Тем не менее два оглоеда из трех уничтожены. Но и один оставшийся способен размазать нас всех по стенам. Лаан и Хайо держатся на расстоянии от второй твари – умница Альдо сжег того, что был ближе, и теперь обваренная туша служит препятствием для последнего. Не лети в него веер пуль, оглоед перепрыгнул бы через труп собрата, но он вынужден жмуриться и прикрывать глаза. А ситуация-то патовая. Уходить, оставляя нечисть за спиной, нельзя. Приблизиться к нему – тоже. А заставить оглоеда отступить едва ли получится.
– Что делать будем? – спрашивает меня Кира, и я удивляюсь – тенник, оказавшийся настоящим коммандо, видимо, тоже не знает, как сдвинуть баланс в нашу пользу.
– Ты как? – интересуюсь я. – Не сильно потратился?
– Да нет, не успел почти. Секунд пять от силы. Ты быстро его сделал.
Надо же – а мне показалось, что от прыжка Киры до момента, когда он свалился на меня, прошли минуты.
Ножи Хайо не помогли – отскакивали от шкуры, как от каменной стенки, и освящение не помогло им совершенно. Будем знать, что оглоедам это не страшно. Хайо безоружен – стрелять он не умеет, в рукопашную с оглоедом идти бесполезно. Стоит, вертя в пальцах лезвие, я чувствую его злость и беспомощность. Если бы он воспользовался методом Киры, у нас был бы шанс. Но просить о таком… Хайо может поскользнуться или напороться на шипы, и тогда оглоед просто растопчет его. А я даже не знаю, могу ли так прыгать. Каждый раз новое тело – и изучить все его умения я не успеваю. Но зачем-то Город сделал меня на сей раз здоровенным качком-переростком?
Чет или нечет, орел или решка – была не была. Разбегаюсь, чувствуя, как воздух под ногами становится упругим. Нет, летать я не могу, но в воздухе задерживаюсь дольше, чем этого требует сила притяжения. Вкладываю Лаану в голову, что он должен сделать, отталкиваю его ладонью со своего пути. Почему мне приходит в голову сделать сальто, оттолкнуться ногами от потолка и почему после этой безумной выходки я приземляюсь на обе ступни по бокам шипастого гребня, не поскальзываюсь и не падаю – Город ведает.
Не знаю, сколько силы в щуплом Кире, а мне задрать голову оглоеду стоит титанических усилий. Кажется, сейчас лопнет диафрагма – но я тяну, тяну и тяну, забывая думать о том, с какой вероятностью Лаан может попасть в меня и сколько секунд ему потребуется на то, чтобы пристрелить оглоеда. Мне уже все равно – горы по плечо, море по колено, а по рукам, вцепившимся в отростки на морде твари, течет к оглоеду энергия. Пальцы сводит, словно я схватился за провод, только ток течет не по проводу, а по мне. Меня мгновенно начинает трясти, но разжать кулаки я уже не могу.
Лаан, наверное, стреляет – я ничего не вижу, не слышу, только стараюсь не упасть и не потерять сознание. Я отключился от всей группы – на сегодня я не связующий, а неизвестно что, потенциальная жертва комы и труп. Меня удерживает в сознании только одна мысль – Кира же как-то продержался. Значит, и я смогу…
И все же сначала я теряю сознание и падаю, а потом уже ребята добивают тварь. Мне опять везет, хотя я об этом не знаю: дохлый оглоед не падает на меня, валится на другой бок. Пока Кира хлопает меня по щекам и растирает руки, Лаан и Хайо препираются, кто нанес последний решающий удар, Лаан пулей в крошечное ушное отверстие или Хайо голыми руками, пробив твари кадык и вырвав трахею.
Из этих разборок я понимаю, что, когда я упал, оба бросились вплотную к оглоеду и в те секунды, что он приходил в себя после пребывания с задранной к потолку головой, успели его прикончить. Вот такие у меня друзья.
– Ребята, вы с ума сошли? – Я валяюсь на туше и чувствую себя вправе читать им нотации. Броситься с голыми руками на оглоеда, который прекрасно работает не только зубами, но и лапами, – это уже театр абсурда какой-то.
