- Оружие, говоришь… два автомата - нам, к подствольникам только три гранаты осталось, пистолеты нам тоже пригодятся, хотя Стечкин…
- Какой еще Стечкин?
- У Усмана был пистолет системы Стечкина, очень хороший, но трудный в обращении - тяжелый и отдача сильная. Нет, он достанется тебе. Вряд ли ты сможешь попасть из него в цель, но хотя бы напугаешь противника. А что еще у нас осталось? Четыре ручные гранаты… одну можно оставить… нет, никакой пользы от нее не будет, только врага раздразнит. К тому же кидать ее нужно умеючи, а то сам себя осколками и посечешь.
- Понятно… Ладно, пусть молятся. Значит, что мне достается? Автомат и Стечкин?
- Да.
- Научишь меня обращаться с этим добром?
- Постараюсь. Только патроны тратить нельзя, их слишком мало.
- Патроны?
- Ну да, патроны. Порох и пуля в одном флаконе.
- Флаконе? А, понял! Этот рожок на автомате…
- Да, в нем патроны. Там внизу пружина, она подает патроны в ствол по одному.
- Гениально! Ты быстро нажимаешь на спусковой крючок и они по одному выстреливаются… а как курок взводится?
- Автоматически, там сверху от ствола специальная трубка с поршнем, в нее отводится часть пороховых газов. И нет нужды быстро нажимать на спусковой крючок, ты просто нажимаешь его и не отпускаешь.
- Здорово придумано! У вас все пищали такие?
- Не все. Есть еще карабины для охоты, снайперские винтовки для егерей, если по-вашему, пулеметы еще есть, это вроде автомата, только больше и тяжелее, чтобы стрелять с упора.
- Ты умеешь делать оружие?
- Я солдат, а не оружейник.
- Ничего, покажем автомат московским мастерам, они разберутся.
- Не думаю, что у вас умеют варить сталь надлежащего качества.
- Да? А если… нет, ствол разорвет. Ничего, мастера все равно что-нибудь придумают. В ремесленных делах самое главное - понять идею, а если знаешь, что что-то в принципе возможно, все остальное - вопрос времени. Пусть оружейники не смогут сделать такой же хороший автомат, как у тебя, но какой-то они сделают автомат, а даже какой-то автомат гораздо лучше, чем обычная пищаль.
- А откуда они возьмут бездымный порох?
- Возьмут обычный.
- Он слабее.
- Положат больше.
- А капсюль?
- А это еще что такое?
- Кристаллик на дне гильзы с порохом. Дает искру при прокалывании.
- Мастера на то и мастера, чтобы что-нибудь придумать. Нет, ну не идиотство ли - у тебя в руках оружие, способное изменить судьбу мира, а мы спасаем собственные шкуры только из-за того, что у судейских дьяков не хватило мозгов понять, с чем они столкнулись. Непонятное проще всего истреблять, так почти всегда и происходит, только ничего хорошего из этого обычно не получается.
- Кончай философию. Пойдем, перекусим, а потом я хотел бы дочитать, что случилось в вашем мире после Жанны д'Арк.
19.
Сергий Радонежский не просто благословил объединенное войско всея Руси, но и отправился вместе с ним в заокские степи и на Куликовом поле не нашлось силы, способной противостоять сильнейшему боевому магу со времен пророка Мухаммеда. Вначале удача сопутствовала Мамаю, хорватские наемники, построившись свиньей, прорвали русский строй на левом фланге и открыли дорогу татарской коннице, которая вышла в тыл русской фаланге и, двигаясь вдоль берега Дона, уже завершала окружение. Но резерв, скрытый в безымянной дубовой роще, стал для татар смертельным сюрпризом. Святой Сергий поднял из могил всех русских воинов, убитых татарами за последние сто лет в радиусе примерно пятидесяти верст, и полутора тысяч зомби оказалось достаточно, чтобы обратить суеверных татар в паническое бегство. А потом в дело вступил резервный полк воеводы Боброка и отступающая армия татар превратилась в неуправляемую толпу. К вечеру все было кончено.
