Он двигался в воде, как сгусток нефти, и, поплыв вверх, оказался под неизвестными ему днищами, потерял ориентацию и заблудился. Перед его мысленным взглядом все еще стояло лицо и скользкие внутренности мертвеца. Когда Флорин наконец понял, где он, когда повернулся и увидел незакрепленные суда у причалов Базилио, разбросанные там и сям лодки Сенного рынка, похожие на клопов, – тогда в холодной, пронзительной тени судна обнаружилась одна из громадных, неотчетливых форм, словно подвешенных к городу снизу. Все они были закамуфлированы при помощи магии и тщательно охранялись, а Флорину запрещалось приближаться к ним. Он видел, что этот предмет соединен с другими такими же, и поднялся выше – теперь он мог не опасаться, поскольку сторожевая акула погибла. Форма приобретала все более четкие очертания. Внезапно Флорин понял, что она совсем близко, всего в нескольких ярдах от него. И когда он преодолел темноту и магический камуфляж, предмет предстал перед ним совершенно отчетливо, и Флорин понял, что это такое.
На следующий день несколько коллег потчевали Беллис жуткими подробностями вчерашнего нападения монстра.
– Боги и трах небесный, – в ужасе сказала Каррианна. – Ты можешь себе представить – эта тварь разорвала их на куски. – Ее описания становились все более преувеличенными, с омерзительными подробностями.
Беллис не слушала Каррианну. Она размышляла над тем, что узнала от Сайласа, подходя к проблеме с обычной своей рассудительностью, пытаясь решить ее при помощи интеллекта. Она принялась искать книги о Дженгрисе и гриндилоу, но нашла в основном детские сказочки или нелепые измышления. Она никак – абсолютно никак – не могла представить себе размер опасности, угрожающей Нью-Кробюзону. Всю ее сознательную жизнь этот город галдел вокруг нее – огромный, цветастый и вечный. Мысль о том, что ему кто-то может угрожать, казалась ей почти невероятной.
Но, с другой стороны, гриндилоу тоже были невероятны.
Описания Сайласа, его очевидные страхи сильно встревожили ее. Беллис во всех отвратительных подробностях пыталась представить себе последствия вторжения в Нью-Кробюзон. Руины, разрушения. Началось это как игра, своего рода вызов, – она заполняла воображение ужасающими картинами. Но потом эти картинки просто бесконечно мелькали перед Беллис, словно слайды в волшебном фонаре, вызывая у нее страх.
Она видела, как бурлят реки, заполненные телами плывущих под водой гриндилоу. Она видела пепел лепестков, извергаемый развалинами Дома фуксий, растрескавшиеся камни Горгульева парка, раскроенную, словно череп, и заваленную мертвыми кактами Оранжерею. Она представила себе руины вокзала на Затерянной улице, перекрученные, переломанные нити рельсов, обвалившийся фасад, обнаживший сложное плетение дорог.
Беллис представила себе, как складываются древние Ребра, огромной аркой перекрывавшие город, как их кривые обводы превращаются в костную пыль.
Эти видения навевали на нее хандру. Но сделать она ничего не могла. Никого здесь, никого из власть имущих этого города нимало не заботила эта проблема. Они с Сайласом были в одиночестве, и, пока они не поймут, что происходит в Армаде, не узнают, что здесь творится, Беллис не могла составить план бегства.
Беллис услышала, как открылась дверь, и подняла глаза над стопкой книг. На пороге стоял Шекель, держа что-то в руках. Она хотела было поздороваться с ним, но, когда увидела выражение его лица, слова замерли на языке.
Он смотрел на нее встревоженно и неуверенно, словно пытаясь понять, не оплошал ли он в чем-нибудь.
– Я должен вам кое-что показать, – медленно произнес он. – Вы знаете, что я записываю все слова, которые мне не даются сразу. А потом, когда я встречаю их снова в другой книге, мне они уже известны. Так вот… – Он опустил глаза на книгу в его руках. – Так вот, одно такое слово я нашел вчера. Только книга была не на рагамоле, а это слово… ну, оно не глагол, не существительное и ничего в таком роде. – Он акцентировал термины, которым она его научила, но делал это не бравируя, а чтобы обратить ее внимание. – Я говорю об имени.
Он протянул ей книжечку.
Беллис посмотрела на нее. На обложке потускневшей фольгой было вытиснено имя автора.
Круах Аум.
Книга, которую искал Тинтиннабулум, одна из важнейших для проекта Любовников. Ее-то и нашел Шекель.
Он подобрал ее среди детских книг. Беллис села и принялась листать страницы. Вскоре она поняла, почему книга оказалась на детской полке. В ней было множество примитивных картинок, выполненных простыми толстыми линиями, с детским неумением изобразить перспективу, отчего пропорции оставались неясными и человек мог оказаться ростом со стоящую рядом с ним башню. На всех лицевых страницах был текст, а на оборотной стороне – картинка, отчего казалось, будто ты держишь в руках иллюстрированную книгу притчей.
