Михалыч, сурово сдвинув брови, посмотрел на своих упрямых помощников, которые продолжали сидеть за столом, растерянно поглядывая друг на друга и не торопились отправляться на вечернюю прогулку, строгим, укоряющим взглядом, но те никак на это не отреагировали. Помощь пришла к нему неожиданно и вовсе не с той стороны, что он ожидал. Черный ворон Конрад, сидевший на спинке одного из кресел, внезапно громко захлопал крыльями и грозно заорал:
‑ Ну, чего расселись? Вам, что не ясен приказ мессира? Вон отсюда, бездельники и чтобы до понедельника вы нас не беспокоили! Вам понятно?
Когда сопротивление райских обитателей было окончательно сломлено, Михалыч быстро убедился в том, что на прогулку они отправились с гораздо большим энтузиазмом, нежели хотели остаться. Он вышел во двор, чтобы проводить своих друзей и дать последние рекомендации и наставления, которые они выслушали несколько рассеяно. Всеми своими мыслями они уже были в огромном ночном городе, который манил их яркими огнями.
В просторном гараже стоял еще один здоровенный джип "Тойота Ландкрузер" и его друзья хотели ехать на нем вшестером, но Михалыч настоял на том, чтобы они взяли все три машины, так как увидел, что ангел и его подруга, всерьез намеревались ехать в город на "Харлее" в такую‑то холодрыгу. Айрис быстренько поколдовала над его потрепанным "Опелем Вектра" и машина вновь заблистала свежей краской, словно она только что сошла со сборочного конвейера. Сэр Харальд Светлый и Олеся взяли себе "Хаммер", Мишель и Ниэль второй джип, а Айрис и Сидонии достался скромный и почти незаметный "Опель".
Михалыч с удивлением отметил, что небесные дамы, вовсю помыкали своими кавалерами и без малейшего стеснения сели за руль. Их галантные кавалеры нисколько не тяготились тем, что им отводится второстепенная роль. Ниэль выглядела за рулем здоровенного джипа очень импозантно, но вот миниатюрная русалочка Олеся, сидевшая за рулем мощного, военного автомобиля, выглядела так, что могла повергнуть в ужас любого московского гаишника хотя бы потому, что эту синеглазую кроху просто было почти не видно. Кавалькада из трех автомобилей быстро выехала за ворота и вскоре исчезла из вида, растворившись в ночи.
Говорящий ворон Конрад наотрез отказался войти в дом, добровольно вызвавшись охранять покой его хозяина снаружи и на вопрос Михалыча, как он собирается это делать, только презрительно каркнул, взлетел в воздух и полетел вокруг коттеджа. Михалычу не оставалось ничего иного, как вернуться в дом и подняться в свой кабинет. Перед тем, как сесть за компьютер, он переоделся в спортивные брюки и майку, затем заглянул на кухню, чтобы соорудить себе гигантский бутерброд и прихватить несколько банок пива, и, наконец, прошел в кабинет, залитый, не смотря на зимнюю московскую ночь, ярким солнечным светом летнего дня, бьющим из двух окон.
Удобно устроившись в мягком, кожаном кресле, Михалыч, хлебнув пивка из банки, взял в руки мышку с инфракрасной связью, нацелился на значок текстового редактора, щелкнул клавишей и принялся просматривать содержимое файла, поименованного его другом, как "Парадиз Ланд". Первое, что бросилось ему в глаза, это огромные размеры файла, что могло свидетельствовать о том, что Олег мог снабдить его множеством иллюстраций. После того, как он открыл файл, на экране высветилась белая страница, представляющая из себя обыкновенный, не слишком броский, титульный лист книги, на котором было написано простым, брусковым шрифтом:
Олег Кораблев.
ГЕРОЙ ПО ПРИНУЖДЕНИЮ.