Двумя годами спустя Сергий повторил тот же трюк под стенами Москвы и хан Тохтамыш признал независимость Московского княжества. А потом был совместный русско-татарский поход на Киев, а еще через несколько лет Сергий поднимал зомби для Тохтамыша, когда ужасный Тамерлан вторгся в приволжские степи. Через сто лет Русь и Орда объединились по личной унии.
Открытие Америки произошло точно в срок. Через сколько-то лет Кортес высадился в Мексике, и его пушки и монахи быстро положили конец империи Монтесумы. Еще через сколько-то лет его подвиг повторил Писарро, а потом Европу захлестнула инфляция и ученые мужи с удивлением обнаружили, что халявное золото из колоний приносит не только пользу, но и вред.
Первый царь всея Руси Иван Святой имел сильнейшее слово, он лично шел впереди войска на штурм Полоцкой крепости и стены рушились под его взглядом. Ливонский орден был разгромлен за одно лето, а на следующее лето Польша и Швеция прислали гонцов просить мира. Интересно, что в этом мире опричнины не было, Иван Святой не нуждался в репрессиях, чтобы установить непререкаемую власть. И никто не называл его грозным.
После смерти Ивана имела место большая смута, но она так и не переросла в анархию, хотя династия Рюриковичей все-таки пресеклась.
Тем временем в Европе божий человек по имени Ян Гус, получив слово, нарушил клятву священника, но почему-то кара божья его не настигла, и, что еще более странно, слово Гуса не утратило силу после клятвопреступления. Гус считал, что слово дано богом не избранным, а каждому, и он давал слово любому, способному его уразуметь. В Европе начал разгораться огонь мировой войны.
Чехия вышла из состава Священной Римской империи. Одноглазый маршал Ян Жижка выходил перед войском, вздевал руки в молитвенном жесте и воздух перед ним формировал ползучий огненный щит, сметающий вражеское воинство, как исполинская коса. Войско гуситов приближалось к Мюнхену и, казалось, не было силы, способной им противостоять.
Но такая сила нашлась. Спешно организованный орден Иисуса объединил в себе фанатичных монахов, готовых на все ради того, чтобы истинная католическая вера торжествовала во всем мире. Каждый иезуит имел слово, а во главе ордена стояли сильнейшие маги цивилизованного мира Игнатий Лойола и Леонардо да Винчи. Последний вошел в историю как человек, впервые сумевший вложить часть своей силы в неодушевленную вещь, боевые амулеты, сотворенные Леонардо, наводили ужас на современников. Самым страшным творением Леонардо была загадочная Мона Лиза, про которую достоверно известно лишь то, что с ее помощью были убиты Ян Жижка и Томас Мюнцер. Говорят, что безнаказанно смотреть на Мону Лизу мог только тот, кто заранее удостоился особого благословения, являющегося противоядием к злым чарам, наполняющим амулет, а все остальные, узрев Мону Лизу, уходили неизвестно куда и никогда не возвращались. Ян Жижка, например, покинул бренный мир, выйдя из своего походного шатра с лопухом в руке, часовые видели, как он скрылся в лесу, но никто и никогда не видел его после этого. Воины прочесывали лес всю ночь, но не нашли никаких следов полководца.
Монахи-иезуиты наводили ужас на Европу более ста лет и их методы в моем мире назвали бы террористическими. Тем не менее, пожар войны был потушен, уцелевшие протестанты нашли приют при дворе шведского короля, но они больше не горели желанием оделить святым словом каждого нищего. Некто Мартин Лютер стал первосвященником всей Скандинавии, гордые викинги перестали платить папскую десятину, но это было все, чего реформация сумела добиться в этом мире.
Божье слово пошло России на пользу. Ни Стенька Разин, ни Емелька Пугачев не вошли в историю. Реформы патриарха Никона вызвали раскол, но спецназ митрополита быстро расправился со староверами. Боевые роты, организованные Иваном Святым при каждом монастыре, стали грозной силой, которой мог противостоять только спецназ Папы Римского, да шахиды Пророка.
