– Джаст э момент… Аленка, встань передо мной, как лист перед травой! Стой, не качайся. Нет! До упора расти! Ну, кому сказано! Р-расти!
– Э, Саня, хорош на нее ногой топать. Противника не видит, вот и не растет… А где он у меня… О-о-т он… – Дядя Петя обеими руками взболтал чекушку, вгляделся. – Матерый вражина попался! Еще и недоволен чем-то. Ну я отпускаю.
Перед тем как бросить бутылку на пол, он ловко шлепнул правой ладонью по донышку, – сургучная печать осыпалась, винтовая пробка лопнула, и посланник ада, по прихоти дяди Пети превращенный в джинна, оказался на свободе. Темное облако тугим хлопком вылетело из тесного вместилища и вздулось под потолком, оттуда сразу же хлестнули две молнии: одна разнесла в стеклянный дребезг опорожненную чекушку, другая попала в Чета. Чет ругнулся, потирая ужаленное плечо, и отскочил к стене, вжался спиной в голубую пелену.
– Не зевай, – буркнул ему дядя Петя. Оба они, по крайней мере внешне, перебороли хмель и смотрели очень внимательно. Стояли они бок о бок, спинами к стене с входной дверью, а Ирина Федоровна со своим сундучком расположилась тремя метрами правее, в самом углу.
Аленка наконец-то обрела врага, да еще посмевшего первым напасть на повелителя! Она темно-зеленым тараном метнулась прямо и вверх, не дожидаясь, пока джинн окончательно выберет форму воплощения. Шесть когтистых чешуйчатых лап вцепились ей в бока, гигантская пасть ударила навстречу, клыки лязгнули о клыки. Аленка словно бы и не почувствовала этих клыков: она неправдоподобно быстро обвилась вокруг шестилапого монстра, и было видно, как лапы его, толстые и прочные на вид, сминаются под чудовищными Аленкиными объятиями. Джинн, почуяв ошибку, переменил тактику боя, и вот уже две равные по размеру змеи – темно-зелено-пятнистая и багрово-черная – сплелись в гигантский клубок.
Дядя Петя щелкнул пятерней – в комнате стало еще светлее, но все равно было ничего не разобрать: отвратительный змеиный шар катался от стены к стене, уши закладывало от шипения, словно бы в горнице заработали два пескоструя. Вдруг ком остановился посреди комнаты и как бы чуточку "сдулся" и вытянулся до вертикально стоящего кокона: это джинн принял человекоподобный облик, видимо, как наиболее привычный ему. Уродливое рыло его распахнулось усыпанной клыками пастью, бугристые ручищи сдавили Аленкину шею, было хорошо видно, как саблевидные когти впиваются глубоко, однако не могут прорвать змеиную кожу. Еще через несколько секунд стало ясно, что это уже не сражение, но агония. От пола вверх взметнулся исполинский бич – Аленкин хвост, и хрипящее рыло монстра словно бы лопнуло, окунулось в кроваво-черную слизь. Аленка распахнула пасть до невероятных даже для ее роста размеров и надела ее на истекающий кровью кочан джинновой головы. Кокон мягко повалился на бок, когтистые ручищи разжались. Аленка судорожно дернулась и наделась на джинна еще глубже, почти по плечи ему.
Дядя Петя словно очнулся от столбняка и с обиженным ревом выскочил на поле боя, брякнулся коленями на змеиный бок. Правою рукой он без церемоний ухватился за Аленкину верхнюю челюсть, левой обхватил за плечи тело джинна.
– А ну отпусти, отпусти, гадина! Щас все твои куриные мозги вышибу, тварь! Сашка! Уйми ее по-хорошему!
– Э-э, Силыч! Сначала поражение признай… Поаккуратнее! Себе лучше пасть рви! Аленка!..
Рассвирепевшая Аленка, видя, что лишается законной добычи, уже не слышала и не видела никого и ничего: она мгновенно расплелась и бросилась на дядю Петю. Но колдун только хрюкнул от неожиданности, перехватился правой, внезапно выросшей ладонью за Аленкину шею, а левой, сжав ее в кулак и приговаривая на каждом ударе, стал методично бить Аленку по голове.
