ГЛАВА 10
Проснулся я оттого, что Дашка, лежа на моей груди, покусывала мои губы, нос, уши – все то, что могла прихватить зубами. Ощущение было восхитительным. Стоило мне открыть глаза, она произнесла:
– Разрешаю присоединиться. Но больше не опаздывай.
Что происходило дальше, описать невозможно. Достаточно лишь заметить, что часа через два Дашка точно так же лежала на моей груди, но кусаться уже не могла: не было сил. Однако мне хорошо было известно, что силы ее быстро восстанавливаются.
– С кем говорил ночью? – осведомилась она, гладя мои волосы. – Давай-давай, вздыхай: обожаю так качаться. Ну, с кем?
Я укрыл ее одеялом.
– Отвечу только в присутствии адвоката.
– Ладно, ставлю вопрос иначе. Что сказал тебе Илья?
Порой я и вправду готов поклясться, что она читает мои мысли.
– Илья совершил интеллектуальный прорыв. – Я выложил ей версию о том, что двойники никак не связаны с лже-Французом. Затем добавил к этому ряд ночных рассуждений и подытожил: – Остался пустячок: отыскать хмыря в полотняном костюме и выловить того лысого забияку.
Дашка лежала тихо-тихо, очевидно размышляя. Потом проговорила со вздохом:
– Знаешь, почему Гольдберг такой умный? Потому что сидел со мной за одной партой.
– Жуткая хвастунья, – сказал я.
Дарья приподняла голову:
– Кто хвастунья?
– Угадай с трех попыток.
– Ах, так? Хочешь, озвучу умную мысль?
– Валяй, – кивнул я. – Для разнообразия.
Дашка назидательно подняла указательный палец:
– Возьмем лже-Француза. В чем его интересы? Ответ прост: грабить, оставаясь безнаказанным. Именно с этой целью он подписывается твоей кличкой. Правильно?… Продолжим рассуждать. Допустим, ты полностью оправдаешься перед МУРом – выгодно это самозванцу? Конечно же, нет. Ибо МУР отстанет от тебя и примется искать его. То есть подстава коту под хвост. А если, допустим, тебя арестуют…
– К чему ты клонишь? – не утерпел я. – Все это вроде очевидно.
Зеленые Дашкины глаза сверкнули.
– Любовь моя, ты дурак! Если тебя арестуют, твоему кровожадному тезке и это не в жилу. Потому что очередное преступление нельзя уже будет приписать тебе. Значит, с его точки зрения, загремишь ты или оправдаешься – один черт. Что же остается? Подумай. Если для подставы он выбрал тебя, то наверняка знает, что ни МУР, ни ФСБ, никакая другая контора с тобой не сладят. Стало быть, об аресте твоем можно не волноваться. Надо лишь побеспокоиться о том…
– …чтобы я не отмылся до конца. – У меня возникло ощущение, будто меня под дых лягнула лошадь. – А чтобы я не отмылся, нужно периодически кропить мой след кровью. Чтобы меня вместе с МУРом держать в постоянном напряге. Озвучила-таки умную мысль!
Дашка вновь положила голову мне на грудь.
– Наверное, – прошептала она, – поэтому он и пытался убить капитана Сычову. Вот она идет по следу подозреваемого, даже сидит на его коленях – но вдруг бац!.. Долго тебе пришлось бы отмываться, любовь моя, если б ты по прихоти своей не оживил эту вздорную особу.
Повисла тишина.
– Что с вами делать, с такими умными? – пробормотал я.
Дашка вздохнула:
– Хотел меня в Токио отправить, засранец. Кто бы тебя тут охранял?
Зазвонил телефон.
Выбравшись из-под жены, я проворчал:
– А кто теперь охраняет Токио? – Я взял трубку.
Звонила моя директриса:
– Глеб Михайлович, не могли бы вы срочно приехать в школу?
– Это еще зачем? – неприветливо отозвался я.
– Нужно обсудить покраску классов. Срочно. – Взволнованный голос Зинаиды явно не соответствовал заявленной теме. – По телефону я не могу, – добавила она, предвосхищая мой вопрос. – Я должна все вам показать, объяснить… Через час сможете?
