Не знаю, сколько нас выбралось на последний участок плотины. У меня в ушах до сих пор звенят истошные крики тонущих в озере. Доспехи - это не самая лучшая одежда для купания, а если к тому же ты нагружен золотом (перед выходом Эрнандо раздал всем желающими сокровища Монтесумы - берите, кто сколько унесёт), то становится понятным, что крики эти раздавались недолго. Кроме того, на вопли утопавших спешили пироги теночков, и милосердный удар палицы помогал бедолагам без ненужного промедления свести счёты с жизнью.
Третий пролом оказался самым широким. За ним спасение, но преодолеть его можно было только вплавь. Думаю, что никому из солдат Нарваэса такое не удалось - уж они-то хапали сокровища сверх всякого разумного ограничения. И коннице, и пушкам - всему этому тоже конец. Однако я не слишком забивал себе голову ненужными размышлениями - надо было спасаться. Меч я потерял в хаосе схватки у второго пролома, получив камнем по локтю, но шлем остался при мне. И тут мне показалось, что на шлем этот упало бревно.
Свет погас.
Глава вторая. Искупление
Каменные веки статуи Танит ожили, дрогнули, затрепетали и медленно-медленно приоткрылись. Горячая волна затопила всё существо служительницы богини - женщины с именем ночной птицы, - поднимаясь от жарко полыхавшего у сердца костра и растекаясь по всему телу. Владычица Ночи услышала её! О Танит, разящая и смиряющая, повелевающая и всемогущая!
Мягкий зелёный свет наполнил тьму святилища, оттесняя мрак и загоняя его в дальние углы, где темнота съёживалась и таяла, словно впитываясь в холодный камень стен. "Почему зелёный? Ведь лик Танит, скорее, рождает мертвенно-серебряный, голубоватый свет…". Робкая мысль эта явилась в сознании жрицы и пропала - пути Богов неисповедимы. И тут перед внутренним взором женщины в чёрном потекла череда ярких, осязаемых видений.
…Трава, трава, трава - густая, сочная, зелёная трава до той самой границы, где земля перетекает в небо. Трава шуршит под ногами, шепчет, ласкается, а небо залито светом, и ослепительный золотой диск царит в голубизне небес. "Почему солнце? - подумала жрица. - Танит и Ваал поделили Мир, и у каждого свой час… Хорошо, пусть будет так, ведь Ночная Царица никогда не ошибается. А как тепло, и как приятно слушать песню трав…".
…Огромные круторогие звери. Они плывут живыми глыбами сквозь волны травы, спокойные и уверенные в себе: кто может стать на их пути? Ведь даже валуны, округлые лбы которых кое-где островами торчат над зелёной гладью травяного моря, похоже, рассыплются песком под их тяжкой поступью…
…Переливчатый пронзительный крик виснет над зеленью густых трав. Существа, - совсем маленькие по сравнению с медлительными гигантами, хозяевами саванны, - похожие на обезьян, длиннорукие, сутулые и густо поросшие шерстью, выпрыгивают из травы, что-то кричат и размахивают зажатыми в передних лапах камнями и палками. Нет, камнями, закреплёнными на концах узловатых дубин - каменными топорами! Люди - или звери, но очень похожие на людей?
Серокожие исполины поднимают рогатые головы, прерывая свою неспешную трапезу. Они не то чтобы встревожены, они несколько удивлены. Дым - запах дыма… В руках-лапах мохнатых и кривоногих существ, выскочивших из переплетения толстых и высоких - чуть ли не в человеческий рост - мясистых стеблей, появляются сучья, истекающие сизым дымом. И на концах сучьев танцуют почти невидимые при ярком солнечном свете бледные язычки огня. Пахнет дымом…
Громадные звери всхрапывают-всхрюкивают - тонкий и совсем не вяжущийся с их монументальностью звук - и плывут-перемещаются по зелёному морю подальше от пугающего запаха. Титаны эти хорошо знают, что такое степной пожар, особенно в период засухи, когда трава делается сухой и ломкой. Тогда огонь бежит по ней быстрее самого проворного хищника, быстрее кривоклювой птицы с изогнутыми крыльями, падающей с неба.
