- По дороге в ресторан они заехали за Истриной, - пояснил он свысока. - Ночевать Василий будет сегодня у нее - зеркало семь эр‑ка пятьсот шестьдесят один восемьсот тридцать один… Исполнителя на роль Полупалова там уже подобрали. А завтра они вдвоем с Тамарой намерены заявиться к нам. Так что готовьтесь, Василий. Бенефис грядет.
Дядя Семен хмурился и в сомнении жевал губами.
- Может быть, стоило сначала ту ее персоналию на гастроли вызвать? - спросил он. - Все‑таки опыт, она ведь ее уже довольно долго отражает. А так ввод с колес получается…
- Ладно, не буду вас дразнить, - сжалился распорядитель. Судя по голосу, очень был доволен собой. - Раскрою свой маленький секрет… Отсутствуя, как тут изволили выразиться, по своим шкурным делам, заглянул я в зеркало семь эр‑ка… ну, и так далее… Посмотрел эту самую Тамару Истрину, а потом уже подался на биржу. Вдруг гляжу: ба! Что такое? Она!.. Подруливаю, представляюсь. "Простите, - говорю, - девочка, последнюю вашу работу не Тамарой ли Истриной звали?" Она глазенками - луп‑луп! "Ой! - говорит, - А откуда вы знаете? Я ее пару месяцев назад в фирме одной отражала, только она уже оттуда уволилась…" А?! Ничего себе находка? Так что обойдемся без гастролеров, Семен!
Ветеран зазеркалья слушал - и лишь головой качал.
- Чудеса… - вымолвил он наконец. - И где ж она теперь?
- Обещала: с халтуркой одной разделается - прибудет…
Отражение # 12
Трудно сказать, что из себя представляла настоящая Тамара Истрина, но ее отражение Егору не понравилось решительно. Внешность Василий описал довольно точно: дама рослая, в теле, взбитые волосы цвета пакли. Все прочее явилось полной неожиданностью: вульгарная, хриплоголосая, бесцеремонная… Даже к оригиналу своему, судя по первой фразе, персоналия Тамары Истриной ни малейшего почтения не питала.
- Ну и вкусы у нее! - оглядев с головы до ног Василия Полупалова, язвительно выговорила она ярко накрашенными губами.
Затем, подбоченившись, окинула оком окрестности.
- Ну и что это за свалка вокруг павильона? - отрывисто спросила она.
Далее влетело обслуге. Нервная привередливая Тамара заставила незримых тружеников убрать всю распадающуюся неодушевленку до последнего окурочка, а потом еще потребовала вынести из коробки во внешнее зазеркалье стол и стулья.
- Ничего! По новой отразите! А этой рухляди… - Брезгливый взгляд в сторону истаявших табуреток и кухонного столика. - …чтобы я здесь больше не видела!
В общем‑то ничего плохого в распоряжениях Тамары Истриной не было. Добавь она во все это каплю юмора или добродушия - и бесцеремонность ее показалась бы очаровательной… Не желала добавить. Или просто не могла. За неимением.
Полупрозрачная колода карт повергла ее в остолбенение.
- Ну вы совсем уже вообще! Лень у соседей карты попросить? - И решительной мужской походкой - вся в коже, норка нараспашку - двинулась к ближайшему павильону.
- И как вам наше новое приобретение?.. - искательно проскулил над самым ухом дяди Семена незримый распорядитель. - Колоритна, правда?..
Кажется, он уже и сам раскаивался в содеянном.
- Колоритна… - с непонятной интонацией отозвался ветеран, задумчиво глядя, как катаются под вороненой глянцевой кожей плаща подобно двум ядрам тяжелые ягодицы. - Ох, колоритна…
- Да?.. - жалобно, с надеждой переспросил распорядитель. - Ну я тогда в павильон… Сцену готовить…
Некоторое время все молча смотрели вслед Тамаре.
- Васенька, - негромко позвал Арчеда, поправляя очки. - Ты в прошлый раз говорил: культура чувствуется… Или мне послышалось?
Но Василий Полупалов и сам был озадачен не меньше других.
- В том ее отражении - чувствовалась… - недоуменно молвил он. - А в этом почему‑то - нет…
- А кто она вообще по жизни? Кем работает?
