Вдруг он вспомнил о девятой… О той, что спасла ему жизнь и помогла в самый страшный момент, о падчерице Митрохина. Она не сможет постоянно прятаться, а жители колонии могут перенести свою ненависть с отца на дочь, точно так же, как это сделал не так давно он сам, - одним движением стартового рубильника отправив их обоих в неизвестность.
Теперь он обязан загладить свою вину и сделать нормальной жизнь девушки в колонии, как будто жизнь здесь могла быть нормальной…
Эта проблема была прочно завязана с той, которую ему придется решать завтра, и Алексей до сих пор не решил, как спасти жизнь ее отца на всеобщем сборе. Слишком много мерзостей успел натворить Митрохин за тот короткий срок, пока колония находилась в его подчинении.
Положение было настолько сложным, что Алексей не смог никому доверить охрану Митрохина даже на одну ночь. Пришлось поместить его в подвальную камеру со стальными дверями, в которой до этого хранились продукты.
Копылов тоже не вызывал у Алексея особого доверия, и этот человек останется для него источником постоянных проблем, но им, по крайней мере, можно управлять. В этом он убедился, когда, лишившись ружья, бывший комендант мгновенно утратил весь свой апломб и беспрекословно выполнял все его распоряжения.
Так и не придумав ничего стоящего к предстоящему сбору, Алексей заметил, что бледная полоска лунного света, падавшего из окна неподалеку от его кровати, постепенно сменяется розоватым светом восхода от первого из двух солнц - мрачного красного гиганта, почти не дававшего тепла, за что его можно было только благодарить, поскольку тепла с избытком хватало от второго солнца.
Переведя взгляд от полоски света на полу к ее источнику, Алексей, забыв про рану, вскочил на кровати, словно подброшенный пружиной, и невольно застонал от резкой боли.
Переплет окна напротив его кровати был перечеркнут фигурой сидящего на подоконнике человека. Но прежде чем рука успела нащупать рукоять спрятанного под подушкой оружия, он узнал Жанну.
- Ваши появления становятся с каждым разом все неожиданней!
- А что мне остается делать? Мне здесь даже поговорить не с кем! Болит спина? Давайте я посмотрю. Я закончила курсы медсестер.
Не дожидаясь согласия, она решительно направилась к его кровати. Плащ, скрывавший девушку от посторонних глаз, остался на подоконнике бесформенной серой грудой. На ней была лишь легкая кофточка, хорошо подчеркивавшая безупречную фигурку, и юбка, оставлявшая открытыми выше колен стройные загорелые ноги. Прежде чем Алексей успел придумать подходящие слова возражения, ее руки уже завернули майку на его спине и осторожно прикоснулись к бинтам.
- Где тут у вас аптечка? Впрочем, я сама знаю.
Она пересекла комнату, нашла на верхней полочке шкафа аптечку и принялась перебинтовывать его рану ловкими, почти не причинявшими боли движениями. Алексей сидел молча, истукан истуканом, почти полностью обнаженный перед этой прекрасной молодой женщиной, которой так восхищался Сергей…
Старые связи теряют здесь всякое значение. Здесь другой мир, другие люди, совершенно другая жизнь… С прошлым покончено навсегда. Эти мысли успокоили его, помогли преодолеть смущение и нерешительность в тот момент, когда ее губы, в темноте, словно бы невзначай, коснулись его сухих и горячих губ…
Проснулся Алексей от звуков колокола и долго не мог понять, где он находится и что, собственно, происходит. Лишь увидев рассыпавшиеся на его плече золотистые волосы Жанны, он вспомнил прошедшую ночь, но это никак не объясняло, откуда здесь взялся колокол. Алексею казалось, что он заснул всего минуту назад, но теперь за окном ярко светило второе солнце, и равномерные звонкие удары назойливо лезли в уши, внушая тревогу и желание избавиться от этих звуков.
- Что происходит? - пробормотал он и, приподнявшись на постели, попытался натянуть штаны.
- Так они созывают совет. Это идея моего отца. Тебе пора вставать и идти к ним. - Жанна ничего больше не добавила, только взглянула на него полными слез глазами.
- Все настолько плохо?
- Они никогда не простят его. И ты ничего не сможешь с этим поделать.
- Ладно. Посмотрим. Никому не говори, что ты его дочь. Я скажу, что ты прибыла вместе со мной.
- Поздно. Они уже знают. Этот плащ… мне подарил его Ивлев, местный мастер.
- Видишь, не все так плохо. Некоторые из них понимают, что ты не можешь отвечать за поступки своего отчима.
- Я беспокоюсь не за себя! - Ее глаза гневно сверкнули, и от этого гнева, вызвавшего яркие пятна румянца на ее щеках, она стала еще прекраснее, хотя казалось, что это невозможно.
