебство морское – самое сильное, людям его познать не дано, не наша это стихия, чуждая. Но бывает так, что морские твари вылезают на берег и тогда никакого сладу с ними нет. Слыхал про таких?
Северин, уже начавший засыпать на своей лавке, вдруг ободрился, припомнил о Сцилле и Харибде, о левиафане, сиренах, медузах и прочих монстрах полуденных морей, описанных Гомером. Рассказал о них Беовульфу. Потом оба перебрались за стол, затеплили от углей открытого очага лучину, отыскали кувшин с брагой и холодную медвежатину, оставшуюся после недавней охоты.
Беовульф слушал в оба уха – ромейские саги были ему неизвестны, а чудовищами он весьма интересовался. Увлекшись, Северин вспомнил о битве при Стэнэ – как пахнуло иномирной стужей, зажглись мертвые огни и появились над холмами страшные тени…
– Галиурунны, – убежденно сказал Беовульф. – Мы спускались вниз по реке в тот день, со стороны Лугдуна, я чувствовал, что в горах беспокойно… Говоришь, алеманы использовали колдовство?
– Еще как! А кто такие галиурунны? Объясни.
– Ночь сейчас. – Беовульф оглянулся, словно опасался увидеть чудовище у себя за спиной. – Впрочем, мы в доме, при очаге и богах… – Он кивнул в сторону хозяйского "высокого места", предназначенного старейшине, там темнели три черных закопченных идола. – Слушай. В начале времен, но уже после исхода со Скандзы, Локи повадился ходить к человеческим женщинам в обличье мужей их. Девы тогда были прекрасны, любвеобильны и плодовиты, многие понесли от Отца Лжи, однако рождались от его зловредного семени вовсе не люди, а… Существа. Жен неверных наши богатыри, понятно, конями разметывали, а гнусные плоды соития с Локи в болота выбрасывали. Так появилось племя ведьм, галиурунн. Им в болотах преотлично жилось, пищи вдоволь – скользкие гады да поганые грибы, а когда и живая кровь сбившегося с дороги и забредшего в топь путника. С виду они походят на человеческих женщин, но сущность – колдовская, поэтому галиурунн может принять любое обличье, хоть жабы, хоть клочка тумана. Их можно увидеть ночами на полях сражений, слетаются на запах крови… Недоброе потомство оставил после себя Локи, а хуже всего то, что много их, галиурунн. Меньше, чем людей, куда меньше, но все равно много. И не каждый способен отличить ведьму от обычного человека. Вот собака или козел – всегда отличат.
– Ну с собакой понятно, – кивнул Северин, знавший, что псы потусторонних тварей чувствуют стократ острее людей. – А козел-то тут при чем?
– Козел, конечно, скотина шкодная и вредоносная, хуже нашего Гундамира-вандала. От коз молоко, а от козлов одно озорничанье да вонь. Одна радость – нечисть горазд гонять. Хвори, людские и скотские, пакость всякую. Козлы – животные Доннара, а Доннар первым из богов против тварей ночных выходит… Но козла с собой возить не будешь, с собакой надежнее и беспокойства никакого. Фенрир – пес добрый, пускай и ромейский.
– А что вы делали в Лугдуне, у бургундов?
– Что и обычно. Тамошний рикс Гундобат призвал – мол, от вепря-оборотня житья нет, всю округу устрашил, дюжину дружинных клыками до смерти посек, а воины они были не последние. Убили мы вепря и точно: вутьей одичавшим оказался – звериная сущность человеческую совсем погубила. Гундобат нас потом богато одарил, он щедрый вождь.
– Значит, Нибелунги убивают чудовищ за золото?
– Исполняя клятву, – оскорбился Беовульф. – Это уж дело рикса, награждать нас или нет, но если вождь щедрость не явит, в другой раз мы к нему на помощь поспешать не будем. Пусть сначала плач великий поднимет, от ярости гнусного семени Локи страдая…
"Ах, вот оно что, – усмехнулся про себя Северин. – Клятва клятвой, но без богатых подарков все равно не уйдешь… Это что же получается? Таких дружин, как у Беовульфа, не одна и не две, богатства Нибелунги не первое столетия копят, себе лишь малость оставляя! Но и этой малости хватает на пурпурные рубахи, дорогие пряжки, украшения и хорошее оружие!.. Представляю, как выглядит их тайная сокровищница!"
– Вы что же, все время на лодке ходите?
– Почему? Ладья удобна, когда рек много, а если водного пути нет – верхом. В страну данов опять же проще под парусом и на веслах идти, куда быстрее получится, чем посуху, через земли фризов.
– Кхм… – кашлянул Северин и похолодел: неужто Беовульф собрался на своем утлом челне в море выходить? Даны, как говорил Хререк, обитают "за большой водой", в десяти днях от земель батавов, если ветер попутный. С Германским морем и римские судоводители на огромных галерах и боевых триремах предпочитали не шутить, Цезарь когда в Британию из Галлии переправлялся, шесть кораблей в шторм потерял, а ведь Беовульфова ладья по сравнению с ними – что вошь рядом с быком! – Мы… ну… Нам обязательно надо к данам?