- Тебе ж сказали: уволилась из какой‑то фирмы. Два месяца назад… Где работает сейчас - не знаю…
- Я бы тоже уволился, - подал голос угрюмый Егор. - Разок бы в зеркало взглянул - и уволился…
- Ох, помяните мое слово, господа… - болезненно закряхтел Леонид Витальевич. - Отпугнет она Тамару и от нашего стеклышка. Карикатура ведь…
- Да если бы карикатура! - мрачно заговорил опытный дядя Семен. - Ты посмотри, с какой она тщательностью все ее недостатки выпячивает! Не‑ет, это не карикатура, Леня, - это работа. Причем не самая плохая… Только что ж она ее так не любит, Тамару‑то свою?.. Ох, бабы‑бабы… Загадкой были, загадкой остались…
- Слушайте, а может, все просто? - встрепенулся Арчеда. - Она же ее до сих пор только на службе отражала! Знаете, как бывает? Дома - лапушка, а на службе - сволочь сволочью…
- М‑м… дай бог если так… - промычал дядя Семен. - Может, ты и прав. Присмотрится, обтешется…
Персоналия Тамары Истриной шла уже с добычей обратно. Приблизившись, одарила развратной улыбкой - и сразу стало заметно, что один из передних зубов у нее - кривоват, а другой нуждается в починке. Бросила на стол потрепанную, но явно свежеотраженную колоду карт.
- Хотели новенькую всучить, нераспечатанную, - презрительно сообщила она. - Нет уж, говорю, нераспечатанной сами играйте…
- Спасибо… - растерянно поблагодарил культурный Леонид Витальевич, но ответа не получил.
Отражение Истриной скрылось в павильоне, и там вскоре стало шумновато.
- Да нет, не так, не так!.. - слышался ее капризный, с хрипотцой голос. - В том‑то и дело, что все должно быть тусклым! До того момента как я войду, все должно быть тусклым…
- Нет уж, позвольте решать это мне… - дребезжал в ответ распорядитель.
Мужчины посмотрели на карты, потом друг на друга.
- Кстати, - сказал Василий. - Про Ирину ей говорить?
Призадумались.
- Нет. Ну ее к черту! - мрачно молвил дядя Семен. - Тут же сбежит…
- Может, оно и к лучшему…
Снова задумались.
- Как хотите, а распорядитель наш - придурок редкостный, - подытожил впечатления Леонид Витальевич Арчеда.
Егорка молчал.
А потом наступило утро. В павильоне уже корректировали солнечный луч, падающий из лишенного шторы окна, и ругались насчет пылинок. Затем наконец прозвучало:
- Полупалов, приготовиться!..
Василий встал.
- Ну что… - произнес он без особой радости. - Пойдем ломать комедию. - Вздохнул и признался с горечью: - Не представляю, как с ней в паре работать!
Персоналия Тамары Истриной уже стояла возле ртутно‑серого куба и скорее лыбилась, чем улыбалась. Косметики на ее лице было отражено в избытке.
- М‑милый… - сказала она Василию и вытянула губы хоботком.
Он взял ее под руку.
- Шампанское!.. Цветы!.. - скомандовал распорядитель.
Кто‑то из невидимой обслуги сунул Василию большую бутылку, а Тамаре - завернутые в целлофан алые розы.
- Внимание! Истрина! Полупалов! Ваш выход…
Василий приоткрыл дверь и ступил в отражение комнаты первым. И то же самое сделал его оригинал в прямоугольном зеркале, висящем на противоположной стене. Брови у обоих одновременно вздернулись, рот виновато скривился.
- Ты извини, Том… - ловя краем глаза малейшее движение губ двойника, торопливо проговорил Василий. - Тут у меня бардак… Начал уборку - и как раз мужики нагрянули…
Безупречно копируя все движения оригинала, он отодвинулся в сторону. Партнерша переступила порожек. Остановилась.
- Господи, ну и морда у меня в этом зеркале!.. - раздался ее хрипловатый возглас, исполненный, впрочем, скорее злорадства, чем ужаса.
Где‑то совсем рядом закряхтел недовольный грубовато поданной репликой незримый распорядитель.
