Несколько раз взвод окатило шрапнельным веером. Пули вышибали из доспехов целые снопы искр, опрокидывая "Висельников", как наперстки. Упавшему помогали подняться и тянули вперед. Жирная фландрийская грязь висела пластами на серых доспехах.
Артиллерия молотила позади бегущих, и по полю вслед за "Висельниками" катился вал, за которым, казалось, сама плоть мира уже не существовала, раздробленная ревущими снарядами в пыль.
А потом Дирк услышал новый звук в грохоте боя, и этот звук ему очень не понравился. Резкий и тонкий хлопок, отвратительно знакомый. Он звучал не страшно и, приглушенный прочими звуками, был едва слышен за грохотом артиллерии. Но на некоторые вещи у Дирка был особый слух. Как и у других "Висельников".
- Это "Гочкисс!" - крикнул Фриц Рошер, которого Дирк узнал только по двойке под кленовым листом, - Слышите? "Четыре-семь!".
- Несколько штук, - определил Эшман, - Я знал, что они выкатят эти дьявольские штуки на прямую наводку, как только мы приблизимся.
"Гочкиссы" "четыре-семь" ненавидели все "Висельники", и даже сильнее, чем французские пулеметы и артиллерию. Сорокасемимиллиметровая скорострельная пушка Гочкисса изначально была создана для вооружения боевых кораблей, и в этой роли не снискала себе большой славы. Но потом кому-то пришло в голову передать ее линейным частям на суше, используя в качестве скорострельного траншейного орудия, которое можно разместить на передовой как обычный пулемет.
С тех пор зловещие хлопки "Гочкиссов" каждый из "Висельников" узнавал на слух. Эти хлопки возвещали о том, что где-то рядом находится оружие сокрушительной мощи, выстрел которого может превратить любого бойца Чумного Легиона в ком мятого металла. В сочетании с высокой скорострельностью это была сила, с которой приходилось считаться.
Первый снаряд промахнулся – ушел правее на каких-нибудь пять метров. Может, у наводчика просто дрогнула рука, когда он направлял ствол. Ведь и он был всего лишь человеком. Дирк только увидел, как прыснула во все стороны земля, обдав его доспехи грязью. Стреляли по ним. Не по взводу Крейцера, движущемуся левее и со значительным опозданием, а по "листьям". Какой-то французский храбрец, наплевав на свист осколков вокруг, вылез наверх и приник к своей проклятой пушке. У него будет полно времени. До траншеи метров триста, тяжелые последние три сотни метров. Для "четыре-семь" – это стрельба в упор. Как в детском тире. Дирк стиснул зубы.
- Клейн, огонь! – приказал он, - Огонь из всех пулеметов по курсу!
Ефрейтор повернул к нему лицо, неузнаваемое в глухом шлеме. Бесстрастный стальной череп, оскалившийся в зловещей ухмылке.
- Слишком далеко! Без толку!
Спорить не было времени.
- Стреляйте! – от его приказа ефрейтор Клейн дернулся, как от попадания пули.
- Понял. Второе отделение, огонь! Заткнуть пушки! Выпотрошите их траншею!
"Висельники" второго отделения не задавали вопросов. Они выдвинулись из-за широких спин штальзаргов, вскидывая свои тяжелые "MG". Этот прием был отработан не раз и не два. И не на тренировочной полосе.
Пулеметы заработали все разом, и земля по курсу всколыхнулась, зашевелилась, прыснула во все стороны, поднимая в воздух посеченную пулями траву. Огненный вал докатился до французских траншей и обрушился на них, взвизгивая рикошетами и утробно стуча о камень. Ребята Клейна были специалистами в своем деле, как и прочие "Висельники". Конечно, они уже давно разметили сектор обстрела – так чтобы зона поражения была максимально широка по фронту. Сейчас они не целились, это было невозможно. Но на позиции французов обрушилось достаточно большое количество свинца, чтобы те скорчились за укрытиями, не рискуя высовываться. Броневые щитки пулеметов на таком расстоянии не могли дать им хоть сколько-нибудь надежной защиты, и мешки с землей перестали быть серьезным препятствием. Они упустили свое время. И Дирк собирался воспользоваться этой ошибкой. Живые люди часто делают ошибки. Слишком трусливы, слишком неуверенны. И некоторые ошибки становятся последними в их жизни.
