Ротмистр замолчал, вытащил из пачки, валяющейся у ветрового стекла, погнутую сигарету и долго пытался чиркнуть спичкой, прижав коробок ребром ладони, пока Рой не взял их у него и не помог закурить.
- Благодарю, солдат… И вообще: все изменилось. Раньше мы выродков гоняли… Ты, часом, не выродок? Хотя откуда: кто выродков, кроме штрафников, в армии встречал?.. А теперь они все под себя подмяли. Видел того борова за прилавком?
- Ви… видел… А он что - тоже выродок, господин…
- Забудь про господ! - гаркнул ротмистр. - За решетку меня решил упечь? И сам сесть рядом за пособничество?
- Никак нет, э-э…
- Вот именно, что "э-э". Первостатейный выродок этот господин Суук. И папаша его выродок, и мамаша… Все выродки. До седьмого колена. Но помнят, крысиная порода, что я в свое время на перевоспитание их не упек всех скопом, благодарность, значит, проявляют…
- Как же вы теперь? Без работы…
- Плюнь, солдат. Никуда они не денутся. За папашей Сууком такие делишки раньше водились, что и нынешние власти по головке не погладят. Это молодой - глупый да крикливый, а старый Суук очень себе на уме. Он лучше сынку по шее накостыляет - если найдет, конечно, у него шею в сплошном сале, - чем меня, благодетеля своего, на улицу вышвырнет. Не то, что "добрякам" сдать. Этого ему не простят.
- Кто?
- Дед Пихто и бабушка Никто. Усек?
Рой понял, что эту тему развивать не стоит.
- А почему он мои деньги не взял? Там же на ценнике было написано…
- Эх, солдат, солдат… Наивный ты. У нас теперь две валюты.
- Как две? - опешил Рой. - Неужто хонтийцы…
- Да хонтийцы тут ни при чем У них там дела почище наших будут - гражданская война, говорят. Сепаратисты и все такое. Не сегодня-завтра на две части развалятся. А с деньгами наши умники намудрили, доморощенные. Выродки, мать их… Пока мы там за родину пуп рвали, тут экономика, понимаешь, развалилась. Пока Отцы у власти были, как-то справлялись. А как свобода настала, так все и обвалилось. Цены росли по пять раз на дню. Да как! Утром денег у тебя в кошельке на сто буханок хлеба хватало, а к вечеру и трех не купишь.
- И сколько теперь на это можно купить? - с сомнением поглядел солдат на свои деньги, еще десять минут назад казавшиеся богатством.
- Ну, на пару-другую буханок хватит, - улыбнулся ротмистр. - Шучу, конечно. Побольше, естественно. Только в очереди настоишься за этим тоже побольше.
- Так нет же очередей!
- Потому и нет, что здесь только на золотые торгуют.
- Взаправдашние? Как при императоре? Где ж их взять?
- Да не на червонцы. Бумажки придумали особые. На них вроде как на старых все - тройка, пятерка, десятка, да только золотом. На, взгляни, - Лоос достал из нагрудного кармана мятую купюру и протянул Рою.
Тот разгладил бумажку и увидел портрет военного с надменным лицом, облаченного в латы. Он помнил этого человека - императора Эррана Первого, Собирателя Земель. Такой же портрет красовался на картинке в учебнике средневековой истории, запрещенный как раз в том году, когда он, Рой, заканчивал восьмой класс, где эту историю проходили. Рой с одноклассниками, чумазые, как кочегары, и веселые - какому школьнику не захочется сжечь опостылевший учебник! - под бдительными взглядами педагогов и представителей районной управы швыряли в огромный костер связанные шпагатом пачки книг. А годом позже вместо уроков труда вырезали из книг, указанных в длинных списках, картинки и целые страницы, вымарывали тушью имена, строчки и абзацы. Такова была воля Неизвестных Отцов, ночей не спящих, неустанно заботясь о своих согражданах…
- На эти бумажки купить можно все. И даже поменять свои деревянные на эти, золотые. Только не везде и не просто так…
- Он же запрещен был, - Рой перебил рассказчика, разглядывая портрет императора.
- Был да сплыл, - офицер отобрал банкноту. - Теперь многое из старого разрешено. И герб имперский, и история…
- Может, и императора на трон вернули? - криво усмехнулся Рой: то, что говорил ротмистр, не укладывалось в голове.
- Императора? - развеселился чему-то собеседник. - Ну ты, паренек, хватил! Императора ему подавай… Никаких императоров, солдат! У нас теперь власть народа. Демократия. Слышал такое слово?..
За разговорами Рой не заметил, как автомобиль оказался на знакомой улице. Вот она, родная "отцовка", о которой он столько мечтал на нарах "учебки", в сыром окопе и на госпитальной койке.