Трава послушно расступается перед грузными телами. Стадо направляется к голубой ленте реки, рассекающей широкой полосой зелень трав - звери знают, что красный враг остановится перед водой и не перепрыгнет через синюю преграду. А зверолюди упорно следуют за ними, однако не слишком приближаясь, - такие маленькие и хрупкие по сравнению с живыми громадами длиннорогих хозяев саванны.
Трава обманула. Большая часть стада обтекла холм, нарушивший монотонность равнины, слева; но несколько гигантов взяли правее. И там под ногами идущего первым огромного животного земля вдруг расступилась, лопнула, и тяжкая туша рушится вниз, оглашая саванну утробным рёвом.
Стадо переходит с шага на бег, оставляя за собой широкую вытоптанную просеку, но двуногие не преследуют зверей: они споро и проворно окружают глубокую яму, на дне которой ворочается попавшая в хитрую западню груда мяса. Вниз летят увесистые каменные обломки, с тупым хряском врезаются в рогатую голову, а зверь не может даже приподняться, встать на подогнувшиеся в коленях колонноподобные ноги - несколько глубоко вкопанных в земляное дно заострённых брёвен с обожжёнными на огне концами пропороли ему брюхо, разодрав кишки и вонзившись в позвоночный столб…
…Высокое пламя огромного костра. Огонь разгоняет сгущающуюся вечернюю тьму - день уходит, и наступает время Танит, - и отражается в глазах собравшихся вокруг него полузверей-полулюдей. Жарятся на костре куски истекающего кровью мяса, и трещат, сгорая, капли жира, падающие на рдеющие багровые угли…
…Шуршит под ногами трава. Костёр и сидящие вокруг него на корточках существа всё ближе - ты видишь их напряжённые спины, но они не замечают тебя, женщину в одеждах цвета жидкого изумруда. Ты протягиваешь вперёд руки - ладонями вниз, - и с твоих пальцев струится мягкий и тёплый зелёный свет, свет, окрашенный цветом Жизни. Изумрудная дымка растекается, окутывая пологом фигуры у огня; и ты знаешь, что одновременно десятки и сотни таких же, как ты могущественных Сущностей посылают незримую волну чародейства на тысячи полулюдей, сидящих у десятков и сотен костров, разожжённых по всему лику этого Мира. Творится Великая Волшба…
- О Владычица Ночи! - мысленно вопрошает жрица. - Я не понимаю того, что явила мне воля твоя …
- Внимай, дочь магии, - приходит беззвучный ответ.
…Земля тёплая, и трава мягкая, и так приятно раскинуть усталое тело на этом роскошном ложе. Ты сделала своё дело, Зелёная Мать, твои силы живыми каплями истекли в этот Мир. Трансмутация запущена, и через несколько поколений - ничтожнейший отрезок Всемогущего Времени - полулюди станут людьми. Выпрямятся спины, черты лиц примут законченность и совершенство, дремлющий Разум проснётся и начнёт долгий-долгий Путь Восхождения. Ты свершила Предназначенное, Дарительница Жизни, оплодотворяющая Сущее, и теперь можешь уйти с лёгким сердцем.
Звенят еле слышные хрустальные колокольчики, и смежаются веки, и сладко засыпать, погружаться в баюкающую истому с осознанием Исполненного…
- Смотри, смотри дальше, - звучит в сознании женщины с именем ночной птицы.
…Острые камни, острые, словно зубы дракона. Впереди каменная осыпь вздыбливается, вздымается вверх скальным монолитом, и от утёса веет Злом, злом и разрушением. Гнездо - имя, пахнущее Смертью. Ты не одна, рядом другие, и ваша цель - Гнездо - перед вами. Поток голубых молний врезается в скалу, пахнет горелым камнем, сыпятся обломки, и летят расплавленные брызги, и дрожит горячее марево над утёсом - ставшая видимой защита Вечных Врагов.