Дирк немного отстал, чтобы бежать вровень с шеренгой третьего отделения Тоттлебена. Он различил юного Классена, огнеметчика Толля, которого легко было узнать по баллону за спиной, Юльке, Мертвого Майора, Лемма, Тихого Маркуса. Сейчас все они были пронумерованными частями одного громыхающего стального механизма, который на полных парах несся вперед, чтоб раздавить, смять и сокрушить.
- Будьте готовы! – крикнул им Дирк, - Осталось метров двести!
Они все знали, что будет дальше. Когда до траншей останется совсем немного, метров пятьдесят, они обгонят медлительных штальзаргов и пулеметчиков Клейна, чтобы первыми прыгнуть вниз. Последний рывок, финишная прямая. Для штурмовика это сродни экзамену. Если пулеметы не подавлены и орудия бьют в упор, эти пятьдесят метров станут для тебя последними. То же самое, что нырнуть вниз головой в огромную мясорубку. Здесь уже не спасут широкие спины штальзаргов и неожиданность. Но это необходимо. Французы уже приготовили гранаты и ждут не дождутся возможности пустить их в ход. Если не сорвать рывком это расстояние и не ворваться в траншею, половина первых двух отделений будет выкошена под корень.
- Готовы, господин унтер! – крикнул Классен в ответ.
В руках у него был большой боевой багор, который он держал обеими руками. Классену было семнадцать лет, из которых полгода он провел в Чумном Легионе. Но этот парень быстро учился. Когда-нибудь, когда шальная пуля снесет голову Тоттлебену, Классен станет командиром третьего отделения. Если до того не умрет во второй раз..
- В первую очередь расчеты и гранатометчики! – крикнул Дирк, сам не зная, слышат ли его "Висельники", - Падайте им на головы. Нет времени для маневров. Сразу в рукопашную. Слишком много народу в траншее, можем задеть друг друга.
Никому из бегущих сейчас в шеренге третьего отделения не требовалось этого объяснять. Дирк подумал о том, что говорит это все сам для себя. Своего рода защитное заклинание перед боем. Еще надо было сказать Толлю чтобы был осторожнее с огнеметом.
- Толль! – крикнул Дирк, - Когда ворвемся в…
Закончить он не успел. Мир, и без того напоминавший внутренности бочонка с железным хламом, который кто-то немилосердно трусит, вдруг лопнул серым звенящим пузырем, отчего все его составляющие полетели в разные стороны. Словно что-то взорвалось внутри его головы, ударив осколками черепа по стальной изнанке шлема.
Дирк ощутил, что куда-то летит, во что-то врезается, куда-то катится. Кажется, этот проклятый мир наконец лопнул по швам и на них упало само небо, разбившись на тысячи кусков.
Попадание. В него попал снаряд. "Значит, среди лягушатников еще остались толковые артиллеристы", - подумал он, пытаясь этой бессмысленной мыслью заглушить другую, которая закопошилась в мозгу.
Все. Отвоевался, унтер Корф. Прямое попадание. Разорвало в клочья. Теперь нет тела, даже мертвого, а есть одна лишь голова, отброшенная в исковерканном шлеме на несколько метров. Которую мейстер подберет после боя. Если захочет возиться по колено в грязи и несвежей требухе…
Дирк в ярости нащупал единственную твердую поверхность из тех, что окружали его в непроглядной темноте, и попытался оттолкнуться от нее руками. И испытал радость, увидев грязное серое небо над собой. По крайней мере, у него есть руки. А значит, он может держать оружие. И унести с собой в небытие хотя бы одного ублюдка-лягушатника.
Он сам не заметил, как поднялся. Тело выполнило его приказ рефлекторно, потому что так привыкло. Упорное тело. Мертвецы двигаются, пока голова остается на плечах. Это в их природе.
