Владимир Пчелинцев (Шмель)
– Куда я попал и где мои вещи?!
– Я так тоже сначала подумал. А потом расслабился и начал получать удовольствие. Только это еще фигня на самом деле! – "утешил" Урусов.
– А что не фигня? – сразу же насторожился комбат. – Вы с Валерой за поставки черного дерева у меня за спиной договорились?
– Не-а! Но! – Седьмой многозначительно ткнул в небо указательным пальцем. – Идея, признаю, хороша! Надо будет Борьке подкинуть! Так это еще не все. Он же меня подписал из него Рембу соорудить, а потом в Тадж с ним сбегать. К Потапу в гости.
– Это как? Что он там забыл, я понимаю. А тебя он как развел?
– Как срочника-первогодка. На "слабо" взял…
– Хитер бобер! – засмеялся майор. – Я с ним точно в карты играть не сяду!
– Не, в карты не садись. Только в шахматы!
– В шахматы – тем более.
– Ага! Счас! Он так повернет, сообразить не успеешь, а уже играешь!
– Все равно не сяду. Я все-таки цельный майор, а не сержант бестолковый!
– А со мной сядете? – спросил у комбата незаметно подошедший старший лейтенант в ментовском комке. – Старший лейтенант Дмитровский. Командир взвода. Батальон ВВ.
– Майор Пчелинцев, – представился Шмель. И уточнил: – Толмачевские?
– Так точно! – козырнул старлей.
– Ну, меня про ваше существование некий Сухов предупреждал. Знаком?
– Как иначе, товарищ майор, знакомились.
– Владимир!
– В смысле?
– В смысле, что не товарищ майор, а Владимир.
– Понял! – расплылся в улыбке старлей и протянул руку: – Иван!
– Ну а меня и так все знают! И вообще, когда офицеры общаются, сразу алкоголь появляется, а я жену с прошлой ночи не видел! Всем удачи! – попрощался Урусов и бегом припустил куда-то в сторону.
– Везет же вам, Владимир, на личный состав! – Дмитровский проводил взглядом убежавшего Седьмого. – И где нашли только?
– Да так, приблудился ненароком, а теперь и выгонять жалко, – засмеялся Пчелинцев. – А насчет везения на личный состав, так ведь кадры решают все, как завещал товарищ Сталин. А он дураком не был.
– Золотые слова, что и говорить! Правда, я так и не понял, зачем вашим кадрам было вламываться в музей и выносить оттуда кучу хлама. Знамя и оружейную сбрую знаменитых чекистов еще можно списать на играющее в заднице детство. Но вот на фига им сдался дезактивированный "максим"?
– Знаете, Иван, а давайте этот вопрос в другом месте обсудим. Заодно и познакомимся поближе. Нам, подозреваю, еще долго бок о бок жить.
– Надо быть дураком, чтобы отказаться, когда умный человек зовет выпить!
– Сенкевич? – прищурился Пчелинцев.
– Он самый. От лица пана Заглобы.
– А выпить могу предложить только чай, к сожалению.
– Ничего! Мне тут один профессор посоветовал рецепт гениального коктейля. И снабдил всеми необходимыми ингредиентами.
Таджикистан, устье реки Пасруд-Дарья
Лайма Буткете
Машины ездили туда-сюда весь день. Наконец в три часа Виктор сообщил, что из Сарвады ушла последняя. Почти одновременно вернулась пенджикентская разведка. Потап хотел двинуться в Сарваду, но смысла в этом уже не было, и он зарулил в ущелье. В этот момент все и случилось.
– Все – Прынцу. Стас на хвосте триппак тащит! Приготовиться!
Лайма краем глаза видела, как занимают позиции бойцы Потапа. "Шишига" Виктора выскочила из-за поворота трассы, проскочила мост и, запрыгав на ухабах, нырнула в ущелье. За первым же поворотом притормозила, и с нее посыпались бойцы охраны. Этим лезть на склоны было некогда, просто залегли за камнями.
Девушка припала к прицелу, прикидывая порядок действий. "Четыреста метров… упреждение… без ветра… поправку на склон…"
Тем временем на мост уже выскочил "УАЗ" Малыша. Еще бы триста метров разрыва…
Увы, преследователи отставали метров на сто пятьдесят – двести. Вылетевший из-за поворота "козел" разродился пулеметной очередью, ушедшей в "молоко". Стрелять на ходу джигит, к счастью, не умел.