Каменную шкуру подёргивает сеть мелких трещин. Трещины растут, пересекаются между собой, углубляются; и вдруг с рвущим слух грохотом лавина камней обрушивается, - содрогается твердь, - обнажая чёрный купол, таящийся под гранитными пластами.
Ты летишь над землёй, и голубой клинок в твоей руке, и горячит кровь предвкушение битвы. Чёрный купол раскрывается-распахивается, словно взрезанный диковинный плод, чудовищные лепестки опадают, и навстречу течёт мрак - не ночная темнота, сулящая покой и отдых (и любовь!), а Извечный Мрак, стремящийся поглотить Свет. И в сердце мрака проступают чёрные фигуры - ещё более чёрные, нежели породившая их тьма. Несущие Зло - и чёрные лезвия поднимаются, и оживают, и светятся багровым…
…Две волны магии сшибаются, и вздрагивает Мир, до основ своих потрясённый схлестнувшимися Силами. Кровь, горячая алая кровь сочится между твоими пальцами, сжавшими древко чёрной стрелы, впившейся тебе под левую ключицу. Яд - Чёрный Яд, - и ты силишься превозмочь его злую мощь, подчиняющую и подавляющую. И разгорается у сердца жгучее пламя, и ширится, и расползается. Убежать в смерть, пока не стало слишком поздно, пока не состоялось Обращение, пока оно не затронуло Душу…
…Гаснет свет, и последнее, что ты успеваешь заметить - алый росчерк, пронзивший небо неведомого Мира. Мстители пришли на помощь, и можно уйти бестревожно: Гнездо рухнет, Маги-Воители не бросают начатого на полпути…
- Что это было, Царица Тьмы?
- Минувшее. Твоё минувшее.
- Зачем? Я взывала к тебе с мольбой спасти Кар-Хадташт …
- Город обречён, как обречены - все и всегда! - припавшие к стопам Кровавых Богов. Но тебе уже нет до него дела, сестра. Искупление закончилось. Иди ко мне. Чёрный Яд покинет твою Душу - за прошедшие года мы многому научились …
- Я не понимаю, Мать Ночи …
- Ты ошибаешься: я не Танит. Ничего, ты скоро всё поймёшь. И вспомнишь…
* * *
Светает. На фоне светлеющего на восходе неба заострённые верхние концы брёвен частокола кажутся зубами исполинского чудовища, забравшегося в наши края и разинувшего пасть в ожидании кровавой трапезы. Ничего, мы вырвем зверю эти зубы…
Предрассветная сырость забирается под одежду; мех звериных шкур, в которые мы закутаны, сделался серебристым от множества капелек росы. Лезвия топоров и наконечники копий мокры - что ж, скоро их обильно смочит совсем другая влага. Меня пробирает лёгкая дрожь, и вовсе не от утреннего холодка. Ничего, так и должно быть: истинный воин не тот, который не боится, а тот, который не позволяет страху завладеть собой.
Над частоколом чуть шевельнулась человеческая фигура в латах, древко копья легло на брёвна. Я знаю, что сейчас чувствует враг - усталость и расслабленность. Самый лучший воин не может находиться в состоянии напряжения и готовности к битве долгие часы, тем более ночные. Особенно тогда, когда всё вокруг тихо и спокойно, когда ничто не предвещает опасности, и ничто не говорит о том, что совсем рядом, в густых травах, неподвижно таятся сотни и тысячи вооружённых людей, изготовившихся к броску. Нападать всегда легче, чем обороняться - нападающий выбирает время и место атаки, а обороняющийся вынужден предугадывать действия противника или защищать все свои уязвимые места. В первом случае тому, на кого нападают, нужно быть или величайшим полководцем, или магом; во втором - располагать поистине несметным войском. Так что…
Троекратный крик сойки. Сигнал! Тело само - как будто я долгие-долгие годы ничем другим и не занимался - делает единственно правильные движения. Стрела - я держал её в зубах - падает на тетиву; лук пружинит, подчиняясь вздувшимся мускулам; миг - и тонкий росчерк оперённого древка пересёк человеческий силуэт на бревенчатом валу.