Первым делом он отыскал взглядом свой взвод. "Листья" не прервали бега, их удаляющиеся спины серели неподалеку. Все верно. Каким бы ни был ущерб, они должны добраться до передовых позиций. Он сам их этому учил. Цель оправдывает потери.
Дирк с трудом выпрямился. Мир перед глазами раскачивался, словно близким разрывом его сорвало с креплений, но, в общем-то, ничем не отличался от прежнего. И грохотал он, как и прежде. Слух не покинул его, просто на какое-то время отключился от восприятия. Тоже защитный механизм.
Рядом поднялся Мертвый Майор, помотал головой, подхватил оброненный топор, испачканный землей, проворчав:
- Сукины дети, чуть не отправили нас прямиком в ад.
Мертвый Майор всегда был мрачен, и на то были причины, как и у каждого, приписанного к Чумному Легиону. Падение лицом в грязь не улучшило его настроения. На лицевой стороне шлема, изображавшей оскал черепа, мокрая земля образовала несколько больших клякс, в которых повисли метелки сухого бурьяна. Дирк машинально обтер собственный шлем.
Бежавший между ними в шеренге Классен тоже поднимался, немного пошатываясь.
- Это было близко, - сказал он, стараясь говорить голосом прожженного фронтовика, скупо комментирующего подобную мелочь, - В какую-то секунду я подумал, что… А где мой…
Он обвел взглядом вокруг, видимо в поисках своего багра. Дирк сразу увидел его. Багор лежал возле ног Классена, неглубоко зарывшись в податливую почву. Но он изменился, и Дирк сразу понял, отчего. У багра появилось ответвление, идущее перпендикулярно древку из средней его части. Точно старое полированное дерево вдруг пустило большой побег. Этот побег состоял из перекрученной серой стали, в которой торчали лохмотья чего-то рыхлого и мягкого, а еще – неровный, удивительно белый, обломок кости. Классен не сразу понял, что произошло. Он поднялся на ноги и уставился на странную находку.
Есть вещи, которые просто не ожидаешь увидеть перед собой.
Левого бока у него не было. В том месте, куда пришлось попадание "четыре-семь", панцирь поплыл складками, словно горячий воск. Шестимиллиметровая сталь была выкручена и смята, как шляпка гвоздя, расплющенная неловким ударом молотка. В ее проломе можно было разглядеть изгиб тонкого ребра и влажную мякоть внутренностей. Не алых, как у живого человека, а сероватых, такого же цвета, как грязь под ногами.
Классен медленно, как сомнамбула, поднял уцелевшую руку и ощупал то место, где прежде располагалось его правое плечо. Так человек, продирающийся сквозь колючие заросли, осторожно ощупывает себя, проверяя, не порвал ли он пиджак из хорошего сукна. Осторожно и нерешительно. И Дирк порадовался тому, что не может сейчас видеть его лица.
Классен тихо застонал, и стон этот был не просто неприятен, он был неестественен и оттого звучал вдвойне жутко. Так стонет никудышный актер на подмостках, изображающий ужасную боль от пронзившей его шпаги. С надрывом, и в то же время с осекающейся интонацией, точно не веря самому себе. Но Дирк знал, что боль, которую испытывает сейчас бедолага, самая настоящая. Фантомная боль – вот как это называется. Если ничего не сделать, Классен сейчас усядется на слизкую землю и останется сидеть, безумными глазами глядя на оторванную руку в обкладке из искореженного металла, которая все еще сжимала багор.
Они с Мертвым Майором быстро переглянулись. Напрасное движение – за искаженными ликами черепов они не могли видеть лиц. Но в то же время поняли друг друга.
- Встать! – рявкнул Мертвый Майор, подхватывая под локоть Классена, который стал шататься, точно потерявшая равновесие статуя, - Чего замер? Щенок! Шевелись! Вперед! Двести метров! А ну шевелись!
Классен беспомощно уставился на него, оставшейся дрожащей рукой, которая едва его слушалась, пытаясь указать на то, что осталось лежать на земле. Он пытался что-то сказать, но язык не слушался его.
- Рядовой Классен! – Дирк ударил мертвеца стальной перчаткой в грудь. Не сильно, но достаточно чтобы встряхнуть. Живого человека этот удар свалил бы с ног, - Вы тут прохлаждаться вздумали, пока взвод выполняет свою задачу? Под трибунал захотелось? Приказ – продолжать атаку!
