Не Аленка, с горечью подумал Валера. Очки, прическа, да сутуловатая вдобавок. Нечто общее есть в лице, в голосе… Мало ли похожих людей на Земле. Но что-то в девочке его привлекало, видимо, память цеплялась за незаметные детали – она так же наклоняла голову набок, когда слушала, делала такой же (очень похожий) жест рукой, когда не могла сразу подобрать нужное слово. Проскальзывало нечто знакомое в походке ("Пройдемся немного?" – "Можно. Ноги совсем затекли". – "А вы здесь ждали кого-то?" – "Кого мне ждать? Просто сидела".).
– А вон там было наше кафе.
– Ваше?
– Ну, в смысле, мы туда часто ходили. Почти каждый день. Аленка возвращалась с тренировки, я её встречал…
– Она спортсменка?
– Гимнастка. Была гимнасткой.
– Ну зачем так мрачно.
– Да я не о том. Бросила. Увлеклась чем-то восточным. Йога, карате, ещё какая-то ерунда… Потом поехала в спортивный лагерь – и пропала.
Игорь Иванович застал Аллу дома. Она едва взглянула на него. На красивом холеном лице застыло выражение крайней брезгливости – будто увидела здоровенного паука.
– Поздравляю, дорогой, – процедила она, наклонившись к зеркалу (крупным планом отразилось своеобразное плотоядное движение – узкий язычок прошелся по губам в яркой вишневой помаде). – Поздравляю. Ты стал путаться со шлюхами.
– Да? – безучастно отозвался он.
– Да, да! Спасибо, нашлись добрые люди. Раскрыли глаза. Надо же, какой позор! Впрочем, я давно уже не питаю никаких иллюзий.
Игорь Иванович не удержался и. фыркнул. Фраза из переводного романа прозвучала в устах Аллы весьма забавно.
В гостиной и спальне царил беспорядок. Прямо посреди круглого обеденного стола, за которым уже сто лет никто не обедал, лежал большой открытый чемодан и ворох одежды – все сезоны вперемешку. Услужливая память тут же подсунула картинку из прошлого: такой же чемодан в номере Кларовых, в санатории. Решительный подбородок Нины Васильевны, "роковой женщины", и угрюмая сосредоточенность Даши (та, впрочем, под занавес не выдержала: слишком рано, всего в тринадцать лет, столкнуться с натуральным, не киношным кошмаром… Подружка-убийца. Не всякому взрослому под силу не свихнуться).
– Знаешь, я решила… Вообще-то я собиралась сказать тебе раньше, да как-то… – Алла сделала паузу и театрально заломила руки. – Словом, я ухожу. К Георгию.
– Поздравляю, – откликнулся Колесников, обводя взглядом "великое переселение". – Он в курсе, надеюсь? А то ведь конфуз выйдет.
– Неумно, – отрезала она. – Георгий – прекрасный человек с массой достоинств. Не так талантлив, как ты, конечно… Но это и к лучшему. Я твоей гениальности нажралась досыта. Да и толку-то. – Алла обвела комнату рукой. – Ужас! Нищета, запустение. А при твоих способностях…
– Где сейчас Гоги? – перебил Игорь Иванович.
– Ах, тебя Гоги интересует! Скоро будет здесь. Если из больницы домой не заскочит.
– Из больницы? С ним что-то случилось? Алла вдруг сникла.
– Не с ним, с его отцом. У Бади Сергиевича инфаркт. Только, ради Бога, не езди туда сейчас, не выясняй отношений. Не будь мужланом.
Игорь Иванович прошел в тесную, как шкаф, прихожую (не чета той, что была в квартире Гранина), надел ботинки.
– Мужланом, – хмыкнул он. – Это что-то новенькое. Раньше ты всегда обвиняла меня в излишней интеллигентности.
И хлопнул дверью. Про Аленку он ей так и не сказал.
"И правильно, что не сказал, – думал он, шагая по золотистой березовой аллее к девятиэтажному больничному корпусу. – Я ввязался (невольно, но что поделаешь!) в эту историю. Я стал причиной того, что моя дочь попала в страшную беду… Я должен довести дело до конца".