К концу XVIII века в состав России вошли Белоруссия, Украина, Молдавия, Восточная Пруссия, Финляндия и большая часть Польши. В 1795 году совместный поход французского маршала Наполеона Бонапарта и русского архивоеводы Александра Суворова положил конец владычеству ереси на севере Европы. Шведское королевство вошло в состав Российской Империи на правах вассала, Норвегия и Дания попали под протекторат Папы Римского, позже там возникли независимые королевства. Последним оплотом протестантизма в Европе оставалась Исландия, но она была слишком далеко, чтобы серьезно относиться к царящей там ереси.
Едва протестантизм был разгромлен, на поле брани на поле брани сошлись на поле брани. В 1803 году началась вторая мировая война, она длилась всего два года, но за это время успела унести три миллиона жизней, а по некоторым данным, и четыре. Только в Йенской бойне с обеих сторон полегло почти миллион солдат и офицеров. На плоту посреди Немана был заключен почетный мир, война закончилась вничью и оказалось, что все было зря.
Промышленная революция не состоялась. Не было ни диктатуры Кромвеля, ни Великой Французской революции, ни волны восстаний 1848 года. Как ни странно, Маркс и Энгельс отметились и в этом мире, они опубликовали "Манифест царства божьего", после чего исчезли при загадочных обстоятельствах, заставляющих предположить, что без иезуитов здесь не обошлось.
В середине XIX века католики и мусульмане, объединившись на короткое время, атаковали православный мир, но не добились никаких успехов. Русский патриархат перешел в контрнаступление, был объявлен крестовый поход против нечестивых, и к 1900 году Российская Империя контролировала Румынию, Болгарию, Закавказье, Иран, Монголию и Манчжурию. Западный мир был слишком занят распространением своего влияния на Азию и Африку, мусульмане никак не могли объединиться вокруг общего лидера, новые центры цивилизации в Североамериканских Соединенных Штатах и Японии еще не успели сформироваться, и Россия стала сильнейшей мировой державой.
ХХ век принес проблемы. На Дальнем Востоке сформировалась Японская держава, которая уже откусила от Российской империи недавно завоеванную Манчжурию. А потом объединенное европейское войско двинулось на восток и началась третья мировая война.
Этого уже не было в книгах, это уже новейшая история, и Аркадий не смог сказать ничего дельного по поводу последних событий. В этом мире нет ни газет, ни каких-либо других средств массовой информации, они просто не нужны, когда грамоте обучены только два человека из ста. По косвенным данным, на западных рубежах империи идет вялая позиционная война, а кто побеждает и кто проигрывает, простому человеку не понять.
ГЛАВА ВТОРАЯ. ДОРОГА К ХРАМУ
1.
С погодой творится что-то ненормальное, за ночь температура повысилась градусов до пяти выше нуля и продолжает расти. Аркадий говорит, что такое бывает после массированного применения боевого волшебства.
Снег тает и лес на глазах превращается в непролазную хлябь. К полудню болото станет абсолютно непроходимым, а это значит, что у разбойников Аркадия появился крохотный шанс оторваться от погони. Как я и предполагал, к тайной базе Аркадия ведет и другой путь, но этот путь неизвестен даже в Михайловке. Только те разбойники, что отваживаются принести смертную клятву, знают, как можно быстро выбраться в большой мир из маленького лесного княжества.
Иван принес целых две смертных клятвы: одну - что никому расскажет о коротком пути, а вторую - что будет, не щадя живота своего, заботиться о порученной ему ватаге. А потом Иван получил одну ручную гранату (на всякий случай) и мы отправились в путь.
Примерно через час наши пути разошлись. Аркадий благословил своих разбойников, я благословил Ивана и его стрельцов, и караван углубился в чащобу, а мы с Аркадием отправились в долгий путь по тайным тропинкам вокруг болота. Я сильно удивился, когда Иван попросил благословения, на мой язык уже напрашивались нецензурные слова, но Аркадий толкнул меня в бок и шепнул, что здесь так принято. Я произнес глупые и бессмысленные слова, но крест на груди толкнул меня и я понял, что эти слова не такие уж глупые и бессмысленные.
