Она нажала на клавишу, и картина на экране снова изменилась. Теперь это было изображение роскошной – по земным меркам – комнаты. Под этим я подразумеваю вот что: в ней находились большие мягкие кресла, которые, возможно, выглядели бы неплохо, будь они прозрачными, а не безобразно коричневыми; на стенах висели картины с изображениями людей и полки, уставленные предметами, которые, скорее всего, были книгами ужасно древними, безо всяких управляющих кнопок. А в одном из кресел находилось что-то похожее на яркое алое желе. Фестина указала на него.
– Вот так лас фуентес выглядят сегодня.
Я вытаращила глаза. Эта штуковина не походила на живое создание!
– На вид не такое уж продвинутое создание. Просто липкая грязь.
– Однако очень умная "грязь", – ответила Фестина. – Эта фотография сделана в кабинете адмирала Винсенса, нынешнего президента Высшего совета. Однажды вечером, вернувшись домой, он обнаружил у себя эту "грязь", каким-то образом преодолевшую сложную охранную систему. Она представилась официальным посланником лас фуентес, сообщила номер, по которому можно с ней связаться, и исчезла – просто протекла сквозь кожу кресла и ушла в пол.
– Фуентес и прежде выглядели как красное желе? – поинтересовалась Ладжоли. – Когда строили фонтаны?
– Согласно данным археологии, нет. Они кремировали покойников, так что физических останков не сохранилось… однако найдены кое-какие инструменты, сломанная мебель, вещи – из изучения которых следует, что у них были обычные тела. Когда у этого посланника спросили, в чем причина таких изменений, он ответил: "Мы стали взрослыми". – Фестина снова перевела взгляд на экран. – В результате сейчас, насколько нам известно, у лас фуентес нет никакой своей планеты, только один-единственный посланник на Новой Земле. Он не заговаривает о торговле, отказывается консультировать в области науки и игнорирует просьбы о культурном обмене. Время от времени он выступает в качестве третейского судьи в спорах или разъясняет точку зрения Лиги Наций по поводу сложных юридических коллизий – что мы должны делать, чтобы оставаться разумными существами, – но от нас вроде бы совершенно ничего не хочет. Не интересуется нашими разработками, нашими данными, нашими средствами, нашими товарами. Видимо, какие бы цели люди-желе ни преследовали, человечество слишком примитивно, чтобы от нас им был хоть какой-то толк.
– И тем не менее, – задумчиво произнес Нимбус, – лас фуентес не отзывают своего посланника.
– Спорю, они просто приглядывают за нами, дикарями, – сказал Уклод. – Мы – низшие расы и не настолько умны, чтобы этим высокомерным типам было чем у нас поживиться, однако, видимо, каким-то образом мы можем причинить им вред. Если мы вдруг изобретем способ видоизменяться до такого же желеобразного состояния, лас фуентес хотели бы узнать об этом заранее. А то мы – раз, и превратимся из безвредных деревенщин в прямых соперников.
– Таково одно из бросающихся в глаза объяснений, – согласилась Фестина, – и все же очень глупо исходить из того, будто чужаки думают в точности, как мы. Может, на определенной стадии развития понятие "соперник" вообще исчезает и нет ничего, кроме полного благополучия. Представляете,одна большая чаша трогательной космической любви.
Мы в изумлении уставились на нее.
– Эй! – она улыбнулась. – Это была шутка.
И ЗАЧЕМ ВСЕ ЭТО?
– Ладно, что мы имеем? – сказал Уклод. – Поллисанд тратит уйму времени, выпытывая у людей, почему они делают глупости. Однако четыре года назад он нарушил свой обычный образ действий: объявился на Мелаквине, но не стал расспрашивать Весло, зачем она выпрыгнула из окна, а вместо этого просто вылечил ее.
– Это ведь не похоже на него? – спросил Нимбус Фестину. – Оказывать медицинскую помощь в кризисной ситуации?
