Что поделать, я не привык бездельничать. Для меня это необычное состояние. Вся моя жизнь – упорный труд для достижения цели и лишь изредка короткие, на мгновение, не больше, остановки, чтобы окинуть прошлое молниеносным взглядом и вновь пойти вперед. Однако сейчас я постоянно смотрел назад, переоценивая все, что было в моей прошлой жизни, и оправдательные аргументы, которыми я столько лет прикрывал все, что я сделал за свою жизнь, не казались мне теперь такими убедительными, как раньше. Откровенно говоря, сейчас я совсем потерял веру в то, что было смыслом всей моей жизни еще так недавно. Я потерял веру в то, чем раньше жил, проклинал людей, которые раньше были для меня чуть ли не богами, за то, что они вынудили меня так жить.
Я выкурил полпачки сигарет, размышляя над тем, как дальше жить, пока не пришел к выводу, что сейчас лучше просто жить без всяких руководящих идей и ждать того времени, когда мой ум и душа оправятся от крушения старой системы, дабы не рухнуть под ее обломками. А пока можно заняться разными мелкими делами, например, съездить к себе за вещами, пройтись по магазинам, приготовить ужин для нас двоих et cetera.
Я сразу твердо решил, что жить в своей квартире не буду. Она насквозь пропиталась смертью за те годы, пока там жил палач. К тому же мы со Светланой будем жить одним домом, потому что в мою квартиру я не хочу ее даже приглашать. Там не просто мрачный дух смерти, там тьма ночи, а здесь свет дня.
Я улыбнулся своим поэтическим сравнениям. Так, пожалуй, и действительно поэтом станешь. А почему бы и нет? Не такое уж и плохое занятие. Кстати, чем я займусь, когда выйду в отставку? Почему бы не податься по стопам Эда? В смысле, я имею в виду, почему бы мне тоже не заняться поэзией? Ведь, если подумать, я ничего толком не умею делать, кроме как убивать. Чем же я займусь после выхода в отставку?
Я сразу решил, что ни под каким видом не останусь в конторе, даже на бумажной работе, поскольку это будет то же самое, только в косвенном, более лицемерном виде. Я больше не мог выносить ни эту работу, ни людей, которые там работали. Со своим послужным списком из армии и характеристикой детектива охраны из "Лондон фармацептик", в которой мне, я уверен, не откажут, я смогу найти себе подходящее место. В крайнем случае можно будет обратиться к Мартину. Тот, я уверен, не откажет в помощи другу, к тому же хороший работник службы безопасности никогда не помешает его фирме. А если даже и откажется, это тоже не беда. У меня есть немало приятелей… Ну, не приятелей, а знакомых, которые помогут мне устроиться в охрану на какое-нибудь предприятие. А даже если они не смогут мне помочь, то просто отправлюсь на биржу труда и буду искать работу, как и всякий порядочный британец, а пока поживу у Светланы. Выходного пособия, которое мне должны были выдать в "Лондон фармацептик", хватит как минимум недели на две.
Эти планы меня обнадежили, однако змей сомнения, уползший в глубь моей души, все равно не давал мне покоя. Что ж, лучше хоть что-то, чем безделье. Сидеть в ее пустой квартире было невыносимо. Кстати, можно по дороге заехать и в контору, чтобы лично в руки сэру Найджелу вручить прошение об отставке.
ГЛАВА 33
– Мне постыло мое ремесло! – сказал я ему. – Не довольно ль я его справлял! Пора тебе освободить меня! С меня довольно моей палаческой службы! Мне ее долее не вынести! Не могу я жить среди крови и ужасов, средь всего, что свершается твоим попущением! Я нес свою службу верно, делал все, что было в моих силах, но нет больше сил моих! Будет с меня!
Пер Лагерквист. "Палач"
– Любого человека, который видел тебя или хотя бы слышал звук твоих шагов, нужно выследить, заманить в засаду и убить… В противном случае, покуда силы не покинут его, он будет идти по твоему следу.