За моей стрелой быстрыми птицами порхают другие, воздух наполняется гудением тетив и щёлканьем врезающихся в дерево гранёных наконечников. Но именно моя стрела - я вижу это - впивается солдату под самый подбородок, разрезав ремешок шлема-каски.
Луга вокруг укреплённого лагеря ожили. Живая человеческая волна, прошитая блеском железа, катится к частоколу. Молча - время боевых кличей ещё не наступило. Зачем будить спящих в палатках - пусть их сон незаметно сделается вечным!
Но они всё-таки проснулись - не все пущенные нами стрелы безошибочно нашли цель. Кто-то из уцелевших часовых поднял тревогу, и теперь там, внутри, за рвом и оградой, нарастает шум и лязг оружия. Быстро же они спохватились…
Лавина воинов в клепаных шлемах и волчьих шкурах с разбега бьётся в частокол. Ров не стал преградой - его в несколько мгновений завалили заранее припасёнными вязанками хвороста. Арканы чёрными змеями захлёстывают верхушки брёвен, и по ним, упираясь в бревенчатую стену ногами, уже проворно карабкаются самые проворные и самые отчаянные. Но главный удар направлен по воротам - по обоим сразу (в полевых лагерях солдат Империи всегда двое ворот - в передней и в задней стене укрепления).
Тяжеленное бревно - ствол могучего дуба, освобождённый от ветвей и разогнанный соединёнными усилиями нескольких десятков сильных воинов, - врезается в полотнище ворот. Настоящие крепостные ворота, окованные для прочности железными полосами, выдержали бы удар нашего самодельного тарана, но эти - эти не устояли.
Полководцы могучей Империи хорошо усваивают кровавые уроки. В следующий раз они будут гораздо осторожнее выбирать места для своих стоянок и уж, во всяком случае, выжгут траву и кусты на два полёта стрелы от воздвигаемого частокола, но сейчас мы захватили их врасплох. Привыкшие побеждать варваров, дошедшие от пролива до наших холмов, они забыли одно из основных правил войны: "Никакого врага не следует недооценивать, тем более врага, с которым сталкиваешься впервые".
…Железный лязг, треск щитов, вопли дерущихся и крики раненых. К небу рвётся дикий воинственный клич моего народа - теперь время кличей пришло. Мы валим шатры и протыкаем копьями шевелящиеся под тканью тела. Но большинство солдат успели всё-таки вооружиться - хорошие воины! - и встречают нас клинками. Хорошо ещё, что в латы успели облачиться немногие, да и в проходах между палатками не построишься. И ещё - солдат врага почему-то меньше, чем должно бы быть, если судить по количеству шатров. Что-то тут не так…
…Этот воин оказался достойным противником - наверно, он видел много битв. Свистящее лезвие меча обдало мне щёку холодным ветром, пролетев от неё на расстоянии пальца. А я - я не промахнулся, мой топор вошёл солдату точно между глаз. Так я взял жизнь моего второго врага…
Мы давим, берём яростью напора. И числом - врагов действительно оказалось гораздо меньше, чем предполагали вожди, научившиеся оценивать силы противника по размерам их укреплённых лагерей. И мне это очень не нравится, хотя я всего-навсего простой воин (к тому же впервые познавший бой), а не предводитель войска и даже не вождь клана, как отец.
И тут я вижу его - отца. Он стоит в плотном кольце потрясающих оружием ликующих воинов, и я не сразу могу разглядеть то, что лежит у его ног. Лицо отца всё в крови, правая щека разрублена так, что видны зубы, но глаза его светятся весёлым бешенством. А перед ним на земле тело в серебряных доспехах военачальника Империи. Тело с развороченной грудью, в луже парящей крови… И я тотчас понимаю, что за кровавый комок сжимает левая ладонь отца, и почему боевой топор в его правой руке залит кровью до конца рукояти. Он исполнил клятву, данную накануне богам нашего народа. Кровавым богам…
Кое-где клубами вздымается к просветлевшему небу чёрный дым; гонят пленников, собирают доспехи и оружие. Люди холмов расшатывают и обрушивают наземь брёвна частокола - вырывают драконьи зубы. Я пытаюсь протолкаться сквозь бурлящую толпу распалённых боем и победой людей к отцу - мне непременно надо оказаться сейчас рядом с ним!
