Его подчинённые уже знали о новом назначении командира, и Барсов практически всех включил в группу особого назначения, за исключением снабженца, капитана Брумеля, и получившего серьёзную травму в одной из операций сержанта Теплова. Ни начальник Службы спецопераций Гаранин, ни командующий Росгвардией Лавецкий не возражали против перевода, и лишь новый начальник Барсова советник президента Зеленов потребовал передать ему для изучения личные дела бойцов, а потом заставил их подписать служебные бумаги допуска высшей категории, автоматически превращавшие каждого в заложника категории "совсекретно". Никто из их сослуживцев и друзей не должен был знать, кому они подчиняются и какие задачи решают.
Поворчал Зеленов и когда узнал о привлечении к работе ГОН полковника в отставке Калёнова.
– Больно стар, – засомневался он.
– Старый конь борозды не портит, – ответил Барсов известной поговоркой.
– Но и глубоко не вспашет, – закончил поговорку Зеленов.
– Этот вспашет, – возразил майор с улыбкой. – Он рекрут, если вы понимаете смысл термина. У него не руки, а клещи, гвозди из стены пальцами вытаскивает. Кроме того, за его плечами почти пятидесятилетний опыт работы в разведке.
– Предоставьте мне досье на него.
– Он служил в ГРУ, и его дела по-прежнему засекречены. Достану, что смогу.
– Хорошо, я сам позабочусь. Кого ещё вы хотите привлечь к деятельности ГОН?
– Есть на примете трое. С двумя я уже беседовал, они согласны. Один служит в "конторе", контрразведчик, второй в МЧС, спец по выживанию. С третьей ещё не встречался.
– С третьей? Она женщина?
– Не просто женщина – классный аналитик, военный эксперт, работает в Центре развития военных технологий Минобороны.
Зеленов пожевал губами.
– Не думаю, что группе понадобится специалист такого профиля. Все наши операции будут разрабатывать стратеги ССО, третья группа.
– Она знает все новейшие научно-технические разработки как у нас, так и за рубежом, испытывала последние модели боевых роботов и наногаджеты.
– Кто это?
– Вряд ли вы её знаете.
– Я многих знаю.
– Ева Лузгина.
Зеленов наморщил лоб, копаясь в памяти.
– Нет, не припомню. В возрасте?
– Тридцать пять лет, полковник, а также доктор физико-математических наук.
– Серьёзная рекомендация. Я бы лучше устроил её в группе стратегов.
– У нас она тоже не будет лишней. Сможете перевести Еву к нам, если я её уговорю?
Зеленов усмехнулся.
– У меня карт-бланш президента, и для нашего нынешнего президента нет ничего невозможного. Откуда вы её знаете?
– Она дочь моего друга, полковника в отставке Ивана Дмитриевича Болотова.
– Почему у неё другая фамилия?
– Была замужем, оставила после развода фамилию мужа.
– Ясно, я бы хотел ознакомиться с её досье.
– Не уверен, что смогу достать досье Евы. Это секретная информация. Я знаю только то, что рассказывал Болотов, а с ней встречался всего раза три, да и то мимолётно.
– Поторопитесь с формированием, группа должна быть готова к работе не позднее конца мая.
На этом их встреча и закончилась.
Нынешним утром Вениамин намеревался собрать группу, объяснить им предполагаемые задачи и раскрыть новые требования, по которым они должны были жить в дальнейшем. Официально же все члены группы продолжали служить в ССО Росгвардии и подчиняться её уставу.
Группа собралась в одной из аудиторий учебного центра в двенадцать часов дня. Не было только Евы Лузгиной, с которой Барсов договорился встретиться вечером, и Максима Калёнова, так как он решал какую-то личную проблему и попросил перенести встречу.
Бойцы замолчали, когда Барсов вошёл в аудиторию и включил принесённый с собой прибор, похожий на металлическую мышку с решетчатыми ушами, который он оставил на полу у двери.