Герберт Бест. "Двадцать пятый час"
Здание "Лондон фармацептик компани" по-прежнему напоминало голодного хищника, готового к прыжку. Однако меня этот хищник больше не страшил. Теперь я знал, над чем не властно это здание и спрятавшиеся в нем люди, и нисколько не боялся их. Напротив, это они скоро будут бояться меня.
Я вошел в холл и мерным шагом направился к "таможне", помахивая большой наплечной сумкой, в которой лежало все, что я решил забрать из своей квартиры. Все остальное я оставил там, потому что эти вещи слишком напоминали о моем прежнем "я", пробуждения которого я теперь очень не хотел.
Около "таможни" поднялась изрядная суета, когда я подошел к охранникам. Видимо, им был дан вполне определенный приказ в отношении меня, и мое нежданное появление с увесистой сумкой на плече вызвало у них весьма бурную реакцию. Впрочем, не стоило удивляться. Такая реакция возникала у наших охранников на всех нежданных посетителей с тех пор, как Джошуа Селдом, один из лучших палачей нашего бюро, пришел однажды в контору в свой нерабочий день с большим "дипломатом" из крокодиловой кожи. Пройдя в свой кабинет безо всякого досмотра, как очень уважаемый сотрудник, он взорвал пять килограммов пластиковой взрывчатки С-4, спрятанных в его "дипломате".
После этого инцидента, который стоил нашей организации двадцати восьми сотрудников разных классов, на контрольно-пропускном пункте на первом этаже были введены дополнительные меры безопасности, чтобы препятствовать возможному проникновению очередного подобного диверсанта.
Потому мое появление в нерабочий день с набитой сумкой на плече, столь напоминавшее дело Селдома, вызвало такой переполох у охранников. Однако они зря волновались. Не то что взрывчатки, у меня с собой даже оружия не было. Впервые за много лет у меня с собой не было ничего смертоноснее обычной электробритвы. Служебный пистолет я оставил у Светланы, а свой любимый кожаный пояс остался в моей квартире вместе со всеми прочими ненужными мне теперь вещами.
Однако приказ есть приказ. Пока один из охранников звонил начальству, чтобы выяснить, что со мной делать, еще три охранника взяли меня в кольцо, отобрали сумку и быстренько обыскали меня. После чего один из них исчез с сумкой вместе в двери за "таможней", а остальные двое, не спуская с меня глаз и держа руки на пистолетах, но не вытаскивая их из кобуры, отвели меня в маленькую комнатушку, которую палачи в шутку называли "карантином". Здесь я был впервые за всю свою жизнь.
Впрочем, мое заточение длилось недолго. В "карантине" наедине с двумя бугаями я просидел от силы минуты три, в течение которых меня еще раз очень профессионально и тщательно обыскали. Вскоре после этого в "карантине" появилось еще одно действующее лицо. Им оказался второй заместитель сэра Найджела Лайнел Беннет, невысокий брюнет с приятным, но совершенно незапоминающимся лицом, который негромко бросил моим тюремщикам короткую, словно вырубленную острым топором фразу:
– Можете идти.
После этого оба бугая молча и быстро испарились из "карантина". Заместитель шефа обошел вокруг меня, словно разглядывал диковинное животное, потом сказал:
– Пошли.
Ни остроумием, ни разговорчивостью он не отличался. Его единственным положительным качеством было потрясающее умение держать язык за зубами. Потому я без разговоров встал и пошел вслед за ним. Если мой Харон и знает, куда ведет меня и что ожидает меня там, где наш путь закончится, то у него это все равно не узнаешь, он не скажет ни слова, пока ему не прикажет это сделать кто-нибудь из начальства.
– За свою сумку не беспокойся. Ее вернут тебе, – безо всякого выражения сказал он, когда мы проходили "таможню". Охранники проводили нас любопытными взглядами, однако ничего не смогли понять ни по словно высеченному из камня лицу моего провожатого, ни по моей насмешливой улыбке.