– На себя посмотри, – мотает головой изумленный своим подвигом Хайо. – Ты что учудил?
– А это не я придумал, – усмехаюсь. – Это Кира начал. Мы так своего и прикончили.
– Вы даете, – щиплет себя за бороду Лаан. – С ума сегодня все посходили.
– Сам-то, – смеется Хайо, – вот уж кто помолчал бы.
– Ну, я же знал, что у него в такой позе пережимается артерия и секунды две он будет безопасен. А ты-то, а?
– Заканчивайте меряться идиотизмом, – ворчит Кира. – Пошли отсюда. Пусть менестрели нас в балладах воспоют. Потом. А я хочу помыться и поспать.
Этого хотим мы все. Маршрут мы специально рассчитали так, что вошли в дальнем от дома конце. А отсюда метров пятьсот по тоннелю и еще минут двадцать пешком.
Дороги по поверхности я почти не помню. Нас кто-то подвез, кажется, водитель маршрутки – в легковую мы едва ли поместились бы. Рисковый человек – подсадил пятерку грязных, испачканных в крови мужиков. Лаан так и не убрал пистолет в кобуру. Не знаю, уговаривал он водителя добрым словом или добрым словом и пистолетом, но нас довезли до подъезда.
За время нашего отсутствия квартира опять изменилась. Наказание какое-то. Все мы регулярно лишаемся каких-то вещей, оставленных в ней, а иногда обнаруживаем, что во всех пяти – или шести – или трех комнатах нет ни одной койки, или туалета, или кранов с водой. Но без квартиры не обойтись никак – мы можем пройти на эту завесу только через эту окаянную "нехорошую квартирку". Очередная насмешка Города.
На этот раз обстановка напоминает дворец какого-нибудь восточного эмира или паши. В общем, кого-то эдакого, в чалме и халате. Ковры повсюду – на стенах, на полу. В ближней комнате – кальян. Я с подозрением заглядываю в ванную и замираю, не веря усталым глазам. Ванная приобрела размеры футбольного поля, и посредине красуется огроменная синяя ванна-джакузи, расписанная золотой и красной эмалью. Рисунки – сугубо порнографического свойства – представляют собой все многообразие цветов и поз секса.
– Мамочки, – стонет Хайо. – Была такая мечта – помыться…
– Ну и помоемся. Как раз туда влезут все, – пожимает плечами Лаан. – И никто не заснет, как в прошлый раз.
Упрек посвящается мне персонально – на прошлой зачистке я так умотался, что заснул в ванне. Не забыв запереть дверь, но забыв выключить горячую воду. Я ушел за одну из нижних завес, а остальные долго гадали, не утонул ли я. Когда из-под двери потекли ручьи весьма горячей воды, а снизу прибежала соседка, они додумались выбить дверь. Ну и кто виноват, что раньше не сообразили?
Лаан пускает горячую воду, разглядывает пузатый кувшинчик, нюхает и высыпает в воду все содержимое – горсти три красно-багрового порошка. Запахом розмарина меня буквально сбивает с ног. Пока я разгадываю загадку "почему розмарин красный", Лаан с Кирой вытряхивают меня из одежды. Видимо, просекли, что на расстегивание молний и пуговиц сил у меня нет. И окунают – в булькающий кровавый кипяток, пахнущий так, что у меня отшибает обоняние.
В джакузи действительно помещаемся мы впятером, и еще остается свободное место. Мучительно хочется спать, но каждый раз, когда я начинаю клевать носом, в чувствительную ямку на ступне впиваются когти Киры.
– Не спи, зараза, ты мне еще нужен…
– Зачем, Кира? – стенаю я.
– Говорить.
– Ну дай я отосплюсь – и поговорим. Я же ни хрена не соображаю!
– Не-а. Спать будешь тут, я тебе не дам свалиться.
Интересно, что еще умеет слухач Кира?
Меня выполаскивают – я не замечаю, кто и как. Даже струя холодной воды из душа не производит на меня никакого впечатления. По разочарованному вздоху я понимаю, что благодетелем оказался Хайо. Но сейчас мне все равно – ледяная вода, кипяток. Тела я практически не чувствую.
