– Но даже если Лига не убьет тебя лично, – сказал доктор Хавел, – она может убить того, кто рядом с тобой. Адмирал Рамос не упомянула еще кое о чем, нередко происходящем после того, как наши навигаторы взрывают какой-нибудь разбойничий корабль. Даже если ты сделал все в точности, как сказано в учебниках, Лига все равно казнит некоторых членов твоего экипажа, чтобы держать всех остальных в нервном напряжении. Истину ты никогда не узнаешь: боже упаси, чтобы Лига стала объяснять свои действия. Наверняка тебе известно лишь, что симпатичная молодая женщина, с которой ты всегда вместе завтракал, и смешной парень, каждый день сыпавший новыми шутками… оба они казнены Лигой, а ты все еще жив.
В его голосе звучала такая горечь, что мы все молча уставились на него. Больше доктор не произнес ни слова. Мне вдруг пришло в голову, что человек, без конца смеющийся по поводу и без повода, на самом деле не был и наполовину таким жизнерадостным, каким казался.
КАК НАМ ИЗБЕЖАТЬ НЕМИНУЕМОЙ ГИБЕЛИ
– Ну, мы не позволим никому расстрелять нас, – заговорила наконец Фестина. – "Королевский гем-лок" будет держаться вдали от звездных систем Технократии; даже если Совет приказал всем остальным кораблям при виде нас сразу же открывать стрельбу, мы ни к кому не подойдем настолько близко, чтобы оказаться в пределах досягаемости.
– Как же мы тогда расстроим планы негодяев? – спросила я.
– Гласность, – ответила Фестина. – Нужно рассказать обо всем общественности – громко, смело и как можно быстрее. До прихода сюда я попросила капитана Капур связаться с агентствами новостей на ближайшей к нам планете: это мир кашлингов под названием Джалмут. Мы запишем свои показания здесь, на "Гемлоке", перешлем кашлингам и дадим им право раструбить новости по всей галактике. – Она мрачно улыбнулась. – Мне нравится идея обнародовать информацию не через людей; меньше вероятность того, что флот доберется до них.
– Доберется до них? – удивился Хавел. – Что вы имеете в виду?
– Подкупит их, запугает, свяжет с помощью всяких бюрократических уловок. В каждом человеческом агентстве новостей есть несколько журналистов, тайно работающих на флот. – Она бросила взгляд на Уклода, все еще покоящегося в объятиях Ладжоли. – Вот откуда, скорее всего, стало известно, что задумала ваша Юлай: она встретилась с кем-то из репортеров, и доносчики тут же сообщили об этом кому следует. Местные средства массовой информации гораздо меньше подвержены флотскому влиянию; а как только наше заявление выйдет в широкий эфир, Высший совет не сможет его замолчать. Не осмелятся они и устранить остальных разведчиков, которые могут свидетельствовать о происшедшем на Мелаквине… связь между тем и другим слишком бросилась бы в глаза.
– Однако важнее всего, – продолжала она, – что после нашего заявления Высший совет с большой степенью вероятности окажется в тюрьме. Правительство Новой Земли будет рвать и метать по поводу того, что творится за их спинами… и в особенности по поводу убийства бабушки Уклода. Верхние эшелоны власти в Технократии никогда не волновало, как флот обходится со своими собственными работниками, но уж если адмиралы начали убивать гражданских… Пусть даже речь идет о человеке со столь сомнительной репутацией, как Юлай Уннор, все наши политики тут же возжаждут крови.
– И они могут получить ее, – вставил Нимбус. – Не исключено, что кровь ручьями потечет по улицам. Если гражданское правительство попытается сломить Адмиралтейство, адмиралы могут дать отпор. Это кончится гражданской войной.