– Не страшись, – улыбнулся Беовульф. – Плавание вдоль морского берега совсем не опасно, я раньше бывал даже у свеев и балтов, а это очень далеко к востоку по китовьей дороге. Ложись спать, ночь давно за середину перевалила. Еще наговоримся…
* * *
За два дня до отплытия к данам Беовульф в капище пошел, но не в капище батавов, что в лесу за холмами было, а в дальнее, большое – туда кроме батавов еще фризы с ютами ходили. С собой взял одного только Хенгеста, он родом из этих краев, тропы знает, да и кое-какими способностями одарен. Жрецов в дальнем капище много, один другого свирепее да ухватистее, поэтому и подарки им нужны хорошие, чтобы богов ублажить и волю их узнать.
Много лугдунского серебра Беовульф с собой взял, полмешка – Северин, быстро посчитав, решил, что на эти монеты можно купить трех боевых коней со сбруями и седлами – охота кормчему добро переводить, бессмысленных деревянных истуканов одаривая! Мыслей своих, однако, не высказал – чревато.
Вернулись герои сутки спустя, хмурые и угрюмые донельзя, Беовульф сразу всю ватагу на советтинг собрал, но не в деревне, а на холмах, под соснами – от чужих ушей подальше. Северина тоже позвали, пускай он клятвы не приносил и кровным братством связан не был. Хререк-дан первым шел, интересно ему было, что боги сказали про бывшую родню его.
Северин уже знал, что даны были младшей ветвью великого народа готского, из тех, что прочь от русла Великой реки по малому ручью свернули, прежде фризов, но позже антов или венедов. Ручей увел их на север, на огромный полуостров, вдававшийся далеко в Германское море. За полуостровом был широкий пролив, а за проливом еще одна земля, тянувшаяся до вечных льдов у Края Мира. Эту землю когда-то взяли под свою руку гауты, потом ушедшие в Британию, а после гаутов – их родичи свеи, еще дальше жили финны, народ иного языка, предки которого не бывали на Скандзе.
Земля данов урожаями была неизобильна – скалы да вересковые пустоши, однако немногочисленных данов кормила. Помогало и море: рыбы в прибрежных водах водилось видимо-невидимо, летом приходил морской зверь, били китов и перелетную птицу.
Словом, жили даны не голодая, от скудости не изнывали, с соседями вели хорошую торговлю, воевали же редко: мало кто желал покуситься на принадлежащие им камни да болота – шедших с востока неостановимым потоком варваров привлекали тучные угодья Галлии, теплая Италия, богатая Иллирия и щедрая на зерно Фракия.
Северин, поразмыслив, решил, что даны были одним из самых благополучных варварских племен – если, конечно, верить Хререку, почитавшему родину пращуров едва ли не второй Скандзой. А то, что хлеб плохо родится и зимы холодные – не беда, весь обитаемый мир одряхлел, кругом упадок да порча. Вот даже у франков раньше по два урожая в год снимали, а теперь всего один, и того до весны едва хватает!
Последнее утверждение Северин мог запросто объяснить тем, что при римлянах в Галлии пшеницу сеяли по науке, а поля удобряли, варвары же предпочитали рубить и жечь лес, а на месте расчищенных делянок растить зерно – отсюда и вечный недород.
Однако у данов были иные потребности и привычки, появившиеся за последние столетия: их настоящим кормильцем стало море, оно же и породило страшную напасть, поразившую племя датское и все роды да колена его…
– Он приходил и этой зимой, – тяжко вещал Беовульф. – И снова будет приходить, раз за разом – однажды вкусив крови, он не остановится. Так сказал Вотан.
– Ты сам говорил с Вотаном или его речи звучали из уст жрецов? – спросил неугомонный вандал.
– Пусть Хенгест будет свидетелем – сам. – Суровый ют склонил голову, подтверждая. – Жрецы отправили меня ко вратам Вальхаллы. Отвели в священный круг, к Вотану, и подали испить священного меда, того, за который Вотан умер. Потом старший жрец этого же меда глотнул, и мы оба умерли на время. Из ворот трое асов вышли, клятву нам принесших: сам Вотан, Доннар с молотом молнемечущим на плече и светлый Бальдр. А за их спинами Локи стоял, с лицом будто из камня вырубленным – понял, куда его древняя шутка завела. И боги это знали: стоят на лезвии, за которым – клятвопреступление…
– А ведь верно, – покачал головой Ариарихгот, – Море принадлежит ванам, там правят вожди Ванахема, а они клятвы не приносили… Они нам помогать не обязаны.
