Комиссар откинулся на стуле, голос его опять стал мягким.
– Да вы наливайте себе еще, не стесняйтесь. Да, о чем это мы? Ага, проверка. Так вот: за вас поручился ваш бывший командир, а поскольку ему доверяет высшее руководство страны, нам вполне хватило его поручительства. Но, повторяю, путь в иностранный отдел отныне для вас закрыт, боюсь, навсегда. Мы, конечно, не должны разбрасываться столь ценными кадрами, а потому вы остаетесь работать в структуре НКВД-НКГБ.
– Благодарю, товарищ комиссар.
– Садитесь, я еще не закончил, – комиссар помолчал, помешивая чай в стакане. Серебряная ложечка тихо позвякивала, чай закручивался воронкой.
Назаров почувствовал на себе пристальный взгляд и сделал вид, что обдумывает услышанное.
– Что вы знаете об архипелаге Новая Земля?
Александр поперхнулся чаем. Час от часу не легче. Он попытался вспомнить, что он слышал об архипелаге.
– Расположен за Полярным кругом, по-моему, разделяет Баренцево и Карское море. Стратегического значения не имеет, кажется.
– Не имел, пока не был открыт Северный Морской Путь, – уточнил собеседник, – но речь не об этом. Ваше новое назначение напрямую связано с Новой Землей. Я введу вас в курс дела, – комиссар помолчал, пожевал губами. – Итак: около трех лет назад в системе Государственной Безопасности была разоблачена группа врагов страны. Среди них были такие, как Бокий [5], к примеру. Как ни странно, большинство из них оказались замешаны в странные отношения с некими организациями оккультного толка. После устранения проникших в НКВД врагов, эти организации были взяты под контроль, с целью проверки их деятельности. Среди членов тайных обществ были выявлены видные ученые, связанные с изучением психики человека. Я не буду называть вам фамилий, но скажу, что в работе обществ принимала участие профессура нескольких высших учебных заведений, связанных с медициной, историей, философией, в частности, из Ленинградского института изучения мозга и психической деятельности. В некоторых областях эти дисциплины соприкасаются с древними оккультными учениями. Вышеназванные члены обществ трудились в лаборатории нейроэнергетики, финансируемой непосредственно изобличенными врагами народа. Мы взяли под контроль работу этих ученых, поскольку результаты напрямую способствуют обеспечению безопасности нашего государства. Эти люди сейчас и работают в спецлагере на архипелаге Новая Земля.
Комиссар откашлялся, сделал несколько глотков чая.
– Ваше задание: вы назначаетесь комендантом лагеря. Всеми силами и средствами вы должны способствовать проводимой находящимися там людьми работе, какой бы странной она вам не показалась. В поселке, в нескольких километрах от лагеря есть радиостанция. Все доклады отсылать непосредственно на мое имя не реже двух раз в месяц. Для всех вы – работник контрразведки, переведенный в Главное Управление Лагерей после неудачного выполнения задания. Конечно, руководитель проекта, Барченко, Александр Васильевич, будет в курсе. При общении с ним советую проявить твердость. В деле о группе так называемых "кремлевских магов" напротив его имени стоит пометка: расстрелян по приговору суда. Напомните ему, что исполнение приговора не отменено, а только отложено. Своих сотрудников Барченко подбирал сам. То есть, без его усилий эти люди, скорее всего, до сих пор оставались бы вне нашего поля зрения. На этом тоже можно сыграть. Неофициальное название лагеря – бестиарий, можете использовать его в своих радиограммах. Там начинают происходить непонятные вещи, товарищ лейтенант, и ваша задача держать нас в курсе событий. Вот, собственно, и все, что вам следует знать. Вам все ясно?
Назаров, несколько озадаченный свалившейся на него информацией, задумчиво кивнул.
– Когда я должен отбыть?
– Самолет будет ждать вас завтра на Тушинском аэродроме в двенадцать дня.
– Товарищ комиссар, я не был в Москве почти пять лет…
– Насколько я знаю, родных у вас не осталось, да и время не ждет. Самолет доставит вас в Архангельск, дальше морем. Максимум через десять вы должны приступить к работе. Повторю: ваша задача обеспечить нормальную работу ученых. Никакого самоуправства, никаких жестких мер. Прежний начальник лагеря грешил этим. Впрочем, он вряд ли понимал важность стоящих перед ним задач и к тому же был не из нашего ведомства.