"Что у нее там стряслось?" – недоумевал я. А вслух сказал:
– Конечно, Зинаида Павловна. Вопрос важный.
Она вздохнула с облегчением:
– Значит, через час жду вас у себя в кабинете.
Дав отбой, я задумчиво уставился на трубку. Не нравился мне голос директрисы, очень не нравился. Передо мной возникла взлохмаченная Дарья.
– Что там?
– Зинаида в школу требует. Как бы насчет покраски.
– Я с тобой.
– Черта лысого. Охрана отдыхает. – Я направился в душ.
Войдя за мной следом, Дашка с возгласом "подвинься, фраер!" сунулась под ледяные струи. Визг ее, должно быть, напугал соседей.
– Вруби горячую, морда! Горячую вруби!
Затем мы наскоро позавтракали, после чего я дал инструкцию:
– Кроме Ильи, никого не впускай. Каким бы голосом он ни говорил и кем бы ни представлялся.
Дашка проблеяла:
– Ваша мама пришла, молочка принесла.
– Угу, – кивнул я, – у меня, как ты знаешь, имеется ключ.
– А если волк войдет без ключа? – осведомилась Дарья. – Прыгать в окно или прятаться в шкаф?
Надевая кроссовки, я заметил:
– Чужой сюда не проникнет. Ни злой волк, ни отряд спецназа. Войдет лишь тот, кого ты сама впустишь. Будь внимательна.
– Заколдовано, что ли? – улыбнулась Дашка. – Давно бы так.
Чмокнув ее в нос, я собрался выйти, но зазвонил телефон. Жена взяла в комнате трубку, отозвалась и вынесла трубку мне. Звонил дражайший Вася.
– Пацаны вышли на того козла, – сообщил он возбужденно. – Через десять минут с ним стрелка.
– Оперативно! – удивился я.
– Ну, – хохотнул Вася. – Куда его доставить?
– К школе, я буду там. Минут через сорок успеешь?
– Без проблем. – Вася дал отбой.
Забирая трубку, Дарья полюбопытствовала:
– Почему так сияешь?
– Нашли парня, который назначил мне встречу в баре, – ответил я, выходя. – Теперь мы быстренько все раскрутим.
– Не скажи "гоп", – бросила мне вслед жена.
И разумеется, оказалась права. Мне припомнилось едкое замечание Стивена Пирса: "Иной Мангуст если и отличается от сапожника, то непременно в худшую сторону". Сказано это было около двухсот лет назад.
Не теряй в меня веры, учитель.
ГЛАВА 11
В школе было непривычно пустынно. Поднимаясь по лестнице на третий этаж, я поймал себя на том, что скучаю по детской толчее, неразберихе с расписанием уроков и непобедимой общей бестолковости. Скучаю, хоть застрели. А в ремонте школа действительно нуждалась.
Директиса восседала в кабинете, утомленно грызясь с бухгалтершей.
– Серафима Петровна, проверьте тщательно. Это денежный документ.
Бухгалтерша, бой-баба пенсионного возраста, топталась у стола, будто рыла землю копытами.
– Ой, блин… Проверяй, не проверяй – денег не прибудет. Начислены второго июля, отправлены – девятого.
– Серафима Петровна, давайте без этих "блин". Если я настаиваю на проверке, значит, имею основания. – Тут директиса заметила меня, застывшего у двери. – В общем, Серафима Петровна, у меня все. Работайте.
Бухгалтерша точно хлебнула уксуса.
– Могу проверить, могу полы помыть. Результат будет тот же.
– Очень сомневаюсь, Серафима Петровна. А насчет полов… помыли бы их хоть у себя в комнате.
– Бегу, спешу и падаю! – Бухгалтерша протопала мимо меня, как гренадер, обдав запахом пота.
Директриса со вздохом указала на стул:
– Прошу, Глеб Михайлович.
Возраст ее определить было трудно: чуть за тридцать или около сорока. Типичная старая дева с жиденькой косой вокруг затылка. Она являлась нам только в двух платьях: в мышино-сером для будней и в оранжевом под праздники. Сейчас на ней был нелепый цветастый малахай (уже третье платье), очевидно предназначенный для лета. Разглаживая воротник этого одеяния, она смотрела на меня взглядом, в котором читалась решимость. Любопытно только, решимость на что?