– Силыч, хорош! Это не по правилам! Да слышишь ты или нет, пень старый!!!
– Слышу, – внезапно наступившую тишину разбавил голос дяди Пети, недовольный, но уже спокойный. – Твоя взяла. Но – победил не победил, – а експонаты из моей коллекции жрать не дам. И так бобылем теперича остался… Н-на свою веревку. Что она такая злобная – не кормишь ее, что ли?
Чет подобрал безвольное змеиное тельце, ужатое до полуметра, понянчил в руках, подул раз-другой… Аленка зашевелилась. Успокоенный Чет сунул ее за пазуху.
– Федоровна, а ты чего хихикаешь? Хороший мы с Сашкой тебе цирк показали? Давай-ка опять посуду под этого хлюпика… Так поищи! Что я его – под мышкой теперь буду носить? А я покуда мебель обратно высвищу… Где самовар?..
Леха даже засмеялся, – так ему понравился бабушкин рассказ.
– Прикольно! Аленка, ты у нас, оказывается, пожиратель джиннов. Бабушка, а из-за чего они спорили, дядя Саша с… папашей? На что они об заклад-то бились?
Ирина Федоровна осеклась, юркнула взором в сторону от Лехи, однако внук в своем простодушии и не заметил ничего.
– Ай, Лешенька, да разве я помню? Чего-то нужно им было… Ты вот что… Поел? Или еще будешь?
– Под завязку. А это – тот же самовар?
– Тот же. Тульский, шестилитровый, еще в сорок девятом купленный. А электричества жрет!.. Ну коли сыт, тогда иди, погуляй, походи, а мне надо все как следует вспомнить да тебя собрать. Иди, Лешенька, иди, а то ты меня отвлекаешь.
И все-таки бабушка Ира неважно выглядела. Лехе даже показалось, что она опять конкретно позырилась на красный графин с "упырником", но спорить он не стал: бабка у себя дома и по крайней мере сегодня лучше его знает, что и как делать. Надо будет, как вернется, не забыть петлю на калитке поправить – шурупы повылезали.
Леха вышел из дома и не колеблясь пошел по серой утоптанной дорожке в сторону леса, через картофельное поле, через реденькую полоску молодых берез, через какие-то злаки… не кукуруза – это точно… А навозом-то как давит, со всех сторон!
– Алексей, добрый день! Куда это вы так целеустремленно движетесь?
Леха поднял глаза: Филатова… Юля, кажется…
– А, Юля, привет! Да надо тут…
– А почему вы на дискотеку не ходите? Не танцуете? Или боитесь, что побьют?..
Только деревенских страстей ему и не хватало! Послать ее сразу, что ли…
– Некогда, да и…
– Ой, вы не в духе, а я такая глупая. Простите, пожалуйста! Алексей, могу я вам чем-то помочь?
Нет, так-то она ничего. И на мордашку, и экстерьер, и не тупая… И видимо, чует его состояние… Ну так естественно, это же деревня Черная, все они тут фокусники.
– Юля. Не можете вы мне ничем помочь в данную минуту. Настроение у меня – на нуле, как говорится, и я вполне способен испортить и ваше…
– А…
– …Но я не хочу вам обламывать такой чудесный день и буду реально рад пообщаться, когда все наладится. Не сегодня. ОК? Договорились?
– Договорились. А почему "ока"?
– Это уменьшительно-ласкательное от слова О’кей. И… В такое утро нам уже пора переходить на ты. – Юля невольно прыснула, а Леха спохватился: – Ну все, чао…
– Чао.
Еще четырежды, пока добрался до леса, он встретил сельчан, и каждый раз приходилось приветливо здороваться. Даже если он кого и не узнавал в лицо, однозначно нельзя игнорировать – деревня, мать ее за ногу. А уж его – точно все знают: городской и сын самого дяди Пети (уже покойного, о чем они еще не проведали). Надо же: и тот нечисть, и эта – нечисть, а на вид обычные люди, даже сморкаются пальцами… А сам он теперь – кто?