– Что это? – не удержался от вопроса Коля Алексеев.
– Скрэмблер, – коротко ответил Барсов.
Бойцы переглянулись. Они умели пользоваться всеми новейшими гаджетами и знали, что скрэмблер представляет собой высокочастотный магнитный блокиратор прослушивающих устройств. Но глушилку такой формы видели впервые.
Барсов оглядел обращённые к нему лица. Открытые лица энергичных молодых людей, привыкших сдерживаться в экстремальных ситуациях и нередко расслабляющихся в общении друг с другом. Гасить светившееся в глазах любопытство они – в силу молодости и природного оптимизма – ещё не научились.
– В общих чертах вы знаете, почему произошла реорганизация нашего подразделения. В стране выращена генерация людей, говоря на их языке, отмороженных. Они абсолютно уверены в своей безнаказанности и все имеют опыт совершения правонарушений, на которые наша Фемида закрывает глаза. Если вы думаете, что речь идёт о простых бандитах, ворах и террористах, то ошибаетесь. В основе деятельности означенных отморозков лежит тотальная коррупция, затронувшая не только чиновников мелкой и средней руки, но и мэров, губернаторов и даже министров. Уголовные дела на особо проворовавшихся заводятся, но быстро уходят в песок, как это было с делом подмосковных прокуроров несколько лет назад. Полиция в этих делах не отстаёт, могу перечислить сотню дел, заведённых на оперуполномоченных, следователей, руководителей отделов и генералов, таких как начальник управления ГИБДД Хакасии Лепшеев или начальник следственного управления на транспорте Сандрукян. Впрочем, взяточники – не главные мафиози страны. Имеются хищники покрупнее, такие как начальники главков и отделов по борьбе с наиболее опасными преступлениями Главного управления МВД. Но это – видимая сторона преступности, а есть и невидимая – высший слой коррупционеров, люди серьёзной власти, а точнее, нелюди, о которых не рекомендуется говорить вслух. А выращивает их знакомая нам среда – те, кто пролез в управление страной.
– Думцы? – понимающе хмыкнул Алексеев.
– Капитан! – недовольно посмотрел на него Барсов.
– Прошу прощения, товарищ майор.
– Приведу несколько примеров. Это не олигархи, подсуетившиеся во время ельцинской смуты и получившие доступ к золотым жилам промышленного комплекса государства, но вам стоит поразмыслить, откуда у них такие средства. Начну с Совета Федерации. Сенатор от Камчатки, доход за прошлый год – почти три миллиарда рублей. Сенатор от Рязанской губернии – пятьдесят два земельных участка общей площадью более тридцати миллионов квадратных метров!
– Ничего себе! – пробормотал лейтенант Виткер. – Зачем ему столько?
– Это вопрос не ко мне. Далее, сенатор от Нижегородской губернии – семнадцать квартир и домов. Депутат Госдумы от "Единой России" – девятнадцать земельных участков общей площадью более семи миллионов квадратных метров. Ещё один думец и тоже от "ЕдРа" – тринадцать квартир и домов. И так далее, и тому подобное, перечислять можно долго. Но эти мужички решают за нас, как нам жить! Все они, конечно, "заработали" свои богатства "непосильным трудом", но их никто, повторяю – н и к т о серьёзно не проверяет! Система коррупции легко защищает своих.
– А мы здесь при чём? – тихо спросил лейтенант Стёпа Дулько.
– При том, что нас призвали бороться с Системой реально, на физическом уровне, потому что иные методы и законы не работают. Это всем понятно?
Никто не пошевелился.
Барсов подождал немного, кивнул сам себе:
– Я привёл далеко не все примеры самой настоящей раковой опухоли, пронизавшей всю страну, так сказать: примеры питательной среды коррупции. Совсем одиозные случаи будем рассматривать отдельно. Воры, бандиты, шизоиды, хамы на дорогах – не наш уровень, к тому же среди них есть просто люди, доведённые до отчаяния бедственным положением. Ими есть кому заниматься.