– А сумеете? – спросил Чонг (барс, точно большая собака, обнюхивал деревья и, развлекаясь, перепрыгивал через скамейки).
– Должен суметь.
В просторном и гулком вестибюле, странно напоминавшем вокзал, его бдительно тормознула грозная усатая вахтерша.
– К кому?
– К Начкебия. Бади Сергиевичу. Инфаркт миокарда. Нач-ке…
– Да знаю, знаю. Вчера привезли, я как раз на дежурство заступала. Третий этаж, налево. Интенсивная терапия.
– У него кто-нибудь есть? Вахтерша повлажнела глазами.
– Сын. Приятный такой мужчина. Все время в палате, врач разрешила. Говорит, все равно уж… Надежды никакой. А вы-то кто, родственник?
– Родственник.
Он поднялся на третий этаж и очутился в особой атмосфере напряженной тишины. Даже шагов не было слышно – пол застилала толстая ковровая дорожка. Возле палаты интенсивной терапии в жестком кресле сидел Георгий.
– Мне только что сказали, – тихо проговорил Игорь Иванович. – Алла,
Гоги безучастно кивнул, глядя в пространство. ("Он сейчас нуждается во мне, – непререкаемо сказала Алла. – Он сломлен горем, и я просто обязана быть рядом…" – "Ну, естественно". – "Ах вот как! Ты вроде бы рад?" – "За тебя. Ты наконец нашла свое призвание – помощь страждущим". – "Свинья ты…")
– Врач был?
– Женщина. Только что ушла. Там медсестра.
– Туда можно?
Гоги сделал движение головой.
– Зайди.
Палата была рассчитана на одного. Кровать стояла в углу, незаметная и одинокая, словно утлая шлюпка среди океана. Колесников приблизился и увидел посиневшее лицо с сухой пергаментной кожей, покрытой пятнами. В уголках проваленного беззубого рта торчали две тонкие пластиковые трубочки. Из-под простыни свешивалась худая до прозрачности рука с синими исколотыми венами. Игорь Иванович видел этого человека второй раз в жизни.
Когда-то, когда Сергей Павлович Туровский был просто Серым (сиречь Серегой), он с другими ребятами из маленького спортзала на Маршала Тухачевского переименовал своего тренера на русский лад, Борис Сергеевич.
Бади Сергиевич Начкебия. Специалист по вьетнамским боевым искусствам. Ученик и убийца старика Тхыйонга, человек, укравший Шар.
ЖРЕЦ.
– Зайдем? – спросил Валерка.
Голова его по-прежнему будто плыла по волнам, но он отнес это на счет акклиматизации (недавно с гор!). "Непонятно, зачем я привел её сюда, в нашу "стекляшку"… – Его странно притягивала эта в общем-то невзрачная девчонка – он мысленно сравнивал её с Аленкой, и их былые ссоры, размолвки казались смешными. – Если найдется – костьми лягу, а от себя ни на шаг не отпущу. Только бы нашлась…"
Он угостил новую знакомую традиционно – хрустящей жареной картошкой в цветном пакетике и громадной чашкой кофе. Себе взял пива в жестяной банке с полярным медведем на картинке.
– Где ты живешь? – хмуро поинтересовался он.
– Хочешь зайти?
Валерка пожал плечами.
– Сам не знаю. У меня в голове такой бедлам… Понимаешь, они меня даже близко не подпускают.
– Кто?
– Ее отец и этот его друг, следователь. Они что-то знают. Все время шепчутся, секретничают… Штирлицы хреновы!
– Да? – заинтересованно спросила девочка. – Может, они, наоборот, так ничего и не выяснили? А шепчутся для вида.
– Кабы ничего не выяснили – мотались бы сейчас по Кавказу. Нет, ты смотри: все один к одному. Аленка исчезла там, недалеко от Тырныауза. Спортивный лагерь – это туфта, на том месте какая-то богадельня. Значит? Соображаешь?
– Нет, – честно призналась она.
– Умница. – Валерка чувствовал, что язык заплетается. С чего бы? С полбанки импортной мочи? – Я бы на их месте исколесил окрестности вдоль и поперек, дом престарелых разнес бы к шутам. А они – сидят и ждут… Чего? А я тебе скажу. Они почему-то уверены, что Аленка скоро приедет сюда или уже здесь.