Отдача привычно толкнула в плечо.
Переднее колесо выходящей из виража машины преследователей лопнуло с оглушительным звуком. "УАЗ" подпрыгнул и перевернулся.
– Дистанцьию держать надо… – задумчиво произнесла Лайма, глядя, как в лежащего на боку "козла" врезается его брат-близнец и обе машины, перевалившись через край моста, падают в Зеравшан.
С полукилометрового расстояния все воспринималось как компьютерная игрушка и эмоций не вызывало.
– Пиндец, – прокомментировал Леха, – два удара – восемь трупов.
– Я стреляла один раз, – уточнила Лайма.
– А трупов все равно восемь, – хихикнул Верин. – Сударыня, вы вдвое опасней легендарной вилки. Из Зеравшана без "бублика" еще никто не выплывал.
– При чем тут бублик?
– Плавсредство такое. Водники на нем на суперречки ходят. Где на плоту или катамаране плыть – самоубийство. Автомобиль – плохая замена "бублику".
– Снайперы – Потапу. Кто стрелял? – ожила рация.
– Я, – и добавила: – Лайма.
– Хороший выстрел, девочка.
– Майор, я же говорил, литовские снайперши – лучшие в мире, – выкашляла переноска голосом Прынца.
– Кстати, красавица, – томно произнес Леха, – пока будешь учиться бить людей – научишь меня так в них попадать?
Она улыбнулась:
– Договорились…
Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения
Влада Урусова (Кошка)
– Едут! – всколыхнуло полудрему криком дежурного по столовой. Молоденький прапорщик знал, что у нее муж должен вернуться, потому и предупредил сразу же, как пошла по открытой волне весть о приезде.
Нож с недочищенным клубнем и на лавочке полежит. Уберут потом. Надеюсь, в спину никто плевать не будет…
До КПП от столовой минут пятнадцать быстрого шага. Если бегом – семь…
Влада еще издалека разглядела широкую спину мужа, что-то рассказывающего Пчелинцеву. Сразу же отлегло от сердца. Живой. Целый…
Почуяв взгляд, Андрей резко развернулся на месте, махнул на прощание Шмелю и побежал навстречу..
– Ты вернулся… – И запах от него… Любимый такой… Родной. Сгоревший порох, пот, что-то машинное…
– Обещал же.
– Как прошло?
– Лучше всех. Как малой?
– Спит уже.
– Пошли?
– А…
– По фигу. Разгребутся. На то они и начальство…
Таджикистан, Фанские горы, альплагерь "Алаудин-Вертикаль"
Виктор Юринов (Дед)
Сначала человек появился на склоне, спускающемся к лагерю от Алаудинских озер. Мелькнул на тропе, потом пропал за соснами, опять появился и снова пропал. Ну что ж, минут через пять-семь будет здесь. Можно, пожалуй, и встретить. Даже нужно. Выхожу на то место, где обычно стоит моя палатка. С переправы он выйдет прямо ко мне.
Так и есть. Перепрыгивает по камушкам реку. Легко, как будто за спиной не сложнейший маршрут, а легкая прогулка, и рюкзак набит исключительно пуховыми вещами. А в том рюкзаке не меньше сороковника. Силен, очень силен! Подходит ко мне неторопливо, даже нехотя, сбрасывает рюкзак. Садится:
– Здорово, старый хрыч! Не ожидал тебя здесь увидеть.
– И тебе по добру, развалина, – отвечаю самым степенным тоном, которым могу. – Скрипишь еще?
– Куды ж я денусь… Ты ж вроде собирался уехать…
Так мы с ним обычно и общаемся. Увы, сейчас это только игра, по крайней мере, с моей стороны. Попытка на минуту сделать вид, что ничего не произошло и все как раньше. Что Давид просто спустился с маршрута, а я не успел уехать домой. И завтра мы поедем вместе. Не поедем.
– Не судьба. Мы не скоро соберемся уезжать из этих мест, Давид. И вы тоже. И на траверс Адамташа скорее всего не пойдете. По крайней мере в этом году.
