– Теперь вы видите, Алекс, что я тоже очень дорожу своей репутацией. Собственно, это все, что у меня осталось. Имя. Поэтому я и хочу заявить: ваш партнер по бизнесу Олег Германович Воронов – преступник. Всего две недели назад он находился под следствием, ему грозил суд…
– Следствие? Вы… вы имеете в виду полицейское расследование?
– Именно так. По его приказу главная свидетельница обвинения была убита. В досье есть материалы.
– Боже, это же скандал… А какие были обвинения?
– Об этом вы тоже можете прочитать в досье. Вкратце – Воронов находился в контакте с руководителями бандформирований в Чечне. Он поставлял им оружие с российских военных баз.
Девочка начала бесстрастно переводить, но Кертон непроизвольным жестом остановил её.
– Weapons? – недоверчиво спросил он.
– Weapons, – подтвердил Сергей Павлович.
Англичанин помолчал.
– I have died. Fack myself, I have died… it's impossible!
– Еще как поссибл, – успокоил его Туровский.
Мистер Кертон поправил галстук, откашлялся и авторитетно произнес:
– Пиедораст, блят.
И, уже отходя к дверям (вечер был безнадежно испорчен, и завтрашняя церемония подписания договора о финансировании российского проекта оказалась под угрозой), он пробормотал:
– Все-таки мне нужны неопровержимые доказательства… Оружие! Не могу поверить.
А Туровского в этот момент уже выводили из зала.
– Тебе крышка, мент, – шипел Воронов, как рассерженная змея. – Звиздец, понял? Сейчас тебя выведут отсюда, быстренько вколят кое-что, ударную дозу, и бросят подыхать под забором. Никто и не подберет, пьяных нынче пруд пруди. А Кертон все равно подпишет договор… Досье твое сфабриковано, сам ты – опасный псих, я представлю свои доказательства.
– Нет. Ты подтвердишь, что был завязан на Чечне, на торговле оружием. Это единственное мое условие – не официально, не перед журналистами, только перед Кертоном, этого достаточно. Тогда я, может быть, постараюсь прикрыть твою задницу.
– Да? – развеселился Воронов. – И какая же такая жуткая опасность мне угрожает? Ниндзя в ящике с мороженым? Кстати, о ящике… – Он подозвал "секьюрити". – Что там у нас?
– Все в порядке, – повторил тот информацию. – Продавщица нашлась. Искала тележку со снеговиком.
Мы оба ящика вскрыли при ней, никаких взрывных устройств, окромя "сникерсов". Девочку только зря напугали…
Олег Германович повернулся к Туровскому и, улыбнувшись, сделал международно принятый жест.
– Что? – прошептал Сергей Павлович. – Какую девочку?!
– Да соседку этой бабы. Пока та искала тележку, девчонка была при ящике. Потом, наверное, домой убежала.
– Вы это видели?
– Что?
– Как девочка пошла домой.
– Ну а куда же еще? Сказала, к мамке.
– Она заходила куда-нибудь? В туалет, к умывальнику…
– В туалет…
"Секьюрити" был совершенно сбит с толку. Туровский метнулся мимо него – туда, на первый этаж, где стояла женщина в кокошнике и чуть не плача разглядывала сваленное в кучу мороженое – "панды", "баунти" – райские наслаждения, совсем уж экзотические названия – все вперемешку.
– И кто же за это платить будет? – сквозь слезы проговорила она.
– Где девочка?
– Какая девочка?
– Ваша соседка… Или кто она там.
– Не знаю. Я просила её покараулить.
– Давно вы её знаете?
– Лику? Ну, видела последний раз лет пять назад, она приезжала на каникулы.
– А когда вы переехали? – вмещался охранник.
– Да пошел ты, – разозлилась женщина. – Разворошил мне все. Здесь товару было сотни на четыре!
– Когда вы переехали? – рявкнул "секьюрити".
Она всхлипнула.
– Никуда я не переезжала. Всю жизнь на одном месте.
