– А госпиталь? – перебил генерал. Над головой просвистели пули, с фасада здания посыпалась невидимая штукатурка.
Полковник молча развел руками: мол, всех не спасти.
– Прорыв возглавишь ты, – теперь Георгиадис говорил ровно и спокойно. Перемена произошла в нем за доли секунды. – Грузи в "мерседесы" раненых, в каждый по врачу и медбрату, по два бойца к пулемету, в кабины – по офицеру с автоматом, В "джипы" запихнешь самых ценных штабников и по солдату – к пулеметам. Солдат бери… вот у капитана.
Все знали, что первая рота греческого батальона была лучшей в бригаде.
– Я не могу оставить вас, – не слишком решительно произнес Тан Ло.
– Я слишком устал… Я не могу… бросить все. – Генерал зажмурил саднящие от постоянного напряжения и трех бессонных ночей глаза. Стимуляторы, которые он взял у начальника госпиталя, действительно не давали заснуть, но вызывали теперь жуткую головную боль и тошноту. – Решай скорей. Если остаешься, колонну поведет Паприкаки.
– Слушаюсь! – сказал начальник штаба и, кивнув капитану, вместе с ним растворился в темноте.
Из дверей КП снова появился адъютант.
– Господин генерал! Начальник связи только что говорил с генерал-лейтенантом Мисом. Если мы продержимся до утра, он обещает высадку американского десанта и эвакуацию вертолетами с "Эйзенхауэра".
– Спасибо, майор… Скажите, у нас есть еще горячая вода? Адъютант странно посмотрел на него и доложил:
– Водопровод пока работает. Котельная вышла из строя. Воду можно нагреть…
– Распорядитесь, пожалуйста. Я хочу помыться. И пусть ординарец принесет чистое белье и парадный мундир.
…Из-за каменного забора появился капитан Паприкаки. На груди у него висел автомат.
– Господин генерал! Мы готовы. – Глаза капитана блестели.
– Отправляйся и спаси раненых. Благослови тебя Бог, сынок, – почти без выражения произнес Георгиадис, повернулся и молча пошагал в дом. Спина его была прямая, но шел он будто слепой…
9
По сообщению агентства Франс-Пресс, вторая бригада миротворческих сил ООН в Восточной Африке наголову разбита и откатывается к кенийскому порту Момбаса, бросая тяжелую технику и боеприпасы. Командующий брига-дой генерал-майор Георгиадис со штабом окружен ударной группой боевиков ТАР и может надеяться лишь на эвакуацию вертолетами американской морской пехоты. Однако авианосец "Дуайт Эйзенхауэр" пока по-прежнему стоит на внешнем рейде Могадишо.
Первая бригада миротворческих сил, лишившись прикрытия с левого фланга, начала планомерный отход на север – вглубь республики Белого Нила, Военная блокада Территории Африканской Революции окончательно прорвана. Правительства Республики Белого Нила, Кении и Республики Могадишо обратились в Генеральную Ассамблею ООН с просьбой обеспечить защиту от вооруженной агрессии.
Третья бригада по-прежнему удерживает свои позиции, пользуясь продолжающимся разливом рек. По мнению высокопоставленного представителя министерства обороны Франции, единственная причина того, что позиции все еще не сданы, – невозможность организованного отступления до окончания сезона дождей. Председатель Комитета ООН по миротворческим силам лорд Пекфорд подверг критике данное высказывание и выразил глубокую уверенность, что "линия фронта вскоре будет восстановлена, несмотря на отдельные поражения, и то, что договоренность между Генеральным секретарем ООН и министром обороны США об отправке в Восточную Африку мобильной дивизии по-прежнему не выполняется".
В кулуарах Совета Безопасности обсуждается вопрос о возможности замены командующего миротворческими силами ООН в Восточной Африке генерал-лейтенанта Миса.
10
РЕПНИН (1)
Капитан Валерий Репнин никогда не верил в свою звезду. Убежден был, что на самом пороге успеха кто-нибудь обязательно подставит ему ножку или тот, вдруг окажется обычной приманкой, ловушкой для дурака. Твердо знал: судьба его наперед задана и расписана вплоть до самой пенсии – ничего уж тут не поделаешь.