Тот, кто приходовал ее, видимо, взглянул мельком, ничего не понял и поставил, не озаботившись дальнейшими выяснениями, рядом с другими иллюстрированными книгами – детскими. В каталог она не попала и пролежала без движения несколько лет.
Шекель что-то говорил Беллис, но та почти не слышала его. "Не знаю, что мне делать, – стесняясь, говорил он, – думал, что вы поможете, Тинтиннабулум ее и ищет, я уж постарался, как мог". Она рассматривала томик, чувствуя возбуждение, прилив адреналина. Названия у книги не было. Она вернулась к первой странице, сердце у нее учащенно забилось, словно собираясь выскочить из груди, когда она поняла, что не ошиблась относительно имени Аума. Книга была написана на верхнекеттайском.
Это был тайный классический язык Гнурр-Кетта, островного народа, обитавшего в тысячах миль к югу от Нью-Кробюзона, на краю Вздувшегося океана, где теплые воды переходили в море Черной косы. То был странный и очень трудный язык, использовавший рагамольскую графику, но совершенно другого происхождения. Нижнекеттайский, повседневный язык, был гораздо легче, но древние связи между двумя этими языками ослабли. Беглое владение одним языком давало лишь очень относительное понимание другого. Верхнекеттайский даже в самом Гнурр-Кетте был достоянием певчих и немногих интеллектуалов.
Беллис изучала этот язык. Очарованная структурой его сложных глаголов, именно ему посвятила она свое первое исследование. Пятнадцать лет прошло с того времени, когда Беллис опубликовала "Грамматологию верхнекеттайского", но, несмотря на все ее познания, она долго разглядывала начальные слова первой главы, прежде чем смысл стал доходить до нее.
"Я солгал бы, сказав, что не испытываю гордости, выводя эти строки", – молча прочла Беллис и оторвала глаза от текста, пытаясь успокоиться и чуть ли не боясь читать дальше.
Она быстро переворачивала страницы, бросая взгляд на картинки. Человек в башне у моря. Человек на берегу, на песке – уродливые остовы огромных двигателей. Человек делает вычисления по солнцу и по теням странных деревьев. Беллис обратилась к четвертой картинке, и у нее перехватило дыхание. Она с ног до головы покрылась гусиной кожей.
На четвертой странице человек снова стоял на берегу (на его лице не было ничего, кроме пустых стилизованных глаз, которым художник придал коровью безмятежность), а над морем к приближающемуся судну несся рой черных фигур. Картина была нечеткая, но Беллис разглядела болтающиеся тонкие руки и ноги и пятна крыльев.
Это вызвало у нее тревогу.
Беллис листала книгу, пытаясь вспомнить язык. В этой книге было что-то странное. Абсолютно непохоже ни на одну другую книгу на верхнекеттайском из тех, что попадались Беллис. Была какая-то несообразность в тоне автора, расходившемся с поэтикой, характерной для старого гнурр-кеттского канона.
"Он обратился бы за помощью к чужакам, – неуверенно прочла она, – но все остальные избегали нашего острова, боясь наших голодных женщин".
Беллис подняла глаза. "Один только Джаббер знает, что такое попало мне в руки", – подумала она.
Она лихорадочно пыталась сообразить, что делать. Руки продолжали машинально переворачивать страницы, и когда она снова опустила взгляд, то книжка была перелистана до половины, а ее герой плыл по морю на маленьком суденышке. Художник изобразил человека и суденышко очень маленькими. Человек спускал в море цепь с массивным кривым крюком на конце.
Глубоко внизу, в гуще волнистых линий, изображающих воду, были нарисованы концентрические круги, отчего судно казалось совсем крошечным.
Эта картинка привлекла внимание Беллис.
Она смотрела на нее во все глаза, и тут что-то в ней шевельнулось. Она задержала дыхание. Словно волна, нахлынуло понимание, и одновременно иллюстрация изменила очертания, будто Беллис смотрела на детскую волшебную картинку. Она увидела, что это такое на самом деле (зная теперь, на что смотрит), и под ложечкой у нее так засосало, что ей показалось – вот сейчас она упадет.
Она теперь знала суть секретного проекта Саргановых вод. Она знала, куда направляется Армада, знала, чем занимается Иоганнес.
Шекель все говорил. Теперь он рассказывал о нападении динихтиса.