Оказывается, верховая езда - не такое трудное дело, как казалось мне раньше. Я поделился этой мыслью с Аркадием, но он сказал, чтобы я не обольщался, что уже к вечеру мои бедра будут болеть, а завтра моя походка будет такая, как будто меня только что изнасиловали самым извращенным образом.
- Когда выберемся на тракт и перейдем на рысь, - сказал Аркадий, - мало тебе не покажется. Но не волнуйся, через неделю тебе будет казаться, что ты уже настоящий всадник, а еще через полгода ты действительно станешь настоящим всадником.
Я поменялся одеждой с Устином, из всех моих новых товарищей он ближе всего подходит ко мне по размерам. Сейчас я одет как крестьянин - штопаная дубленка, вытертая меховая шапка, домотканые холщовые штаны, кирзовые сапоги с портянками, овчинные рукавицы заткнуты за широкий кожаный ремень, потому что сейчас слишком тепло, чтобы надевать их на руки. Я хотел снять и шапку, но Аркадий решительно воспротивился, он сказал, что здесь это не принято, что без шапки ходят только совсем нищие бродяги и что лучше ходить босиком, чем без шапки.
- А что вы носите летом? - поинтересовался я.
- Картузы, - лаконично ответил Аркадий.
В общем, я оставил попытки раздеться и мрачно прел в застегнутой дубленке, которая никогда не подвергалась химчистке за все время существования. Расстегивать ее нельзя, потому что тогда станет виден бронежилет, который на здешнем диалекте называется "кираса". Пистолет был подвязан особой петлей к поле дубленки изнутри, автомат привязан к седлу и замаскирован сверху куском рогожи. Плохая маскировка, уже со ста метров видно, что под рогожей скрыто оружие, но лучше все равно ничего не придумаешь.
Лучше бы нам было одеться как стрельцы или купеческие приказчики, но у Аркадия не нашлось такой одежды, которая подошла бы мне по размеру. Я всегда считал, что мой рост составляет совсем немного больше среднего, но в этом мире я выгляжу настоящим великаном. Об акселерации здесь и не слыхивали.
А самое противное в моем нынешнем положении - это то, что Устин, похоже, мылся не чаще раза в месяц и вся его одежда провоняла густым крестьянским потом. Кстати, оказывается, лошадиный пот пахнет почти так же, как и человеческий, и стоит только на мгновение прикрыть глаза, как сразу же в голову приходит непрошеная мысль "где-то здесь прячется бомж".
За час до полудня мы были в Михайловке. На первый взгляд, в деревне все было нормально, но чем ближе мы подъезжали к деревне, тем мрачнее становился Аркадий. К Михайловке вела торная дорога, но мы загодя съехали с нее, стараясь как можно ближе подъехать к домам, не покидая прикрытия леса. Когда деревня была уже напротив и пробираться дальше по опушке стало бессмысленно, Аркадий вытащил из-под дубленки золотой крест и закрутился на месте, как будто он вместе с конем был радаром, а крест - антенной.
- Не понимаю, - пробормотал Аркадий, - то ли там нет ни одной живой души, то ли в домах укрылись монахи, прикрытые святой занавесью.
- Святая занавесь - это заклинание такое? - догадался я.
Аркадий рассеянно кивнул.
- Сколько у нас патронов? - спросил он. Как будто сам не знает.
- Сто двадцать к автомату и пятьдесят восемь к пистолету, - ответил я.
Аркадий наклонился и вытащил автомат из-под рогожи.
- Стой! - крикнул я. - Лучше стреляй из пистолета.
- Но к нему меньше патронов, - возразил Аркадий.
- Патроны к автомату расходуются быстрее. Давай, доставай пистолет. Отсоединяешь кобуру-приклад, снимаешь пистолет с предохранителя, он слева, под твоим большим пальцем, это удобнее делать левой рукой, взводишь курок, поднимаешь вверх и стреляешь.