- Да ладно тебе… - пробормотал вслед за оригиналом Василий, делая шаг вперед, - и тут случилось то, что поначалу он принял за обыкновенную, хотя и досадную накладку.
- А так?.. - неожиданно высоким надломленным голосом произнесла у него за спиной партнерша, хотя настоящая Тамара Истрина еще и рта не открывала.
В следующий миг оба лица по ту сторону зеркала исказились - и Василий, уже догадываясь со страхом, что происходит, оглянулся. Отражения умеют делать это стремительно - для людского глаза такое движение неуловимо. Однако сейчас Василий не просто оглянулся. Он оглянулся - и замер, забыв обо всем. Даже о собственном двойнике.
Вместо отражения Тамары Истриной посреди комнаты, устремив в зеркало беспощадные прозрачно‑серые похожие на плавящийся лед глаза, стояла Ирина Полупалова - хрупкая, болезненно бледная, рыжеватая.
- Ну, здравствуй… - еле слышно выговорила она. - Узнаёшь?..
А в зеркале тем временем с неотвратимой медлительностью происходило неминуемое. Припадочно закатив зенки, рослая Тамара Истрина тяжко оседала на тщательно выметенный ковер, где уже валялись завернутые в целлофан розы. По сминающейся вороненой коже плаща плыли тусклые зигзаги отсветов. В глубине комнаты моталось перекошенное, беззвучно орущее лицо Василия, отводящего для броска руку с бутылкой.
Повторять его движения уже не было надобности.
Зеленоватая стеклянная граната угодила в самую середину зеркала. По нему медленно поползли, ветвясь, двойные трещины - и мир взорвался, распавшись на бесчисленное множество комнат с незашторенными окнами.
- Ой, козел я… Ой, козё‑ол… - плачуще причитал где‑то поблизости голос запоздало прозревшего распорядителя. Остальные потрясенно молчали.
Отражение Василия Полупалова открыло глаза. Павильона, естественно, не было уже и в помине. Все оцепенело смотрели на хрупкую рыженькую Ирину, казавшуюся теперь еще бледнее. Держалась она неестественно прямо, в прозрачно‑серых глазах - страх и вызов.
- Эх, девонька… - стонуще, с болью выдохнул наконец дядя Семен. - Да что ж ты с собой, дурашка, сделала! Ну мы‑то - ладно…
Отражение Ирины Полупаловой вздернуло задрожавшую верхнюю губу и попятилось. И вполне возможно, что точно так же попятилось оно в нескончаемой череде зазеркалий. Тонкие, как у подростка, руки совершали странные судорожные движения, словно отбиваясь от незримых и пока еще слабеньких прикосновений.
- Думаете: всё?.. - отчаянно выкрикнула она. - Думаете: нет ее больше?.. Он еще вспомнит! Над колодцем наклонится!.. К пруду подойдет!..
Далее какая‑то невидимая сила согнула ее пополам и неумолимо повлекла в сторону биржи. Егорка не выдержал - и так зажмурился, что даже звуки исчезли. В себя он пришел не скоро. Три старших его товарища по‑прежнему стояли рядом, запрокинув сведенные страдальческими гримасами лица.
- Как же она ее так смогла отразить?.. - запинаясь, выговорил Арчеда.
- Как‑как… - ворчливо отозвался дядя Семен. - Да она ее наверняка и корчила целый месяц в этой фирме… пока та не сбежала…
- Мало того, что все расколошматят - еще и душу наизнанку вывернут!.. - злобно цедил Василий. - Воспитывай их! Сами кого хочешь воспитают…
От автора:
Историю эту поведало мне с помощью жестов некое отражение, высланное в прошлом году из зазеркалья и обитающее ныне в озерах Волго‑Ахтубинской поймы. Имена действующих лиц умышленно изменены. Название поймы - тоже.
2001
Тупапау, или Сказка о злой жене
Светлой памяти Жени Федорова
1
Мглистая туча наваливалась на Волгу с запада, и намерения у нее, судя по всему, были самые серьезные. Дюралевый катерок сбросил скорость и зарылся носом в нарзанно зашипевшую волну.
- Толик, - жалобно позвал толстячок, что сидел справа. - По‑моему, она что‑то против нас имеет…
Хмурый Толик оценил исподлобья тучу и, побарабанив пальцами по рогатому штурвальчику, обернулся - посмотреть, далеко ли яхта.