- Я сделаю все, что в моих силах. Все, что от меня будет зависеть. Не выходи из дома. И приготовь на всякий случай оружие. Не сомневаюсь, ты умеешь с ним обращаться.
- Ты собираешься идти на совет безоружным?
- Здесь слишком долго держали людей под дулами автоматов. Я собираюсь это изменить.
- Не делай этого! Они расправятся и с тобой! - Жанна попыталась удержать Алексея, но он мягко отстранил ее и решительно направился к двери.
- Со мной ничего не случится. Никому не открывай, пока я не вернусь.
Центральная улица поселка в середине расширялась, превращаясь в небольшую площадь. В центре ее росло единственное здесь земное дерево - раскидистая сосна, под которой стоял звонарь, с отрешенным видом продолжавший выбивать из висевшего на ветке металлического котла заунывные звуки. Звонарь был похож на механическую куклу, у которой никак не кончался завод. Рядом с "колоколом" красовалось возвышение для выступавших и выкрашенная в яркий желтый цвет небольшая скамья для "особо избранных лиц" - ныне пустая. На ней, согласно описаниям Копылова, сидели члены совета колонии или те, кого подвергали общественному суду, смотря по обстоятельствам.
Все мужское население поселка собралось на площади и молча стояло вокруг сосны глухой неподвижной массой. Чувствовалось, что за прошедшую ночь колонисты успели обсудить все последние события и пришли к какому-то единому мнению.
Алексей сразу же почувствовал себя инородным телом, чужаком, пришельцем, едва вплотную подошел к этой толпе, которая не шелохнулась и не расступилась перед ним. Тогда он в первый раз пожалел, что не взял с собой оружия, и подумал, что Копылов был прав. Без применения силы ему вряд ли удастся чего-нибудь добиться от этих людей.
Лишь когда Алексея нагнал отставший Копылов, стоявшие к ним вполоборота люди нехотя расступились, скорее следуя старой традиции, чем уважению к вновь прибывшим.
Добравшись до центрального возвышения под сосной, Алексей попросил звонаря остановиться, поскольку из-за издаваемого им ритмичного грохота нельзя было бы разобрать ни одного слова.
Звонарь нехотя и далеко не сразу подчинился. Когда наконец на площади установилась относительная тишина, Алексей, прежде чем начать заранее подготовленную речь, обвел всю эту небольшую толпу внимательным взглядом, отмечая тех, кого уже знал, и пытаясь угадать в незнакомых лицах, какое положение в общине они занимают и может ли он надеяться в будущем, когда дело дойдет до голосования, на их поддержку.
Вывод был совершенно неутешительным. Похоже, он проиграл еще до начала, и, бросив на уютно устроившегося на желтой скамейке Копылова сердитый взгляд, - словно тот был виноват в настроении поселенцев, - Алексей начал говорить:
- Уважаемые сограждане! По различным обстоятельствам, вопреки желанию большинства из вас, мы оказались в этой иноземной колонии, или поселении, называйте его как хотите. Я не сомневаюсь, что все мы оказались здесь не случайно.
Те, кто построил этот поселок, снабдил его энергией и запасами продовольствия, преследовали свои, определенные цели, о которых мы можем пока только догадываться. Лишь одно сегодня не вызывает сомнения. За нами наблюдают.
- Конечно, за нами наблюдают! Из комендантского коттеджа! А то мы этого не знали! - с торжеством прокричал конопатый подстрекатель, обернувшись к остальным за поддержкой.
- Это правда! - воскликнул Алексей, стараясь перекричать поднявшийся шум. - Но это не вся правда! Линии камер наблюдения, находящихся в каждом коттедже, сдублированы и передают свои сигналы куда-то за пределы поселка. Я проверил. Можете сами в этом убедиться!
- Я тоже это заметил! - неожиданно поддержал его электрик Пеньков.
- А какие выводы из этого можно сделать? - продолжил Алексей, едва установилась относительная тишина. - Чего от нас ждут эти инопланетные наблюдатели? И что они уже успели увидеть? Раздоры, беспредельную жестокость, кровь и страдания жителей поселка. Свары из-за оборудования, из-за женщин, из-за лишнего пайка… И что случится после того, как эти чужаки полностью разочаруются в нас и сочтут затраченные на нас усилия напрасными? Вы думаете, они озаботятся тем, что отправят нас обратно на Землю? Я в этом сильно сомневаюсь! Скорее всего, они избавятся от нас, как избавляется от крыс, непригодных к дальнейшим исследованиям, любая земная лаборатория.
- Мы не крысы! - донесся из толпы чей-то возглас.
- Это еще следует доказать… - устало проговорил Алексей, покидая трибуну под многоголосый недовольный рев десятка глоток. Он бросил в бурлящую толпу хорошую затравку, и теперь следовало подождать, пока она проявит свое действие.