Интересно, куда же меня все-таки ведут? Вряд ли в комнату для бесед. Скорее к кому-либо из начальников, которые и должны будут решить мою дальнейшую судьбу. Как только меня отведут туда, я сразу же объясню им все насчет цели своего прихода в нерабочий день конторы. Когда они узнают, что речь идет о моей отставке, то, без сомнения, поднимут все данные на меня, но вряд ли что-нибудь предпримут, пока не получат приказ из центра. Может, им придется ликвидировать меня, а может, меня отпустят с миром. Последнее более вероятно, так как я опасный противник в бою, но старый сотрудник и умею держать язык за зубами. То, что меня сейчас вели без конвоя, тоже о многом говорило.
Мы вошли в лифт, и мой провожатый так быстро нажал кнопку, что я не успел рассмотреть ее номер. Лифт тут же взмыл вверх. Камеры предварительного заключения расположены под землей. Меня везут явно к кому-то из боссов. Вот только к кому? К сэру Найджелу, Мартинелли или Биллингему?
Пока лифт летел вверх, я про себя считал удары пульса. С момента, когда двери лифта закрылись на первом этаже, прошло пятьдесят пять ударов сердца. То есть подъем длился примерно сорок пять секунд. Значит, мы должны быть на одном из верхних этажей.
Когда двери лифта распахнулись, я понял, что мы на сороковом этаже и что меня ведут к сэру Найджелу. Меня по-прежнему мучил вопрос, зачем я ему понадобился. Обычно делами типа моего занимался Мартинелли или Биллингем. Вряд ли что-нибудь хорошее ожидает меня в кабинете Лысого Дьявола. Оставалось лишь догадываться, с чем именно мне придется столкнуться.
Заместитель моего шефа осторожно постучал и вошел только после приглашения, донесшегося из глубины кабинета. Я немного самодовольно подумал, что всегда входил сюда без разрешения, в лучшем случае, стукнув разок по двери.
Прежняя жизнь запустила в меня свои острые когти, яростно приказывая мне одуматься и вернуться. Я невольно тряхнул головой, чтобы стряхнуть с себя наваждение аромата тайны, власти, силы и смерти, исходившего от преддверья последнего круга земного ада. Дьявольская игра со смертью манила вернуться и сыграть вновь. Нет. Раз уж я принял решение уйти отсюда, зажить нормальной жизнью, то я сделаю это. Я представил себе растерянность на лице своего грозного шефа, когда я скажу ему, что пришел сюда только для того, чтобы написать прошение об отставке. Мне на минуту стало жаль старика, однако иного пути нет. Я гордо поднял голову, словно идущий на казнь революционер, и вошел в кабинет.
– Можете идти, – бросил сэр Найджел Беннету, не отрываясь от каких-то бумаг, которые он изучал самым внимательным образом, рассыпав их по всему столу. Только я мог заметить, что старик притворяется, и на самом деле рассыпанные по столу бумаги – просто камуфляж. Интересно, что он ими маскирует на сей раз?
– Быстро же тебя нашли, – сказал шеф после минутного молчаливого изучения стены над моей головой. – Да не стой ты как столб, присаживайся. Можешь закурить, если хочешь.
Вообще-то я решил сегодня утром бросить курить и заодно распрощаться со всеми прежними своими нехорошими привычками, однако сейчас меня всего охватило нервное напряжение, как раньше перед охотой. Я закурил, чтобы сбить такое знакомое, волнующее, зовущее, но сейчас еще и пугающее ощущение этого напряжения.
"А что, если он знает про меня и Светлану? Может, поэтому меня и искали? – пронзила меня мысль. Что же ему известно и что он имел в виду, когда сказал, что меня быстро нашли?"
– Быстро нашли меня? – переспросил я.
Сэр Найджел бросил острый взгляд на меня и сказал:
– Я приказал всем сотрудникам нашей организации как можно быстрее отыскать тебя и привести ко мне, не вступая при этом в боевые действия с тобой, потому что мне сейчас крайне необходимо побеседовать с тобой.