Дороги до спальни я почти не помню – перед глазами пляшут узоры ковров, словно сами собой плывущие под ногами. Наверное, меня ведут. Я сплю на ходу, и тычки между лопаток не помогают избавиться от ощущения, что сном меня смывает вниз по бесконечной гулкой трубе. Меня роняют на кровать – точнее, на груду подушек, пледов и шкур, – и Кира, удивительно смешной со своей мальчишеской рожей и материнскими повадками, свивает вокруг меня настоящее гнездо. Укладывается рядом, берет меня за руку.
– Спи, герой фигов.
Дважды меня просить не нужно…
6
Я бегу, спотыкаясь и поскальзываясь на льду, и в висках бьется единственная мысль – не потерять… не потерять… не потерять…
Широкая улица, навстречу мне идут прохожие в странных и нелепых одеждах. У одного на голове ярко-зеленое сомбреро, я задеваю его локтем, он шарахается и роняет свою шляпу в грязь, что-то кричит мне вслед. Вот девушка в костюме Мефистофеля и даже со шпагой на боку, а под руку ее держит парень в одних носках и штиблетах. Успеваю удивиться – как же ему не холодно, ведь зима. Хлопанье крыльев, клекот, суета под ногами – стайка голубей устроилась вокруг люка, а я наступил прямо в середину, и они вспорхнули вокруг меня. Птица задевает меня крылом по лицу.
Ненавижу голубей, голуби – к несчастью, мечется в голове шальная мысль.
Нет, я не потеряю заказанную вещь, успею доставить вовремя.
Мелькают дома – на ходу я успеваю прочитать вывески: "Туман в рассрочку", "Зеленая тень", "Дом сна".
Дом сна, успеваю хихикнуть я и тут же спотыкаюсь на обледенелом асфальте, но не падаю, успевая опереться ладонью о землю. Песок хрустит под пальцами, когда я вытираю руку о куртку, но я продолжаю бежать.
В кулаке у меня зажата флэш-карта, и ее нельзя потерять ни в коем случае. Ее нужно донести в целости и сохранности, да еще и удержать – зловредный девайс бьется рыбкой, хочет выскользнуть. За мной гонятся трое, и длится это уже не меньше часа. Кажется, пробежали половину Города. Мне уже недалеко, но нужно избавиться от преследователей. Вскакиваю на бегу в автобус, уже отходящий от остановки. Дверь захлопывается перед носами у моей погони. Я прохожу по пустому салону к кабине, чтобы поблагодарить водителя, но на середине моего пути он берет такую бешеную скорость, что я падаю на удачно подвернувшееся сиденье и вцепляюсь в спинку переднего. И, разумеется, роняю флэшку.
Подлый предмет уползает от меня в дальний угол, и мне приходится упасть на грязный мокрый пол и ловить его. Это удается не сразу, я даже не замечаю, как автобус останавливается, и когда я уже почти схватил флэш-карту, меня вдруг пинают в бок. Не сильно, но достаточно, чтобы я попытался подскочить и треснулся головой о сиденье. Низ у него металлический, и голова болит до тошноты.
Пытаюсь все же дотянуться до флэшки, но меня вытаскивают за ноги, и приходится закрывать руками лицо, чтобы не испачкать его об пол.
Две пары сапог, мужские кирзачи и женские лаковые, на шпильках. Виден край норковой шубы, мех намок, и от него попахивает средством от моли. Запах приятный – лаванда с добавками.
О чем я думаю? Какая лаванда, нужно отбрыкаться и залезть под сиденье, достать флэшку…
– Ваш билетик? – Мужской голос.
– Нет у меня билетика…
– Значит, заяц? – спрашивает женщина.
– Ну да… – соглашаюсь я.
Оказывается, в автобусе уже полным-полно народу, я слышу десяток негодующих голосов.
– Заяц? Ах ты, подлец…
– Выкинуть его!
– Наказать его!
– Оштрафовать его!