- Беги, солдат, - как-то по-особому добро улыбнулся господин Лоос: юноша и не подозревал, что тот может так улыбаться - не саркастически, не язвительно, а как отец… - Вижу, не терпится тебе…
- Спасибо! - пулей выскочил Рой из машины, но обернулся, смутившись. - Может, к нам зайдете, господин ро… Мама будет рада. И отец.
- Нет, ты уж один, - покачал головой офицер. - Уж я-то знаю, каково это - домой с войны возвращаться. Не до меня вам будет сегодня.
- Ну что вы!..
- Знаю, знаю… У тебя, небось, и девушка есть.
- Нет, господин ро… - покраснел парень.
- Ну, это дело наживное. Сейчас, когда вашего брата повыбили да поперекалечили, - особенно. А захочешь поболтать - ты, вижу, парень неплохой, хоть и наивный до предела… - ротмистр неловко накарябал адрес на спичечном коробке. - Забегай как-нибудь. Поболтаем о жизни, о том, о сем… Ну - держи!
"Лебедь", окутавшись клубами сизого дыма, укатил, а Рой остался стоять посреди улицы, еще ощущая ладонью крепкое мужское рукопожатие. Ладонь у ротмистра Лооса была твердой, сухой и теплой. Ладонь хорошего, уверенного в себе и своем деле человека…
* * *
Аллу шел рядом, глубоко засунув руки в карманы куртки, и молчал. Он был очень деликатен, этот бывший приютский, добравшийся без связей и взяток почти до вершины жизни. Или был на пути к этой вершине.
- Ты что-то сказал? - очнулся Рой и со стыдом понял, что они дошли почти до дома Гаалов.
- Ты задумался, и я не хотел тебе мешать. Опять про Дону?
- Да так… - молодому человеку почему-то не хотелось рассказывать другу о том, какие не столь уж давние воспоминания прошли перед ним чередой то ярких, то смазанных картинок.
- Она по-прежнему… - инженер не договорил: все было понятно без слов.
Очень многие - почти пятая часть населения страны (исключая выродков, конечно) - плохо перенесли лучевое голодание. То, что для крошечной и гонимой группки, почувствовавшей себя людьми, стало благом, долгожданным избавлением, для остальных обернулось катастрофой. И дело тут было не только в исчезновении привычного стимулятора. Роковую роль сыграла правда, которая была хуже всякой лжи. Правда, что лилась каждый день на головы не желающих ее знать из радиоприемников, с экранов телевизоров и со страниц газет. Не желающих, но не могущих по примеру древних героев залить себе уши воском и завязать глаза.
Ведь это очень страшно: знать, что тобой два десятка лет манипулировали, будто марионеткой, дергая за струнки и ниточки, заставляющие тебя плакать и смеяться, любить и ненавидеть, не жалеть себя и других ради цели не выстраданной и осознанной, но внушенной кем-то извне. Люди сходили с ума, целыми семьями сводили счеты с жизнью, очень многие, такие, как отец и сестра Роя, искали забвения в алкоголе и наркотиках… Но если взрослые люди еще как-то могли контролировать себя, то совсем юные, вроде сестренки Роя, потеряв жизненный стержень, просто проваливались в болото грез, не желая противиться засасывающей их пучине…
Долгожданное возвращение домой вместо праздника обернулось кошмаром. Отец, обрадовавшийся поводу присосаться к бутылке больше, чем вернувшемуся с того света сыну, мать, выглядевшая привидением той самой Эды Гаал, на которую заглядывались все без исключения мужчины их улицы, - в минуту просветления отец, отведя глаза, шепнул, что врачи нашли у нее страшную болезнь… А главное - Дона, малышка Дона, ставшая еще красивее, чем раньше. Но не красотой девушки, полной сил и желания жить, а красотой мраморной статуи. Бледная, отстраненная, с отсутствующим взглядом черных, как ночь, из-за расширенного во всю радужку зрачка глаз, она появлялась, как тень, и так же, как тень, исчезала; большую часть времени она лежала в своей комнатке на неразобранной постели, уставившись в потолок широко открытыми глазами. Она выплывала из страны грез очень редко, и тогда это было просто страшно. Мраморная статуя не становилась человеком - она превращалась в дикого зверя, готового на все ради очередной дозы проклятого дурмана. Бороться с этим было бесполезно: по новым законам, даже в психиатрическую лечебницу родители не могли уложить совершеннолетнюю дочь без ее согласия. А какое тут может быть согласие, когда она то просто не слышит тебя, то, рыдая и хохоча, умоляет дать денег на новую дозу?