– Никто меня не находил, я сам приехал сюда, чтобы поговорить с вами, – ответил я, глядя ему в глаза. Что-то не то было с его глазами, в них было выражение, похожее на то, которое я видел, когда Лысый Дьявол приказал мне убить полковника Барта.
– Значит, ты уже все знаешь? Интересно, откуда. Через какие источники ты получил информацию?
"О чем это он, черт возьми? Ни слова не понимаю. Как будто на разных языках говорим. Может, что-то связанное со Светланой? Да нет, непохоже", – подумал я и спросил:
– В чем все-таки дело?
– Как, ты не в курсе? – седые брови моего шефа поползли к линии волос.
– Я вообще не понимаю, о чем вы тут мне толкуете.
– А я думал, что тебе все известно, раз ты в нерабочий день без приказа приехал в бюро.
– Нет. Мне ничего не известно, а приехал я совершенно по другому делу. И мне совершенно непонятно, о чем вы мне говорите, сэр Найджел!
– Интересно, что это за другое дело, – пробормотал сэр Найджел. – К тому же при тебе обнаружили сумку с ношеными мужскими вещами. Зачем она тебе?
Я твердо посмотрел в его глаза, попытался собраться с духом и честно сказать ему, по какому делу я приехал сегодня и что значит эта сумка.
Сэр Найджел принял мои попытки набраться духу за нежелание отвечать и продолжил:
– Однако об этом позже. Сейчас о главном. О той проблеме, из-за которой я вызвал тебя сегодня сюда. Ты прокололся, мой мальчик, причем прокололся самым глупым образом.
"Светлана! Он знает о ней! Он считает ее моим проколом! Он может даже приказать ликвидировать ее, чтобы сохранить пресловутый режим секретности! Надо отвести от нее удар любыми средствами!" – подумал я и как можно спокойнее сказал:
– В чем же я прокололся?
– Во всем, что ты делал последние несколько дней, – ответил сэр Наиджел совершенно спокойно, одновременно буравя меня взглядом, словно пытаясь пронзить насквозь мой мозг с мечущимися внутри мыслями.
"Он знает! Что же делать? Надо что-то придумать! А пока потянуть время, чтобы дать время подумать. И заодно выяснить, сколько ему известно", – подумал я, взял себя в руки и сказал:
– Я много чего делал за последние несколько дней, включая несколько опасных операций.
– На них ты и провалился, мальчик мой. На твоем хвосте висит полиция. Твой старый друг инспектор Джеймс, помнишь такого? Он-то тебя и вычислил.
Я кивнул и подумал:
"Полиция. Значит, я зря волновался, что Лысому Дьяволу известно о Светлане. Значит, в этом плане все в порядке. Он ничего не знает. А когда я выйду в отставку, это вообще не будет иметь никакого значения".
Сэр Наиджел так пристально смотрел на меня, что я невольно усомнился в непроницаемости своих мыслей. Кто его знает, может, эти умники из ВОЗ действительно изобрели машину для чтения мыслей, как они грозились.
– Конечно, я его помню. Мы вместе с ним работали года два назад. Позже я несколько раз обращался к нему за дружеской помощью в добыче информации по каналам полиции. – Я не уточнил, когда позже, так как не знал, осведомлен ли сэр Наиджел о моих несанкционированных запросах относительно Светланы Беловой, и если да, то насколько осведомлен.
– Так вот, этот твой нештатный информатор весьма продуктивно работает против тебя. Он накопал достаточно улик и даже добыл пару свидетелей.
"Вот это я вляпался!" – подумал я и спросил:
– И какие же дела намеревается повесить на меня этот проклятый сукин сын?
– Этот проклятый сукин сын, как ты метко выразился, намеревается повесить на тебя убийства Барта, Эшби, Торвальдской банды, некоего Эдварда Хамнера, а также все дела, которые приписывают ветерану-убийце.
Я опустил голову. Конечно, все вышеперечисленное составляло не более тридцатой доли от всех моих дел, однако и этой тридцатой доли было более чем достаточно для того, чтобы судья выписал мне пропуск вслед за моими жертвами. Это было особенно обидно сейчас, когда я решил наконец стать нормальным человеком.