– Тогда о чем волноваться?
Валерка вздохнул.
– Но они-то волнуются… Значит, есть повод. Блин, надрызгаться бы… Водки, что ли, взять? Все равно от меня никакого проку.
– Тогда уж и мне, – грустно сказала девочка.
– Ну да. Сначала здесь, по сто грамм, потом в подворотне, глядишь – и ты уже законченная алкоголичка, – пробормотал он.
– Ничего. Мне только недавно "торпеду" вшили. Шутка.
Она осталась сидеть за столиком у окошка. Это был единственный здесь столик – остался с тех времен, когда тут. продавали исключительно молочные коктейли с отвратительным резиновым привкусом. Валерка подошел к стойке, стараясь держаться ровно, и попросил налить "Лимонной".
– А не хватит вам, молодой человек? – заботливо спросила толстая, беспутно красивая хозяйка.
– Что значит "хватит"? – набычился он. – Я ещё и не начинал. – И вдруг – стремительно обернулся.
(Сцена из прошлого всплыла в памяти так четко, что заслонила собой действительность, – Аленка в голубом спортивном костюме, с сумкой через плечо, только с тренировки: восходящая звезда мировой гимнастики, за тем же самым столиком… "Я тоже хочу пива!"
Он хмурит брови и говорит голосом сурового папахена-пуританина:
– Тебе рано еще.
– Да ну, в самый раз.
– А я говорю, рано. Сначала пиво, потом коктейль, потом водка, оглянуться не успеешь, а ты уже законченная алкоголичка.
– Водка? Ну нет, мне только месяц как "торпеду" вшили в одно место…
Милый треп – импровизация на ходу.) – ,
Небольшая сутулость… Очки, прическа… Все убрать!
– Молодой человек, вам плохо? – Голос барменши, далекий и тонкий, как комариный писк. – Молодежь, елки зеленые. Пить не умеют, а блевать – хлебом не корми…
– Аленка, – прошептал он, падая на колени. Шум в голове. Какие-то тени колышутся, будто в пламени свечи.
Она посмотрела на него с мимолетным сожалением (что-то шевельнулось глубоко в душе).
– Извини, – спокойно и тихо произнесла она. – Мне сейчас некогда.
Воронов расстарался: банкетный зал гостиницы "Ольви" был обставлен с поистине европейским великолепием. Размах; должен был поразить – богатый человек (такие на Руси испокон веков не переводились, несмотря на всех царей и коммунистов с демократами в придачу) принимает дорогих гостей. Но – никакой помпезности, никакой чрезмерной дешевой роскоши. Хороший камерный оркестр, тяжелые люстры, отливающие позолотой, по первому классу накрытые столы, официантки – тщательно подобранные девочки с приятными, умеренно накрашенными мордашками и стройными ногами.
В огромном вестибюле, из-за обилия пальм и вьюшихся растений рождающем ассоциацию с бразильской фазендой, двое мужчин ненавязчиво выпроваживали женщину в розовом кокошнике, хозяйку ящика с импортным мороженым.
– Да почему нельзя-то? – визгливо возмущалась она. – А если гости захотят…
– А то они там у себя "сникерсов" не видели, – хмыкнул один из мужчин. – Надо тебе торговать – волоки сюда отечественную тележку с нашим эскимо. Вырядилась, понимаешь, в кокошник, а реклама на ящике…
– Саша! – закричала продавщица кому-то неведомому на улице.
– Ну, блин?
– Глянь, у нас где-то должна быть тележка со снеговиком.
– На хрена, блин?
– Господа русского колориту желают. Сбегай, привези.
Саша пропитым голосом отозвался лаконичной фразой, смысл которой сводился к тому, что он занят более важным делом, а именно – выкуриванием сигареты "Прима" в положении сидя на бордюре, а если кому-то, блин, нужна тележка со снеговиком, то пусть идет и забирает её сам, блин, она стоит возле "Спорттоваров".
– Вот жопа, – сказала продавщица. – Все самой приходится делать. А этот траханый ящик кто стеречь будет? Уволокут ведь.
– Здравствуйте, – вдруг приветливо сказала какая-то девчушка.