То ли интонации в его голосе сработали правильно, разбудив слепые рефлексы, вбитые фельдфебелями в обучающем лагере, то ли незримо помог тоттмейстер Бергер, но Классен вдруг кивнул, и глаза его, превратившиеся было в незрячие масляные огоньки, вдруг обрели подобие осмысленного взгляда. Классен потянулся к своему злосчастному багру. Дирк представил, как он поднимет свое оружие из грязи, с болтающейся на нем искалеченной рукой, так и не разжавшей свою хватку, и поморщился.
- Забудь про него! Хватай нож и вперед! Времени нет!
Классен извлек из ножен свой кинжал, и, увлекаемый с двух сторон Мертвым Майором и Дирком, побежал вперед, туда, где в редких разрывах серых пороховых облаков виднелись спины наступающего взвода.
"Молодец Карл-Йохан, - подумал Дирк, стараясь бежать с удвоенной скоростью, - Не остановился. Повел ребят дальше. Все правильно сделал. Он ничем не мог нам помочь. Даже если бы я валялся, разорванный снарядом надвое, он не имел права задерживать штурм. Задержка – это провал. А провал стоит дороже какого-нибудь мертвеца".
Дьявольский "Гочкисс" все еще бил, и его резкий отрывистый голос в общем хоре орудий, рвавших воздух над полем, казался невыносимым. Как крики какого-то злого упрямого животного. Еще дважды в стороне от них из земли выстреливал двухметровый фонтан, как струя из спины какого-нибудь огромного подземного кита. Дирк не был уверен, что неизвестный наводчик метил именно в них, скорее всего, целился по фронту бегущего впереди взвода.
- Когда…. когда я доберусь… я… голыми руками… такое, что сама Божья Матерь зарыдает… - бормотал Мертвый Майор, чей голос доносился до Дирка в промежутках между взрывами снарядов.
Дирк надеялся, что наводчики единственного работающего "Гочкиса" стреляют в панике, наспех наводя прицел. Когда перед тобой возникает ряд фигур в серой стали, с оскалившимися черепами вместо лиц, уже занесшие над головой пики, палицы и топоры, редко кто сохранит невозмутимость, как на стрельбище. Но его надеждам не суждено было оправдаться. Кто бы ни наводил "четыре-семь", делал он это хладнокровно, и как минимум дважды им пришлось в этом убедиться.
Один раз они заметили остатки штальзарга из первого отделения. Его огромное стальное тело лежало, раскинув вооруженные когтями руки, и глухая маска без выражения смотрела в небо слепыми глазницами. Штальзарг уже не боялся ржавчины. Его грудь была разворочена прямым попаданием, и толстые броневые листы раскрылись неровными лепестками подобно шкатулке с секретом, обнажая сердцевину стального воина, из которой еще шел дым. Дирк не хотел заглядывать внутрь. Он и без того представлял себе, что находится за прочной оболочкой. Но штальзарг лежал у них на пути, и обходить его, теряя драгоценные секунды из-за нелепой брезгливости, было бы глупо. Слишком по-человечески.
По счастью, ничего особенно неприятного они не увидели. Только огромный развороченный панцирь, который, казалось, лопнул изнутри, рассыпав свои внутренности вокруг. Дирк вспомнил сравнение с майским жуком, которое пришло ему на ум когда-то давно, до начала боя, триста лет назад, и подумал, что так выглядел бы жук, угодивший под колесо автомобиля. Железо. Много железа. Бесформенные обломки и отдельные куски самых причудливых форм, будто исторгнутые часовым механизмом огромного размера.
Дирку показалось, что в мешанине осколков брони и внешней обшивки он краем глаза заметил что-то, отличающееся от них по цвету. Что-то совсем небольшое, с ребенка размером, потому что взрослый человек, даже если содрать с него всю плоть, не сможет занимать так мало объема среди брони. Дирк увидел кусок позвоночника, свисающий из стального тела, как обрывок пустого шланга. Но это могло ему показаться – спустя секунду, когда он уже отвернулся, воображение дорисовало картину, и обломок позвоночника уже выглядел, как обрывок какого-то тряпья. Дирк не собирался оборачиваться, чтобы узнать это наверняка. Он лишь взглянул на номер поверженного штальзарга, выведенный белой краской на его наплечнике. Шестой.