Михалыч невольно улыбнулся, все было именно так, как его предупреждал Олег. Его друг действительно решил вкусить радостей от литературных трудов и написал, судя по всему, весьма объемистую книгу. Что же, прекрасно зная характер своего друга и будучи наслышанным о его поразительной способности находить себе неприятности, буквально, на ровном месте, эта книга, описывающая его путешествие по волшебной стране, должно содержать массу неожиданностей. Сделав масштаб страницы на экране более удобным, Михалыч стукнул пальцем по кнопке "Enter" и принялся читать первую страницу, на которой было написано следующее короткое пояснение:
Подробное описание невероятных и удивительных приключений в волшебной стране, которые выпали на мою долю только потому, что я не обладал в одно прекрасное, зимнее утро, достаточной выдержкой и проявил нетерпение.
Ниже было написано предисловие, адресованное лично Михалычу, которое было написано Олегом в самом серьезном, и совершенно не свойственном для него, тоне:
Мой дорогой друг Александр! Я уверен, что в эти минуты, когда ты начал читать мое повествование, ты уже на собственном опыте убедился в том, что и я и ты, мы оба, больше не являемся обыкновенными людьми. Плохо или хорошо это? Мог ли я избежать этого? Эти и еще многие другие вопросы, я постоянно задаю себе и ответы получаются весьма и весьма однозначные. Мы оба не вправе давать категоричных оценок, так как с одной стороны такова наша судьба, а с другой стороны, мы оба, подспудно, желали чего‑то подобного. Что же касается вопроса о том, мог ли я избежать такого развития событий, ответ прост, не окажись на этом месте я, значит его пришлось бы занять тебе, Александр, ведь я был всего лишь твоим дублером.
Кивнув головой, словно бы соглашаясь со своим другом, Михалыч открыл на экране монитора следующую страницу и начал читать эту необычную повесть, которая, скорее все‑таки была путевым дневником, описывающим путешествие Олега Окунева по Парадиз Ланду, нежели самым обычным литературным произведением, написанным автором в модном сегодня жанре "фэнтези".
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
В которой я, с некоторым прискорбием, могу сообщить своему любезному читателю о том, что умение хорошо прыгать через лужи может привести к такому же печальному результату, что и наличие дурной головы, с которой, как известно, ногам нет покоя. Мне же моя голова, заодно, и рукам задала немало работы. Но зато, вследствие одного, как я полагаю, самого длинного прыжка в истории спорта, мне удалось перенестись с пустынной, заснеженной аллеи в Москве на еще более пустынную дорогу в тихом, осеннем лесу и отправиться по ней в удивительное и необычайное путешествие.
Проверив, напоследок, не забыл ли чего в спешке, я задернул в комнате тяжелые, темно коричневые шторы, выдернул из факса телефонный кабель и оставив включенным светильник у изголовья софы, вышел в прихожую. Вещи в дорогу были собраны еще с вечера в три сумки. Одев на голову черную, вязаную шапочку, я присел на табурет, чтобы спустя мгновение, встать со словами:
‑ Ну, с Богом.
Хозяйские электронные часы, висевшие над дверью, высвечивали ярко‑зеленые цифры, показывающие мне, что уже наступило пять часов сорок минут в то время, как мои наручные убежали на восемь минут вперед. Ну, и хитрая же все‑таки это техника, часы. Мои, например, умудряются то спешить на пять минут в сутки, то отставать минут на десять, а иной раз, несколько недель подряд идут с удивительной точностью. Японские, видишь ли, "Ориент", черт бы их подрал.
Ну, да, ничего страшного, эти восемь минут я сегодня рассматривал, как некий, дармовой гандикап и потому не стал переводить часы вперед. Повесив на плечо ту из сумок, которая была, потяжелей, я взял в руки две большие, но легкие, дорожные сумки, одна из которых была с колесиками. Обе были доверху заполнены подарками для дочери и моих племянников и потому больше всего походили на туго надутые мячи, и открыл входную дверь.
С лестничной клетки мне в лицо пахнуло тяжелым запахом помойки, доносившимся от мусоропровода, который был забит мусором уже выше третьего этажа. Вызывать лифт, который тоже, почти наверняка, окажется загаженным местным малолетним хулиганьем, мне не захотелось и потому я бодро потопал вниз пешком, шкрябая колесиками сумки по ступенькам лестничного марша. Мысленно я уже был дома и потому не замечал этой вони.