– Он никогда не делал ничего подобного, – ответила она, – хотя не раз оказывался там, где возникала кризисная ситуация. По-моему, он не любит появляться в случае смертельного исхода. Однако он не раз видел, как люди становились калеками или истекали кровью, и не пытался помочь.
– Правильно, – согласился оранжевый человечек. – Выходит, ради Весла он изменил сам себе. Еще нам известно, что шадиллам очень не понравилось, когда они узнали, что наша стеклянная красавица не умерла. Они говорили, что кто-то вмешался в их планы. Очевидно, это и был Поллисанд. Может, он поступил так умышленно, чтобы досадить шадиллам?
– Кто знает? – Моя подруга пожала плечами.
Однако мне казалось, что я знаю. Поллисанд сказал, что хочет стереть шадиллов с лица вселенной; если оказать мне помощь означало расстроить их планы, он с радостью сделал бы это.
– Полагаю, что он помог мне, желая досадить шадиллам. Но почему именно мне?
Фестина глянула в мою сторону, но взгляд у нее был рассеянный.
– Если шадиллы думали, что ты умерла, и тем не менее прилетели на Мелаквин… Может, им понадобился твой труп… – Ее глаза сверкнули. – Вот только почему они прибыли именно тогда, когда прибыли? Они наверняка знали, что наши корабли уже в пути, летят, чтобы уничтожить доказательства. Либо шадиллы хотели осмотреть твое тело до того, как наши люди увезут его…
– Либо, – закончил ее мысль Уклод, – они хотели убрать тело мисси, чтобы флотские не смогли увидеть его.
Фестина кивнула.
– Обе возможности предполагают, что в тебе, Весло, есть что-то особенное, существенным образом отличающее тебя от всех прочих обитателей Мелаквина.
– Конечно. Я самая умная и красивая.
– Было бы здорово найти еще какое-нибудь отличие, – Фестина одарила меня выразительным взглядом.
– Они думали, что Весло умерла, – заметила Ла-джоли. – Это само по себе отличие. – Она перевела на меня кроткий взгляд. – Ведь это почти невозможно для ваших людей – умереть, да? Вы не стареете, не болеете, не можете ни утонуть, ни задохнуться… в общем, кроме, наверное, падения с восьмидесятого этажа ничто не может причинить тебе вреда. И если шадиллам для каких-то своих целей понадобился стеклянный труп, они не могли убить никого из ваших: Лига не спустила бы им с рук откровенное убийство.
Уклод улыбнулся Ладжоли.
– Моя дорогая жена наугад предложила замечательный вариант. Что, если шадиллы хотели заполучить твое тело, чтобы произвести вскрытие или как-то иначе исследовать…
Фестина покачала головой.
– Шадиллам нет нужды вскрывать Весло. Они сами создали эту расу, выстроили весь ее геном до последнего крошечного нуклеотида. Что такого они могут узнать в результате вскрытия, чего уже не знают?
– А если нам самим произвести вскрытие, чтобы выяснить, в чем дело? – предложил призрачный человек.
Я сердито посмотрела на него и ткнула кулаком туда, где должен был находиться его нос. Подруга схватила меня за руку:
– Успокойся! Нимбус имеет в виду, что мы должны произвести медицинское обследование. Посмотреть, нет ли в тебе чего-нибудь необычного.
– Нет во мне ничего необычного, – запротестовала я. – Я здоровее любого на этом корабле.
– Что само по себе необычно, не правда ли? – Она улыбнулась. – Так или иначе, я хочу, чтобы ты обследовалась. По крайней мере, выясним, что Поллисанд сделал с тобой. Просто залечил раны или сделал что-то еще, пока ты лежала на операционном столе?
– Что еще можно было сделать?
– Не знаю. Поэтому и нужно тебя осмотреть.
– Не хочу, чтобы меня осматривали! Осматривают только больных.
– Доставь мне удовольствие. Друзья могут составить тебе компанию… или, может, предпочитаешь пройти осмотр без свидетелей?
– Нет, – ответила я. – Я за свою жизнь уже столько была "без свидетелей"! Если ты думаешь, что я люблю одиночество, то сильно ошибаешься.
