– Заткнись, Ричи, – беззлобно ответил Адам, – лучше помоги.
Они собирали антенну около десяти минут, скрытые от ветра высоким бортиком ограждения, и поэтому пока ничего нового не видели. Когда сборка была закончена, Адам и Ричард потащили антенну к краю обзорной площадки.
– Вот это да! – восхищенно выдохнул Ричард, когда они подошли вплотную к краю ограждения.
Адам молча присоединился к восторгу друга: вид открывался действительно потрясающий – безбрежное зеленое пространство, по которому ходят темные волны порывов ветра, только теперь это было воочию, теперь ветер чувствовался кожей, а не подразумевался, теперь запахи первобытного нетронутого леса наполняли легкие пьянящей волной. Везде, насколько хватает взгляда – деревья, деревья, деревья. Если бы лес был морем, то пришлось бы плыть не одну неделю, чтобы достичь другого берега.
– Ладно, понесли, – первым оторвался от созерцания Ричард.
– Так нормально? – спросил Адам, поднимая антенну.
Ричард, помимо того, что был отличным снайпером, еще хорошо разбирался в радио.
– Нормально, держи крепче, чтобы не развернуло, – ответил Ричард.
Раздались резкие отрывистые хлопки пневматического молотка, вбивавшего в гранит крючья, на которых должна была висеть антенна.
– Опускай помаленьку.
Адам осторожно опустил антенну и та повисла на турели, едва заметно покачиваясь от порывов резкого ветра.
– Нормально, – придирчиво осмотрев проделанную работу, проворчал Ричард, – тяни кабели внутрь.
Они вернулись обратно и занялись подключением антенны к автоматической коммутаторной станции. В основном, всем занимался Ричард, а Адам выполнял особо ответственные поручения типа: "Подержи здесь", "Подай отвертку", "Дай кусачки". Через полчаса, подключив аппаратуру к антенне, Ричард довольно поднялся на ноги.
– Теперь нужно ждать, пока Николай не даст ток.
– Ладно. Поставим стереотрубы, как ты думаешь?
– Ага, и еще было бы неплохо тепловизоры поставить.
– Ставим по разные стороны, для лучшего обзора, – сказал Ричард.
Они уже заканчивали установку оборудования, когда на площадке появился Криди-младший.
– Ух, ты, здорово, – Джек сразу же прилип к окулярам стереотрубы, – видно все, как на ладони.
– Когда будет ток? – спросил Адам.
– Через полчаса, – ответил Джек, поворачивая стереотрубу на штативе.
– Плохо, Адам, – сказал Ричард, – термооптику мы-то поставим, но желательно дождаться электриков.
– А что, ты забыл аккумуляторы?
– Нет, не забыл, просто боюсь их посадить.
– Включи пока, за пару минут с ними ничего не случится, – сказал Адам.
Ричард включил тепловизор и на экране появилось зубчатая темная кривая кромки леса.
– Ничего?
– Ты же видишь, – Ричард кивнул, показывая на темный экран.
– Какой радиус?
– Пять километров максимум.
– А он хоть работает? – усомнился Адам.
Ричард молча навел тепловизор на Адама. На экране появилось цветное изображение фигуры человека – более яркими цветами – красным, ярко-желтым были отмечены более теплые участки тела, более холодные – серым и черным цветом.
– Понятно, значит пока в лесу наших зверушек поблизости нет.
– Хотелось бы верить, – мрачно ответил Ричард.
– Джек, пора вниз.
Криди-младший с заметным сожалением оторвался от окуляров.
– Пошли, поможем нашим технарям, – сказал Адам и Ричард выключил термовизор.