- Лучше ты, - сказал Аркадий, - а я сосредоточусь на кресте.
Он попытался передать мне свой пистолет, но я остановил его гневным возгласом:
- Стой!
Аркадий непонимающе замер. Я выдохнул, вдохнул и медленно произнес:
- Никогда не передавай пистолет другому, не поставив на предохранитель. И не направляй его на меня! Вот так. Давай, сосредоточивайся на своем кресте.
Аркадий прошептал краткую молитву и сосредоточился на кресте. Я выстрелил, Аркадий пошептал губами и облегченно выдохнул:
- И вправду никого. Никакого чувственного всплеска, даже скотины не ощущается. Не нравится мне все это…
Минут через десять мы были в деревне, а потом я увидел… Нет, я не кисейная барышня, в Чечне я повидал всякого, мне приходилось и устраивать пленным момент истины, и прокладывать автоматной очередью дорогу в толпе женщин и детей, пытающейся отделить преследуемого боевика от погони. Но такого я не видел даже там.
Все обитатели Михайловки лежали напротив Тимофеевой палаты, аккуратно разложенные в три ряда. Голова каждого была аккуратно отделена от тела. Здесь были все, начиная от самого Тимофея и заканчивая грудными младенцами.
- Никого не пощадили, - пробормотал Аркадий, снял шапку и рассеянно перекрестился.
- Но за что? - сипло выдохнул я.
- На всякий случай. Для воспитания. И еще как месть за своих.
- Которых я в лесу положил? А почему детей? Какое они имеют отношение ко всему, что случилось?
- Ты пережидал метель в доме Тимофея. Они помогали тебе. Ты преступник. Они виноваты. Или в твоем мире не так?
- В моем мире закон не имеет обратной силы. Когда они помогали мне, я еще не был преступником. И вообще… дети-то в чем виноваты?
- Дети - ни в чем, - согласился Аркадий. - Убийство детей - жест милосердия, им все равно не выжить без матерей. Так что это не грех, это в порядке вещей.
- А в чем виноваты матери?
- Ни в чем, виноваты их мужья. Это закон - за убийство монаха наказывается вся деревня.
- Но монаха убил я!
- Ты убил его на их земле. Не всегда за преступление отвечает тот, кто его совершил, часто отвечает тот, кто оказался в ненужном месте в ненужное время. Кроме того, я не думаю, что их наказали за убийство того, первого монаха. Трупы совсем свежие, скорее это оттягивались те, которых ты разогнал вчера.
- Нам надо было выехать немедленно, еще вчера!
- Это ничего не изменило бы, эта деревня была обречена, рано или поздно карательный отряд все равно пришел бы к ним. Крестьяне привязаны к земле, они не могут просто так взять и уйти.
- Да, я понимаю, крепостное право. Его ведь у вас так и не отменили?
- Крепостное право здесь ни при чем! Как ты представляешь себе толпу крестьян, которые переезжают с места на место? У них не хватит лошадей, чтобы перевезти столько, сколько нужно, чтобы не умереть на новом месте от голода. Особенно зимой. К тому же, они доберутся только до ближайшего поста дорожной стражи.
- Но как же твои разбойники… то есть, твои крестьяне?
- Они изменили свой образ жизни, они встали вне закона и любой стражник вправе их убить. Более того, любой стражник обязан оборвать жизнь беглого холопа при первой же встрече. Местная дорожная стража предпочитает закрывать глаза на моих людей, ведь если их не станет, стражники лишатся прибавки к жалованью… нет, Сергей, мои люди так же ходят под богом, как и все.
- Монахи не есть бог!
- А кто есть бог?
- Откуда я знаю? Знаешь, когда я последний раз был в церкви?
- Бог не есть церковь. Ибо сказано… как там… короче, истинная вера внутри и не видна постороннему взгляду, а все, что видно - либо отблеск, либо лицемерие и фарисейство.
- Хрен с ним, с фарисейством. Что делать будем?
- Дальше поедем.
- А эти?