"Да, я не ошибся", – подумал Сергей Павлович. Парень из охраны действительно был профессионалом – они поняли друг друга без слов, с лету, в один миг из противников превратившись в напарников. Приказ вышвырнуть паршивого мента за дверь был уже забыт. Вынув из наплечной кобуры оружие и держа его дулом вверх у плеча, он вжался в стену у двери туалета и кивнул. "Смешно будет, – мелькнуло в голове, – если сейчас там подымется визг… Тут уж точно выставят, обвинив в педофильстве, никакие доводы не помогут".
Однако никто не завизжал. Четыре из пяти кабинок были пусты, в пятой, свернутая аккуратным компактным калачиком, лежала девушка в кружевных трусиках и французском лифчике (баксов сто, определил Туровский. Неплохо живут отечественные труженицы сервиса…).
Не Аленка.
Сергей Павлович склонился к ней, пощупал пульс.
– Живая? – спросил охранник.
– Куда денется… Без сознания. Есть нашатырь?
Нашатыря не оказалось, но "секьюрити" тут же нашел нужную точку на кончике носа девушки и надавил ногтем большого пальца. Девушка всхлипнула и открыла глаза-смородинки, подернутые белесой пеленой, будто утренней дымкой (всего лишь след глубокого обморока). Сфокусировав взгляд на мужчинах, она ойкнула и сделала попытку одернуть несуществующее платье. Туровский нетерпеливым жестом остановил её, извлек из кармана фотографию и сунул ей под нос.
– Она?
– Не знаю, я никого не видела. – Официантка вдруг расплакалась. – Она платье украла и передник. Что теперь будет, а? Меня уволят?
– Всем на пол! – прохрипел Гоги. – На пол! Не шевелиться! Я её пришью как дважды два
Колесников видел глаза Аллы – казалось, они вдруг выросли и занимали теперь всю поверхность лица. Все ещё красивого… Рот был раскрыт – губы в ярко-красной помаде образовывали кричащую букву "О", словно на уличной рекламе.
Она хотела кричать – но мозг находился в глухом ступоре, ни страха, ни других эмоций, лишь деревянная пустота, без цвета и запаха…
Дуло пистолета под челюстью.
Гоги держал её роскошные волосы в кулаке, отчего голова Аллы запрокинулась назад, и Игорь Иванович отчетливо видел крошечную ссадину на нежной белой шее – куда уперлось оружие.
Они вдвоем no-рачьи пятились по больничному коридору. Было гулко и пусто – больные в палатах (лежачие: тяжелое отделение), медперсонал – врач и две молоденькие перепуганные сестрички – на полу, уткнувшись в ковровую дорожку и сцепив руки на затылке…
– Гоги, успокойся…
– Лежи, тварь!
– Хорошо, хорошо… Только не причиняй ей вреда.
– Не смей мне мешать!
– Нет, нет. Я сделаю все, что ты хочешь. Я дам тебе уйти. Только прошу тебя, скажи, что делать с Аленкой? Как её расколдовать? Где её найти?
Походя Георгий сбросил с тумбочки телефон и пнул его ногой.
– Ей уже не поможешь, поздно… Дверь! Открыть дверь, всем на пол, мать вашу! Иначе я её убью!
Они двигались медленно и осторожно, будто под ногами расстилалось нескончаемое минное поле. Коридор. Дверь. Лифт. Вестибюль, напоминавший сумасшедший вокзал. Толпа ничего не подозревающего народа, все ещё находятся в счастливом неведении, но их путь – Аллы и Георгия – лежал уже в ином измерении, где время приостановило свой бег…
Улица, "рафик" "Скорой помощи"… Куда уйдешь, находясь практически в центре большого города, пусть на машине, пусть имея заложницу… Все это понимали, кроме Гоги. Он не думал об отступлении, в нем жила лишь жажда разрушения… Саморазрушения с той минуты, когда в небольшом доме под черепичной крышей, на веранде, увитой диким виноградником, он подошел к девочке, поймал её доверчивый взгляд светло-карих глаз и сказал:
– Ну, здравствуй. Ты можешь называть меня Жрец.
– Жрец!!!
Он обернулся. Так обратиться к нему мог только один человек, кроме Аленки… Лифт уже остановился на первом этаже, автоматические двери начали медленно разъезжаться в стороны.
– Артур?