Если бы он выключил его на одну-две минуты позже, то он смог бы заметить приближение тех, кого люди так опасались…
* * *
…Насколько я помню, мы никогда близко не подходили к Башням. Старики рассказывали, как Башни плевались небесным огнем во всех, кто ступал в Выжженный Круг, и как страшна смерть в этом колдовском пламени. Старики рассказывали страшные истории о том, как Первые Сейры воевали со злобными существами, выходящими из внутренностей страшных Башен. Мы никогда не охотились вблизи башен, потому что любое животное от великанов-мойли до мелких грызунов избегало находиться вблизи Башен, но мы никогда и ничего не боялись. Вспышка и гром доносились от Башни, стоявшей на землях нашего племени, и мы направились туда…
* * *
Первыми с сейрами столкнулись солдаты из батальона Майкла. Вторая рота батальона залегла, как и было приказано, в пятидесяти метрах от леса. Батальон прикрывал третью часть длины окружности периметра на севере и Майкл, впервые за много месяцев, чувствовал себя дома, как бы парадоксально это не звучало. Он был в приподнятом состоянии, в таком состоянии люди обычно что-то напевают или притопывают в такт музыке, звучащей в голове, любая работа кажется нетрудной, все вокруг представляется прекрасным. Майклу нравилось все – свежий весенний воздух, приятно холодящий кожу, запахи леса – запахи хвои, прелых прошлогодних листьев, трав, пробивающихся сквозь плотный слой перегноя. Ощущение того, что ты живой, чувство, будто слышишь, как толчками гонит кровь по венам сердце, кажется, что чувствуешь каждую жилку, каждый мускул, не покидало Майкла. Он старался ничем не выдать своего состояния, отдавал приказы, наблюдал, как первая рота прилежно роет окопы и за три часа углубилась на метр, проверял по радио готовность снайперов за спиной и наблюдателей на крышах транспортов.
– "Третий", это "первый", – говорит Майкл в микрофон. – Что у вас? Прием.
"Третий" – позывной наблюдателей, "первый" – позывной самого Майкла.
– Это "третий". У нас все в порядке. Отбой, – слышит Майкл в ответ.
В отличие от радиопереговоров внутри Башни, эфир снаружи девственно чист и молчалив. Не слышно даже обычного на Земле треска статических помех.
Майкл мог бы не теребить наблюдателей попусту, он уже отдал приказ немедленно докладывать, если будет замечено что-нибудь подозрительное, но жажда деятельности чересчур велика.
– Мы здесь, как чирей на заднице, – ворчит Дональд Седжвик, командир второй роты батальона Майкла, – на виду, черт тебя подери.
Ему оставалось пять лет до пенсии там, на Земле, но он бросил все ради возможности снова "работать в поле", как Дон всегда говорил приятелям. Дон воевал в каждой войне, которую вели Штаты, но, как это часто бывает, не был отмечен никакими особыми наградами или отличиями. Он был солдатом в большей мере, чем его молодые сослуживцы, это выражалось в том, что ему нравилась дисциплина и порядок. Ему нравилось жить по расписанию, нравилось не думать над тем, чем заняться – на этот счет всегда были приказы, которые он, Дональд Седжвик, выполнял быстро и не задумываясь. Только с приближением пенсии ему все чаще и чаще казалось, что он прожил жизнь впустую – ни семьи, ни детей, только армия и служба…
– Ты все ворчишь, Дон, – добродушно смотрит на него Майкл, – мы же не против мужиков с автоматами собираемся обороняться, а от зверей. Звери эти даже камнями бросать не могут, так что расслабься, дыши кислородом, его тут навалом.
– А чего ты удивляешься, Фапгер, скотина этакая, – возмущается Дон, скрывая свое замешательство, – я без малого двадцать лет на службе и за все это время никогда на свежем воздухе задницу в полный рост не проветривал! Все боялся снайперскую пулю поймать. Привычка…
– Да я и сам первый час все упасть собирался, – смеется Майкл, – я хоть и меньше твоего воевал, а тоже не имел привычки в полный рост в поле стоять.
– А как же ты справляешься?
– А говорю себе, что в гольф играю на поле для богачей из загородного клуба, – еле сдерживая смех, серьезно говорит Майкл.
– А ты что, в гольф любишь играть? – недоверчиво смотрит на него Дон.
– Ага, как только свободная минутка, так сразу за клюшку и хватаюсь.
– Заливаешь?
– Конечно, заливаю, старый, – смеется Майкл.
– Видел я гольф по телеку, – говорит Седжвик после небольшой паузы.