– Что случилось, Витя? Я слишком давно тебя знаю, чтобы не почувствовать беду.
– Херово. Война случилась. С большой буквы "В". По вам стукнули в первую очередь. Тебе некуда возвращаться…
Молчим. Давид переваривает информацию. Его не надо готовить к плохим известиям. Ему надо их сообщать.
– Кто кроме Израиля?
– Все. Даже по Душанбе.
– Когда?
– Четырнадцатое-пятнадцатое.
– Что по связи?
– Мало. Ни одной официальной передачи. Хотя вру, позавчера удалось перехватить кусок. Не то Гаваи, не то Филиппины. Никто ничего не понял, может, и официальная. А так – любители. Одни слухи и гадания на кофейной гуще.
– Можно считать – ничего. А в Таджикистане что?
– Территория есть, страны – нет…
Рассказываю Давиду расклад. Пока рассказываю – подтягиваются его ребята. Двое – старожилы группы, третий – новенький. В этой компании новенький, у Давида "чайников" не бывает. А так Эдик Хенциани – личность вполне известная. Хотя бы тем, что по паспорту никакой он не Эдик, а Эрнст Гурамович. Два москвича и рижанин. Ну и сам Давид, последнее время проживавший в Земле обетованной. Крепкие, сильные ребята примерно моего возраста, но не оставившие здоровье в кабинетных схватках с банкирами и чиновниками, а сохранившие его для себя и великих свершений. То, чем они занимаются, – не туризм и не альпинизм, а нечто, объединяющее оба эти вида спорта на запредельном уровне. Четыре взрослых серьезных мужика, многое умеющих и знающих.
Я вышел их встретить на правах старого знакомого. Кто, как не я, должен сообщить им дурную весть. Можно было свалить это на Руфину, но надо иметь совесть. Начальник лагеря сдает на глазах. Еще немного, и она будет выглядеть на свои годы…
– Вы решили оставаться здесь? – спрашивает Давид.
– У тебя есть другие варианты?
– Есть. Но хочу услышать твои аргументы.
– Можем попробовать прорваться. Хватает и транспорта, и оружия. Можем выбить ахмадовцев из Сарвады и Айни. Можем послать пару ребят через горы в дивизию и ударить по Анзобу с двух сторон. Если это получится, Ахмадова мы уберем совсем. Много чего можем на самом деле.
– Хороший вариант. И что многое можем – еще лучше.
– Да. Хороший. Только один вопрос меня смущает. Сколько наших ребят ляжет?
– Кто же знает ответ на такие вопросы?
– Никто не знает. А мне не нравится любой ответ, кроме нулевого. И пока нам это удается. Хотя везет нам последнее время. Боюсь, что лимит кончится. Удачи, в смысле.
– Не знаю… Ты не боишься, что Мухаммед придет к горе?
– Здесь мы удержим большие силы. И второй момент. Я не уверен, что дивизия пойдет нам навстречу. У нее должно быть много проблем на юге. Там афганская граница. Плюс памирцы, кулябцы, прочие недобитые "вовчики". Все это дерьмо начнет всплывать. И нет гарантий, что пенджикентцы не ударят в спину. Хоть они и не дружат с Ахмадовым, но и те, и те таджики. А мы – урусы. И кяфиры. А если мы схватимся одни против Ахмадова и пенджикентцев – это будет очень больно. Если и победим…
– Но ведь главное не это?
– Не это. Я не вижу, за что класть ребят. Насколько велика разница между жизнью в лагере, Маргузоре или Сарваде? Вот если бы могли прорваться в Новосиб, где есть шанс найти моего Борю. Или в Воронеж, на родину моего бестолкового строителя. Или… в общем, туда, где хоть кто-нибудь может надеяться найти своих, я бы думал над таким вариантом. А терять людей ради соседнего ущелья, где нас будут держать за завоевателей и точить нож за спиной? Не хочу.
– Наверное, ты прав. В любом случае надо подумать. Хорошо подумать. А пока – чем мы можем помочь?
– Вспоминайте все свои специальности и увлечения. Эдик, ты одно время увлекался арбалетами. Мы здесь сможем наладить изготовление?