– Флорин бросился туда вниз. – (Беллис послышалась гордость в его словах.) – Флорин хотел им помочь, только не успел. Но я вам скажу одну смешную вещь. Помните, я вам как-то говорил, что под городом есть всякие штуки, какие-то предметы – он никак не мог понять, что это такое? А ему еще не разрешалось подойти поближе. Ну так вот, когда костерыба вчера убралась, бедняга Флорин оказался прямо под одной из этих штуковин. Он ее как следует разглядел и теперь знает, что у нас такое там, внизу. Догадайтесь – что?..
Он сделал театральную паузу, давая возможность Беллис догадаться. Она по-прежнему смотрела на картинку.
– Уздечка, – почти неслышно сказал Шекель. На его лице отразилось смятение. Вдруг он заговорил в полный голос: – Огромная уздечка, удила, вожжи – упряжь размером с целый дом.
– Цепи, Шекель. Это цепи размером с корабль, – сказала она. Он уставился на нее, недоуменно кивая ее последним словам. – Флорин видел цепи.
Она никак не могла оторвать глаз от картинки: крошечный человечек на крошечном суденышке в море застывших волн, набегающих друг на дружку в строгой последовательности, как рыбья чешуя; под ними – глубины, переданные плотно закрученными, пересекающимися штрихами; а на дне… намного больше суденышка, круг в кругу, в кругу, круги огромные, даже с учетом непонятной перспективы, невероятно большие, с черным пятном в центре. Смотрит, смотрит на рыболова, выслеживающего добычу.
Склера, сетчатка и зрачок.
Глаз.
Интерлюдия III
В другом месте
В Салкрикалтор нагрянули чужаки. Они сидят неподвижно, разглядывая город и креев, методичные и неумолимые, как штепсельные гнезда.
Они оставили за собой след из пропавших фермеров, подводных искателей приключений, бродяг, мелких чиновников. Они получали информацию с помощью заискиваний, магии и пыток.
Пришельцы смотрят масляными глазами.
Они провели разведку. Они видели храмы, акульи ямы, галереи, аркады, крейские трущобы, архитектуру отмелей. Темнеет; начинают сиять шары Салкрикалтора, движение становится гуще. Молодые щеголи-креи дерутся и принимают всевозможные позы на спиральных дорожках наверху (их действия отражаются в глазах спрятавшихся наблюдателей).
Идет время. Улицы пустеют. В предрассветные часы тускнеют шары.
И тогда наступает тишина. И темнота. И холод.
Пришельцы двигаются.
Они проходят по пустым улицам, закутавшись в темноту.
Пришельцы двигаются, как ленты, сотканные из пустоты, словно они – ничто, словно их влекут случайные приливы и отливы. Они обследуют закоулки, на которых сверкают шрамы анемонов.
Канавы улиц вымерли, здесь можно увидеть только ночных рыб, улиток, крабов, замирающих от ужаса при приближении пришельцев. Они минуют нищих в скелетах зданий. Они проникают сквозь дыру в стене склада, готового превратиться в прах. Они выбираются наружу по нижнему уровню траченной временем крыши, похожей на коралл, и прячутся в тени, слишком небольшой для них. Они стремительны, как мурены.
Среди спиралей крови они услышали произнесенное шепотом имя, наводку, которую они приняли, выследили, обнаружили.
Они поднимаются и смотрят поверх крыш, в морскую даль.
Он спит там, сложив под собой ноги, тело слегка колеблется в потоке, глаза закрыты – крей-самец, загнанный ими. Пришельцы нагнулись. Они гладят его, прикасаются к нему, производят горловые звуки, и его глаза медленно открываются, он начинает отчаянно биться в вервиях, которыми они опутали его (они сделали это тихо и нежно, как нянюшки, чтобы не разбудить его), рот его раскрывается во всю ширь, словно вот-вот разорвется и изойдет кровью. Он будет вопить и вопить на креевом вибрато, если только на него не наденут костный ошейник, который, не причиняя боли, сдавливает определенные нервы на шее и спине, убирая звук.
Из горла крея бьют фонтанчики крови. Пришельцы с любопытством смотрят на него. И вот он обессилен от ужаса. Один из пленивших его выступает с нездешним изяществом и говорит.
"…Тебе известно кое-что, – говорит он, – мы тоже хотим это знать".
Они начинают свою работу, задают шепотом вопросы, снова и снова с немыслимым умением управляясь с переводчиком на крейский, и пленник закидывает голову и снова начинает кричать.
И снова без звука.
Пришельцы продолжают.
И позже.
Дно океана, перепаханное червями, теряется вдали, вода без конца, и темные фигуры (вдалеке от дома) сидят неподвижно, подвешенные в темноте, и размышляют.
След взорвался.