Голос Фестины дрогнул:
– Прости. Больше ты не будешь одна, обещаю. Идите в медицинский отсек, все вы… сержант покажет дорогу, – она посмотрела на него, и он кивнул. – Я подойду, как только смогу. Мне нужно кое-куда заглянуть. Договорились?
– Договорились. А… доктор делает больно?
– Если он сделает тебе больно, разрешаю врезать ему по носу.
Я была счастлива услышать это… и все же, идя к двери и чувствуя ком в горле, обернулась.
Фестина сидела у стола, устремив невидящий взгляд в пространство с таким видом, словно обдумывала что-то очень важное. Неплохо бы и мне обдумать что-то важное, решила я; вот только… снова мне приходится расставаться со своей подругой.
ЧАСТЬ XIII
КАК Я ПРОХОДИЛА МЕДИЦИНСКИЙ 0СМ0ТР
В МЕНЯ ПРОНИКАЮТ МИЛЛИАРДЫ КРОШЕЧНЫХ МЕХАНИЗМОВ
От пребывания в медицинском отсеке больно не было, просто щекотно. Не понимая, отчего это, я обвинила Нимбуса – подумала, что это частички, из которых он состоял, щекочут меня, вызывая зуд в носу и неприятное раздражение во всем теле. Однако призрачный человек поклялся, что он тут ни при чем; напротив, заявил, что и сам испытывает неприятные ощущения, поскольку воздух в лазарете насыщен… ага – "на-но-а-на-ли-за-то-ра-ми".
Я понятия не имела, что это за штуковины, но флотский доктор с удовольствием пустился в объяснения. Похоже, ему все доставляло удовольствие: возможность осмотреть меня он назвал "невероятной"; мою прозрачность – "поразительной"; то, что на него возложено решение задачи, поставленной моей подругой, – "огромной честью".
– Хо, хо, ты просто изумительный экземпляр! Самая великолепная женщина, которую я когда-либо видел.
На некоторых мужчин так легко произвести впечатление! Когда они, захлебываясь, превозносят твою неземную хрустальную красоту, возникает чувство, что их способен привести в такой же восторг какой-нибудь блестящий красный голыш или картофелина, по форме напоминающая рыбу.
Доктора звали его Хавел; это был мужчина с бесцветными глазами и брюшком, который постоянно хихикал, или похохатывал, или усмехался без всякого на то повода. Тем не менее доктор Ха-ха-хавел лучше, чем кто-либо другой, годился для разъяснения важных, но непонятных Научных проблем – он был так очарован великолепием вселенной, что с огромным удовольствием рассказывал все, что знал, и при этом не выставлял тебя невеждой. Итак, наноанализаторы – это целый рой миллионов и миллиардов крошечных механизмов, таких маленьких, что их не разглядишь. Они летают вокруг пациента, считают пульс, измеряют температуру тела, изучают состав пота. Еще эти маленькие "жучки" могут проникать сквозь кожу, брать образцы крови, залезать внутрь через горло и выяснять, как работает желудок.
Мне не хотелось, чтобы какие-то крошечные механизмы путешествовали по моей пищеварительной системе, однако доктор Хавел сказал, что какое-то количество уже проникло в мой пищевод и ведь это совсем не больно, верно?
Он говорил правду. Больно не было, поэтому ударить его по носу я не могла. Однако неприятный зуд продолжался, к тому же некоторые частички проникли туда, где, мягко говоря, им были отнюдь не рады. Хотя на мне по-прежнему была куртка разведчика, она не прикрывала те части, которые в особенности следовало бы оберегать.
КАКАЯ Я ВНУТРИ
Надругательство надо мной продолжалось пять минут, а потом доктор Хавел хлопнул в ладоши в знак того, что предварительный анализ завершен.
– Ну, посмотрим, что обнаружили мои умные маленькие помощники.