И они прыгнули, не сговариваясь, одновременно, словно всю жизнь репетировали этот трюк по сто раз на дню. Колесников – сшибая обалдевшую Аллу в сторону и накрывая собой ("Игорь! Господи, какая же я дура! Беспросветная дура!!!"), и Артур – грудью на черное дуло, как в жерло действующего вулкана, на обжигающее пламя выстрела, оглушительно грохнувшего в гулком пространстве…
И тут же, вслед за выстрелом и падающим навзничь телом ("Где-то я видел этого парня, – мелькнула мысль. – Где-то я…") в уши вонзился дикий многоголосый крик. Кричали все, и все толпой ринулись к дверям, давя и топча друг друга. Кто-то перевернул инвалидное кресло, стоявшее на дороге, кто-то споткнулся и упал в проходе – тут же чей-то ботинок наступил несчастному на голову. Кровь яркими каплями брызнула на пол, но на неё никто не обращал внимания – обезумевшая толпа рвалась из вестибюля на улицу. Паника.
Жрец, вжавшись в угол, точно злобный оскаленный зверь, поводил пистолетом из стороны в сторону. Взгляд его блуждал, палец нервно подрагивал на спусковом крючке.
– Гоги, – проговорил Игорь Иванович, медленно поднимаясь на ноги и по-прежнему прикрывая Аллу своим телом. – Послушай. Ты ещё можешь уйти, здесь наверняка есть служебный вход…
Тот усмехнулся одними губами.
– Хочешь сказать, что ты меня отпускаешь?
– Его нельзя отпустить, – прохрипел Артур, зажимая рану на плече и делая попытку сесть. Гоги даже не взглянул на него.
– Игорь, он маг… Тот самый, который организовал покушение на короля Лангдарму. Ты должен его остановить. Ты должен уничтожить Шар…
– Я отпущу тебя, – твердо сказал Игорь Иванович. – Мне все равно, маг ты или нет… Только скажи, где Аленка. И научи, как снять с неё заклятие.
На улице – далеко еще, на пределе слышимости, завыли милицейские сирены.
– Гоги, я прошу! Посмотри на меня… Скажи, что делать. Или убей. Еще есть время.
– Время? – прошептал Георгий (дуло пистолета описало широкую дугу и уперлось в грудь Колесникова). – Я скажу… И смогу уйти?
– Обещаю!
– А как же Алла? – Он вдруг улыбнулся. – Помнишь свадьбу в нашей общаге? Корзину чайных роз…
– Помню, – одними губами подтвердил Колесников. – И ящик коньяка, и десять бутылок домашнего вина. Гоги, после того вина мы к коньяку даже не притронулись, он казался таким пойлом…
Картина отдавала сюрреализмом. Они остались одни среди огромного вестибюля. Многие в спешке побросали свои вещи – сумки, зонтики, пакеты с едой… Электропривод на опрокинутом инвалидном кресле оказался включенным, кто-то задел рукой рычажок, и колеса с тихим урчанием крутились в воздухе, точно покинутый детьми аттракцион.
– Мы сдвинули столы, – с улыбкой шептал Гоги, и Игорь Иванович вдруг увидел перед собой глаза безумца – разум медленно вытекал оттуда по капле, оставляя глубокие, выжженные солнцем колодцы. – Из комнаты в комнату, через весь коридор… А я был тамадой.
– Ты был великолепным тамадой.
– Да… Вечный холостяк – как вечный вдовец.
(Сирены приближались.)
– А помнишь, как тебя оставили на кафедре – выбор был между мной и тобой… И место в аспирантуре было только одно – ты или я. Счастливчик!
– Меня выперли оттуда, – сказал Игорь Иванович. – И диссертацию зарубили – меня всегда влекло в мистику, немодная по тем временам тема. Это сейчас у нас свобода тьмы… Или тьма свободы.
– Если бы можно было все вернуть назад, – проговорил Гоги. – Переиграть заново… Думаешь, мне хочется уйти? Мне нужна эта никчемная жизнь? Верни мне то время! То, что ты украл! Верни – и я верну тебе дочь! Ну?
Он грустно покачал головой.
– Не можешь… Слышишь сирены? И я ничего не могу изменить – ни прошлого, ни будущего. Какой же я после этого маг?