– Его отозвали?
– Произошел несчастный случай. Во всяком случае, так мне доложили. Кстати, вот вы и разберитесь, что случилось на самом деле. Если вопросов нет – можете быть свободны. Вас доставят в нашу гостиницу, приведете себя в порядок, составите список необходимых вещей. Завтра в десять ноль – ноль за вами заедут, – комиссар поднялся с места, протянул руку, – желаю удачи, товарищ лейтенант.
Назаров залпом допил чай, пожал протянутую руку и, все еще ошарашенный, направился к двери.
– Кстати, Александр Владимирович, вы знаете, что за вашу голову франкисты назначили довольно солидное вознаграждение.
– Да, я в курсе, товарищ комиссар третьего ранга. Постараюсь, чтобы никто не разбогател за мой счет.
Вещи ему вернули все, но по прибытию в гостиницу для сотрудников НКВД, он обнаружил в номере военную форму с прямоугольниками в петлицах. На столе, в новенькой, пахшей кожей кобуре, лежал пистолет "ТТ". Назаров наполнил ванну, и долго в ней блаженствовал. Ужин ему принесли в номер, поскольку дежурный по этажу прозрачно намекнул, что выходить из номера Назарову не стоит. Поужинав, он примерил форму. Все было по его размерам, только шапка немного великовата.
Дежурный поднял его в восемь, Назаров проглотил завтрак и еще час сидел возле окна, наблюдая за жизнью старой московской улицы. "Словно и не уезжал никуда", – подумал он. Так же бегали и швырялись снежками мальчишки, дворник-татарин гонял их, размахивая метлой. В окнах дома напротив, за отдернутыми ситцевыми занавесками, стояли на подоконниках горшки с геранью и столетником.
Машин на улице Горького было немного, падал легкий снежок. Промелькнуло мимо здание Главпочтамта, Белорусский вокзал. Тушинский аэродром находился почти за городом. Вдалеке, через замерзшую Москва реку, на холмах, виднелась деревенька Строгино. Там он провел несколько летних каникул у бабки с дедом. Наверное, осталась еще какая-нибудь дальняя родня в деревне, но когда теперь туда попадешь. Да и узнают ли в лейтенанте госбезопасности драчливого Сашку Назарова бывшие детские друзья? Автомобиль подвез его прямо на летное поле. "Старый знакомый", – улыбнулся Назаров, увидев прогревающий двигатели "Дуглас". Только этот, в отличие о того, на котором он летел в Москву, был темно-зеленого цвета.
Стоящий возле трапа пилот приветливо кивнул ему.
– Вы с нами летите?
– Я.
– Прошу, – сказал летчик, раскатывая букву "Р" и картинно отводя руку в сторону трапа, – экипаж под парами. Вася, – крикнул он бортмеханику, мочившемуся у хвоста самолета, – хватит землю удобрять. Вам, кстати, тоже рекомендую, – обратился он к Назарову, – летим без посадки.
– Да вроде пока не хочется, – пожал плечами Александр.
– Тогда все, по местам.
Взвихрился под винтами снег, напоминая взлет с Киевского аэродрома, поле опрокинулось, ушло назад. Летчик заложил крутой вираж, ложась на курс. В отличие от "Дугласа", на котором Александр летел из Парижа, в этом не было ни салона, обшитого бархатом, ни столика с креслами. По бортам стояли скамейки, а в проходе, закрепленные ремнями, лежали тюки с каким-то грузом. К тому же Назаров уже в первые минуты понял, что шинель не спасет его от холода, тем более, что двигаться, для того, чтобы согреться, было негде. Он уже хотел попроситься к летчикам в кабину, когда из пилотской выглянул бортмеханик и подал ему огромный овчинный тулуп.
– Если все же замерзнете – заходите к нам, не стесняйтесь, – крикнул он, перерывая шум моторов.