Сев на указанный стул, я благопристойно сложил руки на коленях и произнес на английский манер:
– Хорошая погода, не правда ли?
Лицо ее выразило осуждение:
– Глеб Михайлович, у меня мало времени.
Я подарил ей улыбку:
– А у меня, Зинаида Павловна, времени пруд пруди. Готов курсировать между школой и домом сколько прикажете. С огромным удовольствием.
Она вдруг хихикнула. Была в ней такая милая черта.
– Глеб Михайлович, ваш юмор не всегда уместен.
– Знаю, – кивнул я. – Поэтому не перейти ли нам в классы? Не осмотреть ли фронт работ?
Директриса опустила взгляд:
– Я не побеспокоила бы вас из-за покраски. Вы обещали на следующей неделе, и я верю вам, но… тут возникли некоторые обстоятельства… Вы не обиделись, что я приняла на работу вашу супругу?
Я отмахнулся:
– Уже переварил. Что за обстоятельства?
– Сегодня утром сюда приходили… Глеб Михайлович, только не волнуйтесь. Утром приходили из уголовного розыска. Вот я записала фамилии. – Она вынула из ящика стола листок. – Майор Калитин, капитан Сычова и лейтенант Гномкин. Представились официально. Интересовались вами, причем задавали такие вопросы… – Во взгляде Зинаиды вновь вспыхнула решимость. – Я указала им на дверь, но они грозили вызвать меня повесткой на Петровку и допросить по всей форме. Плевать, пусть вызывают. Но майор Калитин грозил, что вам будет хуже, если я откажусь сотрудничать. Задавали такие вопросы… Начиная с того, как давно вы работаете в школе, сколько получаете, и кончая тем… о Господи!.. не замечены ли вы в приставании к девочкам или к мальчикам. В сексуальном плане, понимаете?
Вскочив со стула, я плеснул воды из графина в стакан.
– Понимаю, Зинаида Павловна. Вот выпейте.
Она оттолкнула мою руку, расплескав воду.
– Глеб Михайлович, я в порядке. Что у вас за причуды?… Я сказала им, что буду жаловаться и не позволю дискредитировать школу, что вы безупречный преподаватель и активно участвуете в общественной жизни…
– Тут, положим, вы соврали, – ввернул я.
– Глеб Михайлович, я знаю, как с ними разговаривать! – Директрису несло на всех парусах. – Я обещала, что так не оставлю. А майор Калитин с наглой ухмылочкой мне заявляет: жалуйтесь хоть в прокуратуру, хоть в ООН. Ладно, говорю, в чем его подозревают? Вас то есть. Ни в чем, говорят, обычная рутинная проверка. Ничего себе "ни в чем"! После всех этих гадких вопросиков! Глеб Михайлович, давайте поступим так…
Я непочтительно перебил:
– Зинаида Павловна, почему вы не проинформировали меня по телефону? Зачем было мне сюда мчаться?
Директриса вылупила на меня глаза:
– Вы просто ребенок! Телефон может прослушиваться!
– Телефон не прослушивается, Зинаида Павловна. Все чисто.
– Вы не можете этого знать.
– Однако я вас уверяю.
– Глеб Михайлович, не стройте из себя специалиста. Силовые структуры имеют теперь такое оснащение, что спаси нас боже.
Что с ней было делать?
– Ладно, спасибо. – Я направился к двери. – Приму контрмеры.
Она догнала меня на лестнице:
– Что за меры вы собираетесь принять?
– Пожалуюсь в газету. Или обращусь в Комитет солдатских матерей.
Зинаида хихикнула:
– Вы невозможны. Как жена вас выносит?
– Хороший вопрос. Непременно у нее поинтересуюсь.
Мы спустились на первый этаж, пересекли вестибюль и вышли на школьное крыльцо. Щурясь от солнца, директриса удержала меня за руку.
– В чем вас подозревают?
– В том, что вместо французского я преподаю биологию.
– Глеб Михайлович, серьезно.
– А серьезно, – разозлился я, – на меня хотят повесить грабеж с шестнадцатью трупами. Возможно, трупов уже больше. Так что, Зинаида Павловна, всмотритесь, кто перед вами.