Алексеев скептически усмехнулся.
– Коррупцией тоже есть кому заниматься.
– Вся эта кампания борьбы с коррупцией – для отвода глаз общественности, – буркнул Дулько. – Не зря же говорят: борьба с коррупцией – дело прибыльное.
По рядам бойцов прошелестел шумок.
– Вот потому и решено создать секретное подразделение, которое будет мочить подонков реально. Нам доверена высокая задача заставить чиновников жить по закону.
– То есть мы будем работать на правительство? – спросила Ядвига Ланская.
– Как говорил герой одного американского боевика: никогда не работайте на правительство, это хуже, чем работать на спецслужбу или на мафию.
Бойцы зашумели, но под взглядом Барсова притихли.
– Тихой сапой идёт распродажа России частным лицам, – продолжил он, – причём в большинстве случаев иностранцам – через аффилированные структуры и подставы. Тихо, но неотвратимо в умы молодёжи внедряется идеология пофигизма, политического безволия, отрицания родовых традиций и памяти поколений. Терпеть это дальше нельзя, дальше – только деградация и распад.
– Товарищ майор, разрешите? – поднял руку Митя Свержин.
– Слушаю.
– У нас же была такая организация, мочила бандитов во власти.
– Была – "Стопкрим".
– Не знаете, почему о ней ничего не слышно?
– Она посчитала свои функции выполненными, – сухо ответил Барсов.
Он тоже задавал этот вопрос Зеленову и получил примерно такой же ответ, хотя считал, что задачу очистки российского социума от чиновничье-бюрократического произвола "Стопкрим" не решил.
– И когда мы начнём? – спросил Алексеев. – Надоело сидеть без дела.
– Тренировки по работе в городских условиях начнём с завтрашнего утра здесь же, потом отправимся на полигон в Твери.
– Разве мы нуждаемся в специальных городских тренировках?
– Это подготовка иного рода. Нам необходимо в полном объёме освоить так называемые "случайные треки". Город – не поле боя, любая акция может негативно отразиться на жизни населения, а наличие свидетелей операций вообще означает провал, тем более если они будут сопровождаться паникой и жертвами. Ни паника, ни жертвы – недопустимы! Ошибки – недопустимы! Трепаться в кругу приятелей о специфике работы подразделения – недопустимо! Все понятно?
– Так точно! – выдохнула группа.
– Все свободны. Сбор завтра в девять утра. – Барсов поднял с пола "мышку", спрятал прибор в карман.
Бойцы потянулись к выходу из аудитории.
Майор вернулся в предоставленный ему временный кабинет и начал готовить отчёт о проделанной работе для Зеленова. Ему самому не терпелось включиться в работу, а не сидеть в учебке и корпеть над бумагами да мучить компьютер. Он был оперативником, а не штабным офицером.
Аналитик Минобороны отказалась ехать на базу.
– Готова обсудить ваше предложение, – заявила она по телефону, – но на нейтральной территории.
– Называйте координаты, – согласился Барсов.
– Мы с вами встречались у отца в Чисмене, если вы помните, можем встретиться там. Вас устроит?
– Без проблем. Время?
– Сегодня вечером, после восьми.
– Буду.
Мобильный замолчал.
Посидев минуту с противоречивыми чувствами, так и не поняв, что ему не понравилось в словах дочери Болотова, Барсов позвонил Калёнову:
– Максим Олегович, вы решили свою проблему?
– Нет, – лаконично ответил отставной полковник ГРУ после паузы.
– Нам надо переговорить.
Ещё одна пауза.
– Когда?
– Сможете приехать сегодня к Ивану Дмитриевичу в Чисмену, часам к восьми?
– Постараюсь.
– Тогда до встречи.