ГЛАВА 36
Обсуждение судьбы Митрохина продолжалось, и конца спорам не было видно.
К концу второго часа про Митрохина вообще забыли. Внимание собравшихся колонистов перешло на более насущные проблемы.
Алексею противостояла группа из восьми человек, сколоченная Ривазовым, которому даже Копылов не смог определить подходящей специальности и занес его в свои списки под индексом "интеллигент, без определенных занятий". Ривазов, очевидно, пронюхал про готовившиеся изменения в основных правилах жизни колонистов и заранее, еще до собрания, сколотил себе железное большинство. Как только Алексей объявил о том, что все основные законы и правила колонии отныне будут устанавливаться на общем собрании, путем простого голосования, Ривазов взял слово и долго рассыпался в любезностях и выражениях благодарности "от имени всех колонистов человеку, подарившему им желанную свободу". Кивок в сторону Алексея и бурные аплодисменты восьми сторонников Ривазова.
Но как только дошло до конкретных дел, по первому же голосованию о судьбе Митрохина, Ривазов захватил инициативу и, закусив удила, потребовал смертной казни "негодяя, силой захватившего власть в колонии и жестоко истязавшего колонистов". Последнее, впрочем, было правдой, и это очень сильно осложнило Алексею борьбу за жизнь Митрохина.
Он спорил до хрипоты и в конце концов предложил отложить решение этого вопроса до избрания "демократического суда", который впредь и будет решать судьбу провинившихся членов колонии.
Этим предложением он сам загнал себя в ловушку, потому что Ривазов с ним согласился и потребовал немедленно избрать судей. Они тут же и были избраны из сторонников Ривазова. Ни одна кандидатура, предложенная Алексеем, не прошла. Будущее решение этого суда не оставляло повода для сомнений. И все, чего удалось Алексею добиться, так это постановления об отделении заседаний суда от общего собрания. Таким образом, он отодвинул вынесение приговора Митрохину, по крайней мере, на одни сутки.
Вслед за этим Ривазов потребовал перейти к обсуждению основных, "жизненно важных" вопросов колонии.
Он полностью захватил инициативу в свои руки и теперь уже не слезал с возвышения для выступающих, взяв на себя никем не установленную роль председателя собрания. Алексей вместе с Копыловым и двумя своими сторонниками, прежде исполнявшими обязанности местных полицейских, оказались как бы не у дел. Они сидели на скамейке для почетных гостей, но Алексей подозревал, что очень скоро они окажутся на этой скамье в совершенно другой роли…
Внешность Ривазова, высокого человека с всклокоченной шевелюрой редких волос, можно было бы считать привлекательной, если бы не странная полнота, захватившая область нижней части щек и шеи, делавшая его похожим на хомяка. Он был патологически ленив и отлынивал от любых общественных работ, с готовностью участвуя лишь в распределении пайков. Огород в его коттедже был совершенно запущен, а остальное хозяйство еще кое-как держалось только за счет жены, высохшей, молчаливой женщины, ни в чем не смевшей перечить мужу.
Зато в ораторском искусстве, полностью состоявшем из набора штампов времен советской "демократии", ему не было равных, и Алексей лишь теперь начинал понимать, какую глупость совершил, предложив все вопросы решать путем голосования на общем собрании.
Но даже в этот момент он все еще не понял, что самая главная его ошибка заключалась в том, что он пришел на собрание безоружным Именно этот факт развязал Ривазову язык и руки.
Первым вопросом, который Ривазов поставил на голосование, был, естественно, вопрос о распределении.
"Никакого постоянного распределения в свободном обществе не должно быть в принципе. Все запасы и вообще все материальные ценности следует распределить один раз поровну между колонистами. Это особенно важно в свете того обстоятельства, на которое указал почетный член нашей общины Алексей Поливанов. Раз уж за нами наблюдают инопланетяне и поскольку от нашего поведения может зависеть наша дальнейшая судьба, все принятые здесь решения должны быть абсолютно справедливы!"
И только после утверждения большинством, в восемь голосов против пяти, решения о распределении, когда Ривазов приступил к составлению списка подлежавших разделу ценностей, Алексей окончательно понял, какую непоправимую ошибку он допустил. Под первым номером в списках распределения стояло, разумеется, оружие.
Жанна Маркус, по документам Жанна Митрохина, свою настоящую фамилию узнала совсем недавно. Отчим сделал все от него зависящее, чтобы лишить девушку самостоятельности и полностью подчинить себе. Их незатихающая борьба началась с шестнадцати лет, после того как Митрохин первый раз уложил падчерицу в свою постель. Если бы он ограничился только этим, возможно, она бы не испытывала к нему такого сложного чувства, больше всего похожего на ненависть.