Она поняла, что на сей раз я не шучу.
– Но это же… просто абсурд!
– Откуда вам это известно? Может, я тот, за кого они меня принимают.
Бледные щеки директрисы порозовели:
– Когда вы дурачитесь, терпеть вас еще можно. Но когда вы говорите такие вещи… Глеб Михайлович, я готова треснуть вас по башке!
– Если башка прояснится – скажу спасибо. – Я спустился на ступеньку вниз.
Между тем в школьные ворота вошли двое: Вася, с которым я назначил встречу, и – вот сюрприз! – Павел Тимофеевич Хлыстин, сухопарый господин с тросточкой. Вася нынче был в спортивном адидасовском прикиде, а Хлыстин – по-прежнему в светлом костюме, только иного оттенка. Славная эта парочка бодро шагала к нам. А за стальными прутьями школьных ворот поблескивал "БМВ" цвета капучино, подпертый джипом охраны. Четверо амбалов расположились вдоль ворот, точно орангутаны в клетке.
Не заметив незваных гостей, директриса воскликнула:
– Стойте, Глеб Михайлович! Надо поставить их на место: у меня есть кое-какие связи!
– Зинаида Павловна, спасибо, я справлюсь сам.
– Ну да, справитесь! Вы просто большой ребенок! Как хотите, но я активно вмешаюсь!
Это уже было черт знает что. А Вася и господин с тросточкой неотвратимо приближались. Впрыгнув на крыльцо, я взял директрису за плечи:
– Не лезьте в это дело. Я с этим быстро разберусь и займусь покраской школы. Обещаю, ни пятнышка не останется.
– При чем здесь пятна?! Думаете, я помешана на репутации?!
Я слегка ее встряхнул:
– Зинаида Павловна, решайте проблемы с бухгалтером. Прошу вас, идите к себе в кабинет.
За спиной послышался голос Хлыстина:
– Так, так! Воркуете, голубки? Что ж, дело молодое.
Лицо Зинаиды стало пунцовым:
– В чем дело?… Вы к кому?!
Вася, красный погуще директрисы, рассматривал ступеньки. А Павел Тимофеевич, нимало не смутясь, указал на меня тростью:
– К вашему учителю французского. Не торопитесь, мы подождем. Жаль прерывать столь пылкую беседу.
Директриса растерянно на меня взглянула:
– Глеб Михайлович, эти люди…
– Зинаида Павловна, – сказал я резко, – люди бывают разные. Будьте умницей, идите к себе в кабинет.
Помедлив, она вздохнула и вошла в здание школы:
Хлыстин зааплодировал:
– Браво. Так с ними, с бабами.
Я обратился к Васе:
– Где тот, кого ты обещал привести?
Вася избегал моего взгляда.
– Глеб Михайлович, этот чмо пронес стрелку. Пацаны прождали его, без понтов…
Хлыстин похлопал тросточкой по его плечу:
– Ладно, облажался – отработаешь. С кем не бывает. Ступай в машину, мне с Французом потолковать надо.
Вася угрюмо на него покосился:
– Говорю, не тот это Француз.
Водянисто-голубые глаза Хлыстина заледенели.
– Тот, не тот – мне решать. Вали отсюда.
Вася медлил. На лице его отразилась борьба между холуйством и самолюбием. Я обратился к нему, хмуря брови:
– Не специально ли подстроено? Обещал привести одного, а привел, – кивнул я на Хлыстина, – вот этого.
Василий поднял на меня честные бандитские глаза:
– Ты че, Француз… за кого меня держишь? Тот козел продинамил нас, без понтов. Поймаем – яйца свои проглотит. А Павел Тимофеевич еще вчера хотел с тобой перебазарить. Драка твоя ему понравилась.
Взгляд Хлыстина из ледяного сделался бешеным. Его настроения, судя по всему, менялись быстрее, чем сердце красавицы.
– Доложился, сучок?! Отчитался перед шефом?! Теперь вали, пока ноги не выдернул!
Набычившись, Вася не двинулся с места.
– Ты, Хлыст, это… не ори: не в ментовке.
Ей-богу, он заслуживал уважения побольше, чем иные государственные мужи. Я поспешил вмешаться:
– Иди, Сильвестр. Павел Тимофеевич, думаю, меня не обидит. Он добрый.