Выезд в кафе на улицу Витте не был чем-то особенным – обычная мутатень в ночное дежурство. Валерий всю дорогу думал о жене и сынишке. С недавних пор какое-то непонятное напряжение почувствовал он у себя дома. В последнее время слишком редко их видит: когда они бодрствуют, он спит без задних ног, и наоборот. Даже не поговорить как следует: "здравствуй – до свиданья, еда на плите, рубашку погладила, деньги в тумбочке, у Витьки зуб сегодня сверлили, я задержусь допоздна – меня не жди…" Весело – ничего не скажешь!..
Неосознанная тревога, зародившись, уже не могла отпустить Репнина. Такой он человек – будет теперь переживать, мучиться, напрягать мозги, пока не докопается до истины. А потом выяснится, что дело не стоило и выеденного яйца…
Вообще-то чертовщина началась еще позавчера. В ту ночь капитан ездил на проспект Ростроповича. Авария, конечно же, по ведомству ГАИ, однако последняя видеограмма директора департамента муниципальной полиции гласила: "Поставить на контроль все ДТП, где не удалось установить личность виновников". А что и почему – опять же тайна за семью печатями. Правда, майор Сизов, из штаба Северной префектуры, шепнул на ушко по старой дружбе:
– В моргах уже скопилось бы десятка два неопознанных трупов – насобирали по городу, выковыривая из разбитых авто, да вот теперь нет ни одного – получается, выкрадывает их кто-то. Странные типы гробятся на дорогах: машины без номеров, старье несусветное, сами без документов, а потом вот трупы исчезают… Словом, начальство имело "теплый" разговор с мэром и теперь начнет искать "стрелочников".
Шепоток этот доверительный еще больше тумана напустил, ибо не мог Репнин – материалист до мозга костей – поверить в подобную мистику. Явно темнит кореш или вообще – слышал звон…
Проспект Ростроповича был озарен не городской иллюминацией или огнями фейерверка. Пылал автобус, да на пустыре чадили костерки "колунов". Старший сержант без интереса глянул на все это безобразие, зевнул и лихо затормозил, воткнув полицейский "вольво" между двумя "скорыми".
Медики в испятнанных красно-желтыми бликами белых халатах толпились у левой машины, вовсе не собираясь соваться в пламя. Не имел желания заниматься самосожжением и капитан. В салоне автобуса огню раздолье – кожаная обивка кресел, полно всевозможного пластика плюс шторы и ковровое покрытие.
Легковушка непонятной модели едва не до половины зарылась в борт экскурсионной "екании". Теперь она больше походила на гармошку. Потом Репнин заметил шофера автобуса: очумелый мужик в кепке и кожаной куртке с эмблемой какого-то туристского агентства на кармане сидел на асфальте и бережно поддерживал руками раскалывающуюся от боли голову.
– Помилосердствуйте, братцы, подлечите страдальца, – обратился капитан к эскулапам, указав на водителя.
Кто-то из медиков без особой охоты залез в салон "скорой", вытащил сумку с лекарствами и поперся "милосердствовать".
Минут через десять приехали эксперты, легковушку оттащили на обочину, заклиненные двери разрезали автогеном. Внутри никого не обнаружилось – лишь куча сгоревших тряпок. Впрочем, там давным-давно не было ни сидений, ни руля, ни тормозов, ни рычагов, ни вообще панели управления. И самое главное, эта "чудесная" машина не имела даже колес. Бред какой-то… Но все это протоколировать не стали, а то еще начальство решит, что были с перепою.
Свидетели клялись: из легковушки никто не выскакивал перед столкновением. Пришлось занести в протокол, что это была неуправляемая машина: водитель завел мотор, разогнал ее и выскочил задолго до того, как автомобиль вылетел на проезжую часть.