Но в нем тоже сильна деревенская закваска: все эти полузнакомые деревья и травы-анонимы – ему как родные и так успокаивающе на него действуют. Они не обманывают, они – то, что они есть, без двойного дна и притворства… Йо… ка-лэ-мэ-нэ! – Леха ступил на пригожую травяную площадочку и провалился левой ногой почти по колено в коричневую жижу… и туда же соскользнул правой. Ладно, сам виноват, умилился не в тему. А где это мы?..
Леха вернулся на тропинку, потряс ногами и вдруг поджался отчего-то, замер; сообразил, что забрался он очень далеко, а Мурмана рядом нет и дорогу обратно ему придется отыскивать самостоятельно. Шевельнулся ветер в деревьях за спиной. Надо обернуться… а не хочется… Леха резко развернулся лицом к предчувствию – никого и ничего не было в секторе обзора. Дорожка, по которой он сюда пришел, четкая, пора, пора возвращаться, и если пропадет тропинка из-за лешачьих проказ – идти так, чтобы солнце светило в правое ухо, и смещаться чуточку влево. Не зря книги читаю… А все же стыдно бояться, здоровый мужик, колдун, можно сказать, днем, с Аленкой на шее… Аленка! Леха аккуратно снял Аленку…
– Ты что, спишь? Во дела…
Леха не мог знать всех повадок волшебной змеи, поскольку знаком был с ней без году неделя, но то понимание, которое дядя Саша колдовским способом прикрепил к подарку, однозначно говорило: здесь что-то не так, не должна Аленка спать.
Так-с… Идти назад – часа два, если без задержек, бежать – поменьше, но тоже долго. То есть – за помощью торопиться некуда и, видимо, все сейчас и начнется. И закончится. Жалко, Мурмана нет. Эх, бабушка, совсем ты теперь одна останешься…
По-прежнему было пусто в лесу, но в мозгу и в сердце паника, и Леха не знает, откуда ждать удара. Однако на открытом пространстве больше вероятность вовремя среагировать… Вперед, там полянка… Ничо, ничо… Аленка, проснись же, ну, дорогуша… Аленка слабенько трепыхнулась в Лехиных пальцах… но и все… Полянка представляла из себя почти правильный квадрат, видимо – вырубка; зарасти успела только травой, реденькой и невысокой… Ох ты, клубники до фига, уже красная… Леха, естественно, не стал нагибаться за ягодами, прошел поближе к центру поляны, подальше от деревьев.
– Уходи отсюда, мальчик Леша! – пропищал невидимый голосок. – Скорее уходи, не жди!
Леха, не стесняясь ужаса, завертелся на месте, подняв кулаки на уровень плеч. В переговоры он не вступил, язык от страха отнялся, но глазами зыркал и головой вертел быстро, сколько синапсы позволяли.
– Мальчик Леша, меня не бойся, – пропищал тот же голос, – я хочу помочь, и мне тоже страшно. Я покажусь, но ты меня не бей. Да?
– Да. Н-не буду. П-покажись.
Из-под широченного, в две ступеньки, пня показался черный носик, а за ним и весь зверек – рыженькая лисичка.
– Ты лисичка? Это ты со мной говоришь?
– Днем я лисичка. – Зверек открывал рот, но звук шел как бы со всех сторон, а не из одной точки.
– Ты телепатка, что ли? – подумал в ее сторону Леха.
– Говори вслух, мальчик Леша, иначе разговаривать с тобой трудно…
– Я тебя не бью, не обижаю, готов тебя слушать. Говори, в чем дело. И почему ты меня называ…
– Потому что много лет назад ты спас меня от своего чудовища. И был ты мал тогда…
– Не припоминаю… Это от Мурмана?
– Да, так ты его звал…
Леха нервно обернулся.
– Потом обсудим. Говори скорее, что происходит. Кто мне угрожает?
– Я не смею. Уходи скорее. За тоб… – Лисичка приблизила морду к передним лапам и повалилась на бок. Белое брюшко ее дрожало, но глаза были закрыты.
– Все норовят от меня убежать, даже те, кто приглашают или думают, что приглашают.
Леха поднял голову на каркающий голос, распрямился. Все. Самое страшное – пытка неизвестностью – позади. Пощады не будет, и надо фигачить их без разговоров и предисловий, первым, на авось!
– Ух ты какой серьезный, весь в папочку. Что же ты не бросаешься в бой, не нападаешь первым? Струсил?
Леха с ненавистью смотрел на странное существо перед ним. Ноги его не слушались… и руки… не очень… Но он-то – не лисичка. И даже не Аленка. Леха сосредоточился и сжал кулаки, потом с усилием разжал.
– Надо же, а я и не думал, что Сатана – это баба. – Рот пересох у Лехи, хоть бы плюнуть в нее.
– А я и не Сатана вовсе. И с чего ты взял, что я – бабского роду? Голос я любой могу сделать. Вот – детский. Нравится?
– Ну а кто ты, писклявое, – чревовещатель?
– Неужто не узнал?
– Буратино… сынок…
– Шутишь, а как бы тебе сейчас не описаться, не обкакаться, миленький. Я ведь смерть. Твоя, хотя и не только твоя.
– Неужели?.. – Леха словно бы оглох эмоционально. Он сразу поверил, понял, что – да, сама Смерть перед ним… Ну и что… не так и страшно… До этого страшнее было…
– А это потому что ты в шоке, – охотно объяснило существо невысказанную Лехой мысль. – Ты меня не боишься, да?
– Не боюсь уже.
– Верю. Но… Это поправимо. Погоди… Сейчас я выполню, специально для тебя, кое-какие потешные условности: приму… ага, ты же хотел женский облик… саван с капюшоном… что еще? – косу длинную… Глаза в черепе… Глаза – обязательно, ибо ты в них посмотришь и кое-что поймешь… Итак… Погляди в мои глаза, миленький… Мальчик Леша… Так тебя эта рыжая фигулька называла?.. Смотри.
Леха, гордый сознанием, что он не сплоховал и перед самой смертью, постарался ухмыльнуться понаглее и уперся в нее взглядом.
– Да ты повыше глазки подыми, к моим… Ну же…
"Не стану я туда глядеть", – подумал оробевший Леха и посмотрел.
* * *
Мурман тосковал на ходу, – он торопился. Первые часы после битвы смутно осели в памяти, потому что все его истерзанное тело выло и требовало покоя и забвения, а душа выла и не хотела верить, что нет больше на свете вожака-хозяина и маленькой хозяйки; он подходил к горящим останкам, он нюхал, а он-то знает, как пахнет падаль.
Еда. Надо есть, надо все время много есть, так чтобы брюхо уже не хотело и не вмещало бы в себя мясо, – тогда силы вернутся к нему, а раны заживут, а сейчас даже лизать их некогда, потому что надо искать Леху, самого любимого и теперь уже единственного хозяина, отныне – вожака-хозяина.
Сверхзвериным чутьем своим он сначала правильно поймал направление и, пробежав через город, помчался на юг, буквально на секунды останавливаясь возле столбов, чтобы схрямкать зазевавшегося голубя или кошака… Но дунул ветер, не простой, а тот, что несет по пространству мысли и заклинания, и Мурман уловил вражеский "запах" – главного врага, страшной птицы и третьего, не совсем непонятного… Это было мимолетное отвлечение, но его хватило, чтобы израненный и несчастный пес потерял голову от нового приступа ярости, сбился с курса и повернул на запад, вместо того чтобы бежать на восток, к деревне Черной.
* * *
Одно дело знать, что ты смертен, другое – постичь это.
На то она и неизбежность, что все пути ведут к ней.
Или сумасшедший уже зарядил охотничье ружье, чтобы подойти к остановке (на которую ты выйдешь из автобуса по досадной ошибке), с целью убивать всех подряд, или раковая клетка в твоем горле устала от тихого камерного безделья и решила развернуться на просторе – мир посмотреть и себя показать… Или тромб вот-вот аккуратно закупорит один из кровепроводов твоего тела, или ты расхнычешься от несправедливого жития и самостоятельно распорядишься остатками будущего… Неминуемость, неизбежность… А вот взять и пойти посмотреть, не торопясь, от финальной точки – вспять, к той причине, а вернее сказать – к поводу, который заставил жизнь споткнуться и закувыркаться именно по данной траектории… "Ах, если бы тогда не застудил горло дурацкой шипучкой…" – "И что меня понесло именно на эту сторону улицы?.." – "Не надо было сковыривать родинку…" И принять меры.