Казалось, Хлыстин сейчас проткнет меня тростью.
Василий бросил на меня лукавый взгляд, совсем как у его босса Папани.
– О'кей, – буркнул он и потопал к воротам.
Я обернулся к господину с тросточкой:
– Давай, Хлыст, что у тебя? Коротко и ясно.
Морщинки на лице Хлыстина сложились в гримасу удовлетворения.
– Вот это по мне: без околичностей к делу. Скажу сразу: мне насрать, тот ты Француз или не тот. Хочу, чтоб ты выполнил для меня работу.
Я внимательно посмотрел на этого замечательного мерзавца.
– Такой вот пустячок, да? Чтоб я выполнил для тебя работу?
Он величественно кивнул:
– Разумеется, не бесплатно.
Блин! Да он меня заинтриговал!
– Какую работу и за какие деньги? – осведомился я.
Удовлетворение на его лице походило на оргазм. Из кармана пиджака он извлек сложенный вчетверо лист бумаги.
– Вот, возьми. Здесь все.
Я развернул лист. На нем напечатаны были наименования и адреса коммерческих предприятий: банки, супермаркеты, салоны мехов, казино и прочее. Я недоумевал.
– Что это?
Павел Тимофеевич ткнул тростью в бумажный лист:
– То, что ты должен ограбить в течение месяца. Причем грабить так, чтобы камня на камне не осталось. На трупах, как обычно, лепи открытку со своей подписью. И не дергайся: прикрою.
Я посмотрел на него очень-очень внимательно. Морщинки на его лице образовали зловещий узор, а водянисто-голубые глаза на сей раз не выражали ничего, одну лишь пустоту. Он был не мерзавец, он был Чудо Природы.
– В месяц не уложусь, – сказал я. – Только за два.
– Ну нет! За месяц! – вскипел он, ударяя тростью по крыльцу. – Черт с тобой, за полтора – и ни дня больше! И вот еще что. – Он вновь ткнул тростью в листок. – Тут два адреса жирным шрифтом, а рядом – день недели и время суток. Сечешь? Эти точки мои, их надо ограбить, когда указано. В первом случае замочишь менеджера, во втором – кассиршу: там никого больше не будет. Само собой, оставишь открытку. Вопросы есть?
Он был не просто Чудо Природы, он был такой бриллиант, который покойная Змея не отказалась бы носить в своей короне.
– Кто знает о нашей сделке? – жестко спросил я.
Он прижал к груди крючковатую ладонь:
– Обижаешь, Француз. Обижаешь.
Борясь с желанием вырвать ему кадык, я поинтересовался:
– Сколько платишь?
– Полмиллиона баксов, и все, что возьмешь, – твое. Там втрое больше наберется.
– Наберется – не наберется, бабка надвое сказала, – алчно возразил я. – Деньги на бочку, тогда работаю.
Павел Тимофеевич насмешливо развел руками:
– Ну-у, Француз! Не ожидал от тебя такой плюхи! Значит, выкладываю я полмиллиона вперед, а потом ищу тебя где-нибудь на Бермудах? Мы же деловые люди, Француз.
Надо заметить, актер из меня аховый. Поэтому не уверен, была ли на лице моем досада, адекватная моей предполагаемой жадности. Решив, что кашу маслом не испортишь, я добавил в эту композицию чуток зубовного скрежета.
– О'кей, Хлыст. Но если вздумаешь меня кинуть…
Морщины Павла Тимофеевича сложились в обиженную Мину. Его актерские способности оказались ярче моих.
– Француз, пятьсот тысяч для меня – не такие деньги, чтобы наживать из-за них геморрой.
Хотелось пинком отправить его в свободный полет. Кувыркался бы, помахивая тросточкой, как падший ангел. С моей стороны, однако, это было бы непростительным гуманизмом. И чтоб этот урод не заподозрил, будто у него со мной слишком уж легко получается, я процедил сквозь зубы:
– Пятьсот штук есть пятьсот штук. Когда я выполню работу, ты можешь попытаться сдать меня ментам.
Павел Тимофеевич искренне удивился:
– Зачем? Чтоб ты там запел соловьем?