Фестина покачала головой:
– Если наше заявление выйдет в свободный эфир, те, кто служит адмиралам, тут же отвернутся от них. Это обычная проблема, возникающая с отбросами общества, которых нанимают, чтобы они выполняли всю грязную работу; они не сохраняют верность своим прежним хозяевам, едва ветер подует в другую сторону. Некоторые адмиралы попытаются отсидеться в своих поместьях с шайками наемных бандитов, но полиция с этим справится. Даже сам флот, скорее всего, отступится от адмиралов, как только истина выплывет наружу – порядочные люди на флоте придут в ярость, а непорядочные ухватятся за возможность устранить соперников.
– Тогда нужно, чтобы истина выплыла наружу как можно быстрее, – сказала я.
Фестина снова взглянула на Уклода. Ладжоли стояла на коленях; так ей ловчее было обнимать своего маленького оранжевого мужа. Вид у них был донельзя нелепый, тем не менее, как, должно быть, здорово иметь кого-то, кто не побоится даже выглядеть нелепо, если тебе нужна поддержка.
– Уклод – ключевой свидетель, – сказала Фе-стина. – Дадим ему еще несколько минут. Все равно толку от нас будет немного, пока капитан не договорится с каким-нибудь агентством новостей. Вот тогда мы вобьем гвозди в гроб Адмиралтейства.
– Мне нет равных, если речь заходит о работе молотком, – заявила я.
ЧАСТЬ XIV
КАК Я ДВИГАЛАСЬ К СЛАВЕ
КАКОВЫ ЧУЖАКИ ВНУТРИ
Пока мы дожидались, чтобы Уклод окончательно пришел в себя, я расспросила о кашлингах из Джалмута. Честно говоря, они не слишком меня интересовали, но не хотелось больше думать о смерти, и, значит, надо было чем-то занять ум.
Едва услышав мой вопрос, доктор Хавел бросился на поиски изображений кашлингов. Это ему удалось не сразу… точнее, удалось то удалось, однако первые картинки представляли собой анатомические изображения, то есть такие, где кожа отсутствовала, а внутренние органы были обнажены.
И до чего же много у кашлингов оказалось этих самых внутренних органов! Например, дело не ограничивается одним-единственным сердцем: маленькие сердца разбросаны по всему телу, и количество их разнится в зависимости от возраста. Малыши появляются на свет с пятью сердцами, но по мере взросления у них развиваются добавочные; ко времени половой зрелости кашлинги имеют двадцать сердец, работающих день и ночь, что делает их чрезвычайно энергичными и превращает в сущее наказание для родителей. В кульминационной точке жизни сердца начинают отключаться, в среднем по одному в каждые семь с половиной лет. Когда остановится последнее сердце, не станет и кашлинга.
Но сердца – не единственное, что имелось у кашлингов в изобилии… еще у них множество ртов. Одни соединяются с пищеварительной системой, другие – с легкими, третьи со стиббеками – длинными тонкими органами размером с мизинец, предназначенными для того, чтобы выяснять, какие газы в данный момент есть в воздухе, и в качестве ответной реакции индуцировать метаболические изменения в организме. По-видимому, кашлинги развиваются в мире с чрезвычайно непостоянной по составу атмосферой: вулканы изрыгают серу, водоросли испускают необычные испарения, а растения выделяют яды, предназначенные для убийства проходящих мимо животных с тем, чтобы их трупы удобряли почву. Чтобы справиться со всем этим, кашлинги развили у себя стиббеки – нечто вроде маленьких химических фабрик, постоянно проверяющих воздух на предмет возможной угрозы и продуцирующих гормоны, нейтрализующие эту угрозу.
– Восхитительная система, хе-хе! – зашелся доктор Хавел… и снова ударился в разглагольствования на тему своей любимой химии.
КАКОВЫ ЧУЖАКИ СНАРУЖИ
Пока доктор щебетал, я рассматривала анатомические картинки с кашлингами. На одной из них чужак выглядел словно сидящая лягушка; однако на другой был изображен высоким и тонким, словно столб с головой в верхней части, снабженной множеством глаз; на третьей же кашлинг сильно смахивал на гуманоида, с двумя толстыми руками и двумя еще более толстыми ногами, хотя ноги были очень длинные, а туловище короткое, так что бедра находились не намного ниже локтей.