И далее в том же духе. Кто-то пялится мне в спину. Может, кондукторы? Но мне все-таки нужна флэшка, и я ползу обратно. Меня еще раз вытаскивают, собирая на мою куртку всю грязь с пола. Прикрываю лицо руками, чтобы не выпачкаться в мутной жиже. Несколько капель все же попадают на губы, я автоматически облизываюсь и тут же сплевываю – соленая дрянь пополам с песком. Угораздило же…
– Ваш билетик?
– Да нет у меня никакого билетика!!!
Меня бесцеремонно переворачивают на спину.
Звучит выстрел. Больно в животе, темно в глазах…
– Штрафной талон прокомпостирован… – раздается затихающий женский голос.
…и я выныриваю из-под воды и плыву к бортику бассейна, чтобы отдышаться.
В воде, помимо меня, плещутся еще пятеро или шестеро. У меня очень, очень болит живот, я прижимаю к нему ладонь, и по руке течет что-то горячее и липкое. Смотрю вниз – это кровь.
Кто-то проходит за моей спиной, останавливается.
– У вас кровь течет… – с удовольствием сообщает мне незнакомка в алом купальнике. – Вам нужно к врачу.
Ноги у девушки замечательно кривые и волосатые, причем одна обута в резиновый шлепанец, другая – в дешевую кроссовку.
– А где здесь врач?
– На первом уровне.
Встаю. Огромный бассейн или аквапарк. Стены из стекла, и я вижу, что на этом этаже не меньше десятка бассейнов, вверх и вниз ведут эскалаторы. Я угодил в один из неглубоких. В соседнем прыгают с вышки – значит там глубина метров семь, не меньше. Повезло. Хотя я умею плавать, так что не важно. Шум, крики, смех… Веселая компания детей затевает вокруг меня игру в салочки, и я еле-еле обгоняю их.
Идти мне больно. С каждым шагом из дырки возле пупка выплескивается фонтанчик крови. До нижнего уровня не меньше десятка этажей, а эскалаторы ползут еле-еле. Чтобы отвлечься от боли, разглядываю бассейн. Выглядит он впечатляюще. Этажи, этажи, этажи – на каждом не меньше пяти огромных бассейнов, бассейнчики поменьше, "лягушатники" для малышни. Вывески – "Сауна", "Косметический кабинет", "Массажист" – на каждом этаже. У косметических кабинетов и саун сидят разновозрастные дамочки в резиновых шапочках и купальниках. У одной на лице выложена фантастическая инсталляция – клубника, кружочки огурцов, на скулах зачем-то лимоны. Этот фруктовый салат смотрелся бы аппетитно, если бы мне не было так паршиво. В другом настроении я бы непременно цапнул лимон или облизал клубничину…
Наконец я оказываюсь внизу. Здесь бассейнов нет, тихо и пусто. Огромный пустой холл, по периметру – прямоугольники дверей. Все закрыты. Над головой гудит кондиционер. Потолок высоченный, но кажется, что он давит – представляю себе массы воды, находящиеся наверху и удерживаемые только закаленным стеклом, и делается страшновато. А если вся эта конструкция рухнет?
Долго плутаю среди одинаковых дверей совершенно пустого первого этажа – плана нет, никого нет, и медкабинет найти невозможно. Дергаю за ручки – везде заперто. Пытаюсь стучаться – бесполезно, мне нигде не открывают. Вымерли здесь все, что ли? И зачем вообще столько дверей? Офисный этаж? Но это же бассейн, какие тут могут быть офисы?
Отчаявшись, я вхожу в первую открывшуюся дверь.
За столиком сидит парень в медицинской шапочке и что-то пишет.
– Врач здесь принимает?
– Здесь. Только мы без одежды не принимаем.
Я смотрю на себя – в животе у меня дыра, из которой течет кровь. И ничего, кроме плавок. Разве плавки – не одежда?
– Пойдите оденьтесь и приходите.
– А где гардероб?
– На третьем уровне.
У меня нет номерка, и я сомневаюсь, что в гардеробе есть моя одежда. Кажется, я безбилетник. Заяц. В моей ситуации – я вовсе не собирался оказываться в этом проклятом бассейне! – это радует вдвойне.
– Да, а где ваш абонемент? – словно читая мои мысли, спрашивает санитар.
– Не знаю…
– Мы без абонемента не принимаем.
– Но я же ранен.