Времени оставалось ещё достаточно, больше трёх часов, но Барсову нужно было ещё закончить работу с документами, заскочить домой, поговорить с соседями, выяснить судьбу пришлых "обустроителей" парковки, поэтому он с головой окунулся в работу, а выехал к Болотову только в половине седьмого вечера. Но успел вовремя, буквально за несколько минут до прибытия Калёнова.
Отставной полковник ГРУ, одетый по-летнему в белую рубашку с коротким рукавом и джинсы, снова поразил его юношеской грацией и исходившей от него волной дремлющей с и л ы.
Они поздоровались, хозяин провёл обоих на веранду, принёс чай, печенье, оставил одних.
– Что за проблему вы решаете? – поинтересовался Барсов.
Лицо Калёнова осталось невозмутимым, лишь в глазах этого исключительно уравновешенного человека мелькнули колючие искорки.
– Проблему "Розового слона".
Барсов подождал продолжения.
– Вы имеете в виду игру?
– К сожалению, такие игры заканчиваются реальной смертью подростков.
– Расскажите.
Калёнов помолчал.
Глядеть на него было приятно. Лицо полковника ГРУ создавалось славянским скульптором, который не пожалел материала, времени и вдохновения на его лепку. Но главное – оно вселяло в собеседника оптимизм, так как было изнутри наполнено непоказным спокойствием, уверенностью и силой. Потом Барсов поймал себя на мысли, что видит своё отражение в зеркале, и ему стало не по себе.
– Внук директора пансионата… – начал Калёнов и коротко сообщил майору историю с Иваном Симанчуком, увлёкшимся "Розовым слоном".
– Понятно, – сказал Барсов. – Я знаком с парой таких трагедий. И вы решили разобраться с организатором? Каким образом?
– Мой приятель в… одной из интересных контор… вычислил местонахождение того самого разработчика бота "группы смерти", которая и повлияла на решение мальчика уйти из жизни. Прикидываю, как сделать так, чтобы тот… исчез.
Барсов улыбнулся.
– Насколько мне известно, розыском таких "писателей" занимается Следственный комитет.
– Насколько мне известно, дела СК идут ни шатко ни валко, а куратор "Розового слона" спокойно продолжает своё грязное дело.
– За рубежом?
– Нет, этот гадёныш живёт в России.
– Где именно?
– Не поверите – в Реутове. По версии моего приятеля, он является сыном местного депутата заксобрания.
Барсов покачал головой:
– Не может быть, его давно взяли бы за жабры.
– Он зашифрован и задублирован так, что его практически невозможно вычислить. Плюс ко всему – чувствует себя неуязвимым, так как верит, что отец всегда его отмажет.
– Как же вам удалось выйти на него?
– Мой приятель – бывший хакер, а теперь руководит лабораторией в контрразведке. Я дал ему необходимые данные, и он нашёл подонка.
– Что вы собираетесь делать?
Калёнов поднял на Вениамина взгляд, и майор поразился происшедшей в его глазах перемене: они посветлели до тигриной прозрачности, и в их глубине протаяла даже не ненависть – о б е щ а н и е смерти.
Барсов внутренне поёжился.
– Вполне понимаю ваши чувства. Но предлагаю немного подождать. Начальство формирует план работы нашей группы, и я попробую внести в него одним из пунктов ликвидацию "Розового слона". Уверен, вместе нам будет легче справиться с этой проблемой.
– Вряд ли ваше начальство пойдёт на это.
– Тогда и подумаем, что делать дальше. Если только вы не передумаете лично вершить правосудие.
– Наше правосудие абсолютно слепо, оно и в случае наличия доказательств вины негодяев найдёт причину выпустить их на свободу. Слышали что-нибудь о недавнем деле с женщиной, запустившей в Сеть пост об издевательстве над детьми?
– Нет, – виновато признался Барсов.
– Об этом инциденте много писали в соцсетях. Мать шестилетнего мальчика отправила ребёнка в летний лагерь, где над ним издевались воспитатели, от большого ума снимающие на видео, как его голым оставляют в туалете. Мать выложила эти "шедевры" "ВКонтакте", протестуя против издевательств. А судья Катайского районного суда Курганской губернии, не разобравшись в деле, осудила мать, обвинив её в детской порнографии! Женщина получила реальный срок! За пост в соцсети!