– Ты можешь изменить свою карму, – мягко сказал Колесников. – Чонг страдал из-за поруганного имени почти тысячу лет. Страшно! А ты имеешь выбор – сейчас, здесь. Спаси Аленку. Она-то в чем перед тобой провинилась?
– Спасти? – Георгий вдруг расхохотался. – И все останется по-прежнему, да? Меня угрохают при попытке к бегству, как бешеную собаку, ты вернешься к жене и дочери и забудешь все, как страшный сон? Так просто?!
Он преобразился. Глаза его горели злым весельем.
– Ее нельзя спасти. Даже если ты уничтожишь Шар – программа, созданная им, уже запушена. Она пойдет до конца, и ты, мразь, будешь вечно гореть в аду…
– Не-е-ет! – дико завизжала Алла.
Ноги Колесникова распрямились. Гоги невольно отшатнулся – даже перед лицом смерти разум испугался жуткой картины: громадный белый барс бесшумной молнией летел в воздухе, вытянув в струну мощное, играющее мускулами тело. Но прежде чем передние когтистые лапы достигли цели, Георгий проворно ткнул дуло пистолета себе в рот и нажал на спусковой крючок.
ТУМАН.
Плавали белые хлопья, похожие на невесомую вату – попробуй дотронуться рукой, и рука пройдет, насквозь, ничего не почувствовав. Этот Шар никогда не станет чистым и прозрачным, как тот, хранившийся (или хранящийся по сей день) в одной сказочной стране далеко на Востоке.
Время ткалось, словно гигантское полотно, и Шар летел сквозь него, окруженный оранжевыми протуберанцами, словно маленькая звезда-уродец.
Игорь Иванович не знал, что произошло с ним в этот промежуток – он видел перед собой Шар, а в нем, под прозрачной поверхностью, снежные хлопья кружились в нескончаемом хороводе… Это было бы красиво, если бы не рыжевато-серое вещество – ошметками на оштукатуренной стенке вестибюля больницы…
Мозги и кровь.
И неразрешенный последний вопрос: как спасти Аленку.
– Я не знаю, – покачал головой Артур, морщась от боли в простреленном плече.
– Тогда я ухожу.
– Как уходишь? Постой! Еще ничего не окончено! Шар ещё не уничтожен.
– Мне плевать на Шар.
– Ты ничего не понимаешь… Нельзя же мыслить так узко!
– Извини, по-другому что-то не получается. Но кое-что я все же успел понять. Ты не мог добраться до Шара – Жрец не подпускал тебя. В нем боролись искушение и страх, но страх пересиливал. И тогда он поставил перед тобой условие – Шар в обмен на мою дочь. Так?
– Это была наша ошибка…
– Чья "наша"?
– Тех, кого вы называете Древними. Шар может нести не только добро и знание – он может превратиться в страшное оружие. А вы… Вы играли с ним, как дети со спичками.
– Мы? Или вы?
– Это игра словами.
– Моя дочь – не игра. Не знаю, возможно, намерения у тебя были самые чистые… Но ты взял в союзники силы тьмы – а они никого не отпускают назад. Поздно.
– Хорошо. Тогда возьми меня с собой.
– Нет. Хочешь получить Шар – торопись. Я чувствую: он уходит.
Артур завистливо вздохнул.
– Хотел бы я иметь твои способности!
– Не связывался бы с Черным магом.
– Она здесь? – Глаза Воронова бегали из стороны в сторону, пока не остановились на высившемся рядом охраннике. – Ты что молчишь, хрен собачий? За каким я вам плачу деньги? Не можете накрыть девчонку-соплюшку? Перекройте все коридоры!
Сейчас он выглядел очень энергичным и деятельным, но это была энергия загнанного в угол.
– Ну хоть какие-то соображения у тебя есть? – прошипел он Туровскому.
– Какие тут могут быть… Трясите официанток и горничных – Аленка украла платье и белый передник. На фотографии надежды мало – она обучена менять внешность до неузнаваемости. Твой лучший друг постарался.
– Возраст, телосложение? – исходил Воронов.
– Вы же девочек набирали по стандарту. Фигура, и чтоб молоденькие, сексуальные… Кабы сообразили пригласить старух из богадельни – мы бы сейчас вычислили её моментально.