– Мало ли, где вас ранило?
– Вы же медбрат.
– Ну и что, – пожимает он плечами. – У нас такие правила.
– Я же ранен!
– У нас такие правила, – с равнодушным терпением отвечает парень.
Глаза у него совершенно мертвые, и, приглядевшись, я вижу, что на левой щеке у него трупные пятна, а на пряди волос, выбившейся из-под шапочки, – плесень.
– Пропусти его, – говорит женский голос из селектора.
Санитар кривится. Длиннющим скрученным на конце ногтем ковыряет в ухе, с интересом смотрит на зеленоватое содержимое.
Мне кажется, меня сейчас стошнит. Желудок трепыхается у самого горла, я стараюсь дышать глубоко и размеренно, но это усиливает боль в животе. Еле-еле давлю рвотные спазмы. Санитар облизывает ноготь, кивает на дверь за своей спиной.
– Пройдите.
Прохожу в кабинет. Врач стоит у окна. Это девушка, совсем молоденькая.
У нее круглые румяные щеки, полные руки и длинная рыжеватая коса, она совсем некрасива по нынешним меркам – широкобедрая, полногрудая, с медовой плавностью движений. Длинная юбка и шаль поверх халата делают ее похожей на купчиху с полотен Кустодиева. Она раздумчиво поправляет выбившуюся прядь, прикусывает пухлую губку.
– Вы уйдите, пожалуйста. Мне помощники не нужны. – Голос у нее глубокий, грудной, и мне кажется, что она должна прекрасно уметь исполнять романсы.
От ее шали пахнет ландышем, я вглядываюсь в кругловатые серые глаза и вздрагиваю.
– Витка! Витка, ты меня не узнаешь?
Девушка перебрасывает косу с груди за спину, с недоверчивой улыбкой смотрит на меня.
– Меня действительно зовут Вита, Виталия. Но я не знаю, где бы мы могли познакомиться.
– Ты же Смотритель, ты меня не узнала? Я Тэри!
– Я вас не знаю. Уйдите, мне нужно заняться пациентом.
– Но я и есть ваш пациент! У меня пуля в животе!
– Да, действительно, – кивает она. – Ложитесь, пожалуйста.
Витка достает из автоклава лоток с инструментами. Я лежу на кушетке и смотрю, как она достает огромные ножницы. Подходит ко мне, вспарывает мне живот от паха до грудины. Боли нет. Витка запускает руку мне во внутренности, копается. Щекотно до ужаса, я смеюсь.
– Не смейтесь, – строго говорит Витка и извлекает из меня петли кишок, внимательно осматривает их, прячет обратно и наконец вытаскивает небольшую сплющенную пульку. Показав ее мне, она отправляется к раковине и долго моет руки большой хозяйственной щеткой. Я так и лежу со вспоротым брюхом. Кто-то смеется мне в спину. Я чувствую это, хотя и лежу на ней.
Иглой длиной с палец она зашивает рану – через край, толстой грубой ниткой. Когда она заканчивает, я начинаю напоминать себе покойника после вскрытия.
– Ну вот, больной, – серьезно кивает Витка. – Теперь вас можно и хоронить.
– Как это? – удивляюсь я. – Я же жив.
– Это вам кажется, больной, – отмахивается Витка. – Всем поначалу так кажется. Пулю мы удалили, теперь можно и хоронить. Все в порядке, не волнуйтесь.
– Не надо! Пожалуйста!
Витка делает мне укол – я ничего опять не чувствую и начинаю подозревать, что меня действительно можно хоронить. Боли я не ощущаю, кажется, и не дышу. А что думаю и говорю – это пройдет.
И действительно, через минуту после укола все проходит. Совсем…
Я лежу в автобусе, мертвый и довольный. Шов неудобно стягивает живот, но я все-таки вылавливаю мерзкую флэш-карту и прячу в нагрудный карман. Попутчики и кондукторы мной нисколько не интересуются – мало ли покойников бродит по улицам Города. Покойникам билет не нужен. Однако в моем положении есть некие преимущества, понимаю я. И кондукторы не пристают, и флэшка ведет себя почти прилично, только для порядка трепыхается в кармане "аляски".