– Ну, и как?
– Да никак. Смотрел я этот гольф в пьяном виде. Ничего, успокаивает.
– Да ну? – Майкл снова сдерживает смех.
– Вот тебе и ну, – ворчит Дон, – смотришь, как здоровые амбалы по полчаса над шариком возле лунки задом крутят и думаешь: "Ну, дебилы".
– Так что ж ты телевизор не выключил?
– Говорю же, пьяный был, да и лень было даже до дистанционки дотянуться.
Седжвик и Майкл смотрят друг на друга и смеются.
– Не знаю, как ты, старый, но с тобой о серьезных вещах разговаривать все равно, что стенке стихи читать.
– Ага, я и забыл, что ты у нас шибко образованный, Фапгер.
– Ладно, сходи, проверь, как третья рота сетку растягивает, – говорит Майкл
– А что их проверять, и так слышно, как звон идет, – больше для порядка ворчит Дон и уходит.
Майкл проходит вперед, смотрит, как окапывается первая рота.
– Ну, как земля, ребята?
Из начинающего приобретать настоящий вид окопа сверкает зубами в улыбке швед Густафсон:
– Ничего, поверху пепел прессованный, ниже перегной спекшийся, еще ниже – глина.
Предки Шведа переселились в Штаты лет сто назад, а теперь их беспокойный потомок переселился совсем на другую планету. "Я своих всех переплюнул с этой экспедицией", смеется в разговорах Швед, специалист-подрывник, взорвавший в своей жизни больше взрывчатки, чем некоторые видели звезд на небе.
– Ты никак в геологи записался?
– В свое время на ферме у деда накопал я земли столько, сколько ни одному экскаватору не перелопатить. Вот, – показывает Швед огромные ладони с буграми мозолей, – заработал за пять лет, с тринадцати до восемнадцати. Так что в земле, начальник, толк знаем. Хорошая здесь земля, мягкая, без камней. У деда каждую весну, как снег сойдет, копаешь огород, или полосу боронишь – так что ни шаг, то камень.
– Дед все еще фермер?
– Не, – отвечает Швед, – дед уже лет пятнадцать как помер. Отец ферму продал, все равно участок маленький был, и не окупался. Сейчас чтобы на земле нормально зарабатывать, надо много земли иметь, много больше, чем раньше люди держали.
– Хочешь фермером стать, Швед? – спрашивает Майкл.
– Иногда хочется, да, – отвечает Густафсон, продолжая размеренно работать лопатой, – особенно, как деда вспомню. Не все же время взрывать. Разминировать лучше. Вот когда я в Анголе на полях минных работал, так в земле нарылся по самое не хочу. Земля там плохая, выжженная. Здесь лучше.
– Взрывать надоело? – иронически усмехается Майкл. – А ты же раньше говорил, что быть солдатом – это настоящая мужская работа.
– Ну и говорил, не отказываюсь, – пожимает плечами широченными Швед, – да только работать на земле – вот это и есть самая что ни на есть мужская работа, Майк. Все – преходяще, а земля пребудет вовеки…
– Уел, – признает Майкл, – проповедник.
– Ага, – подтверждает Густафсон, весело и яростно втыкая лопату в грунт.
Майкл обходит всю линию будущих окопов и подходит к расположению второй роты.
К нему быстро подходит Ким Ли, командир первой роты. Предки Кима переселились в Штаты еще до депрессии 30-х годов, но браки заключали только между своими, поэтому Ким выглядит, как обыкновенный китаец где-нибудь в Пекине или Гонконге. Он в совершенстве владеет несколькими диалектами китайского языка, помимо английского – второго родного языка. Отец Ли еще успел повоевать во Вьетнаме, правда, не на фронте, а в штабе переводчиком. Ким окончил Вест-Пойнт с отличием, его ждала карьера военного, лишь по форме своей являющимся военным человеком. Он стал бы переводчиком, как и его отец, если бы не максимализм, свойственный молодым. Перед тем, как стать переводчиком, молодой Ли решил стать настоящим, в его понимании, солдатом. Сразу после Вест-Пойнта, Ли записался в морскую пехоту и так в ней и остался, к великой скорби мадам Ли, видевшей своего сына в безупречно выглаженной форме идущим по коридорам Пентагона, а никак уж не пластающимся в грязи под пулеметными трассирующими очередями над головой.