Но он заставил ее проделывать это со своими боссами, от которых зависело благосостояние его разрастающейся криминальной империи, превратив, по существу, в хорошо оплачиваемую проститутку.
Жанна рано поняла, каким серьезным оружием в борьбе с отчимом может стать ее тело. Если бы не воспоминания детства, она бы давно убила своего благодетеля. Но, подобрав ее на вокзале в пятилетнем возрасте, где ее бросила мать, Митрохин окружил девочку заботой и вниманием. Он сделал все от него зависящее, чтобы приемная дочь росла счастливой. Лишь позже Жанна поняла, какую немаловажную роль в этом сыграло то, что уже ребенком она была необыкновенно красивой, и Митрохин воспитывал ее для себя, терпеливо дожидаясь своего часа.
Юношеские мечты о принце, который освободит ее из заколдованной башни, развеялись довольно быстро. Она так и не узнала настоящей любви, и, как ей казалось, эта сторона жизни потеряна для нее навсегда. Она слишком рано стала циничной и расчетливой и отлично понимала, что, взяв с нее столь дорогую плату, отчим постарался отплатить ей защищенностью от враждебного и жестокого мира.
Как бы там ни было, с Митрохиным ее связывало слишком многое. Немаловажную роль в этом играл секс и та самая психологическая борьба, которую она вела против него, стараясь сломить стальную волю этого человека и заставить его самого играть подчиненную роль в их сложных взаимоотношениях.
Это ей так и не удалось - но тем не менее она не могла позволить ему погибнуть от чужих рук, дав себе слово, что как только наступит подходящее время, она убьет его собственными руками - вот только это время почему-то все не наступало…
И сейчас, в тех необычных обстоятельствах, в которых они теперь очутились, она продолжала служить своему господину верой и правдой. Алексей стал для нее ничего не значащим, проходным эпизодом, средством для защиты отчима, - по крайней мере, ей так казалось после первой ночи, проведенной в его постели.
Сейчас ситуация обострилась до предела. Решался вопрос не только жизни отчима, но и того положения, которое занимал в колонии ее очередной любовник, а следовательно, и ее собственного.
В отличие от Алексея, она знала, что на этом совете будет решаться не столько судьба Митрохина, сколько судьба самого Алексея. Немаловажную роль в ее осведомленности играла женская интуиция, а также информация, которую она невольно собирала, появляясь в домах колонистов под защитой своего плаща невидимости.
Она пыталась предупредить Алексея, пыталась объяснить, какую опасность представляет собой Ривазов - этот демагог и бездельник, обладавший острым умом и способностью объединять вокруг себя людей. Но Алексей был слишком самонадеян и слишком мало ее знал, чтобы прислушиваться к советам девушки. Он проигнорировал просьбу Жанны и отправился на сбор колонии безоружным. Теперь она ожидала самого худшего развития событий и не сидела сложа руки. Карабин, с которым отчим научил ее обращаться, лежал на подоконнике, заряженный, с правильно установленным оптическим прицелом, и даже предохранитель находился в нужном положении.
Митрохин не раз заставлял падчерицу присутствовать на кровавых сценах своей любимой охоты на кабанов, справедливо полагая, что рано или поздно положение, которое она занимала в его криминальной империи, заставит ее воспользоваться оружием, и она должна знать, как им пользоваться.
Жанна проверила и плащ, но на него нельзя было полагаться, батарея почти полностью разрядилась в самый неподходящий момент, считая себя невидимой, она могла стать отличной мишенью. Так что от использования плаща в возникшей сложной ситуации пришлось отказаться. Это не особенно ее огорчило. Хороший стрелок способен остановить толпу невооруженных людей без всякого плаща. Теперь оставалось лишь ждать конца пресловутого собрания и того, что за этим последует.
А под сосной, где третий час продолжались словопрения, Ривазов приступил к осуществлению последней фазы своего заранее подготовленного плана.
Ему нужно было сделать совсем немного: заключить под арест наиболее опасного противника, "почетного члена общины" Алексея Поливанова. Сделать это, воспользовавшись тем, что у Алексея в данный момент не было оружия, казалось проще простого…
Ривазов, до того как его завербовали в колонисты, занимался разведением кур в Тверской области и довольно успешно торговал ими на московских рынках. Собственно, разведением кур занималась его жена - женщина бессловесная и тихая, взявшая на себя все тяготы по содержанию их домашней птицефермы и теперь, в колонии, заменявшая мужа на всех общественных работах.
Из-за своей патологической лени Ривазов не раз получал замечания от бывшего муфтия и во времена каганата по решению шариатского суда, возглавляемого Митрохиным, был подвергнут публичной порке. После чего затаил злобу на Митрохина, да и на всех остальных колонистов, с энтузиазмом поддержавших решение суда.