– Можем. Ты хочешь прямо сейчас?
– Нет, сначала закончить вывоз Пасруда. Сжечь остатки кишлака. Перекрыть дорогу. Отстроиться до зимы… До арбалетов дело не скоро дойдет.
– Ага, – кивает Эдик, – долгими зимними вечерами… А дерево сейчас готовить надо. Еще не факт, что просушить успеем…
– Возможно. Но ты еще и строитель.
– И не только.
– В общем, так, парни. Берите бумажку и пишите. И про "только", и про "не только". А там подумаем. Давид, не хочешь взять на себя общую координацию?
– Извини, Витя, но этот крест ты уже несешь. И вполне себе успешно…
– Успешно… Только с внучкой поиграть некогда…
Давид только руками разводит…
Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения
Андрей Урусов (Седьмой)
– Периметр – Точке! Сто одиннадцать!
– Точка – Периметру! Принял!
– Периметр – Точке! Как обстановка?
– Точка – Периметру! Обстановка – в писечку. Сороковый с ментами пьет!
– Сороковый – Точке! Ярый, уши оборву! И не с ментами, а с полицейскими! Учи матчасть, контра!
– Точка – Сороковому! Передавайте пламенный привет полицаям, херр майор!
– Сороковый – всем! По три наряда каждому! Хватит в эфир срать!
Кричит рация, динамик бросается нехорошими словами.
– Веселятся! – улыбается Кошка, прижимаясь к Андрею.
– Дело нужное жизнь увеличивать-то! – Волосы жены мягкие-мягкие. Так бы и зарыться в них навсегда…
– Она и так долгая будет. И у нас, и у Димки!
– Как иначе, Солнышко? Я договорился уже!
– Договорун! – смеется Влада. – Ты со всеми договоришься!
– Я же инспектор бывший, а не хвост белый да пушистый! Да, спросить хотел.
– Спрашивай. – В темноте не видно ничего. Но Андрей и так все знает и видит. Сердцем, наверное. И глаза любимые, и губы приоткрытые, поцелуя ждущие…
– Времени две ночи было, а ты все спать не ложилась.
– Примета такая есть на Алтае. Если проводить не смогла – так встреть обязательно. Чтобы не в последний раз.
– Солнышко…
Дождались губы поцелуя. Ведь иначе и быть не может.
Таджикистан, Фанские горы, альплагерь "Алаудин-Вертикаль"
Виктор Юринов (Дед)
– Итак, сегодня обошлось чудом!
Вот такой фразой и начинаю совет. Все правда. Потому что действительно иначе назвать выстрел Лаймы нельзя. Только "чудо". Но, поскольку благодаря ему все живы и даже никто не ранен, настроение у ребят приподнятое.
– Да уж… – откликается Потап, – "есть женщины в русских селеньях…"
– В литовских, товааааарищ майор, в литовских, – язвит Олег, – маленькое такое селение. Вильнюс называется… И в нем каждая уважающая себя мама передает дочке секреты мастерства древнего народа: как одним выстрелом убрать с глаз долой два "УАЗа" с десятком боевиков, чтобы и следов не осталось… Не удивлюсь, если выяснится, что по Литве отбомбились все воюющие стороны. А то пара-тройка Лайм вполне может уничтожить небольшую страну типа Польши или Румынии. Лучше подстраховаться.
– Между прочим, твой оторванный дружок, – подзуживает Прынц, – ни хрена не боится древних боевых искусств и весьма активно подбивает к ней клинья. По-моему, небезуспешно.
– И когда ты это заметил?
– Девушка от восторга забыла отжать кнопку на гарнитуре. В итоге я имел удовольствие прослушать историю о подвигах твоего брата на почве усмирения грабителей и выяснил, что фингал на ныне покойном таджикском лице совсем не Лехина заслуга. А вывод, что пара из этой парочки получится не только снайперская, напрашивается сам собой.
– То есть тот уникальный фонарь, размером превышающий территорию Таджикистана, и светимостью за сто люменов, поставила нежная литовская девушка? И после этого герой-любовник еще мог кого-то насиловать?
– Насколько я понял, не мог. Иначе нежная литовская девушка еще и отломила бы соответствующий орган. Но не судьба…
– Прошу пардону. Польше хватило бы и одной Лаймы.