Приехав под утро домой, Валерий еще на пороге почувствовал: что-то не так. Изменился, конечно, не устоявшийся квартирный запах натертого мастикой паркета, не цвет обоев или скрип половиц, а напряжение психологического поля, которое всегда отчетливо ощущал Репнин. Оно густело, словно в преддверии колоссальной ссоры, хотя его от ношения с женой не предвещали ничего подобного – по крайней мере, они оба изо всех сил старались избегать такой вот разрядки. Грозовые тучи набухали над головой, дышать становилось все труднее, от накопленного электричества аж кожу начинало покалывать. И необъяснимость происходящего казалась страшнее всего.
Недолгий дневной разговор с Катей по видеофону был вполне обычен: даже при таком вот общении они старались не ограниваться обменом новостями или хозяйственными поручениями, всегда находилось несколько ласковых Слов – их близость сохранялась и на расстоянии. У Валерия на время отлегло от сердца.
А вскоре ему опять пришлось вне очереди ехать на дежурство – у капитана Бабунидзе дома ЧП, какие-то неприятности с восьмилетним сыном. Капитан едва ли не первый раз в жизни не смог выйти на работу. В последнее время все чаще что-то приключается с семьями сотрудников, и каждый раз никто ничего не говорит, будто происходит нечто стыдное. Репнин боялся, что чаша сия не минует и его родных.
…Руки Валеры все еще саднили и жутко чесались – попробуй забыть вчерашнее нападение на дежурную часть обезумевших кошек. Это произошло поздно вечером: три сотни кисок всевозможных пород и окраски скопились у входа в префектуру и, суммарным весом выдавив незапертую дверь, внезапно ворвались внутрь. Пальба в воздух ничуть не испугала их, ничего не изменилось и после открытия огня на поражение. Безумно сверкая глазами и яростно шипя, кошки с фанатизмом камикадзе бросались на людей, кусались и царапались, норовя добраться до глаз. Пришлось спасаться бегством. С нашествием было покончено, лишь когда в захваченные кошками помещения пустили "черемуху". Никто не мог припомнить ничего подобного. Приехавший врач-ветеринар только разводил руками.
Двое полицейских были отправлены в госпиталь, где им наложили десятки швов. Теперь беднягам предстояло выдержать цикл уколов от бешенства. Впрочем, уколы грозили всем пострадавшим. Капитан Репнин просто-напросто убежал от медиков, ведь он влез в самую гущу кошек, вытаскивая споткнувшегося лейтенанта Мишуткина.
Стараниями Кати густо намазанный зеленкой Валера выглядел крайне непрезентабельно, хотя ему и было на это ровным счетом наплевать. В префектуре на Репнина смотрели с нескрываемым интересом.
Кафе на улице Витте хоть и называлось "Премьер", было заведением среднего пошиба, а значит, доступным и для некоторой части широких народных масс. Посетители пили, ели, танцевали в нескольких маленьких зальчиках – словом, развлекались кто как мог.
В особенном, круглом зале молодежь под заводную "трам-там-попсу" наяривала "лампешку". Текст песен тут уже не имел никакого значения. В круге оставалось человек десять, значит, забава приближалась к концу. У каждого (и у "мальчиков", и у "девочек") было подвешено между ног по пылающей стоваттной лампочке. Крепясь на поясе, шнуры далее протянуты к розеткам, густо испятнавшим стены меж столиками по периметру зала.
Одеты все были в облегающие трико, ноги оставлены голыми до самого паха, внизу – гетры, гольфы или, на худой конец, длинные носки. Задача танцующих – не сбавляя ритма и выделывая ряд обязательных "па", ни разу не обжечься. А потому все участники по-кавалерийски выгибали ноги – не очень-то эстетичное зрелище… В запале рано или поздно кто-нибудь обязательно касался раскаленной лампы, тогда зал оглашал пронзительный вопль и дружное улюлюканье остальных танцоров. Порой могло запахнуть и горелым мясцом. Потерпевший выбывал… И так до тех пор, пока в круге не оставался один-единственный человек. Победитель получал бесплатную выпивку и в этот вечер и ночь пользовался гарантированным успехом у противоположного пола – в своей компашке отказа быть не могло.