Он подошел к столу в центре комнаты: что-то вроде того стола, на котором лежат при настоящем врачебном осмотре. (В моем родном городе были превосходные медицинские машины. Раз в месяц меня приглашали лечь на смотровой стол и пройти "процедуру проверки здоровья". Она сопровождалась настоящими уколами и зондированием, а не противным зудом, в действенность которого верилось с трудом.) Доктор Хавел, однако, так и не попросил меня лечь; и, взглянув на стол, я поняла почему.
На самом деле это был экран с изображением внутреннего строения женщины, которая могла быть только мной. Я не говорю, что узнала себя, – вместо лица там было непрозрачное изображение моего черепа, не говоря о белесоватых костях тела, а внутренние органы были окрашены в безобразные неестественные цвета, – но общие очертания напоминали меня, и кстати – кто бы еще это мог быть?
– Мне не нравится эта картинка, – сказала я. – Кости у меня не белые; они прозрачные, что гораздо красивее.
Разумеется, доктор Хавел засмеялся.
– Все правильно, мисс Весло, все правильно, ха-ха. Я велел компьютеру подкрасить твои прекрасные внутренности, чтобы было легче разобраться. Тебя хитроумно сделали прозрачной; по крайней мере, для человеческих глаз. Однако сканирование в инфракрасном излучении и ультрафиолете, не говоря уж о рентгеновских лучах, ультразвуке, биоэлектрических импульсах и тому подобном, дало превосходную картину, которая не была бы доступна нам в видимом спектре.
Он с гордостью взмахнул рукой в сторону изображения… чье "поведение" приводило меня в полное замешательство. Когда я вдыхала, легкие на картинке раздувались; когда я выдыхала, они опадали. Я попыталась дышать быстро и часто, надеясь, что машина не угонится за мной… но что бы я ни делала, изображение на столе в точности копировало меня.
Сидя совсем спокойно, я почувствовала, что мое сердце бьется в унисон с безобразным красным сердцем на экране. Возникло странное ощущение, будто именно картинка управляет моим пульсом, и я перевела взгляд на пол.
Тем временем доктор Хавел обошел вокруг стола и приложил палец к экрану – не там, где была картинка, а немного в стороне, на черном поле. Под его пальцем возникали маленькие диаграммы, отражающие, видимо, различные аспекты состояния моего здоровья.
– Ох-хо-хо! Мисс Весло, похоже, это действительно ты.
– Ничего себе умная машина, если это все, на что она способна! – воскликнула я.
– Ох, ты думаешь, это очевидно? А вот и нет, ха-ха, ха-ха. Перед твоим приходом мне позвонила адмирал Рамос и коротко рассказала твою историю. Послушав ее, я поспорил с адмиралом на скромную сумму, что ты – клон подлинной Весла. Но это не так.
– Почему ты так думаешь? – спросил Уклод.
Доктор, похоже, ожидал этого вопроса.
– Посмотри сюда. Видишь? – радостно сказал он и постучал пальцем по экрану, там, где на картинке были видны мои ребра.
Изображение увеличилось почти вдвое; Хавел снова постучал пальцем по картинке несколько раз, и теперь весь экран занимал лишь маленький участок кости.
– Вот, – продолжал доктор, – четвертое ребро справа, здесь, – короткопалой рукой он обвел центр картинки, где сейчас явственно была видна тонкая линия на кости. – Видишь – это след перелома кости, до конца так и не сросшегося. Щель ничтожно мала – кто бы ни залечивал перелом, он проделал фантастическую работу, ни один земной хирург так не смог бы. Да и вообще все заживление произведено на невероятном для homo sapiens уровне.
Я уставилась на изображение. Было неприятно думать, что ребро имеет дефект, пусть и совсем маленький.
– И по всему скелету десятки таких трещин: на груди, на руках, на передней части лица, – снова заговорил доктор. – Мисс Весло, ты определенно в прошлом получила обширную травму… вроде падения с высокого здания, и основной удар пришелся на верхнюю часть туловища. Поскольку мне неизвестно, с какой скоростью идет выздоровление у представителей твоего вида, не могу точно сказать, как давно это произошло. Одно несомненно – ты та самая Весло, которая свалилась с башни четыре года назад.