Вместе с радостным волнением я ощущал и некоторое беспокойство. Прошел еще один год и я по‑прежнему, не отважился бы назвать его удачным, три с лишним года я не был дома и не видел дочери, но уже одно то, что в это зимнее утро я направлялся на вокзал, наполняло меня радостью. Все‑таки, максимум через сорок часов я увижу свою дочь, а это было самое главное.
От таких мыслей меня невольно отвлек тяжелый, горячий запах псины, смешивающийся с затхлым запахом гниющего болота, поднимающимся из подвала. Быстро, почти бегом, под злобное рычание, доносящееся из‑под лестницы, я пересек полутемный подъезд, едва‑едва освещаемый слабосильной лампочкой, и, наконец, вырвался на свежий воздух, кляня на чем свет жильцов, превративших за каких‑то пять лет этот, довольно красивый снаружи, восемнадцатиэтажный дом в форменные трущобы. Вонючие и загаженные донельзя.
Дом, нарядно облицованный белым и голубым кафелем, стоял в отдалении от оживленной улицы, укрытый от шума небольшим ельником. От дома к улице шла широкая, заметенная чистым, искрящимся снегом аллея, по краям которой рос густой кустарник, в котором летом любила прятаться детвора. Всю ночь шел снег и теперь все был покрытым пушистым, белым и искрящимся в лучах фонарей покрывалом. Дворники еще не принялись за расчистку дорожек и потому мне пришлось прокладывать себе дорогу, идя по пушистому, поскрипывающему под сапогами, снежному ковру.
Пройдя сквозь ельник почти до половины, мои ноздри, успевшие отойти от амбре бытовых отходов, псины и гниющего болота, уловили новый запах. Резкий и очень необычный. Пахло одновременно серой, ладаном и фиалками. Аллея в этом месте, резко поворачивала вправо и за кустами, укрытыми снежным саваном, мне не было видно источника странного запаха, который с каждым моим шагом, становился все сильнее. Не сбиваясь с быстрого, бодрого шага, я прошел поворот и прямо под очередным фонарем увидел на широкой дорожке большое, изумрудно‑зеленое пятно, как будто кто‑то вылил на снег ведро зеленки. Пятно это и издавало тот сильный, но довольно приятный аромат и быстро расползалось по снегу.
Подходя ближе я понял, что источником сего безобразия была круглая, черная склянка, лежавшая в самом центре пятна на боку. Из коротенького горлышка вытекала темная, почти черная, густая жидкость, которая и окрасила снег в изумрудно‑зеленый цвет. Обходить пятно мне не представлялось возможным, поскольку с одной стороны дорожки стояла бетонный, решетчатый забор, а с другой, рос густой кустарник. Мне же, только того и не хватало того, чтобы из‑за чьей‑то шалости обходить это зеленое безобразие и продираться сквозь кусты.
Пачкать сапоги этой зеленой гадостью, мне тоже не хотелось. В хорошем сцеплении подошвы своих теплых сапог со снегом я был вполне уверен, пятно в ширину было не более трех метров, а сумки мои были не такими уж и тяжелыми. И, в конце концов, я все‑таки взрослый дяденька и умею ловко прыгать через лужи. Да, и не поворачивать же, в самом то деле назад, и не идти к автобусной остановке другой дорогой.
Быстро ускоряя ход, я разбежался и прыгнул. В последнее мгновение я понял, что хоть чуть‑чуть, а все же зацеплюсь за эту зелень, уж больно быстро она расползалась по снегу. Впрочем, это ощущение длилось недолго, так как уже в следующее мгновение я понял, что мой прыжок оказался, мягко говоря, не совсем удачным. Понял я это прежде всего потому, что мне в глаза, внезапно, брызнула яркая, чистая голубизна неба. От неожиданности я зажмурился и, приземлившись хотя и удачно, сразу же почувствовал, ‑ что‑то здесь не так, не слава Богу. Вот только что?