– Приличный списочек, – сказал я с наигранным весельем.
– Вполне достаточно для того, чтобы расстрелять тебя, – буркнул Лысый Дьявол. – Но это еще не все, это только начало. Так сказать, это еще цветочки, а ягодки будут впереди.
– И что же это за ягодки?
– А то, что инспектор Джеймс, этот, как ты выразился, проклятый сукин сын, считает, что "Лондон фармацептик компания является прикрытием для организации, занимающейся заказными убийствами. На нас работают профессионалы, есть наводчики в полиции, связи с воротилами преступного мира и так далее.
– Этот коп не так глуп, как кажется. И хотя он весьма далек от истины, кое-где он попал прямо в точку.
– Это меня и беспокоит. А еще меня очень волнует твоя судьба, – сэр Наиджел посмотрел мне в глаза, и я увидел там ту же боль, как тогда, когда он отдавал мне приказ ликвидировать полковника Барта.
– Моя судьба? – удивился я и подумал: "К чему он клонит?"
– Не могу же я просто так отдать на съедение какому-то паршивому полицейскому инспектору своего сотрудника, который проработал у меня без страха и упрека больше двадцати лет. Должен же я хоть что-то сделать для него, иначе я просто потеряю к себе всякое уважение.
Я посмотрел на своего шефа. Добрый старый сэр Найджел. Единственный человек в этом мрачном здании, которого я мог сейчас назвать другом. Мой начальник, который теперь по-дружески пытался вытащить меня из ямы, в которую я так неосторожно влетел.
– У вас есть какой-то план действий?
– Разумеется, есть. Ты, Бен, наверно, не знаешь, что нашего умного друга еще во время вашей совместной работы поставили под наблюдение как потенциального свидетеля, даже поднимался вопрос о его ликвидации в целях сохранения режима секретности, однако инспектор затаился, прикинулся валенком, как говорят наши русские коллеги, и в итоге его было решено оставить в живых, однако на всякий случай приглядывать за ним. Джеймс продолжал вести себя тихо, и годом позже наблюдение с него было снято. Тогда он был мелкой сошкой, и мы решили, что угрозы он не представляет.
Я кивнул головой и сказал:
– Таким образом, все, что от вас требуется сейчас, это сообщить о нехорошем поведении старого друга и попросить кого-нибудь из сотрудников класса А поговорить с ним.
– Не все так просто, Бен, – ответил сэр Найджел и печально посмотрел мне в глаза, потом отвел взгляд, довольно долго молчал, рассматривая пейзаж за окном, и наконец сказал: – Дело ведь в том, что тебя могут ликвидировать вместо него. Во-первых, ты не слишком хорошо выполнил последние операции, у тебя было несколько проколов, из-за которых инспектор Джеймс и сел нам на хвост. Во-вторых, ты уже староват, и скоро от тебя все равно придется избавляться, максимум через пару лет тебя так и так отправят в отставку или на бумажную работу, которую, как я знаю, ты от души ненавидишь. В-третьих, и это самое главное, ты совершил несанкционированное убийство этого Эдварда Хамнера, и у инспектора есть довольно убедительные доказательства, а опознавший тебя свидетель находится в руках Джеймса.
– Это вполне могло быть подстроенное инспектором обвинение, чтобы вызвать ваше недовольство мною в том случае, если его догадки об истинной сущности нашей организации верны. Никогда не лишне стравить руководителей и исполнителей, потому что в этом случае работа и тех, и других заметно ухудшится, – сказал я и потушил сигарету.
– То, что ты говоришь, конечно, верно, но мне бы хотелось получить прямое опровержение лично от тебя. Ты действительно не убивал этого Хамнера?
Я долго смотрел в полные боли и отчаяния глаза своего шефа и, поняв, что не смогу солгать ему сейчас, сказал:
– Тут этот проклятый сукин сын не менее прав, чем во всем остальном. Я действительно убил этого парня.