– Еще Вотан сказал, что дарует нам доблесть и силу во исполнение обещания. И Тор будет нас хранить, а Бальдр веселить души и дарить радость в битве. С тем боги ушли в Вальхаллу и ничего больше не сказали. А жрец повел меня обратно, в мир живых. Только Локи крикнул в спину: "Берегитесь!"
– Дела-а, – протянул Хререк. – Но я не поверну обратно! И я не боюсь попытаться!
– Никто не боится, – низким голосом сказал Хенгест. – Скильд?
– Что? – невпопад брякнул Северин, решительно не понимавший, о чем идет речь. Ответил единственно правильно: – Я как все!
– Ты сказал, а в слове нерушимая сила.
Это Северин знал и без поучений варваров-язычников – Словом был мир сотворен…
* * *
Начало пути было благоприятным – прямой парус выгнулся лебединой грудью, с юго-востока, со стороны Гесперийского моря дул хороший теплый ветер. Маленькая шестивесельная ладья отошла от батавского берега на десять стадиев и запрыгала по темно-синим волнам.
– Мы должны всегда оставаться в виду земли, – громогласно объявил Беовульф, налегая на рулевое весло. – Скильд Скевинг, следи за горизонтом! Внимательно следи – помни, что море не принадлежит людям, мы в чужой вотчине! Хререк, отдай Ньорду и морскому великану Эгиру наши подарки!
В воду полетели римские золотые монеты, кольца и плохо ограненные камни. Сокровищ у Нибелунгов было достаточно, чтобы ублажить богов.
…У батавов запаслись продовольствием на три дня – зерно брать не стали, им под посевы нужно. Вполне хватило копченого турьего мяса, крошечного, с две кружки, бочонка с медом да пять круглых сыроватых хлебов из муки ячменя, проса и ржи.
Северину такой хлеб перестал казаться отвратительным – когда голоден, и не такое съешь. Воды пресной два бочонка прихватили, пускай и не собирались далеко от земли отходить.
Всегда можно было останавливаться на дневки – поохотиться, поесть горячего. Алатей умел искать под снегом пахучие корешки, с которыми мясная похлебка становилась подобной лучшим творениям римских мастеров, устраивавших пиры для цезарей и сенаторов. Зверья же на пустынных берегах и птиц на островах было безмерно.
Где-то впереди, со стороны восхода, находилась земля данов. Земля, содрогающаяся под поступью чудовища, имя коему – Грендель…
Глава четвертая
В которой епископ Ремигий встречается с ведьмой, указывающей путь, ночует возле кургана, потом же вместе с Эрзарихом зрит великую реку
Весна 496 года по Р. X.
Арденны, дорога в Рейну
Почти тысячу лет назад знаменитый Геродот, отец "архитектуры Универсума" и прародитель географии, уверял, что за северными пределами Рима существуют только два крупных народа, разделенных на бесчисленное множество племен, – кельты на северо-западе, за Альпами, и скифы на северо-востоке, облюбовавшие обширные степи за Данубисом и Эвксинским Понтом.
Римляне воевали и с теми и с другими, иногда терпели поражения, но куда чаще побеждали. Эта картина мира казалась вечной и незыблемой – так было всегда и так будет впредь.
Каково же было удивление римлян, когда примерно за столетие до Рождества Христова на земли Республики обрушилась новая, небывалая прежде напасть – откуда-то с севера явилась несчитанная орда каких-то кимвров и тевтонов, вначале атаковавших Богемию, затем проникших в Галлию, Иллирию и Далмацию, а оттуда повернувших на юг и запад, к римским границам.
Словно намекая на скорый закат Рима, германцы устрашающей и неостановимой лавиной крытых повозок прокатились по провинции Германия – шли варвары с женами, детьми и домашним скотом, это был не просто набег: некая иная, куда более грозная сила заставила тевтонов сдвинуться с насиженных мест и искать новые земли.
Что стало причиной этого переселения – чудовищный природный катаклизм или же появление могучих и непобедимых народов, атаковавших варваров с севера и востока, – хронистам неизвестно, но факт остается фактом: больше трехсот тысяч отважных, могучих и не боящихся смерти бойцов поставили Рим на грань полного разорения.
Первая римская армия была разгромлена при Норее. Вторая – уже за Рейном, через который переправились дикари. Третья, четвертая и пятая армии Республики были уничтожены в Южной Галлии. В битве при Аврасионе погибли восемьдесят тысяч легионеров!
Италия оказалась открытой для вторжения, и римлян охватил леденящий ужас, которого они не испытывали со времен Ганнибала. Республика была слаба, золото в казне иссякло, воинский дух сыновей Лация истаял.
К счастью, после победы при Аврасионе кимвры дали Риму краткую передышку, переправились через Пиренейские горы в Иберию-Испанию и опустошили ее, но в 102 году до Рождества вновь вернулись к рубежам великого средиземноморского государства. Казалось, Республика обречена.
Рим спас блестящий полководец – консул Гай Марий, родной дядя Юлия Цезаря.