Назаров укутался в тулуп и стал смотреть в окно. Собственно, глядеть было особенно не на что. Однообразные заснеженные поля, голые леса. "А ведь там, наверное, даже деревьев нет, – подумал он, вспоминая инструктаж комиссара, – и как же это меня угораздило? Какой-то лагерь, ученые, профессора оккультных наук! Не верю я во всю эту чертовщину! Хотя, просто так не станут организовывать поселение, да еще за Полярным кругом. Ладно, на месте разберемся", – решил он, задремывая под монотонный шум моторов.
Внизу, насколько хватал глаз, простирались белые горы облаков. Назаров потер лицо, посмотрел на часы. Получалось, что проспал он почти четыре часа. Холод пробрался и под тулуп, оттого-то видно он и проснулся. Александр сбросил тулуп, поднялся на ноги, помахал руками, согреваясь. "Нет, этак я еще до Новой Земли в сосульку превращусь, – решил он, направляясь в кабину пилотов".
– Ребята, – взмолился он, открывая дверь, – не могу я там больше. Пустите погреться.
– Заходи, божий человек, – сверкнул зубами пилот, – в тесноте, да не в обиде. Вася, организуй подогрев страннику.
Остальные три часа полета прошли в разговорах. Самолет оказался приписанным к Полярной авиации, несколько раз участвовал в доставке грузов на дрейфующие станции. Словом, пилотам было что рассказать. Назаров задал осторожный вопрос о Новой Земле.
– Есть такая земля, – подтвердил веселый летчик, сыпавший прибаутками через слово, – но летают туда только гидропланы. И то редко. Два дли-инных острова, пролив между ними – Маточкин Шар. На южном острове, еще худо-бедно, жить можно. Два-три поселка, на берегу стойбища ненцев, но тоже немного. А на северном, кажется, вообще пусто. А, нет, поставили там пост наблюдения за ледовой обстановкой на входе в пролив и, вроде бы, на самой северной точке, мысе Желания, тоже есть метеостанция. Так вы туда собрались?
– Кто знает, куда служба человека забросит, – уклонился от ответа Назаров.
Приземлились уже в темноте на расположенный недалеко от Архангельска аэродром Ягодник. Самолет подрулил к двухэтажному деревянному бараку. Погода была безветренная, но мороз, градусов под двадцать, чувствительно пощипывал щеки. На краю поля Александр разглядел выстроенные тяжелые самолеты с накрытыми брезентом двигателями и кабинами.
– Новые военные машины, – пояснил летчик, – бомбардировщики. Мы и не подходим – охрана, как у мавзолея Владимира Ильича.
Пилот отметился у дежурного по аэродрому, попрощался с Назаровым и ушел на второй этаж. Александр понял, что барак служил и диспетчерской, и гостиницей одновременно.
Дежурный сообщил ему, что насчет него уже звонили и вот-вот должна подойти машина.
Через десять минут в помещение ввалился угрюмый мужик в ватнике, спросил, кто тут Назаров и, кивнув, пригласил следовать за собой.
– Прямо от стола оторвали, – пожаловался он Александру, подводя его к полуторке, – у тещи именины, то, се. Только сто грамм принять успел за здоровье, как на тебе, бегут. Давай, говорят, в Ягодник. Замок там у меня сломался, – сказал мужик, видя, как Назаров хлопает дверью, пытаясь ее закрыть, – вы вон, проволокой перевяжите.
Со скрежетом воткнув передачу, он погнал машину прямо через летное поле.
– Срежем здесь, – пояснил он.
Через несколько минут полуторка выскочила на дорогу с отвалами снега по бокам и запрыгала в наезженной колее. Назаров приложился головой о низкую крышу, ушиб колено и, наконец, сказал:
– Слушай, друг, ты бы сбавил немного. Не скиснет без тебя водка.
– Что не скиснет, то да, – согласился мужик, чуть сбавляя скорость, – а вот тесть там, о-о. Ведро выпьет и не чирикнет.
– Мы куда едем, в Архангельск?
– Нет, в Молотовск [6]. Сказано доставить тебя к западному причалу завода. Завод только строится, а причал уже есть. И правильно! По морю куда, как легче груз подвозить.
– А что, не замерзает море?