И в это время над полем виснет хриплый рёв букцин. Холодея, я как-то сразу понимаю, что наша победа - кажущаяся победа - вот-вот может обернуться поражением.
* * *
Храм бога войны Уицилопочтли я уже видел. Ещё в самом начале нашего пребывания здесь мы ходили по городу и глазели по сторонам (в основном, конечно, не праздного любопытства ради - Эрнандо прикидывал, как сподручнее будет биться в этом лабиринте домов, улиц и каналов, когда дело дойдёт до мечей). Вот тогда-то мы и посетили главную святыню Теночтитлана - пока ещё в качестве гостей.
Теокалли - это ступенчатая усечённая пирамида, точнее, пять пирамид, водружённых друг на друга. Высота всего сооружения на глаз раз в двадцать выше человеческого роста, а ширина у основания примерно сто пятьдесят шагов. На вершине последней пирамиды и устроен храм кровавого бога.
Нас сопровождал сам Монтесума, и Кортес попросил у него (тогда он ещё просил) разрешения осмотреть храм внутри. Монтесума, посовещавшись со жрецами, таковое разрешение дал, и мы вошли в святилище.
Первое, что мы увидели - это исполинского каменного истукана мерзкой формы, с отвратительным до тошноты ликом. В правой руке каменное чудище держало лук, в левой - пук золотых стрел. Живот идола опоясывала змея, искусно сделанная из жемчуга и драгоценных камней, а на шее Уицилопочтли висели золотые человеческие маски и цепь, составленная из золотых же и серебряных сердец - любимым блюдом бога были человечьи сердца.
На специальном камне, установленном подле статуи, жрецы приносили ему в жертву людей из числа пленников, рабов и жителей покорённых стран. Они вспарывали обсидиановым ножом грудную клетку, выдирали ещё трепещущее сердце и подставляли его лучам солнца. Дьяволово отродье! Меня мороз продрал по всей спине при виде этого камня и этого поганого идола!
Эрнандо тогда взялся было убеждать Монтесуму, что это не боги, но суть демоны, что храм сей надлежит разрушить, а вместо него соорудить католическую церковь, но обычно уступчивый к требованиям детей Кецалькоатля император на этот раз остался непоколебим.
Второй раз я побывал тут, когда мы штурмовали теокалли (уже после смерти Монтесумы), доведённые до бешенства градом стрел и камней, сыпавшимся на наши головы с его уступов днём и ночью. Ничего не скажешь, во второй раз путь до храма потребовал куда больше времени и сил! И жизней - сорока пяти. На моих глазах погиб Гонсало, мой старый товарищ, с которым мы хлебнули всякого. Какой-то обезумевший фанатик обхватил его поперёк туловища и рухнул вместе с Гонсало вниз, на гладкие каменные плиты, не обращая ни малейшего внимания на проткнувший его тело меч славного идальго. Сам Эрнандо едва избежал смерти в яростной схватке на вершине пирамиды.
Тогда мы свергли кровавых языческих богов с их пьедесталов, а статую самого Уицилопочтли сбросили с вершины Большого Теокалли - она раскололась на куски. Мы надеялись, что сердца индейцев дрогнут при виде такого зрелища, но ошиблись - ацтеки сделались ещё злее. Думал ли я тогда, что совсем скоро попаду сюда, на вершину пирамиды, в третий раз - и, надо думать, в последний…
Я не один - рядом со мной десятки моих товарищей по несчастью. Избитые, изодранные, покрытые грязью и кровью. Связанные, как и я сам. Глаза у всех без исключения обезумевшие - и вовсе не от того, что они пережили этой ночью. Все - и я в том числе - знают, что именно нас ожидает. Пресвятая Мадонна, спаси и сохрани…