Гаалам, правда, предлагали вылечить Дону разные верткие типчики. Мол, существуют специальные клиники, где наркоманов излечивают раз и навсегда. Но средства на это требовались такие, что не выбивающейся из безденежья семье их и за десять лет не скопить. Рой вкалывал, как проклятый, мать вязала, шила на продажу, подряжалась мыть полы в магазинчиках, повылезших везде, словно грибы после дождя, но ничего не помогало… А тут еще выгнали с завода отца, не способного уже к тонкой работе, и жизнь, без того несладкая, превратилась в ад…
- До понедельника, Аллу, - Рой вяло протянул руку другу: их окна из квартиры опять неслась ругань и звон бьющейся посуды. - Мне еще отца утихомиривать…
- Послушай, Рой. - Инженер смотрел в сторону. - Мне трудно тебе это говорить, но наш завод, наверное, скоро прикроют.
- С чего бы это? - Парень почувствовал, как тоска сжала сердце: все один к одному. - Мы же, вроде, не последние на белом свете…
- Говорят, не нужны больше наши танки. Мол, это диктатура Отцов бряцала оружием, а теперь мир, и ни с кем наша страна воевать не собирается. А если кто и полезет на нас, то железа, наштампованного за эти годы, с лихвой хватит, чтобы отразить все поползновения.
- Так и говорят?
- Слово в слово. Тычут всем в лицо разгром островитян прошлогодний. Так что ты, Рой, потихоньку ищи себе другую работу. Ребят я тоже предупрежу, конечно…
- А сам ты?
- Да я уже нашел одно местечко, - уклончиво ответил Аллу. - В одном исследовательском центре. Платят там вроде бы хорошо.
- Ерунда все это, - махнул рукой Рой. - Сколько уже говорят, а мы все пашем в три смены. Наши танки долго еще будут нужны…
Глава 2
- Наши танки долго еще никому не будут нужны… - Пожилой директор завода оглядел молчаливую толпу рабочих с постамента перед заводоуправлением. На постаменте когда-то красовался памятник кому-то из императоров, скинутый за ненадобностью в незапамятные времена. Самого бронзового Эррана под каким-то порядковым номером давно пустили в переплавку, а до постамента, сработанного на века, так и не дошли руки. А может, берегли под новый памятник, но кого при Отцах было увековечивать? Даже их портретов в газетах и то не помещали.
- Страна уверенно ступила на путь мирного созидания. Такой мощной армии, как была раньше, не требуется. Недавний разгром массированного десанта Островной Империи это доказал со всей очевидностью…
Директор сыпал заученными фразами, а на него самого было жалко смотреть: как-то съежившийся, разом постаревший на десять лет господин Туук старался не смотреть на собравшихся, уставившись в одну точку над их головами. Рабочие и инженеры не узнавали "нашего Туука", как звали его на предприятии, руководившего всем большим и сложным хозяйством бессменно все последние годы. Раньше он был сама бодрость, а теперь куда она только подевалась?
- Сворачивание многих военных программ поможет высвободить средства и освободить рабочие руки для других важных на данном переходном этапе дел… - отбарабанил на одном дыхании директор, но его перебили из толпы.
- Какие такие руки, господин Туук? - зычный голос Ламме Келша, привыкшего к грохоту многотонных прессов в своем цехе, мгновенно перекрыл поднявшийся ропот. - Да сейчас работу днем с огнем не сыщешь!
- Раньше хоть на стройку можно было прилепиться, - поддержали его, - разнорабочим там, грузчиком… А теперь?
- Островитяне эти пленные везде! - взмахнул кулаком мужчина, стоявший рядом с Роем. - За харчи работают, спят по двадцать рыл в комнатушке.
- Двадцать? А сорок не хочешь?..
- Может, и сюда островитян этих пригонят, вместо нас? А чего?..
Директор повысил голос:
- Никто вас дармовой рабочей силой заменять не собирается. Просто завод перепрофилируется на выпуск мирной продукции…
- Кастрюли клепать будем? - выкрикнул кто-то из задних рядов.
- И кастрюли в том числе! - Директор шел красными пятнами, но держался из последних сил. - Это тоже полезный в мирном хозяйстве предмет. Но для этого заводу не требуется столько рабочих рук…
- А нам куда прикажете? - Ламме Келш протолкался к самой "трибуне". - Нам с голоду прикажете подыхать?
- Я могу обещать вам, господа, - возвысил голос господин Туук, - что все важные для производства рабочие места будут сохранены!
- Ручки к кастрюлям приклепывать! - хохотнул мужчина, оборачиваясь к Рою, и тот узнал его: это был один из самых высококвалифицированных сборщиков, работавший в святая святых завода - "финишном" цеху, где на "утюги", как со старых, секретных еще времен заводчане называли свою продукцию, устанавливали и отлаживали вооружение, прежде чем танки окончательно покидали свой "родильный дом".
- Крышки устанавливать! - поддержали его. - Эмалью покрывать!