Когда я спросила, чем объясняется столь разный облик в пределах одного вида, Фестина ответила, что скелетная система кашлингов может смещаться, создавая три различные конфигурации. В позиции на корточках большая часть костей прикрывает жизненно важные органы точно щитом – так называемая поза обороны, в которой кашлинги наименее уязвимы. Столб на самом деле называется "перископом" – вытягиваясь вдвое выше человека, кашлинг может поднять голову над кустами и другими препятствиями, сканируя местность на предмет опасности или в поисках еды. Недостаток обеих этих позиций в том, что в них кости жестко смыкаются друг с другом, в результате чего трудно ходить или даже ползти. Для этого и нужна третья конфигурация, человекоподобная, с высоким расположением талии; она чаще всего используется в повседневной жизни. В таком виде кашлинги расхаживают, словно долгоножки, делая большие шаги и быстро покрывая значительные расстояния.
Доктор Хавел щелкнул кнопкой, и картинка на демонстрационном столе сменилась панорамным изображением нескольких десятков кашлингов. Покрытые кожей чужаки выглядели совсем по-другому… поскольку она у них была всех цветов радуги плюс те цвета, которые не стала бы использовать ни одна уважающая себя радуга: ярко-фиолетовый, кричаще-красный, пронзительно-голубой.
Некоторые кашлинги целиком были одного и того же цвета, но всегда режущего глаз: ослепительное золото, яркое серебро, мерцающая бронза. Окраска других состояла из смеси контрастных тонов, например оранжевый с голубым или желтый с черным. У некоторых были полоски, как у тигра, но таких кричащих тонов, что настоящий тигр посчитал бы их унижением. Тела других покрывали узоры типа разноцветных колец. Только один кашлинг на этой картинке отличался хорошим – то есть умеренным – вкусом, так как предпочел снежно-белый цвет. Однако, заметив, что мой взгляд прикован к нему, Фестина сказала:
– Не сомневайся, он "раскрашен" не хуже остальных, просто в невидимой для человеческого глаза зоне спектра. Инфракрасный, ультрафиолетовый… с диапазоном восприятия кашлингов не сравнится ни одна известная раса.
– До чего же глупые эти кашлинги! – воскликнула я. – Враждебные существа могут разглядеть их издалека.
– Какие враждебные существа? – Фестина пожала плечами. – Кашлинги приручили все миры, на которых живут. Опасные животные остались только в зоопарках, а благодаря Лиге Наций можно не беспокоиться о нападении извне. Кашлингам нет нужды осторожничать, и, как видишь, они к этому не стремятся, – она взмахнула рукой в сторону кричащих красок на картинке. – Чем больше показного блеска, тем красивее. Сексуальнее. Примерно такой же инстинкт свойствен большинству земных птиц. За долгие столетия выработалось представление, что самый желанный партнер должен быть похож на участника лазерного шоу. Используя биоинженерные методы, селекцию воспроизводства и косметические инъекции, они превратили себя во флюоресцирующую расу.
– Но они же такие безобразные! – сказала я. – Просто до неприличия.
– Только не говори этого им в лицо. Кашлинги чрезвычайно тщеславны; если их оскорбить, они могут отказаться передать наше сообщение.
– Раз так, я очарую их своей любезностью. Что касается завоевания сердец чужаков, даже самых уродливых тут мне нет равных.
Фестина некоторое время рассматривала меня, а потом усмехнулась.
– Да, этого у тебя не отнять.
ВРЕМЕННАЯ ДЕТСКАЯ
Мы оставили Уклода и Ладжоли в лазарете. Они негромко разговаривали; голос оранжевого человечка дрожал, его супруга держалась с мягким спокойствием. Никому не хотелось прерывать их беседу, а я еще и потому была рада убраться оттуда, что при одном взгляде на них каждый раз заново осознавала ужасную реальность тяжелой утраты.