– Привет, подруга, – слегка удивленно отозвалась женщина. – Что-то я тебя не припомню.
– Ну как же! Я племянница вашей соседки сверху.
– С третьего этажа? Лика, что ли?
– Ага. Вспомнили?
– Да тебя и не узнать. Вон как вымахала. Слушай, не постережешь мой ящик? Я мигом.
– Ой, да конечно!
– Молодей.
Продавщица потрепала девочку по голове и вприпрыжку выскочила на улицу. Мужчина с гранитной нижней челюстью проводил её долгим взглядом и сказал напарнику:
– Что-то она мне не нравится. Ты её раньше видел?
– Бабу в кокошнике? Да они, когда накрасятся, все на одну рожу. Думаешь, подставка? Я по ней провел детектором.
– По ней… А по ящику?
– Так он же металлический.
– То-то и оно… Девочка! Эй, девочка!
– Да? – посмотрела она честными глазами.
– Ты эту женщину знаешь?
– Как зовут – не знаю, но она тетина соседка.
– Гм… И давно?
– Что давно?
– Соседка она ваша давно?
– Нет, у нас раньше была другая.
Мужчина сделал знак своему напарнику.
– Давай за ней. Магазин "Спорттовары" – это недалеко, за углом…
– Да знаю.
– А ты, – он взял девочку за худенькое плечо и одновременно ловко провел портативным металлоискателем вдоль её фигуры, – отойди-ка в сторону на всякий случай… У тебя есть что-нибудь железное?
– Расческа… Отдать?
– Не надо, оставь себе.
Ее глаза округлились, она с нескрываемым любопытством посмотрела на ящик с мороженым.
– Ой, вы думаете, там бомба? Как в кино показывают? А вы спецназ, да?
– Спецназ, спецназ… Чеши давай к мамке.
– Ладно. Я только в туалет на минуточку, можно?
– О, мать твою! Пулей!..
Олег Германович Воронов поднял бокал и голливудской белозубой улыбкой поприветствовал стоявшего напротив англичанина – исполнительного директора банка-инвестора.
Он порядком устал от всей этой кутерьмы – торжественная часть сменялась выпивкой, выпивка – поздним обедом (оркестр англичанам понравился больше всего: исполнялись импровизации на народные темы, как ни странно, очень органично вплетавшиеся в европейскую обстановку), обед – снова выпивкой, та – коктейлем… И он наслаждался этой усталостью. В минуты предстоящего триумфа верилось, что происшедшее ранее – не больше чем дурной странный сон.
Замы директора дружно напились, и их бережно, словно антикварную ценность, переместили в "люксы" этажом выше. Лично господин Алекс Кертон, равно как и его эффектная супруга, пьянеть, кажется, не умел. Кертон больше всего походил на модного режиссера – лет пятидесяти, в безукоризненном черном смокинге и галстуке-бабочке, совершенно седой, с обаятельной улыбкой и добрыми глазами голодной акулы. Он практически не расставался с женой, которая, вопреки распространенному клише о юных наложницах для пожилых миллиардеров, была приблизительно одного с ним возраста, хотя выглядела дет на двадцать моложе. Одета она была соответствующе: никаких роскошных мехов до пола, простое облегающее платье от парижского модельера, выгодно подчеркивающее стройное тело, крошечные сережки в ушах, нитка жемчуга стоимостью, как прикинул Воронов, с небольшой пассажирский самолет. Они улыбались друг другу, точно юные влюбленные, и Олег Германович неожиданно ощутил укол зависти и раздражения чужим счастьем: вспомнилась Тамара…
По-русски Кертоны почти не говорили, если не считать "водки", "Ельцина" и "перестройки" ("О, Алекс, это устаревший термин". "В самом деле?" – через юную хорошенькую переводчицу. "Конечно. В России время бежит быстро, симпатии и антипатии живут не дольше бабочки-однодневки").
Девочки из обслуги в накрахмаленных передничках сновали меж гостей, предлагая напитки. Что-то щебетала переводчица, говорившая по-русски правильно и без акцента. Он подмигнул ей, но наткнулся на спокойный серьезный взгляд светло-карих глаз и неожиданно смутился. Интересно, какова она в койке? Их ведь наверняка обучают в ихней школе переводчиков. Чтобы скрыть смущение, он стал разглядывать банкетный зал сквозь бокал с шампанским, но увидел лишь искаженное, точно в кривом зеркале, лицо парня из службы охраны.