Дирк ощутил мимолетное облегчение – невидимая птица овеяла его своим крылом. Это был не Кейзерлинг, и не Штерн. Дирк даже не помнил его имени. А теперь было лучше и не вспоминать, потому что для него оно всегда будет неразрывно связано с видом развороченного тела.
Второй труп они обнаружили немногим позже. Он лежал в странной позе, раскинув руки в стороны – как человек, собравшийся прыгать в воду и изготовившийся для этого. Снаряд "Гочкисса" снес ему половину головы, оставив кусок шлема, похожий на выклеванный изнутри воронами грецкий орех.
- Крюгер, - отчетливо сказал Мертвый Майор, и Дирк успел удивиться, почему слышит голос своего подчиненного в этом кромешном аду, где все звуки состоят из грохота, визга и скрежета.
Дирк вспомнил Крюгера. Невысокий парень лет двадцати двух, кажется из Эссена. У него еще был забавный говор вроде того, что бывает у всех коренных жителей Вестфалии. Память услужливо выдала лицо, которого больше не существовало в этом мире, которое лопнуло под ударом стального сердечника как ломкое печенье в пальцах ребенка. Дирк попытался вспомнить что-то о Крюгере – зачем?.. – но не вспомнил ничего, кроме того, что он на построении взвода вечно ошибался в шеренгах и лез вперед, на что Мерц лишь сердился, а Карл-Йохан вздыхал и называл его "этот господин Каша-в-рот". Воспоминание было лишнее, никчемное, и Дирк стер его мысленным усилием. У мертвецов нет памяти, ни доброй, ни иной.
"Мертвые не имеют срама" - так, кажется, сказал какой-то из древних русских князей. Рядовой Крюгер искупил все свои грехи службой в Чумном Легионе, и теперь покинул его. Только и всего.
Когда они догнали взвод, до французских позиций оставалось совсем немного. Можно было различить поднимающиеся над бруствером пулеметные щитки, мельтешащие верхушки касок и уходящие вдаль траншеи второй и третьей линий. Только оказавшись на границе выгрызенного в камне города, можно было осознать его настоящие размеры и прикинуть, сколько кубометров земли и камня высвободили штейнмейстеры, чтобы создать нечто подобное. Дирку показалось, что он вышел на берег океана и увидел перед собой его безбрежное пространство с бесчисленным множеством ломаных волн. Только здесь каждая волна была огневым рубежом, полным французских касок и поднятых вверх штыков.
- Принимаю командование! – крикнул Дирк, поравнявшись со взводом.
Карл-Йохан кивнул ему, и в этом кивке Дирку почудилось облегчение.
- Рад вас видеть! – крикнул в ответ заместитель, - Мы уже думали, французы вас разделали!
- Им придется постараться получше, если они хотят заполучить мою смердящую шкуру!
Они рассмеялись, и смех этот в окружающем грохоте прозвучал жутковато, как скрежет врат ада. Теперь и Дирк испытал короткое облегчение. Они добрались. Несмотря на жестокий огонь и потери. А значит, "Веселые Висельники" смогут выполнить свой долг.
Море, открывавшееся перед ними, было не спокойным, оно бурлило десятками разрывов, каждый из которых вздымал над его поверхностью столб черно-серого дыма – точно над местом падения снаряда взметалась мантия, сотканная из невесомой ткани и медленно опадавшая. Артиллеристы оберста фон Мердера следовали своим приказам и не собирались прекращать огонь. Даже теперь, когда "Веселые Висельники" подошли к переднему краю обороны.
Несколько пулеметов все еще били по ним в упор, и если раньше их перестук казался медленным и негромким, доносившимся через подушку, то теперь был слышен лязг самих пулеметов и отрывистые команды расчетов. "Три пулемета, - решил Дирк, - Нет, четыре".