Второе судно прогулочной флотилии выглядело куда эффектнее: сияюще‑белый корпус, хромированные поручни, самодовольно выпяченные паруса. За кормой яхты бодро стучал подвесной мотор, но в скорости с дюралькой она, конечно, тягаться не могла.
- Это все из‑за меня, ребята… - послышался виноватый голос с заднего сиденья. Там в окружении термосов, спиннингов и рюкзаков горбился крупный молодой человек с глазами великомученика. Правой рукой он придерживал моток толстенной - с палец - медной проволоки, венчающей собой всю эту груду добра.
- Толик, ты слышал? - сказал толстячок. - Раскололся Валентин! Оказывается, туча тоже из‑за него.
- Не надо, Лева, - с болью в голосе попросил тот, кого звали Валентином. - Не опоздай мы с Натой на пристань…
- "Мы с Натой"… - сказал толстячок, возводя глаза к мглистому небу. - Ты когда кончишь выгораживать свою Наталью, непротивленец? Ясно же, как божий день, что она два часа макияж наводила!
Но тут в глазах Валентина возникло выражение такого ужаса, что Лева, поглядев на него, осекся. Оба обернулись.
Белоснежный нос яхты украшала грациозная фигура в бикини. Она так вписывалась в стройный облик судна, что казалось, ее специально выточили и установили там для вящей эстетики.
Это была Наталья - жена Валентина.
Впереди полыхнуло. Извилистая молния, расщепившись натрое, отвесно оборвалась за темный прибрежный лесок.
- Ого… - упавшим голосом протянул Лева. - Дамы нам этого не простят.
На заднем сиденье что‑то брякнуло.
- Ты мне там чужую проволоку не утопи, - не оборачиваясь, предупредил Толик. - Нырять заставлю…
А на яхте молнии вроде бы вообще не заметили. Значит, по‑прежнему парили в эмпиреях. Наталья наверняка из бикини вылезала, чтобы произвести достойное впечатление на Федора Сидорова, а Федор Сидоров, член Союза художников, авангардист и владелец яхты, блаженно жмурился, покачиваясь у резного штурвала размером с тележное колесо. Время от времени, чувствуя, что Наталья выдыхается, он открывал рот и переключал ее на новую тему, упомянув Босха или, скажем, Кранаха.
На секунду глаза Натальи стекленели, затем она мелодично взвывала: "О‑о‑о, Босх!" или "О‑о‑о, Кранах!"
Причем это "о‑о‑о" звучало у нее почти как "у‑у‑у" ("У‑у‑у, Босх!", "У‑у‑у, Кранах!").
И начинала распинаться относительно Босха или Кранаха.
Можно себе представить, как на это реагировала Галка. Скорее всего, слушала, откровенно изумляясь своему терпению, и лишь когда становилось совсем уже невмоготу, отпускала с невинным видом провокационные реплики, от которых Наталья запиналась, а Федор жмурился еще блаженнее…
На дюральке же тем временем вызревала паника.
- Что ж мы торчим на фарватере! - причитал Лева. - Толик, давай к берегу, в конце‑то концов…
- Лезь за брезентом, - распорядился Толик. - Сейчас здесь будет мокро. Ну куда ты полез? Он у меня в люке.
- В люке? - возмутился Лева. - Додумался! Нарочно, чтобы меня сгонять?
Он взобрался на сиденье и неловко перенес ногу через ветровое стекло. При этом взгляд его упал на яхту.
- Эй, на "Пенелопе"! - завопил Лева. - Паруса уберите! На борт положит!
Он выбрался на нос дюральки и по‑лягушачьи присел над люком.
Тут‑то их и накрыла гроза. Дождь ударил крупный, отборный. Брезент изворачивался, цеплялся за все, что мог, и норовил уползти обратно, в треугольную дыру. Лева высказывался. Сзади сквозь ливень маячил смутный силуэт яхты с убранными парусами. Валентин на заднем сиденье старался не утопить чужую проволоку и прикидывал, что с ним сделает промокшая жена на берегу за эту бог весть откуда приползшую тучу.