Стоя с закрытыми глазами я слегка шевельнул ногой. Как я и предугадывал, под ногой раздался тихий шелест опавших листьев. Именно этот, а не какой‑либо иной запах я и чуял. Аромат фиалок в сочетании с ладаном, перемешанный пополам с серой, остался где‑то в другом месте, а здесь остро пахло осенью. Затаив дыхание, я энергично поводил ногой из стороны в сторону. Так оно и есть! Под моей ногой шелестели опавшие листья! Сердце у меня в груди, застучало громко и тревожно. Мои щеки и мочки ушей, которые еще несколько секунд назад пощипывал мороз, явственно ощущали тепло, а льдинки на моих усах, быстро таяли.
Стоя на опавшей, шелестящей под ногами листве, я все еще боялся открыть глаза. Полной грудью я вдохнул теплый, после мороза, воздух. Он был, чист, свеж и напоен яркими ароматами осени. Опасаясь неизвестно чего, я опустил сумки наземь и сорвал перчатки. Быстро сунув правую руку в карман куртки, я нащупал холодный газовый баллончик и открыл глаза. Мое сердце бешено заколотилось, отзываясь неприятным шумом в ушах, перекрывая все остальные звуки, хотя увиденный мною пейзаж, был очень идиллический и в нормальных условиях подействовал бы на меня успокаивающе.
Я стоял на широкой проселочной дороге, довольно ровной и посыпанной ослепительно белой, то ли известняковой, то ли мраморной крошкой. Справа от дороги, впереди, покато вздымался склон высокого и широкого холма, покрытого еще зеленой, хотя уже и начинающей буреть, высокой травой. Холм был украшен живописными деревцами, начинающего багроветь, боярышника.
Дальше, вдоль дороги, росли высокие, раскидистые клены с ярко‑алой листвой и дубы с темно‑зеленой, узорчатой листвой. Слева от дороги, внизу, раскинулась широкая речная пойма. Лента не очень широкой, голубой реки, делала в этом месте пару плавных изгибов. За рекой виднелась цепь невысоких холмов и был виден уже совсем далекий лес, а за ним золотилось еще что‑то вроде степи. У меня возникло такое ощущение, что этот мир невообразимо огромен и, глядя вдаль я понимал, что мне открывалась лишь самая крохотная его часть.
Повернувшись назад, я увидел невдалеке, метрах в ста двадцати позади себя, темную громадину лиственного леса. Похоже это был буковый лес, высокий и мощный, с очень густым подлеском. Я стоял под большим кленом, чьи листья казались кроваво‑красными. Листья с тихим шелестом падали мне под ноги и устилали белую дорогу, которую так и хотелось назвать сахарной, ярким ковром. Пейзаж был очень мирным, но я перепугался, чуть ли не до икоты, до сердечного приступа и полной паники, но каким‑то чудом взял себя в руки, чтобы не забиться в истерике на этой пустынной дороге.
Вот и стоял я как пень, как дурак, и никак не мог сообразить, куда же это меня черти занесли? На моих часах было шесть часов одиннадцать минут, а я одним прыжком улетел на добрые две тысячи километров, если этот буковый лес действительно находится в Лагонаках. Хотя нет, там таких широких просторов все‑таки нет. Это место точно находится не на Северном Кавказе, который я знаю, почти как свои пять пальцев.
Впрочем, я кажется, попал вообще черт знает куда, ведь за моей спиной, над лесом, ниже клубящихся облаков была явственно видна громадина какого‑то хребта и я был готов поклясться, что это не Большой Кавказский хребет. Ни на Кавказе, ни в Закавказье, которое я тоже знаю неплохо, просто не бывает таких отвесных гор с рифленым склонами. Что‑то подобное вообще‑то в природе есть, но только не на Кавказе и даже не в России. Куда же меня черти забросили? Да, это просто Кин‑дза‑дза, какая‑то!