Нимбус сказал, что ему нечего добавить к нашему заявлению; кроме того – и это гораздо важнее, – нужно заняться малышкой, сделать все для удовлетворения ее нужд. Тогда Фестина повела его в пассажирскую каюту, совсем крошечную, со стенами, выкрашенными отвратительной голубой краской, но с действующим синтезатором, который даст возможность Нимбусу обеспечить потребности "Кусаки" в пище и всем остальном. Мы немного задержались, чтобы убедиться, что он устроился как надо, и ушли, предоставив ему выполнять отцовские обязанности.
Покинув каюту, мы прошли сквозь черное пылевое облако, в полной тишине водоворотом кружащееся в коридоре. Фестина объяснила, что оно представляет собой рой микроскопических механизмов, сродни наноанализаторам в медицинском отсеке, и предназначено для наблюдения за Нимбусом. Если хоть одна частичка, из которой он состоял, попытается оторваться от тела и просочиться наружу, крошечные роботы черного облака налетят на нее, захватят и унесут прочь. Они запрограммированы не причинять вреда компонентам Нимбуса, поскольку, как разумное создание, он не может быть убит… но, скорее всего, Лига Наций не поднимет шум, даже если частички Нимбуса окажутся рассеяны по всему кораблю, что не даст ему возможности воссоединиться и причинить кому-то вред.
Фестина сказала, что точно такие же крошечные роботы прячутся в вентиляционных трубах каюты Нимбуса, в водопроводе и электрических розетках. Выходит, призрачный человек – пленник, за которым ведется неусыпное наблюдение, и ему доверяют гораздо меньше, чем мне… поскольку меня сопровождал один-единственный болван, а за Нимбусом приглядывали миллиарды стражей. Ха!
МОЙ БОЛВАН
Моим болваном стал сержант, что свидетельствовало о его прекрасном вкусе – двух своих подчиненных он оставил в лазарете с Уклодом и Ладжоли, а сам пошел со мной. Наверное, ради того он и стал сержантом – чтобы иметь возможность приглядывать за самой прекрасной подозрительной личностью.
Сержанта звали Аархус. Когда он в конце концов снял шлем, выяснилось, что это бородатый человек с волосами цвета камня – я имею в виду желтые голыши, которые любила собирать на берегу реки моя сестра, а не серые, белые, красные или коричневые, которые также встречаются довольно часто, – или осенних листьев, но только не красных. Этим и ограничивается все, что вам нужно знать об Аархусе, не считая того, что он был высокого роста и время от времени говорил странные вещи – шутил, возможно, хотя с уверенностью утверждать это не берусь.
Сержант сопровождал нас с Фестиной в комнату, где должна была осуществляться запись; и хотя он вел себя вежливо, его присутствие тяготило меня. Впервые со времени этой нашей встречи мне предоставлялась возможность остаться наедине с подругой, и нам было о чем поговорить… в личном плане; но не при сержанте же, топающем за нашими спинами! Кроме того, его присутствие мешало мне рассказать ей о разговоре с Поллисандом: сделка с чужаком относилась к тому типу вещей, которые могут быть неправильно поняты ревностным работником службы безопасности; он наверняка сочтет, что я стала "орудием враждебных сил".
Под взглядом сержанта Фестина, несомненно, испытывала то же ощущение скованности, что и я. Вместо того чтобы рассказать, как она горевала по поводу моей мнимой смерти или как обрадовалась, увидев меня живой, она, казалось, растеряла все слова; сначала просто неловко молчала, а потом начала называть помещения, мимо которых мы проходили.
– Главный инженерный отсек. Вспомогательный инженерный отсек. Гидропоника. Генераторы тяготения…
Может, мне было бы легче переносить такого рода "разговор" – если это можно назвать разговором, – имей я возможность заглянуть в какой-нибудь из отсеков. Наверняка двигатели космического корабля – достойное зрелище: огромные пылающие топки, обслуживаемые мускулистыми людьми с блестящими от пота телами… Однако все двери были закрыты, пока прямо рядом с нами с шипением не открылась одна из них.