В экспедицию Кима Ли привлекла возможность увидеть новый мир и создать в нем мир свой собственный, в котором он видел себя, свою жену, Джоану Мей и своих будущих детей.
Его жена, Джоана, выросла в семье смешанного брака, ее мать была наполовину китаянкой, у отца была смесь ирландской и французской кровей. Столь гремучая смесь произвела на свет красивую спокойную женщину, на вид тоже типичную китаянку, ставшую одним из лучших хирургов Филадельфии. Со своим мужем она познакомилась, когда Киму удаляли аппендицит. Джоана, собственно, была настоящим врачом, и никогда не отказывалась ни от какой работы – ни от трудной, ни от рутинной. Поэтому, она удаляла аппендицит сама, "чтобы не утратить навыки", как она всегда говорила, то ли в шутку, то ли всерьез.
Ким, который лежал на операционном столе под местным наркозом, заметил над стерильной маской на лице хирурга красивые, немного печальные глаза, с характерным разрезом. Всю операцию, длившуюся чуть более получаса, он читал Джоане средневековую китайскую любовную поэзию, полную утонченных образов и сравнений, читал на чистом китайском, не зная, что предмет его настойчивой атаки ни слова не понимает по-китайски. Джоана, все полчаса с трудом, удерживавшаяся от смеха, понимала, что читаются стихи, это было заметно по построению фраз и выразительному голосу, которому не мешал местный наркоз. После того, как операция была с успехом закончена, Джоана, оценив всю степень настойчивости пациента, сказала Киму:
– Большое спасибо, мистер Ким, за чудесные стихи, но, простите меня, пожалуйста, я не говорю по-китайски.
– Тогда навестите меня, доктор, и я с удовольствием переведу эти стихи для вас на английский, – не растерялся Ким и в результате нашел себе жену…
– Все в норме, Майкл, смотрим во все глаза, – говорит Ким Ли, подходя к комбату.
– Биноклей хватает?
– Да, и снайперы смотрят вовсю.
– Вспоминаешь Кампучию, Ким? – спрашивает Майкл.
Ким и Майкл год работали в Кампучии военными советниками-инструкторами. Там они познакомились и стали друзьями. Обстановка там была похожей на теперешнюю: тренировочный лагерь находился глубоко в джунглях, такие же палатки, также много зелени.
– Тут все по-другому, Майк, – едва заметно улыбнулся Ким, – лес хвойный, и влажности почти нет.
– Да, – улыбается в ответ Майкл, вспоминая, – там всегда душно и жарко, у меня потело везде, даже…
– Я знаю где, не надо показывать, – перебивает, смеясь, Ким и Майкл смеется вместе с ним – это их старая шутка.
– Там даже мне было не по себе, а такие белые, как ты, Майк, всегда плохо переносят джунгли.
– Тоже мне, нашел белого, – ворчит Майкл, – сам из Нью-Йорка, а туда же.
Они молчат, улыбаясь и глядя друг на друга.
– Как ребята? – спрашивает Майкл.
– В порядке и мне кажется…
– Стой! – отчетливо выговаривая каждую букву, цедит Майкл сквозь сжатые зубы и его взгляд прикован к лесу.
Ким Ли замирает, потом медленно поворачивает голову, его рука медленно ложится на рукоятку винтовки, нащупывая предохранитель. Едва слышный щелчок – это Майкл снимает свой карабин с предохранителя.
Из леса, как призрачные черные тени, появляются те, кого люди ждали с самого момента прибытия. Их мускулистые, покрытые густой грубой шерстью лапы неслышно ступают по земле так, что не хрустнет ни одна веточка. Их морды напоминают львиные, только они более вытянуты вперед. Если бы волчьи головы увеличит наполовину и сделать более массивными – то это бы были морды сейров. Сумрак деревьев одну за одной выпускает зловещие тени, беззвучно и плавно они выходят на свет и останавливаются. Один, два, три…
– Всем приготовиться, – говорит Майкл в микрофон рации, – без моей команды ничего не делать!