– Что?
– Ничего особенного, Олег Германович. Небольшой вопрос, но мы его быстро решим.
– Что? – прошипел Воронов.
– Да ящик с мороженым в вестибюле. Хозяйка куда-то исчезла, не можем найти.
Англичанин улыбнулся и что-то вежливо произнес. Девочка перевела:
– Мистер Кертон спрашивает, что произошло. Какие-то неожиданности?
– Нет-нет, все замечательно. Скажите, пусть отдыхает, развлекается…
– Но мистер Кертон понял слово "мороженое".
– Yes, yes, – закивал англичанин. – Ice-cream. Ice-cream boxes, you see?
– Юси, юси. – подтвердил Воронов. – Одна из наших… гм… официанток куда-то отошла и оставила в вестибюле… О, мать твою!
Недалеко от дверей в зал, среди группы оживленных гостей (он узнал двух-трех репортеров из областной печати, а одного – даже из центральной) стоял Сергей Павлович Туровский. Встретившись взглядом с Вороновым, он приветственно поднял бокал – нежно-розовое вино вспыхнуло и заискрилось в свете позолоченных люстр – и улыбнулся, как старинному знакомому.
Госпожа Кертон удивленно и очень мило приподняла бровь.
– Что он сказал?
Переводчица выглядела несколько смущенно.
– Возможно, я неправильно поняла, но дословно это означает, что официантка вышла и забыла в вестибюле кого-то из ваших родителей…
– Не может быть. – Госпожа Кертон с ходу отвергла эту идею. – Моя матушка скончалась десять лет назад, а мой отец…
Олег Германович дернул головой, и охранник тут же подскочил к нему.
– Что этот мент здесь делает?
– Который?
– У дверей, разговаривает с корреспондентом. Черные волосы с сединой, бордовый галстук.
– Но у него приглашение…
– Мне насрать, что у него. Выпроводите – тихо и аккуратно, чтобы не пикнул.
Но он опоздал – Туровский, продолжая улыбаться, уже шел к нему. Мордоворот из службы охраны лишь пожал плечами: с представителями конторы сами, мол, разбирайтесь.
– Дорогой Олег Германович, ваше здоровье! Здравствуйте, господа. Гуд ивнинг.
– Какой приятный мужчина, – проворковала госпожа Кертон. – Душечка, спросите, кто он такой. Друг нашего компаньона?
"Ее могли загримировать, – думал Туровский, непринужденно разглядывая девочку-переводчицу. – Я видел Алену только на фотографии и читал ориентировку",
В голове лихорадочно прокручивалось: рост… вес… телосложение… Близко, но они все подобраны по единому стандарту – вон та девочка в переднике, что разносит коктейли, тоже вполне подходит…
– Он представитель службы безопасности, – нашелся Воронов, дружелюбно глядя на собеседника.
– В самом деле? – восхитилась женщина. – Как романтично. Нам что, угрожает опасность? Алекс, ты слышал?
– Дорогая, это Россия, не забывай. И потом, секьюрити существует в любой стране, даже самой отсталой.
– Алекс, – встрял Воронов. – Прошу прощения, но мы ненадолго оставим вас с моим… э-э… приятелем. Буквально через минуту я к вам присоединюсь.
– Конечно, конечно. Надеюсь, и господин офицер почтит нас своим обществом? Он наверняка очень интересно рассказывает всякие истории…
– О, несомненно, – откликнулся Сергей Павлович. – Историй я знаю уйму.
И демонстративно повернулся спиной к переводчице. "Сейчас, – мелькнуло в голове, – Она обязана все время находиться при англичанах. Я отведу Воронова в сторону – если она это она, то ринется за нами. Мне нужно увидеть этот момент.
Только бы увидеть момент…"
– Либо ты сам выкатишься, либо тебя вынесут на носилках.
– Заткнись, – оборвал его Туровский.
– Что?
– Зачем к тебе подходил тот дебил из охраны?
Воронов осклабился.