– Замерзает, – согласился мужик, – возле берега, а если зима суровая, то аж вся Губа замерзает. Двинская Губа, – пояснил он. – Ледокол ходит, лед давит. Как же стройке и городу без порта.
Следуя колее, полуторка вкатилась в лес. Свет фар бежал впереди неровным, скачущим по снегу кругом, по сторонам, вплотную к дороге, стояли огромные сосны. Снег был глубокий, кое-где из него торчали верхушки подлеска. Назаров наклонился, пытаясь взглянуть вверх. Сквозь черный полог хвои кое-где были видны холодные звезды.
Иногда попадались вырубки с торчащими из снега обрубками деревьев.
– Зимой сейчас лес не валят, – сказал водитель, – а то снег сойдет, глядь – а пеньки-то по полтора-два метра в высоту. Это ж какой убыток! Ладно, лес был бы так себе, а то ведь сосны корабельные.
Минут через сорок лес остался позади, полуторка покатилась между длинных бараков. Водитель уверенно петлял среди погруженных во тьму домов.
– А что за спешка такая? Ну, переночевал бы у летчиков. Глядишь, спиртяшки бы хватил, вздремнул в тепле.
– Государственная необходимость, – пробормотал замерзший Назаров.
– А-а, – протянул мужик, – ну, тогда слезай, приехали.
Машина въехала на деревянный причал, осветив деревянные сходни и борт какого-то судна. Раскрутив закоченевшими пальцами проволоку, Назаров выбрался из кабины. Водитель махнул на прощание рукой, сдал задним ходом и полуторка, хлопая дверцей, помчалась прочь.
Глава 3
Корабль показался Александру небольшим, борт поднимался над причалом всего на метр-полтора. В ходовой рубке было темно, лишь из задернутого занавеской иллюминатора пробивался узкий луч света. По шатким сходням Назаров поднялся на палубу и остановился, не зная куда идти.
– Хозяева! – неуверенно позвал он. Подождал немного, повысил голос, – есть кто живой? Прямо "Летучий голландец" какой-то, – пробормотал он, поежившись.
Падал легкий снежок, замерзшее море напоминало заснеженную равнину. Где-то со скрипом открылась дверь, на палубу легла полоса света.
– Кого тут черти носят? – к Назарову подошел пожилой моряк с непокрытой седой головой, в распахнутом бушлате и свитере под ним.
– Меня черти носят, – раздраженно сказал Назаров, – если вы с Новой Земли, то мне приказано отбыть с вами. Новый комендант лагеря.
– А ты не серчай, парень, – сказал моряк, – комендант, так комендант. Прибыл – и слава богу. С утра и отвалим.
– Почему не сейчас? Мне приказано как можно быстрее…
– А мне твои приказы тьфу, и растереть, – обозлился в свою очередь старик, – я тут сутки тебя дожидаюсь. Вот с утра полынью пробьют нам, тогда и выйдем. Ты в лагере у себя приказывать будешь, усек?
– Извини, отец, – пробормотал Назаров, – устал с дороги. Только утром еще в Москве был.
– Вот это другое дело, – миролюбиво согласился моряк, – тебя как звать-то?
– Назаров, Александр Владимирович.
– Значит, Александр! Молод еще по имени-отчеству прозываться. А меня Никитой Евсеевичем звать станешь. Капитан вот этого, стало быть, корабля. Ну, пойдем, погреешься, да каюту тебе покажу.
Полутемным коридором они прошли к каюте, капитан распахнул дверь.
– Вот, выбирай любую, – он указал на две койки, – есть хочешь?
– Не знаю, чего больше, есть, или спать.
– Ну, пойдем на камбуз.
Назаров бросил чемодан на койку и покорно поплелся за капитаном.
– Сегодня никаких разносолов, – предупредил старик, входя в маленький камбуз, – вот гречка на плите, вот тут чайник. Я спать пошел, а ты давай, обустраивайся.
Оставшись один, Александр выпил стакан чаю. То ли с мороза, то ли от усталости глаза слипались. Он махнул рукой, вернулся в каюту и, повалившись на койку, заснул мертвым сном.