От них отрываются клочки слухов, изгибаются и дразнятся. Южный корабль исчез. Со скалистых кромок континента, где земля поднимается, чтобы разделить пресную и соленую воду, они проложили путь к каналу Василиск, к торчащим пальцам Салкрикалтора, к кораблю, курсирующему между морем и Нью-Кробюзоном, оседлавшим реку. Но корабль исчез, оставив за собой водоворот лжи и историй.
Рты из глубины. Пираты-призраки. Вихревой поток. Скрытые шторма. Плавучий город.
Снова и снова плавучий город.
Охотники исследуют платформы, возвышающиеся над южными водами Салкрикалтора, – опоры, похожие на громадные деревья, на ноги толстокожего животного, – гигантские бетонные столбы, утопленные в морское дно и присыпанные илом, словно ступни великана, ступившего в грязь.
Буровые установки терзают мягкую породу, высасывая из нее соки. Установки кормятся на мелководье, как болотные обитатели.
Люди в оболочках из кожи и воздуха спускаются на цепях, чтобы обслуживать этих рокочущих исполинов, и охотники с легкостью хищников уносят их. Они снимают с них маски, и люди бьются в судорогах, и жизнь уходит из них пузырящимися воплями. Но похитители поддерживают в них жизнь заклинаниями, кислородными поцелуями, массажем, замедляющим биение сердец, и в подводных пещерах люди молят о милосердии, по требованию похитителей рассказывая им всякие истории.
Прежде всего – истории о плавучем городе, который захватил "Терпсихорию".
Опускается ночь, и дневные тени исчезают.
Теперь в распоряжении этих неясных фигур все воды мира. Океаны: Райм, Боксаш, Вассили, Таррибор и Тьюхор, Немой и Вздувшийся. А еще Господское море, Спиральное море, Часы, Тайное и другие. А еще все проливы, протоки и каналы. А еще все бухты и шхеры.
Как им обследовать все это? С чего начать?
Они спрашивают у моря.
Они направляются на глубоководье.
"…Где плавучий город?" – спрашивают они.
Король акул-гоблинов не знает или не хочет знать. Корокант отказывается говорить. Охотники спрашивают в других местах: "…Где плавучий город?"
Они находят разведчиков из числа морских чертей, замаскированных под треску или угрей. Те заявляют о своем полном неведении и уплывают, чтобы еще подумать. Охотники спрашивают у салиний – элементалов соленых вод, но никак не могут разобрать их ответы – жидкие выплески информации.
Поднявшись вместе с солнцем и всплыв на поверхность, охотники раскачиваются на волнах и снова начинают думать.
Они спрашивают у китов.
"…Где плавучий город?" – спрашивают они у громадных глупых пожирателей криля, у серых, горбатых, голубых. Они садятся на них, как всадники, и воздействуют на центры удовольствий в их тяжелых мозгах. Они подкупают их, направляя тонны планктона, этого паникующего супа, в ухмыляющиеся китовые пасти.
Вопрос охотников превращается в требование.
"…Найдите плавучий город", – осторожно говорят они словами достаточно простыми, чтобы киты могли понять.
И киты понимают. Огромные животные погружаются в задумчивость, их мозги так неповоротливы, что охотники начинают проявлять нетерпение (но они знают, что должны ждать). Наконец, после нескольких минут, в течение которых слышен только один звук – китовые челюсти перемалывают воду, – ударив одновременно хвостами по воде, они нарушают молчание.
Они, кряхтя, направляются за тысячи миль, посылают сигналы с эхолокаторов, зондируют, обмениваются дурашливыми посланиями, делают то, что им было сказано: ищут Армаду.
Часть третья
Фабрика компасов
Глава 15
– Они хотят поднять аванка.
На лице Сайласа появилось выражение недоумения, несогласия, целая гамма оттенков сомнения.
– Это невозможно, – сказал он, тряхнув головой.
Беллис скривила губы.
– Потому что аванки – легенда? – резким тоном спросила она. – Вымерли? Детские сказочки? – Она сложила губы трубочкой и потрясла томиком Круаха Аума. – Тот, кто приходовал эту книгу, решил, что здесь детские историйки. Я знаю верхнекеттайский. – Голос ее зазвучал взволнованно. – Это не детская книга.
День сходил на нет, но городские звуки снаружи еще не стихали. Беллис выглянула в окно – напластования ярких цветов обесцвечивались. Она протянула Сайласу книгу и снова заговорила.
– Я больше почти ничего не делала эти два дня – только рыскала по библиотечным полкам, как свихнувшийся призрак, и читала книгу Аума.
Сайлас, одну за другой, неторопливо переворачивал страницы, глаза его пробегали по тексту, словно он понимал, что там написано, но Беллис знала – не понимает.
– Это верхнекеттайский, – сказала она. – Но книга не старая и не из Гнурр-Кетта. Круах Аум – анофелес.
Сайлас в ужасе поднял на нее глаза. Последовала долгая пауза.