А у самого лихорадочно билась мысль: "Игорь! Где ты, Игорь?"
– Господин Воронов!
Они оба были на нервах и поэтому чуть не запустили руку под пиджак синхронным движением – за оружием…
Мистер Кертон выглядел разгневанным. Он широкими "семимильными" шагами шел по коридору (хорошенькая девчушка в передничке и с подносом шарахнулась в сторону), супруга в вечернем платье торопливо семенила сзади.
– Только тебя и не хватало, – обреченно проговорил Олег Германович и, широко улыбаясь, заспешил навстречу. – Алекс, куда же вы пропали?
Англичанин подошел вплотную, и Воронов увидел, что глаза его на самом деле вовсе не голубые, как показалось ранее, а холодного стального цвета.
– Я ознакомился с досье, которое предоставил мне господин Туровский. – Девочка-переводчица добросовестно воспроизвела фразу на русском. – …И теперь хочу услышать ваши объяснения. В противном случае мне придется воздержаться от подписания контракта.
Воронов больше не мог сдерживаться. Круто развернувшись, он вцепился Туровскому в лацканы пиджака.
– Ты все-таки протащил сюда это дерьмо!
– Я сделал то, что обещал.
Он дышал тяжело, с присвистом, будто только что закончил марафонскую дистанцию
– Ты хоть понимаешь, что натворил? Это же твой приговор.
– Не грозись.
– Да Бог ты мой, какие угрозы? Я выкручусь. Мне в любом случае не дадут утонуть, я слишком важный винтик в механизме… Не будет Кертона – будет другой, третий, десятый.
– Что говорит этот господин?
– Кажется, он готов отказаться от заключения договора. И ещё он сказал, что господина полицейского казнят… О, казнят ужасным способом! Я даже не могу повторить.
– Босс, мы проверили официанток, – сунулся недавний "секьюрити".
– Еще раз проверяйте! – заорал тот. – А этот мент почему до сих пор здесь? Я же приказал…
– Я думаю, господа, вы закончите беседу без меня, – прервал перепалку англичанин. – Если я вдруг понадоблюсь, мы будем у себя в номере. Приятного вечера.
Он сделал движение рукой – тут же подошла девочка с подносом, которую он недавно чуть не сшиб в коридоре, и подала коктейль. Кертон опорожнил содержимое не поморщившись, одним мощным глотком. "Во дает, – восхитился Сергей Павлович. – Как всю жизнь провел в России…"
Глава 29
ГРАНЬ
Валерку шатало из стороны в сторону. Дурман проходил медленно и мучительно, хотелось лечь прямо на нагретый асфальт и лежать, лежать – пусть все течет, как текло, само собой. Прохожие, казалось, все до одного высыпали на улицу с одной-единственной целью: становиться на дороге, возмущаться, когда их толкают, стращать милицией, ОМОНом, армией…
Он набрел на телефон-автомат, припал к нему, как заблудившийся в пустыне – к источнику воды, и с трудом набрал номер Колесникова.
– Ну же, – с мольбой проговорил он, с отвращением слушая длинные гудки. – Где вы все шастаете?
– Молодой человек, вы звоните или как?
– Звоню, звоню…
Ох, скорее же! В отчаянии Валерка так приложил трубку о рычаг, что тучная женщина, стоявшая рядом и напряженно ожидающая своей очереди, взвизгнула:
– Хулиган! Из-за вас житья не стало! Еще и зенки налил, пьянь! Изыди, пока милиционера не позвала! Она что-то кричала ему в спину, но ноги несли Валерку напрямик, пересекая тротуары и пожелтевшие газоны, к стеклянным дверям гостиницы "Ольви". Валера не мог себе этого объяснить – он словно нюхом чувствовал цель. Там была та девочка, с которой он только что сидел в "стекляшке" и тихонько цедил пиво из высокой жестянки. Перебежав площадь, он взлетел по монументальным, словно в мавзолее, ступеням и рванул на себя блестящую ручку.
– Куда? – спросил охранник (Валерка каким-то уголком сознания отметил, что он никак не выглядел ленивым сторожем – что-то там происходило, что-то экстренное, и лицо у парня из "секъюрити" было напряженное и мрачное).