Мои попытки разобраться и понять, где же я все‑таки нахожусь, как ни странно, успокоили мои взведенные до предела нервы и сердце мое, наконец, перестало колотиться как шаманский бубен. Впереди, метрах в двухстах, я увидел слева от дороги большой, округлый валун, на котором можно было посидеть и подумать. Взяв в руки сумки, которые почему‑то показались мне подозрительно легкими, я пошел к камню, как тот былинный витязь, но, в отличие от картины Васнецова, дорога передо мной была только одна, никакой надписи на валуне не наблюдалась, да, и воронья вокруг тоже, равно, как и костей других, ранее павших здесь витязей.
Посидев на камне и выкурив пару сигарет, я понял, что ни черта не понял и мне остается выбрать только одно ‑ в какую сторону идти. Соваться в буковый лес мне вовсе не хотелось, тем более, что там была еще и гора в придачу. В тех местах где я оказался, было довольно тепло и потому я снял с себя и шапочку, и свитер, да, и переобулся, заодно, в кроссовки.
Прежде, чем отправляться в путь, я решил, что было бы неплохо соорудить волокушу для своих сумок. Тащить их в руках будет далеко не сахар. Достав из сумки большой перочинный нож, я побродил вокруг и нашел небольшую рощицу лещины. Срезав две крепкие жердины, я сделал из своего шарфа упряжь, закрепил на волокуше сумки и, ухватившись за жердины, пошел вперед, подальше от леса.
То, что у меня был с собой большой перочинный нож, который лишь чуть‑чуть не дорос доохотничьего, да, еще баллончик со слезоточивым газом, придавало мне уверенности и потому я шагал бодро и весело, посматривая на живописные окрестности. Дорога была очень хорошая, слегка выпуклая в середине, грейдер с отличным покрытием, шла под гору и идти по ней было легко и приятно. Километра через три я все‑таки вошел в лес, но уже не в такой мрачный как тот, что остался за моей спиной.
Холмы справа от меня стали выше и круче, но вскоре я прошел их и наткнулся на развилку дороги. К той дороге, по которой я шел, примыкала, выходя из леса и спускаясь с гор, дорога темно‑коричневого цвета и по этой дороге недавно проехал автомобиль. Я не Бог весть какой следопыт, но там, в одном месте была небольшая лужица и по брызгам грязи я понял, что автомобиль поехал как раз в том направлении куда я шел. Поэтому я тоже решил идти, как надумал раньше.
Стараясь не сбиваться с темпа, я все шагал и шагал по дороге, удивляясь тому, сколь безлюдны были эти места. По обочинам дороги я не увидел ни одной пустой бутылки, ни единой пачки из под сигарет, да, и никаких дорожных указателей или табличек типа: "В лес не входить" и "Огня не разжигать", я тоже не увидел. Эти места были не только безлюдными, но и вообще без какого‑то зверья и даже насекомых. Не было слышно криков птиц, жужжанья пчел, собиравших последний осенний взяток, не было слышно ничего, кроме ветра, шелеста листьев и шкыргатанья моей волокуши по сахарной дороге.
Так я и отшагал километров пятнадцать или даже больше, пока мой нос, уже изрядно отвыкший от малоприятных запахов цивилизации, внезапно, не учуял запах бензина. Это случилось в небольшом лесочке, через который проходила дорога. Запах был явственный, но автомобиля я нигде не увидел, хотя местами и видел его следы на дороге. Поднявшись на пригорок, где как раз и кончался лесок, я увидел впереди скорбную и очень неприятную картину.
Метрах в сорока от меня, впереди, слева от дороги, лежал труп мужчины, одетого в травянисто‑зеленый камуфляж. Настроение у меня моментально испортилось, так как вид мертвецов всегда вызывал у меня дикую тоску и печаль. Правда, я еще ощущал дикую злость на самого себя за то, что выбрал неверное направление и набрел на этого нежданного покойничка. Лучше бы я пошел в лес. Однако уже в следующее мгновение я снова почувствовал, как липкий холодок страха стал заползать мне за воротник и продирать, чуть ли не до костей.