Останавливаю болтологию. Увлеклись ребята.
– Давайте к делу. Сначала позвольте вам представить Давида Лернера, гражданина республики Израиль, а в прошлом потомственного жмеринца. И самого крутого горного туриста в мире.
– Что такое "жмеринец"? – вопрошает Малыш.
– Таки это житель славного города Жмеринка, а не какого-нибудь занюханного Бердичева.
– А чем так плох Бердичев? – заинтересовался Бахреддин.
– Нет, ну вы мне скажите, шо такого может быть хорошего в городе, который построен на реке Гнилопять?
Все-таки Давид – человечище! С момента, когда узнал о войне, прошло четыре часа. У него хватает сил шутить. По виду ни за что не догадаешься, что творится внутри. Вся семья жила в Израиле. Жена, дети, внуки… Вся! Никаких шансов! А ведь для еврея семья – это все. Весь мир… Давид убит, уничтожен, взорван всеми мегатоннами, пришедшимися на его Беер-Шиву. Но общается, улыбается, шутит… Однако приходится призывать к порядку:
– Парни, оставьте в покое славные украинские города! Кроме Давида есть еще три новых лица. Эрнст Гурамович Хенциани, для своих Эдик. Он не тбилисец, как вы подумали, а москвич, так же как и Алик с такой редкой фамилией Иванов. А Юрис Озолиньш из Риги. Ребята только сегодня спустились и не совсем в курсе наших дел, но люди знающие, потому я решил пригласить их на совет.
С представлением все. Теперь слушаем результаты сегодняшних мероприятий. Сам и начну. Сарваду мы вывезли. Все, что было отобрано, плюс я добавил сегодня учебники и памперсы.
– Витя, про учебники я все понял, – это Малыш, – а зачем нам памперсы?
– Стас, ты не знаешь, зачем нужны памперсы? – снова язвит Олег. – Чтобы учить детей, сперва их надо нарожать. Прынц уже докладывал про чьи-то матримониальные планы. По секрету и громким шепотом.
– В целом верно. В последней машине было место, вот и докидали. Памперсами и женскими прокладками. Тоже пригодятся.
– Блин, мы, оказывается, сегодня за бабские прокладки воевали… – ворчит Малыш.
– Воевали не мы, а Лайма, – с самым серьезным видом уточняет Олег. – Мы драпали… А девушка свои прокладки вполне заслужила.
– Не драпали, а осуществляли стратегический отход! – с абсолютно серьезным видом поправляет Малыш. Все снова начинают ржать.
– Пишу приказ по личному составу, – заявляет Потап. – За героизм и мужество, проявленные в боях, наградить Лайму Буткете тремя пачками именных прокладок!
– Давайте орден учредим. Первая официальная награда Высокогорной Фанской Республики – Орден Прокладки! А Лайма – первый кавалер!
Настроение у народа категорически нерабочее. Пытаюсь перевести разговор в конструктивное русло:
– Принимается. А теперь продолжу. Пасруд практически разобран. За завтрашний день вывезем. Все готово к имитации пожара.
– Что означает "имитация пожара"? – интересуется Эдик. – Не сталкивался с подобным в своей практике.
– Спалим все, что нам не нужно. Чтобы у кишлака был вид сожженного Ахмадовым. А выше рванем дорогу. И пусть Бодхани ищет, кто прибил его брата, хоть до посинения. Девчонки в лагере разгребают завалы, но работы там еще…
– Какие завалы?
– Все, что привезли снизу. Горы барахла. Раскладывают, сортируют и складируют. Все женское население трудоустроено не навсегда, но надолго. С лагерем все. Валера, давай по "Артучу".
– А что "Артуч"?! – вскакивает иркутчанин. – Почти закончили разборку лагеря. Часа на два работы осталось. Завтра с утра таскать надо. Люди нужны!
– Отправим тебе тех, кто в Сарваде работал. Может, еще с Пасруда кого снимем.
– Ишак будет, – вставляет Али. – Аксакал сказал, тридцат ишак даст. У нас пять ишак есть.
– Ну и ладненько. – Валера садится.
– Володь!
Потап поднимается, обводит всех взглядом: