– Приветствую тебя, Ардашир, верный слуга великого шаха, да продлят боги его дни.
Господин Ардашир в ответ лишь слегка кивнул головой, не думая покидать седло. Глаза его, не мигая, смотрели на Йонарда, и тот понял, что, не поверив предчувствию, сделал большую глупость.
– Связать, – бросил всадник.
Йонард потянулся было за мечом, но, взглянув на плотное кольцо аланов и шеренги хорасанской конной стражи, опустил руки и с показным спокойствием вытянул их перед собой. Умереть было очень легко, но умирать было пока не время.
Зикх тут же связал германца, а недавний приятель Ритул освободил его от меча и копья.
В это время поднесли паланкин таинственной дамы. Занавески дрогнули, и Йонард, как не был взбешен, все же повернул голову, надеясь увидеть зеленоглазую блондинку.
Из паланкина выбралась неуклюжая фигура и, путаясь в цветных покрывалах, подошла к Ардаширу.
– Я выполнил твою волю, почтенный, – голос показался варвару знакомым и через мгновение он узнал его.
"Дама" откинула покрывало, явив миру хитрое лицо Патмарка, купца из Ашкелона.
– Варвар схвачен. О Хаиме-Лисице ничего не слышно, должно быть, он снова ушел в горы. Есть у меня еще одна хорошая новость: шайка Керама уменьшилась ровно в половину. Благодари за это твоего верного слугу Зикха. И если бы варвар не вмешался раньше времени, от нас не ушел бы ни один разбойник…
Йонард окатил Патмарка ледяным презрением и едва слышно буркнул:
– Конечно, не ушел бы. Пока весь караван не разграбили.
Ардашир милостиво кивнул Патмарку и мотнул головой назад. Подчиняясь его знаку, Ритул подтолкнул Йонарда в спину. Впрочем, достаточно мягко.
Никто не заметил, что со стороны заката появился одинокий всадник в иранских одеждах и замер. Его внимательные глаза следили за происходящим внизу. Они не пропустили ничего, в том числе и пленения Йонарда. Всадник нахмурился, но через мгновение загорелое и обветренное лицо оживила ухмылка:
– Радуйся, почтенный, – язвительно проговорил он и многозначительно добавил: – до вечера.
Караван двинулся в путь. Аланы, довольные удачным походом и деньгами, которые Патмарк отобрал у Йонарда, чтобы расплатиться с ними, весело переговаривались на ходу. Молчал только один Ритул. Да и говорить ему, собственно, было некогда – он всю дорогу пытался приспособить на себе меч и копье Йонарда, которые выбрал себе в качестве награды.
Варвар шел не сопротивляясь, но руки его, незаметно для стражников, пытались ослабить тугие узлы. Встречаться с шахом у Йонарда не было ни малейшего желания.
* * *
Вероятно, Патмарк был на германца порядком-таки зол. Недоверие варвара обрекло его на путешествие в душном паланкине, и расплата не замедлила настигнуть пленника. Йонарду связали не только руки, но и ноги и столкнули в глубокую и достаточно вместительную яму. Он тотчас выпрямился во весь рост и вскинул связанные руки, но не смог дотянуться до края. Не удержавшись на ногах, Йонард упал…
Во что – он понял сразу. Навозную жижу мало с чем спутаешь.
– Не люблю я Хорасан, – отплевываясь, проворчал Йонард.
Как только он умудрился перевернуться на бок, а затем сесть, над его головой послышались шаги.
– Как тебе нравится мое гостеприимство, северянин? – голос Ардашира был язвителен до отвращения, но Йонард не был настолько чувствительным, чтобы его стошнило от чьего-то голоса.
Отвечать Йонарду совсем не хотелось, но для поддержания разговора он все же сообщил Ардаширу, что он о нем думает на самом деле, подкрепив свое высказывание крепкими германскими словечками, хотя он был уверен, что его вряд ли поймут.
Сверху раздался смех Патмарка. Конечно, и этот был тут. Где же еще? Отсмеявшись, купец, или кем он там служил у Ардашира, "успокоил" Йонарда:
– Раз ты такой драгоценный, что многие хотят заплатить за твою голову ровно столько, сколько она весит, утешься тем, что алмаз, даже брошенный в грязь – все равно алмаз. Так что менее ценным от дерьма ты не станешь.
– Если бы я захотел, то сравнил бы вас обоих с жидким зловонным пометом издыхающего осла, но не хочу вам льстить, – не остался в долгу Йонард.
Лица Ардашира он не увидел, но услышал, как тот в бешенстве сплюнул и отошел прочь. Но если Йонард думал, что надолго отбил у этого змея охоту появляться возле ямы, то ошибся. Почти тут же он услышал, как Ардашир зовет кого-то из слуг. Спустя некоторое время он снова навис над головой.
– Забыл что-нибудь? – поинтересовался варвар.
– Нет, не забыл, а хочу оставить тебе кое-что на память. Если останется, кому помнить, – с угрозой произнес начальник конной стражи и бросил в яму небольшой комок чего-то, что поначалу показалось Йонарду белой глиной. Комок медленно опустился на дно навозной лужи и над ним один за другим пошли пениться пузыри, испуская ужасное зловоние.
"Сырая лепешка, – понял Йонард, – навозная жижа поднимется наверняка до самого края!"
Он заскрипел зубами, впиваясь ногтями в ладони. Такая смерть не приснилась бы ему даже в кошмаре. Пожалуй, лучше было бы ему замерзнуть тогда, в двух бросках копья от отцовского дома, в только что выпавшем пушистом снегу…
Это случилось в тот же день, когда он все-таки убил первого в жизни огромного зверя и наслаждался ролью героя, мужчины и равного среди равных. Впрочем, наслаждался так, как было принято в его доме: молчаливо, с достоинством он прохаживался по утоптанному двору и бросал исполненные легкого презрения взгляды на рабов и женщин. Сестра Хильда улыбалась издалека, но подходить не стала, чересчур уж младший братец раздулся от гордости, того и гляди скажет что-то, о чем потом пожалеет.
Крик раздался внезапно. Даже не крик – рев. Йонард бросился туда. Как и все дети, он был любопытен и заметил, что у сарая стоит отец, а рядом, выпрямившись во весь рост – человек, которого Йонард поначалу даже не узнал, настолько он привык видеть его угодливо склонившимся перед хозяевами. Это был его большой приятель, если конечно кто-то осмелился бы назвать раба приятелем хозяйского сына. Хильда осмеливалась, но Хильде многое прощалось, она обещала стать красавицей. Нож, которым Йонард убил первого кабана, сделал этот раб. Сделал именно для своего маленького друга.
– Этот кузнец отказался выполнить волю хозяина, – шепнула Йонарду темноволосая девчонка-рабыня, – тот велел ему сковать цепь на самого себя.
– Зачем? – поразился Йонард.
Сколько он себя помнил, старик-кузнец всегда был самым послушным рабом и даже не помышлял о побеге. Выходит, лопнуло и его терпение. Кузнеца поймали, когда он пытался украсть лошадь, а в сумке обнаружили нож, хлебную лепешку и пару сухих рыбин.
…Позднее Йонард и сам не мог понять, как могло случиться такое. Как он посмел, и, что самое интересное, для чего? Раб стоил дорого. Хороший раб стоил еще дороже. Раб, который был искусным мастером, ценился на вес золота. Но раб, вздумавший поднять голову и заглянуть в глаза хозяину, не льстиво и угодливо, как все рабы, а как равный… Такой раб не стоил ничего. Такого следовало убить на месте, как взбесившегося пса.
Йонард знал это, но тем не менее прыгнул вперед и повис на руке отца, как щенок на шкуре кабана.
Когда мальчик пришел в себя, тело ныло от побоев. С рассеченной губы текла соленая струйка и пачкала только что выпавший снег.
Когда стемнело, Хильда вынесла теплый, подбитый мехом плащ. Йонард понял, что это означало: у него больше не было дома.
Он принял подарок сестры, кивнул на прощание и быстро зашагал прочь, даже не думая оглядываться. Нож у него всегда был с собой, а значит, в этой холодной ночи Йонард вполне мог и выжить.
Когда быстро наступившая южная ночь накрыла землю своим непроницаемым плащом, неся прохладу и облегчение от нестерпимого зноя, яма была уже почти наполовину заполнена бродившим навозом. Йонард мог только стоять – и то над бурлящей поверхностью оставались лишь голова да плечи. Больше никто к яме не подходил, и у Йонарда зародилось сомнение: а не разозлил ли он Ардашира с Патмарком до такой степени, что им уже не нужна награда от повелителя, а достаточно будет утопить его, Йонарда, в дерьме, чтобы удовлетворить свое уязвленное самолюбие. И как только он об этом подумал, в ночи послышались легкие, осторожные шаги. Внезапно на плечи варвара упала петля, и чей-то, как показалось, знакомый голос тихо приказал:
– Руки вверх!
Йонард, не задумываясь, продел руки сквозь петлю и пропустил ее себе подмышки. Веревка тут же натянулась, и его выдернули из ямы, как пробку из бутылки. Даже с меньшим шумом. Но с большей вонью. Освободившись от петли, Йонард поднял глаза на своего спасителя.
– Ритул?! Ты!
– Не всяк тот враг, кто тебя обгадил, не всяк тот друг, кто тебя из дерьма вытащил, а уж если ты попал в дерьмо, то сиди и не разговаривай, – ответил Ритул известной среди особо проворных хорасанских торговцев поговоркой. – Бери свой меч и копье, варвар, и знай: если ты действительно хочешь найти и друга, и дело, и деньги, то отправляйся-ка в трактир "Одногорбый верблюд". Не ошибешься, там на вывеске нарисован синий верблюд среди барханов, – видимо Ритул сомневался, умеет ли Йонард читать. – Да, и все-таки не забудь помыться. Арык неподалеку, – напутствовал Ритул Йонарда, разрезав острым ножом его путы, и, не дожидаясь его благодарности, исчез во тьме.
Варвар, впрочем, и не собирался его благодарить. Сказал же Ритул: "Не всяк тот друг…", но Йонард вынужден был признаться самому себе, что чего-то не понимает. Не понимает, но очень хочет разобраться.
Глава вторая
Уронив лохматую голову на громадные руки, Йонард блаженно спал. Блюдо с остатками жаркого и огромная пивная кружка, сухая, как колодец на заброшенном караванном пути, были сдвинуты на край стола.
Маленький квадратный зал трактира с одногорбым синим верблюдом серди желтых барханов на вывеске едва освещался тусклыми масляными светильниками. Из кухни тянуло каким-то непотребством, которое здешние завсегдатаи по врожденному недомыслию принимали за приличную еду. Толстозадые девки в грязных юбках шныряли по залу, разнося мерзкую отраву, и улыбались, не разжимая зубов. В дальнем углу, сдвинув столы, шумная компания играла в кости, видимо на одну из девок, стук костей и пьяные вопли разносились на несколько кварталов, но Йонарду было все равно. Прервать его сон сейчас могло бы разве что крушение мира, да и то вряд ли. Причиной тому было не столько количество выпитого, сколько жаркие ласки одной шахджаханпурской красотки, с которой он познакомился в таверне получше. Впрочем, после позапрошлой ночи, которую он тоже провел без сна и с гораздо меньшим удовольствием, путь в таверну ему был заказан.
Крушения мира, однако, не потребовалось. Его вполне заменил легкий толчок в бок. Йонард еще не открыл глаза, а его могучая ладонь уже метнулась к мечу и успела выдернуть его почти наполовину, когда варвар, наконец, проснулся и сообразил, где он и что с ним. Напротив сидел молодой светловолосый парень, тот самый, кто пытался облегчить жизнь верблюдам Ашада и Зикха, Танат его забери, да потом вдруг передумал. Меча при нем опять не было, видно, грабитель караванов мечей не признавал, но широкий пояс с ножами был на месте. Увидев синюю сталь, ползущую из ножен, он не шелохнулся и смотрел на Йонарда спокойно и твердо – глаза в глаза.
– Если собираешься зарубить иранца, застав его врасплох, не смотри ему в глаза. Промахнешься, – медленно произнес он.
– Снова ты? – про себя Йонард подивился такой настырности, – а где остальные двое?
– Пока что хватит и меня одного, – ответил Керам, – а почему двое?
– А потому, – Йонард усмехнулся, – что остальные уже не побеспокоят ни тебя, ни меня.
– Ты их?..
– Точно, – Йонард сощурился и незаметно передвинул ноги, чтоб упредить быстрое движение правой руки разбойника.
Но тот лишь презрительно пожал плечами:
– Ну и Танат с ними. Умные люди, увидев тебя во главе каравана, поняли бы, что солнце их удачи закатилось. А дураков – не жалко.
Йонард хмыкнул. Керам был, конечно, прав, но когда тебе льстит в глаза кто-нибудь, кроме хорошенькой девчонки, держи ухо востро. Тем более в Хорасане.
– Так, значит, ты не хочешь, чтобы солнце твоей удачи закатилось, и разбудил меня не для того, чтобы посчитаться за тех олухов? Так зачем я тебе нужен? – спросил он уже мягче.
Керам помолчал несколько мгновений, словно раздумывал, с чего начать. Йонарда это не удивило. Парень назвался иранцем, а их порода известна – никогда слова в простоте не скажут, а если такое чудо и случится, то, значит, одно из двух: либо мать его была персиянкой, либо отец – римлянином.
– Ты слышал когда-нибудь о Черной башне? – спросил, наконец, Керам, глядя куда-то мимо варвара. Йонард поморщился.
– Я много чего о ней слышал, – кивнул германец, – И в числе всего прочего я слышал, что оттуда еще никто не возвращался.
– Это сказки, – пренебрежительно фыркнул Керам, – оттуда никто не возвращался, потому что никто туда не ходил. Туда просто так не пройти. Час надо знать. Я открою тебе тайну, германец. – Керам снова немного помолчал и тихо, равнодушно произнес: – Я был в Черной башне. И вернулся оттуда. И теперь снова собираюсь туда.
Варвар в задумчивости перевел холодный взгляд с лица грабителя караванов на пояс метательных ножей. Светловолосый разбойник пробудил в нем любопытство, одинаково присущее кошкам, детям и варварам.
– И что там такое в этой Черной башне? – спросил он.
– Сокровища, – спокойно проговорил Керам, – перед которыми даже сокровищница самого светлейшего, великого и несравненного просто склад дешевых побрякушек.
Серо-зеленые глаза на миг сощурились, но только на миг.
– И кому принадлежат эти сокровища? – спросил Йонард.
– Тебе не все равно? – светловолосый жестко усмехнулся. – Принадлежат самому Танату, стережет их египетский маг, а владеть будет тот, кто сумеет взять.
От этих слов, сказанных ровным тоном, по спине варвара пробежал холодок. Как и все северяне, он не любил магов, а если совсем честно – так просто боялся. Но Кераму он не признался бы в этом даже за все сокровища Черной башни. Он откинулся на спинку стула, тот жалобно заскрипел, а германец обвел таверну внимательным, скользящим взглядом и небрежно уронил:
– Так ты искал меня, чтобы позвать в гости к магу?
– Ты проницателен как никто, Йонард, – кивнул иранец.
Йонард подпер кулаком подбородок и задумался.
– Это случилось не так давно, две луны назад, даже чуть меньше, – заговорил светловолосый грабитель караванов, – я отстал от своих ребят… по правде сказать, нарочно. Любопытство, понимаешь, оно не только кошку сгубило. О Черной башне я слышал от Хаима-Лисицы… Ты знаком с ним?
– Нет, – коротко ответил варвар.
– Твое счастье. А я вот знаком. Даже вроде бы родственники. Отец он мне… Ладно, то дела прошлые. Отец сам не ведал, что творит, когда решил обзавестись наследником, иначе бы поостерегся. Хотя вряд ли. Он мало чего боится. Даже дьявольской бутылки…
– Какой бутылки? – очнулся Йонард, который от монотонных рассуждений Керама начал было засыпать.