Фестина и Аархус остановились, наверное, решив, что сейчас кто-нибудь выйдет в коридор. Но никто не вышел, и они зашагали дальше; я, однако, замерла на месте, услышав знакомый голос.
Какой противно-гнусавый голос! Дверь с шипением начала закрываться, но я рванулась вперед, удерживая край скользящей панели. Какое-то время дверь сражалась со мной, но потом нехотя снова ушла в стену.
– Эй! – крикнул Аархус. – Это главный компьютерный зал. Гражданским вход воспрещен.
Не обращая на него внимания, я вошла в помещение и поискала взглядом источник голоса – он доносился из-за целой горы компьютеров:
– Что ты сделала, хотел бы я знать? Почему сначала не проверила? Неужели в самом деле решила, будто неотлаженная программа сразу заработает как надо?
Я почувствовала, что Фестина схватила меня за руку.
– Весло, что случилось?
– Там Поллисанд, – прошептала я.
Подруга широко распахнула глаза.
– Ох, дерьмо!
ЧАСТЬ XV
КАК Я ОТКРЫВАЛА ДВЕРИ
ЛОГИЧЕСКИЙ МУСОР
Мы обогнули компьютеры – и остановились при виде творившегося там хаоса. Прежде всего, там действительно находился Поллисанд, даже на его ногах еще сохранились красные пятна от сока растоптанных им цветов… или настолько превосходная копия, что я не заметила разницы.
Поллисанд был здесь не единственным существом с красными пятнами на коже. Перед ним стояла женщина в темно-коричневом платье, чернокожая – если не считать пальцев обеих рук, которые были запачканы чем-то ярко-красным, но не кровью, а скорее, алой пылью, при любом движении женщины взлетавшей в воздух. Точно такие же пылинки находились на полу и покрывали панели компьютеров. Кроме того, по линиям стыков просачивалась серовато-черная пена с затхлым запахом. Когда такой сгусток упал рядом с коричневыми ботинками женщины, та испуганно отпрыгнула, словно пена могла причинить ей вред.
– Черт побери!
Фестина отпихнула женщину и ударила ногой в место стыка. Удар, по-видимому, сломал механизм, удерживавший панели вместе, они разошлись под давлением накопившейся внутри пены. Серая лавина хлынула на пол, распространяя такой мерзкий запах, что меня едва не вырвало.
– Что это? – задыхаясь, спросила я.
– Логический мусор. Обрывки корабельной информации, закодированной в виде органических молекул: ДНК, цепочки полимеров и прочее в том же духе… и все эти химикалии спрессованы в одну-единственную живую клетку – информационную бактерию. Ее можно уничтожить. – Фестина указала на красный порошок на полу. – Это химическое вещество называется модиг – биологический яд, превращающий информационную бактерию вот в такую пену.
Моя подруга снова ударила ногой в другую панель, спровоцировав новый поток пены, часть которой обрызгала штаны Фестины. Она быстро отступила, затрясла ногой, стряхивая пену, и сказала:
– Весло, разломай панель. Только постарайся, чтобы пена на тебя не попала.
– Хорошо.
Я натянула рукав куртки таким образом, чтобы полностью прикрыть руку, и ударом сорвала очередную панель. Сержант Аархус подхватил ее, вернулся к компьютеру и начал панелью сбивать пену на пол. Несмотря на скафандр, он вздрагивал каждый раз, когда на него падали брызги пены.
– Логическая пена тоже ядовита? – шепотом спросила я у Фестины.
– Не сама пена. Просто в ней есть следы модига, который убил ее. Вот модиг – настоящая дрянь.
Она посмотрела на женщину в коричневом – точнее, на красную пыль на ее руках. Женщина держала руки перед собой и тоже таращилась на собственные алые пальцы. Из-под ногтей уже начала просачиваться серая пена. Фестина открыла рот, словно собираясь что-то сказать женщине, но потом лишь покачала головой, резко повернулась и зашагала к консоли в дальнем конце зала.