Дружок… Не вздыхай, не переживай и не пытайся. Ничто и никто на свете не убережет тебя: однажды ты споткнешься или поскользнешься фатально, за секунду или за пятилетку до финала. Интересно, хотел бы ты заранее увидеть этот камушек-причинку? Или побоялся бы, предпочтя неизвестность? Или все же соблазнился бы любопытством своим? Или наивно заткнул бы глаза и уши, чтобы обывать до самого конца в слепой и глухой надежде?.. Или, словно головой в прорубь, решился бы?.. Впрочем, если повезет, ты будешь жить так долго и счастливо, что добрый дедушка маразм избавит тебя от предчувствия неизбежного, оставив способность тихо улыбаться солнышку и каше, и твой бедный глупый организм даже не заметит, что остался один на один с Нею. Никто не собирается тебя пугать или обманывать или "кодировать-зомбировать", тебе говорят правду. Правду. Правду. ПРАВДУ, Леша.
Не то чтобы Леха никогда не думал о смерти, – нет, думал и терял сон от страха. Это когда даже маму звать бесполезно: гладит она тебя по голове, шепчет что-то хорошее… но и она умрет. Умерла уже. Эх, если бы тогда… Ага, вот-вот: "Эх, если бы…"
Думал Леха о смерти. А тут она сама показала ему себя, без вуалей, при свете и по-честному, и он постиг ее. Не убежать.
Но еще не умер и даже не обделался. А мог, если бы только это помогло.
– Ты за мной пришла или ко мне?
– Есть разница?
– Да. Но ты уже ответила. Хотела бы под венец меня вести – не показывала бы пещеру ужасов. Что надо?
– Для мачо у тебя голосок слишком дрожащий; впрочем, мне почти не попадались мачо.
– Что за мачо такое?
– Неважно, мальчик Леша. Но это был не ты.
– Так что тебе от меня надо?
– Предварительное знакомство. Люди называют это интересом. Или обычаем. Чем-то это сродни клеймению скота: определенный сорт живущих я помечаю предварительным знакомством. Ну говори.
– Тебе скучно жи… бывает?
– Избавь меня от пошлых и глупых вопросов. У нас есть еще немного этих… общих минут, воспользуйся ими, если хочешь.
Леха поразмыслил. Только разговоры и возможны, в смысле расспросы с его стороны… А что еще – не в чехарду же прыгать?
– Я смертен?
– Да.
– Это неизбежно?
– Ты повторяешься.
– Ну а если я буду жить очень долго… Неопределенно долго?
– Мне все равно. Живи, я подожду. Это для тебя неопределенно.
– А потом будет… то же самое, что я увидел? В смысле, понял? Или возможно, что будет нечто другое?
– Будет?.. Я – буду, ты – нет.
– Тебя можно уговорить? На предмет непосещения?
– Нет.
– Подкупить, обмануть, запугать? Договориться как-то, а? Улестить?
– Нет.
– Никак и ничем?
– Ты повторяешься.
– А если кто за меня попросит?
– Мне без разницы.
– А как же загробная жизнь и бессмертная душа?
– Можешь верить сколько хочешь и во что хочешь.
Леха беспомощно огляделся. Вон – птица перепорхнула с березы на сосну. Ветерок по верхам кувыркается. Запах леса и поляны – не густой, но такой… обильный: сладким зеленым листочком пахнет, тинкой болотной, ягодами… И всего этого не будет. А народятся новые звери, флора и запахи… И его среди них не окажется… Такая банальная истина… листочки-фигочки, комарики-фигарики… Миллиарды раз испытанная до меня и… после. И это обязательно произойдет, как веревочка ни вейся.
– Ну, старая… Если тебя не подкупить и не запугать… Правильно я тебя понял?
– Договаривай.
– То проваливай к… любеням! Надоела.
– Как скажешь, мальчик Леша.
– Проваливай, проваливай, а то пинком оглажу…
– Проваливаю. Ты очень хотел выглядеть – в наших с тобою глазах – сильным и несгибаемым смельчаком. Крутым. И забыл, когда была такая возможность, спросить о своих родных. До встречи.
Ужас растаял, холод от него остался.