Барсов кивнул:
– К сожалению, это не единственный подобный случай. Но все они и составляют базу для работы группы.
– Хотелось бы прояснить методы работы.
– Помните, как работал "Стопкрим"?
– Ещё бы, нас тоже привлекали к розыску "чистильщиков", как они себя называли.
– Вот и мы собираемся действовать точно так же, разве что без чёрных меток и отрубания пальцев чиновникам.
– Жёстче? – прищурился Калёнов.
– По справедливости. Как показало время, мягкие методы борьбы с коррупцией не дают результата, ни бандиты, ни киллеры, ни проворовавшиеся чиновники, ни их детки-мажоры не боятся уголовного преследования, надеясь, что их отмажут папаши, в то время как многие из них заслуживают не просто смерти, а долгих жестоких пыток.
– Пытки – это уже за гранью добра и зла.
– Успокойтесь, Максим Олегович, мы не собираемся применять пытки. – Барсов наметил улыбку. – Будем действовать исключительно гуманно. Особенно в работе с судьями. Хотя они тоже должны почувствовать, что правда и честь – не пустые слова.
– Как вы будете их… исправлять?
– К сожалению, прецеденты с отстранением судей и прокуроров от делопроизводства редки и не решают проблемы, система своих не сдаёт.
– Судьи не должны ошибаться.
– Согласен, но они защищают ту же самую гнусную либеральную клику, которая и управляет нами. Поэтому в каждом конкретном случае будем разбираться с учётом всех обстоятельств.
– По идее, в случае с женщиной, опубликовавшей в Сети фотографии, надо убирать всю цепочку: того, кто углядел в этом деянии компромат, того, кто довёл дело до суда, и самого судью. В данном случае волна народного возмущения дошла до божьих ушей, женщину освободили.
– Но есть случаи намного страшнее, когда засуживают абсолютно невинного человека, и вот тут мы будем работать серьёзно.
Калёнов взялся за чай.
Барсов тоже, чтобы не обидеть хозяина, хотя чай не любил, предпочитая кофе.
– Группа практически сформирована, однако пара оперов высокого класса не помешала бы. У вас никого нет на примете?
– Есть один парень, из вашей же епархии.
– Кто?
– Лейтенант Яшутин, командир спецотряда в составе "Зубра". Но он попал в полицию.
– За что?
– Пытался добиться справедливости, почему я его и вспомнил. Детей его родной сестры вывезли в приют органы опеки из Наро-Фоминска, причём по сволочному доносу соседей, он и приехал её выручать.
– Откуда вам это известно?
– Случайно; начальник Управления опеки отдыхает с компанией в нашем пансионате, Яшутин его нашёл, попытался объяснить ситуацию, дал по морде телохрану этого господина.
– Этого нам только не хватало.
– Он защищался, и я ему верю. В беседе он рассказал всю историю с детьми, я посочувствовал.
– А в полицию он как попал?
– По словам директора пансионата, имеющего знакомых в наро-фоминской полиции, Яшутин заявился в приют, забрал детей и увёз в Митяево, к сестре, где их ждал его отец, который и скрылся с детьми в неизвестном направлении.
Барсов скептически покачал головой:
– Анархист, однако, парень. Полиция его в Митяеве задержала?
– Примчался аж взвод ОМОНа. Самое интересное – снова по доносу соседей, а не от того, что Яшутин выкрал детей сестры. Соседи давно пытаются выжить сестру оттуда, а дружок сына хозяина – сын мэра Вереи.
– Понятно.
– Яшутин ему нос сломал.
Барсов пожевал печенье, размышляя, поднял взгляд.
– Вообще-то нам нужны мирные пацаны, не способные комарика обидеть. Что у вас за интерес к Яшутину?