Господин Туук открыл было рот, чтобы призвать остряков к порядку, но тут в плечо ему, едва не сбросив с постамента, врезалась здоровенная гайка И тут же, заставив скривиться от боли, в колено ударил обломок зубчатого колеса.
- Э-э! Прекратите это! - обернулся Ламме к толпе, но его уже не слушали - воздух наполнился самыми разными предметами, наиболее безобидными из которых были ботинки и комья грязи.
Опешившая поначалу заводская охрана - набранные недавно здоровяки с военной выправкой - дубинками оттеснили рабочих от "трибуны", с которой стаскивали окровавленного и лишь бестолково разевающего рот, будто рыба, вытащенная из воды, директора. Толпа тоже опомнилась быстро: из задних рядов принялись передавать стальные прутья арматуры и прочее, могущее служить оружием, одновременно заталкивая подальше пожилых рабочих и немногочисленных женщин.
- Бей гадов! - уже неслось со всех сторон.
Где-то далеко раздались трели полицейских свистков и вой сирен - кто-то заблаговременно пригласил слуг закона, предвидя такое развитие событий.
Аллу Даар, красный как рак, без очков, щуря близорукие глаза, протолкался к Рою, волоча под руку возвышающегося над ним крепостной башней Зариса. Щеку инженера украшала свежая, сочащаяся кровью царапина, а здоровяк зажимал платком, всученным ему интеллигентным другом, рассеченный лоб.
- Валим отсюда! - Вся интеллигентность, как это частенько бывало в таких вот экстремальных случаях, осыпалась с бывшего приютского, как шелуха - Сейчас тут легавых будет до и больше! Дака не видел?
- Нет… - Рой не знал., что делать: товарищи неподалеку самозабвенно тузили охранников чем попадется под руку, а те "отвечали им взаимностью". - Он где-то там был..
- Не маленький - сам выпутается! - Аллу решительно ухватил друга свободной рукой и потащил за собой в проулок между цехами.
И вовремя: перекрывая шум драки, перед заводоуправлением уже вовсю лопались гранаты со слезоточивым газом, а минуту спустя с пронзительным шипением ударил водомет, установленный на полицейской машине.
Уйти тихо не удалось: проход оказался перегорожен шеренгой заводских охранников в черной, похожей на гвардейскую форме. В руках кроме дубинок они держали прозрачные полицейские щиты, а у двоих, как приметил Дюк, были короткоствольные ружья.
- Назад, - встал на месте Аллу. - Поищем другой путь.
- Как бы не так. - Зарис аккуратно сложил и убрал в карман перемазанный кровью платок, засучил рукава. - Прорвемся.
- Зарис! Не делай глупостей!
Но северянин уже танком несся вперед, пригнув лобастую башку и двигая локтями, словно поршнями паровой машины. Что оставалось друзьям?
Резиновая пуля из "помповушки" занервничавшего охранника ударила прямо в грудь верзиле, но не заставила его даже пошатнуться. Второй не стал стрелять и попятился за угол цеха А в следующий момент троица слаженным тараном с могучим Зарисом на острие врезалась в стену щитов, и началось побоище…
* * *
- Где ты шляешься? - Отец сегодня был непривычно трезв и напустился на сына уже в дверях.
- Я, вообще-то, работаю, папа - Рою после всего случившегося сегодня совсем не хотелось вступать в пререкания с отцом, в последнее время просто невыносимым - Ты этого не замечал?
- Прости, сынок, - Гаал-старший потупился. - Маме плохо.
- Что с ней? - легко оттолкнул Рой отца, когда-то здоровенного мужика, сейчас высохшего от пьянки, как щепка. - Мама!
Госпожа Гаал лежала в постели, ее худые пергаментно-желтые руки покоились поверх одеяла, лицо было спокойно, и только чуть заметно вздымающаяся грудь говорила, что женщина еще жива.
- Мама!
- Не буди ее, сынок! - Отец вцепился тощими, как птичьи когти, пальцами в плечи сына - Доктор уже был, прописал порошки и микстуры и велел не беспокоить.
- Что с ней случилось? - Рой понизил голос. - Приступ?
- Дона не вернулась домой, - всхлипнул отец, опускаясь на табурет. - Ждали ее, как обычно, под утро, а она не пришла. Мать не спала всю ночь. Я под утро вздремнул, проснулся, а ее нет… Лежала в кухне, на полу, без сознания. Доктор говорит, что ничего страшного, обычное переутомление…
- Переутомление?! - крикнул громким шепотом молодой человек, но тут же взял себя в руки. - Папа, последи за ней… И не вздумай пить!
Последнее он говорил уже в прихожей, на ходу натягивая куртку.
- Ты куда? - всполошился отец.
- Найду Дону, - крикнул Рой, сбегая по лестнице…