– Я и так это знаю. У меня были очень тяжелые повреждения, и понадобилось немало времени, чтобы исцелиться.
– Ты не сама исцелилась. Если бы кости срослись сами по себе– , трещины выглядели бы в миллион раз хуже. А многие кости вообще не срослись бы – потому что их концы оказались слишком далеко друг от друга. Кто-то чертовски хорошо потрудился над каждым переломом, так тщательно соединив кости, что они стали как новенькие… и проделано это было спустя всего несколько часов после получения травмы. Есть и другие признаки, свидетельствующие о том, что ты получила высококлассную медицинскую помощь.
Доктор указал на серию горящих на экране ярко-красных значков. Это не были буквы известного мне алфавита; полагаю, они представляли собой условные изображения чего-то, имеющего отношение к нудной Науке химии.
– Твоя спинномозговая жидкость содержит остатки замечательного лекарства под названием веббалин, разработанного на планете Тройен несколько десятилетий назад, когда мандасары были лучшими в нашем секторе исследователями в области медицины. Веббалин предотвращает деградацию мозга, наступающую вследствие того, что в нейроны перестает поступать свежая кровь; без этого лекарства через пять-десять минут после остановки сердца происходит необратимое повреждение мозга. Даже если удастся снова заставить сердце работать, ты уже не будешь тем же самым человеком. Структура мозга разрушится – и вместе с ней триллионы связей, делающие тебя уникальной личностью. Даже если мы вживим тебе новые нейроны, связать их вместе прежним способом не удастся. Тело можно вернуть к жизни, но без веббалина, препятствующего разложению серого вещества головного мозга, прежние воспоминания утрачиваются, и личность как таковая исчезает.
– И ты нашел в спинномозговой жидкости Весла этот самый веббалин? – уточнил оранжевый человечек.
– Надо полагать, она получила значительную дозу, – ответил Хавел. – Достаточную, чтобы даже спустя четыре года можно было обнаружить следы этого лекарства.
– Доктор, как скоро после смерти должен быть введен веббалин? – спросил Нимбус. – Я имею в виду – для максимально эффективного воздействия?
– Вообще-то его обычно вводят до смерти, – ответил Хавел. – Если пострадавшему грозит смерть, нужно как можно быстрее ввести ему веббалин – пока сердце еще работает, прогоняя по сосудам кровь и разнося, таким образом, лекарство по всему организму. Потом, когда сердце остановится, хи-хи, мозг будет в безопасности на протяжении десяти часов вместо десяти минут. Неплохой запас времени для того, чтобы подлатать беднягу.
– Но предположим, что пациент уже мертв. Выходит, остается всего десять минут, чтобы сделать инъекцию?
– Хуже того, – ответил Хавел. – За десять минут лекарство должно проникнуть в мозг, что чертовски трудно, если сердце не качает кровь. Можно вспрыснуть дозу непосредственно в мозг и надеяться, что она напитает клетки… однако, как правило, всасывание происходит лишь в поверхностные слои. Такой метод редко срабатывает вообще и никогда – полностью. Если повезет, удается спасти тридцать процентов мозга, но это самое большее. Достаточно редко пациент вообще выживает, не говоря уж о том, хе-хе, чтобы вспомнить пароль своего банковского счета… что часто является главной заботой родственников.
– Выходит, если мозг Весла уцелел… – задумчиво начал призрачный человек.
– Он уцелел, – перебила я его, – и находится в прекрасном состоянии. Я умнее, чем когда бы то ни было.
– Может, это потому, что ты не человек, детка, – сказал Уклод. – Клетки твоего мозга не разрушаются так быстро, как у homo sapiens. Может, поэтому ты и дотянула до того момента, когда Поллисанд занялся тобой.
– А может, – высказал предположение Ним-бус, – инъекция была сделана до того. Пока ты была еще жива. До падения.
– Никто не делал мне никаких инъекций! Я знала бы об этом!