– Нет никакой бутылки, – отмахнулся Керам, – тебе приснилось. У меня язык без костей… Давай для пользы дела забудем. Отец мой любит всякие магические штучки больше, чем женщина – побрякушки, сохрани его боги. Про Черную башню я услышал от него и с тех пор загорелся. Он рассказывал, и я могу поклясться, что это – правда, я был там и видел… Вход в башню лежит через врата Заката. – В ответ на вопросительный взгляд Йонарда разбойник мечтательно улыбнулся. – Врата эти открыты всегда, только простому смертному видеть их не дано. Но в ясный вечер перед полнолунием, когда закатное солнце и восходящая луна находятся друг против друга и розовый свет смешивается с золотым… их можно увидеть и войти. Это не легенда, я был там, и я прошел через врата Заката…
Почти против воли увлеченный рассказом Йонард молчал, боясь пропустить хоть слово.
– Отец говорил, что своим верхним венцом башня подпирает тучи, и это правда. Она действительно огромна. За вратами царит тишина, словно даже ветер не может миновать невидимой преграды и бессильно бьется о невидимую стену, но это где-то там… где-то в другом мире. А башня погружена в безмолвие. Я подошел и толкнул створки высоких ворот, и они распахнулись, будто хозяин ждал меня. Нигде я не увидел ни стражи, ни прислуги, словно башня была давно заброшена. Я пересек мощеный двор, подошел к дверям и уже хотел постучать… но они открылись сами.
Черные бездонные глаза, как две живые звезды, поглотили меня в один миг. Веки, напоминающие своей формой зрелые плоды горного миндаля, окаймленные агатовыми густыми ресницами, взметнулись и затрепетали, вверх – вниз. Сердце мое тоже затрепетало и, взлетев, упало куда-то, где я уже не мог ощущать его. Лицо девушки, словно дивное творение самого искусного мастера, поразило меня своей страстностью, сквозившей во всех чертах: в чуть полных, цвета спелой вишни губах, уголки которых прихотливо изгибались каждый раз, когда красавица улыбалась; в изящном, почти хищном вырезе крыльев прямого носа; в гордом своенравии открытого лба, который точно возносили к небу два ровных крыла тонких бровей. И вся она, как и вся ее фигура, закутанная во что-то невообразимо легкое и почти прозрачное, но все же не настолько, чтобы не оставить места воображению, начиная от иссиня-черных волн упрямых волос, выбивающихся из-под белой чалмы и заканчивая маленькими ступнями в остроносых туфлях… вся она, хотя и была мне едва по плечо, казалась величественнейшей богиней, сошедшей со своего трона, чтобы открыть дверь.
– Врешь, – подзадорил Йонард.
– Клянусь богами! Ты слушай дальше…
Красавица приветливо улыбнулась мне, словно ждала именно меня, и кивком пригласила в дом. Я, конечно, последовал за ней, да и кто бы поступил по-другому, когда сама Аннунт зовет в гости. Мы поднимались наверх и спускались вниз по винтовой лестнице, освещенной странным зеленым светом. В башне царило то же гнетущее безмолвие, что и во дворе, казалось, неземная красавица – единственная обитательница страшного замка. Я видел распахнутые двери, ковры, в которых утонет нога, драгоценные шелка и парчу, небрежно брошенные на край дивана, павлиньи перья в огромных и прекрасных вазах. Все это великолепие ослепляло, а хозяйка и не помышляла о том, что ее маленькая, стройная ножка ступает по бесценным сокровищам. Долгое время я думал, что красавица нема, она ведь не обронила ни слова и даже не поприветствовала меня, но неожиданно она обернулась и заговорила. Глубокий и чистый голос ее был низким, усталым и равнодушным.
"Я вижу, ты удивлен, путник? А меж тем удивляться нечему. Мой повелитель, Тумхат, собрал здесь величайшие сокровища всего обозримого мира. Ты хочешь увидеть сокровищницу Тумхата?"
Я смог только кивнуть. Красавица улыбнулась пренебрежительно, словно иного и не ждала, но почудилось мне, что, доставая спрятанный на груди маленький ключик, она вздохнула печально и разочарованно.
"Как тебя зовут?" – спросил я, уверенный, что имею дело если не с богиней, то с одной из прекрасных принцесс Ирана.
"Наконец-то догадался, – она рассмеялась без веселья, – зови меня Малика".
"Отец твой, должно быть, какой-нибудь могущественный правитель?"