– Господи! – слышится чей-то приглушенный выдох по рации.
– Ты видел, какого эти твари размера? – снова трещит рация.
– Всем молчать! – злобно хрипит в микрофон Майкл. – Тишина в эфире!
– "Первый", это "третий", видим волков, повторяю, видим волков! Как слышите меня? Прием.
Вот так в первый раз сейров назвали волками. Так их и продолжали называть. Так их и называют теперь…
– Подтверждаю "третьему", мы тоже видим их. Приготовится к стрельбе, но без моей команды не стрелять! Как поняли? Прием.
– Подтверждение "первому" – к стрельбе готовы, ждем команды!
– Огнеметчики, вы заняли позиции на флангах сектора? – отрывисто бросает Майкл.
– Нет, мы находимся вблизи транспортов.
– Какого черта?!
– Мы только-только разгрузили контейнер с огнеметами.
– Черт! Пулеметчикам подтвердить готовность!
– Готовы!
– Готовы!
– Швед, гранатометы?
– Держу центр под прицелом, Майк, – доносится тихий и спокойный голос Густафсона.
От этого спокойного и уверенного в себе голоса Майкл успокаивается сам. Ким держит палец на спусковом крючке, винтовка пока еще опущена стволом вниз, но он в любой момент готов поднять оружие и выстрелить. Майкл и Ким застыли неподвижными фигурами, но глаза Майкла ни на миг не отрываются от сейров. Он с жадностью всматривается в их глаза, до них всего пятьдесят метров. Их глаза желтые, как у львов, и такие же гордые, кажется, что они смотрят прямо сквозь тебя.
Они все еще продолжают выходить из леса, пятьдесят шесть, пятьдесят семь. В их спокойствии есть что-то устрашающее, они выходят, наклонив голову к земле, пристально всматриваясь в людей. В их желтых глазах – скрытое любопытство, сознание собственной силы и мощи. Их сила и уверенность чувствуются во всем: в уверенных и плавных движениях, в спокойных взглядах, в том, как они неторопливо, как хозяева в собственном доме, выстраиваются плечом к плечу: впереди – взрослые самцы, в середине и позади – трехлетние, двухлетние самцы. Видны чудовищные бугры мускулов на широких, как доска для серфинга, спинах. Длинные когти на задних лапах вспарывают землю, по-видимому, они не втягиваются, как когти на передних лапах.
Глядя на них, Майкл понимает, почему сейров не могли победить Хозяева Стихий вместе со своими армиями.
Он представляет, как такой зверь выпрыгивает на тебя из темноты, как бритвенно-острые когти раздирают незащищенный живот и неприятный холодок пробегает у него по спине.
– Не хотел бы я встретиться с ними, когда солнце зайдет, – тихо говорит Киму Майкл.
– Это точно, – губы Кима противно немеют и его это раздражает.
Майкл прижимает кнопку передатчика:
– Фолза вызывает Фапгер. Фолза вызывает Фапгер.
– Слышу тебя, Майк.
– Наши гости пожаловали, – говорит Майкл, обводя стаю взглядом, не поворачивая головы.
– Знаю, мне доложили.
– Где ты?
– Спускаюсь на первый уровень башни, буду у тебя через две минуты…
* * *
…Когда мы вышли из леса, то увидели чужаков. У них было две руки и ноги, некоторые из них стояли прямо, некоторые лежали на земле. Я увидел, что на них надеты какие-то шкуры, потому что их лица были голыми и незащищенными шерстью. В руках они держали какие-то палки, от которых пахло, как пахнут железные камни в северных горах. Вообще, от чужаков пахло неприятно, запахи были странными, неприятными и незнакомыми, кроме нескольких знакомых – запахи страха и ненависти были хорошо различимы. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, не зная, что делать дальше.
Затем наш вожак Мерл вышел вперед, чтобы поприветствовать чужаков по нашим обычаям гостеприимства…