Разбудило его покачивание и мелкая дрожь переборки, к которой он во сне привалился. Корабль явно двигался. Распаковав чемодан, Назаров заглянул в камбуз, умылся. Отворив дверь, он невольно зажмурился – яркое солнце освещало ледяное поле, вдоль которого шел корабль, снег искрился так, что резало глаза. Назаров подошел к борту. Впереди, метрах в двухстах, ломал лед ледокол, выделяясь на снежной белизне черным корпусом. Дым в безветрии тяжело оседал и растекался в кильватере ледокола, словно тая в крошеве льда.
– Эй, – услышал Назаров, – давай сюда.
Из ходовой рубки ему махал давешний старик. Александр поднялся по трапу.
В рубке, кроме капитана, находился рулевой – молодой парнишка с оттопыренными ушами, лет восемнадцати – двадцати с тонкой шеей, выглядывающей из ворота ватника.
– Говорил, что с утра отваливаем – вот, пожалуйста, – напомнил капитан ночной спор, – а то: почему не ночью?
– Да я уж так, – смутился Назаров, – далеко отошли?
– Порядочно. Во-он уже чистая вода, – старик протянул руку и Назаров увидел впереди конец ледяного поля и темную, стылую, даже на взгляд, воду.
По мере приближения он разглядел, что над водой поднимается легкий туман, словно вода парила. Удивленный, он спросил у капитана, отчего это?
– Эх, сухопутная душа, – покачал головой старик, – вода всегда теплее льда, нешто не знаешь? Правда, на крайнем Севере так бывает: ледяной туман при температуре минус, эдак, сорок, ага. Но это другое дело. Не дай бог доведется такое увидеть при заглохшей машине, к примеру. Это значит – все, амба. Туман такой оседает на всем, что есть и тут же замерзает, а вода за бортом густеет, как кисель, потом как каша становится, а потом и вовсе в лед превращается. И хватает она корабль, и будто врастает он в лед. Страшное дело, ага.
Рулевой отвернулся на мгновение от штурвала, подмигнул Назарову и тот понял, что старик хочет немного попугать его.
– А долго ли плыть? – спросил он.
– Суток пять-шесть. Но там тоже не все так просто. Возле Малых Кармакул поля ледяные. Там тебе не высадиться. Стало быть, к Белушьей Губе подойдем, а оттуда на собаках доставят тебя до лагеря. Ездил на собаках?
– Нет.
– Вот и покатаешься, – ехидно сказал старик.
У Назарова живот подвело от голода и он спросил насчет завтрака.
– Проспал ты завтрак, Александр, – как бы сожалея, сказал капитан, – теперь жди обеда. Да шучу, шучу, – добавил он, видя как вытянулось лицо пассажира. – Сейчас вот на чистую воду выйдем и провожу тебя.
Ледокол уже пробился к воде, повернул, дал прощальный гудок и, прибавляя ход, пошел к Архангельску, видневшемуся справа за кормой.
Расталкивая битый лед, корабль прошел последние десятки метров, рулевой ловко переложил руля, старик одобрительно похлопал его по плечу и повел Назарова вниз.
Вечером капитан пригласил Назарова в кают-компанию посидеть, "принять, стало быть, сто грамм" за удачное плавание. Кроме них в посиделках участвовал механик – Гордей Михеевич, худой, желчный мужчина, возрастом сравнимый с капитаном, с которым плавал уже пятнадцать лет. На столе была строганина из нельмы, которую Александр до этого не пробовал, жареная треска, крупно нарезанный хлеб и здоровенная бутыль с разведенным спиртом, настоянным на ламинарии.
– Лечебная водоросль, ты не сомневайся, Александр, – сказал капитан, разливая зеленоватую жидкость, – хошь в салат ее, хошь похлебку вари, а хошь – так жуй. От цинги верное средство.
После третьей стопки он уже называл Назарова "Сашок", а себя просил звать без церемоний, просто Евсеичем. Оказался он просто кладезью всяких морских и полярных историй, случившихся, как за его жизнь, так и с его далекими предками, поморами. Подзуживаемый ехидными замечаниями механика, он сыпал историями без остановки, делая перерывы только на разлитие "лечебной" настойки.
– Нехорошее место, этот лагерь, – неожиданно сказал он, закончив очередную байку.
– Почему? – спросил слегка опьяневший Назаров.