Но когда ни на ком сухой нитки не осталось - выяснилось вдруг, что гроза не такая уж страшная штука.
- Ну что, мокрая команда? - весело заорал Толик. - Терять нечего? Тогда отдыхаем дальше!..
Совпадение, конечно, но все‑таки странно, что молния ударила в аккурат после этих самых слов.
2
Все стало ослепительно‑белым, потом - негативно‑черным. Волосы на голове Толика, треща, поднялись дыбом (не от страха - испугаться он не успел). Предметы, люди, сама лодка - все обросло игольчато‑лучистым ореолом. Прямо перед Толиком жутко чернело перекошенное лицо Левы в слепящем нимбе.
Это длилось доли секунды. А потом мир словно очнулся - зашумел, пришел в движение. Лодка тяжело ухнула вниз с полутораметровой высоты, оглушительно хлопнув по воде плоским днищем, затем угрожающе накренилась, встав при этом на корму, и какое‑то время казалось, что она неминуемо перевернется. Лева кувыркнулся через ветровое стекло и, ободрав плечо о худую наждачную щеку Толика, шлепнулся за борт.
Этот незначительный толчок, видимо, и решил исход дела - дюралька выровнялась. Толик, опомнившись, ухватил за хвост убегающую за борт брезентовую змею и рванул на себя. На помощь ему пришел Валентин. Вдвоем они втащили в лодку полузахлебнувшегося Леву и принялись разжимать ему пальцы. Вскоре он затряс головой, закашлялся и сам отпустил брезент.
- Все целы? - крикнул Толик. - У кого что сломано, выбито? А ну подвигайтесь, подвигайтесь, проверьте!
- Вот… плечо обо что‑то оцарапал, - неуверенно пожаловался Лева.
- И все? - не поверил Толик.
Он перевел глаза на Валентина. Тот смущенно пожимал плечами - должно быть, не пострадал вообще.
И тогда Толик начал хохотать.
- Плечо… - стонал он. - Чуть не сожгло, на фиг, а он говорит: плечо…
Мокрый Лева ошарашенно смотрел на него. Потом тоже захихикал, нервно облизывая с губ горько‑соленую воду. Через минуту со смеху покатывались все трое, да так, что лодка раскачивалась.
Но это им только казалось - дюралька танцевала совсем по другой причине. Истина открылась в тот момент, когда друзья перевели наконец дыхание.
Большая пологая волна выносила суденышко все выше и выше, пока оно не очутилось на вершине водяного холма, откуда во все стороны очень хорошо просматривался сверкающий под тропическим солнцем океан. Приблизительно в километре от лодки зеленел и топорщился пальмами гористый остров. Ничего другого, напоминающего сушу, высмотреть не удалось.
Дюралька плавно соскользнула с волны. Теперь она находилась как бы на дне водяной котловины. Остров исчез.
Трудно сказать, сколько еще раз поднималась и опускалась лодка, прежде чем к друзьям вернулся дар речи. Первым из шока вышел Толик.
- Так… - сипло проговорил он. - Попробуем завестись…
3
Да, это вам была не река! Дюралька штурмовала каждую волну, как гусеничный вездеход штурмует бархан. Сначала остров приближался медленно, словно бы нехотя, а потом вдруг сразу надвинулся, угрожающе зашумел прибоем.
Лодка удачно проскочила горловину бухточки, радостно взвыла и, задрав нос, понеслась по зеркальной воде к берегу. Толик поздно заглушил мотор, и дюралька на полкорпуса выехала на чистый скрипучий песок.
Роскошный подковообразный пляж был пугающе опрятен: ни обрывков бумаги, ни жестянок из‑под консервов. У самой воды, где обычно торчат остроконечные замки из сырого песка, рассыпаны были редкие птичьи следы. Амфитеатром громоздились вечнозеленые заросли. С живописной скалы сыпался прозрачный водопадик.
- Ребята… - послышался потрясенный голос с заднего сиденья. - Но ведь это не укладывается в рамки общепринятой теории…
- Да помолчи ты хоть сейчас! - взвыл Лева. - Какая, к чертям, теория? Толик, скажи ему!..
Толик, вытянув шею, смотрел поверх ветрового стекла куда‑то вдаль.
- Баньян, - тихо, но отчетливо произнес он.