Пенсионеры, глядя на "все это безобразие", нередко приходили в бешенство: "Мы в ваши годы как нормальные тяжелый рок "рубали" и "металл", а вы, уроды!.. Вы хоть знаете, что такое "ДДТ"?! Ну а молодым хоть о стенку горох – другое время, другие ритмы, другие кумиры…
В соседнем зальчике тридцати-сорокалетние, словно в знак протеста против оглушительной "трам-там-попсы", самозабвенно отплясывали чудесно воскресшие из пепла буги-вуги. Мода, как известно, строго циклична… Капитан Репнин прислушался к словам песенки, что истово подпевали магнитофону сидящие за столиками:
Танцуют йети на бульваре,
Визжит от счастья детвора.
Асфальт уже дымиться начал,
И нам плясать давно пора. Рара-рара-ра!
Пора сорвать с себя одежды,
Освободить инстинкт пора!
Танцуют йети на бульваре И дотанцуют до утра. Papa-papa-pa!
И так далее… Очень "миленький" уличный шлягер. Главное, весьма актуальный в связи с начавшимся на Земле светопреставлением.
– Безумное время рождает безумные песни, – думал Валерий, шагая через залы в дирекцию. – Пустые автомобили идут на таран, кликуши возвещают о скором конце света, снова начались погромы, какие-то несусветные пан-афро митингуют на Манежной, а теперь еще эти сноу-мены… Мир явно сошел с ума.
Директор "Премьера" в профилактических целях метал в Репнина яростные взгляды, будто именно капитан и решил разорить кафе. Он ведь не знал, что Валере начхать на подобные демонстрации.
Хозяин кабинета был скорее похож на профессора права, чем на средней руки бизнесмена. Особенный вклад в его интеллектуально-аристократический облик вносила пышная шевелюра, роскошные бакенбарды и в очередной раз вошедшее в моду пенсне.
Директорский стол был девственно чист. В центральном ящике поверх бумаг наверняка лежал роскошный посеребренный пистолет – лучший заменитель продажной полиции.
– Итак, господин Ользенский, вам поставило ультиматум московское братство "шерстяных детей", – утвердительно произнес капитан. – Чего же они хотят?
– Я должен на один вечер предоставить кафе в их полное распоряжение. Это будет нечто вроде тусовки. В противном случае, они все здесь перебьют, переломают…– Голос директора был мрачен, но настрой чувствовался решительный. Похоже, он готов был биться до конца.
– А почему бы вам, милейший Эрнест Михайлович, действительно не предоставить им помещение, если они, конечно, готовы заплатить, а также сполна компенсировать нанесенный заведению ущерб? – поинтересовался Репнин, уже готовый к тому, что хозяин кабинета взорвется и закричит. Но тот, как ни странно, сдержался.
– Я не терплю шантажистов! – торжественно ответствовал директор и пополнил свою решимость, подержавшись за ручку этого самого пистолетного ящика стола.
– Ну что ж, господин Ользенский…– Капитан вздохнул, сделав обреченное лицо. – Мы, конечно, попробуем вам помочь. Когда вы должны дать ответ?
– Сегодня в полночь. У памятника Столыпину.
– Чего же вы так поздно нас известили?
– Я много думал, – сказал директор веско, потом решил добавить: – Советовался с друзьями…
– Ультиматум, конечно, был устным, – констатировал капитан. Господин Ользенский не вызывал у него ни малейшей симпатии. – Как звали их вожака? Они всегда представляются. – Репнин как-то раз видел эту процедуру: "сноу-мены" по-обезьяньи били себя в грудь и рычали. Имя (а вернее, кличку) было не так-то легко разобрать в этом рыке.
– Кажется, Хурра-Бен. Или Харра-Бин. Словом, что-то похожее на "карабин".
– Значит, Хурра-Бин. Это уже кое-что… А вам я советую привезти им в полночь положительный ответ и начать готовить кафе к тусовке. Мы попытаемся выследить их берлогу и…– он не закончил фразу. – Только, бога ради, не лезьте на рожон и не пытайтесь самостоятельно вершить правосудие. Тогда я не поручусь за вашу жизнь…
Глава третья
18 СЕНТЯБРЯ
11
МОСКВА (1)
Широкая спина, почти полностью скрытая тенью, тусклый блеск золотого погона, на мгновение выхваченного из полумрака. Табачный дым, медленно поднимающийся к потолку. Массивная столешница с мраморной пепельницей на краю.
Второй человек откинулся на спинку стула, запрокинув голову. Задранный острый подбородок делал его одновременно похожим на покойника и на хищную птицу. Большая часть его лица и туловища тоже прятались в тени, но на груди ясно высвечивались пять рядов орденских планок и значки двух военных академий.
– Это было бы идеальным решением всех проблем, – он особо выделил предпоследнее слово.
– Оппоненты Президента будут рады освободиться от этого шила в заду, и он сам, я уверен, ничуть не меньше, слегка меланхоличным тоном, с этаким клекотанием отвечал Широкий. – Кому нужен столь неудобный союзник?.. Терпение когда-нибудь должно лопнуть…
– А ты не боишься, что Он снова возродится из пепла? У него ведь есть еще одна кличка: "Феникс"…
– Всему приходит конец – и терпению, и этим самым фениксам. Я слишком хорошо информирован о ситуации с ТАР. Эта мясорубка перетрет еще не один десяток генералов и ооновских сановников.
– Твоими бы устами…– протянул Второй. Меняя позу, он стал медленно наклоняться вперед – словно бы хотел получше рассмотреть собеседника.
– Кстати, я ведь встречался с Хабадом. Он был военным наблюдателем на маневрах "Хребет мира". Компанейский мужик, между прочим, хотя, конечно, себе на уме.
С этими словами Широкий нажал на невидимую кнопку. Через полминуты появился вышколенный ординарец. На подносе дымились стаканы с горячим чаем, на блюдцах – горки посыпанных сахарным песком ломтиков лимона и какого-то импортного сухого печенья. А потом стол украсила и бутылка КВВК, добытая из вместительного сейфа. Разговор ненадолго смолк.
– Интересно…– продолжил тему Второй. – И кого же он тогда представлял?
– Революционную армию Восточно-Африканской Республики.
– Странное название…
– Она просуществовала всего пару лет – мало ли в тропиках эфемеров?..
– Зато ТАР эфемером не назовешь: уже тринадцать лет и сто семьдесят миллионов ртов…
– Это ты хорошо сказал: "ртов", – одобрительно пророкотал Широкий. – Надеюсь, эти рты умеют есть генералов. – Он раскатисто засмеялся. – Между прочим, пришлось задействовать все мои каналы, чтобы сосватать нашего "ерша" в пасть к ихней "щучке". Думаешь, в ООН рады такому подарочку?..
Второй ничего не ответил. Они дружно выпили, захрустели печеньицем. Лимонные дольки исчезали во рту еще незаметнее.
– А что ты еще хотел со мной обсудить? – слегка подмигнув Второму, осведомился хозяин кабинета.
– Кое-какие… хм…– тот кашлянул, демонстрируя деликатность своего положения, – кадровые перестановки…– Сделал многозначительную паузу. – Я слышал, освобождается пост начальника оперативного управления…
– Языками как вениками метут…– с оттенком раздражения пробубнил Широкий. С его лица не слезала усмешка.
– Ты уже думал на эту тему? – собеседник был явно взволнован, чуть слышно поскрипывал стулом. И это не менее явно радовало хозяина, который, выждав сколько нужно, наконец разродился:
– Мы тут действительно подумали, посоветовались с товарищами…– Широкий опустил очи долу и снова выдержал паузу, – …и решили: надо найти подходящего человека – чтоб в самый раз: верного и с головой, а не то ведь дело завалит. Ну а фирма, сам понимаешь, веников не вяжет…
– Я буду стараться, – с трудом выдавил из себя Второй. – Если, конечно, окажете доверие…
– Должен, – веско провозгласил Широкий и снова наполнил коньяком хрустальные стопки.
12
Из личного досье генерал-лейтенанта Примака Игоря Николаевича: