- Никак нет, сэр. По уставу не положено. Не пью. Да и не завозят нам ничего такого…
- И правильно делают! А то совсем уже… - картина Лондона вызвала у полковника явное одобрение. - А тут ничего… Как вообще служба, капитан?
- Честно? Отвратительно, сэр…
- Понимаю… Ну ничего, не волнуйся! Скоро тут все изменится! Даже если вся эта "эпидемия" твоих рук дело… Скоро мы вырвемся из этой дыры, капитан! Не веришь? А зря… Вот, ознакомься. Этих бумаг официально не существует, о том, что там написано, знают только трое, я, майор Эндрю Никлсон и майор Лесли Керр. Ты будешь четвертым. Так положено, если кто-то из нас погибнет - другие должны довести дело до конца. Читай, читай, только про себя, потому что если хоть слово из этой папки будет произнесено вслух - я буду должен тебя тут же убить. Да ты и не захочешь, такое даже любимой мамочке не рассказывают. Читай, Эдвард Гамильтон, и гордись, что нам с тобой выпала такая честь.
И Эдвард читал. Тонкий документ, три листа убористым шрифтом. Без всяких грифов "совершенно секретно", печать Папы, виза короля, бланк Собора святого Петра в Перте. И слова. Сухой, выжатый канцелярский язык, заумные ученые фразы, лишенные всяких эмоций. "Отчет группы перспективных технологий", "анализ нейтринных потоков", "результат координатных расчетов вычислительной машины"… Сухие слова, под которыми скрывалась страшная, великая, способная перевернуть мир истина. Величие Британии, которое ранее ей даже не снилось. Конец кровопролитных восточных войн, быстрое и окончательное подавление желтолицых, а то и, чем Иисус не шутит - второе падение Иерусалима, конец проклятых иудеев, с которыми пока приходилось считаться, и триумф Христовой веры. Новые планеты, новые звезды, а то и новые галактики - все это открывалось с трех страниц, и теперь Эдварду было понятным, куда брошены такие силы…
Вот только одно "но"… Те, кто писал отчет, были учеными. Попами. Кабинетными генералами. Теми, для кого синоним слова "ужас" - картина вечного Лондона. Потому что документ говорил, "что", но не говорил, "как". Как пробиться в самое сердце Мертвых Земель, на сотни миль на север, и остаться при этом в живых? А Эдвард мог ответить. Коротко и ясно. Никак. Точно так же можно было написать "мы свяжемся с Господом Богом и он дарует нам полную победу" - идея хорошая, только с реализацией определенные проблемы.
Об этом, коротко, четко и без эмоций, Эдвард и сообщил полковнику. Как только тот забрал у него папку и сжег, убедившись, что из пепла при всем желании не восстановить секретный текст, содержание которого во всей полноте знали не более десятка жителей земли, включая короля и Папу.
- Трусишь, капитан? Вот и остальные струсили! Потому вам и нужен я, я никогда не трусил, и если нам прикажут разворотить Мертвые Земли - разворочу их к чертовой матери! Запомни это, капитан, хорошо запомни, потому что тех, кто бежит или сеет панику, я всегда казню лично, и, поверь, испытываю при этом превеликое удовольствие! Входите, лейтенант, нечего подслушивать за дверью!
- Я не подслушивал, сэр! Я… - в кабинет бочком заполз давешний лейтенант.
- Отставить! Докладывать по существу!
- Сэр, осмотр базы закончен! Недееспособный личный состав переведен в лазарет, где им оказывается первая помощь! Сэр, - лейтенант на секунду замялся, - в карцере найден здоровый человек, что прикажете с ним делать?
- Ну надо же! У вас тут даже карцер есть? Хвалю, капитан! С вами еще не все потеряно! За что хоть его, а? Что он тут такое натворил, что вы его в карцер засунули? - Эдвард молчал, стараясь не выдать свое удивление, потому что карцер пустовал уже несколько лет, но Вильгельм понял его молчание по-своему. - Проявили неуставное отношение? Это правильно, капитан, устав - для слабаков, а если хочешь власти - игнорируй его, как я всегда это делаю! Лейтенант, а ну-ка давайте этого "заключенного" сюда, посмотрим, с кем наш ангелочек-капитан был так суров…
- Так точно, сэр!
И, как будто только и дожидались приказа полковника, в кабинет вломились два здоровенных амбала, судя по физиономиям - чистокровные ацтеки, а между ними, в лохмотьях, весьма отдаленно напоминающих военную форму, с гордо поднятой головой, втянув живот и выставив вперед грудь, шествовал "заключенный". Эдвард только закрыл глаза и крепче сжал губы. То, чего он боялся и всеми силами старался избежать, все таки произошло.
- Ну, кто это тут у нас…
- Старший сержант Элис Кроуфорд, сэр! И если ваши люди не перестанут на меня так пялиться, клянусь, я лично им лишнее пообрываю! А этой твари капитанской передайте, что я лучше еще год в карцере просижу, чем под него лягу!
- Какие хорошенькие у нас старшие сержанты пошли… Лейтенант, освободить заключенную! Капитан, старший сержант - теперь вы будете служить вместе под моим личным руководством! За этим будет забавно понаблюдать…
Эдвард молчал. Он мог сказать многое, он мог оправдываться и ругать, проклинать и пытаться объясниться, но какой это имело смысл? Элис не захотела бросать его даже в смерти, и сделала для этого единственно верный с такими людьми, как полковник, шаг. Сыграла на эмоциях. Представься она невестой Эдварда - и была бы отослана куда подальше, а теперь Вильгельм Моррисон сделает все, чтоб Элис Кроуфорд и Эдвард Гамильтон до последнего часа были вместе. Есть такие люди, которые только и живут тем, что делают другим людям гадости, и полковник - их ярчайший представитель. Но если ты женщина, то всегда найдешь дорогу к любящему и любимому. Даже в смерти. Мужчины, увы, на такое очень редко когда способны.
- …а вам, капитан, - продолжал о чем-то вещать полковник, но Эдвард в полузабытье слышал его через слово, - я бы посоветовал обращаться к христовым невестам, эти всегда будут рады, а не совращать сержантов ВКС…
Эдвард через силу улыбнулся. Он шел умирать, но теперь цель изменилась. Теперь он идет, чтоб спасти, и не важно, сколько жизней придется принести в жертву, чтоб солнце земное, улыбка Элис Кроуфорд, продолжала светить.
Год Трех Отважных Духов, начало лета
- Они будут жить?
- Плохой вопрос, Нит Сила. Жизнь не имеет начала и конца, и каждый, кто однажды был рожден, будет жить вечно. Твои друзья высоко поднялись по дороге на облака, щедро напоили Али-обманщика соком своей жизни, Али-заоблачный уже готов распахнуть им врата в голубой мир, но если ты позовешь, они еще могут вернуться.
- Но почему я, ведун? Почему я должен их позвать?
- Я уже говорил когда-то, потому что у тебя ярко-желтая судьба, и те, кто рядом с тобой, тоже попадают в ее сияние.
- Но как же тогда Дим Железо? Дим Камень? Нат? Почему не попали они?
- Потому что их время пришло. Судьба забрала твоих братьев, но подарила друзей - позови их, и они вернутся.
- Но как мне их звать? Я ведь даже не знаю их имен, только те клички, с которыми я не чувствую у них родства.
- Это ты должен понять, Нит Сила. Я помогу исцелить их тела и удержать нить души, я покажу тебе эту нить, но, как плату за дар видеть, такие, как я, лишены права возвращать человеку душу.
- Хорошо, ведун. Я попробую. Но скажи мне еще, рана того, кто называет себя Нубилом…
- Нет, Нит Сила. Та рана, о которой ты говоришь, была нанесена во младенчестве. Он был лишен части себя, и прошло слишком много лет, чтоб вернуть потерянное. Его ущербная душа смирилась с тем, что никогда не породит новую жизнь, и даже если вернуть прежнее тело, его разум уже никогда не примет утраченное.
Нит вздохнул. Когда он узнал, что именно случилось с Нубилом, что какие-то изверги, страшнее их, острой сталью совершили непотребное, он надеялся только на ведунов. Всесильных, мудрых, которые всегда дадут совет и знают многие ответы. Но не сложилось. Нубил сотворенный - полумужчина-полуженщина, и навсегда уже останется таким. Ведун, величайший из тех, что был у Верных Псов за многие годы, никогда не ошибался. Старик, который три года назад вернулся из дальних краев, был настоящим кудесником, его дар был настолько силен, что даже остальные спрашивали его совета. А Нит, так и вовсе боготворил - пятнадцатилетний мальчишка подрос, и уже не считал мудрость и жизненный опыт лишними.
Когда его, уставшего, за десять дней охоты он ни разу не сомкнул глаз, встретили защитники, то чувству радости уже не оставалось места. Они отнесли раненного воина Эдварда и потерявшего сознания Нубила в общий дом, позвали ведуна, после чего Нит говорил. Говорил об охоте. О том, что его братья ушли в голубой мир. О том, что их стало на двадцать и двадцать меньше. Говорил о чужаках, говорил с молодой девушкой, которая не вовремя родила Диму Камню сына, и очень хотела, чтоб он его увидел. Но не сложилось, и Нит увидел ребенка за брата и друга. Хорошенького мальчишку. Сильного, здорового, с таким же выражением умненьких глаз, как было у Дима. Если он проживет первые годы, то Нит станет ему за отца - Верные Псы не знали слов "чужой ребенок", и каждый был для другого отцом, братом или сыном. А все женщины были сестрами и дочерьми, только мать была у каждого своя, потому что человека, который подарил тебе жизнь, никто и никогда не заменит. Нит подарил этой девушке целых четыре фляги с благородной водой, а остальные фляги Нит раздал охотникам, тем, кому вода нужнее всего, потому что далеко от города Верных Псов нигде не добыть живительный сок земли.
А потом Нит ел и спал. Долго спал. Все темное время суток. Его силы возвращались, его тело отстраивало то, что было разрушено, сдвинутые кости возвращались на свои места, сходились растянутые сухожилия. А рядом все это время сидел самый молодой из ведунов, и тонкими, цельными, неуловимыми жестами рук направлял течение сока жизни в нужное русло. Питал кровью разум, заставлял ее течь быстрее, разнося жизнь из легких через сердце по всему телу. Ведуны плохие воины. Они не ходят на охоту, но их знания дают им власть над жизнью, над природой, над разумом, и когда охотник или истребитель, который не щадит себя, возвращается в город - только умения ведунов могут вернуть ему утраченные силы.
Утром, когда облака начали светлеть, а защитники тушили огненные пруты, что каждую ночь освещали стены города, Нит пошел к чужакам, где и встретил мудрого ведуна.
- Те раны, что получил хороший воин, - продолжал старик, - причинили ему немалую боль и страдания, огонь Али-обманщика щедро прогрел его, но вы успели вовремя. Я залечил то, что терзало его тело, но смерть сейчас идет от его души, и если хочешь вернуть его к жизни - уговори его остаться. Те раны, что получил плохой воин, идут от Али-травы, его тело сжигает себя изнутри, а душа боится боли и не хочет возвращаться. Если хочешь вернуть его - убеди, что боль не наказание, но испытание.
- Но как я их уговорю? Ведь они меня не слышат, да и говорим мы на разных языках…
- Каждый, имеющий уши, слышит. Не обманывайся тем, что их глаза сомкнулись, а их тела не будут тебе отвечать, говори, потому что сила слова часто сильнее любого чуда. И не обманывайся тем, что ты не понимаешь их слов - у всех людей единый язык, но звуки разные. Ты должен услышать не звуки, а слова, которые за ними стоят, и тогда ты поймешь их речь. Сложно понимать рев медведя, потому что он не знает, чем боль смерти отличается от укуса пчелы. Сложно понимать вой ветра, потому что ветер безумен, и сам не знает, о чем говорит. Сложно понимать шелест воды, потому что ее язык намного глубже, чем человеческий. Чтоб делать это, нужно быть ведуном. Чтоб понимать другого человека, не нужно ничего, кроме желания слышать и быть услышанным. Но… ты прав. Даже если ты сможешь их понимать, они слишком мало прошли по пути воина, чтоб научиться понимать тебя. Я помогу тебе в этом. Я сделаю так, что твои слова проникнут прямо в их разум - но сами эти слова должен будешь найти ты сам.
- Хорошо, ведун. Я сделаю это.
Верные Псы уважали своих ведунов. Они просили советы, задавали вопросы, обращались за помощью. Но никто и никогда не спорил с ведунами. Если старый мудрец говорил, что это не в его силах - значит ни спорами, ни уговорами, ни угрозами того не изменить. У ведунов были свои запреты, и только они сами знали грань допустимого.
- Тогда иди. Я позову тебя, когда твои друзья будут готовы слушать.
Нит ушел. У него еще было много дел. Конец весны - начало лета среди Верных Псов еще называлось "временем обновлений", потому что это было единственное время, когда было много свободных рук, чтоб строить, отстраивать, обустраивать город. Небольшое количество охотников могло добыть пропитание на весь город, а делать запасы еще не пришло время - листья, травы, плоды еще не набрали земных соков. Из женщин рожают только те, чьи дети поспешили обогнать свой срок, а значит в городе много свободных рук, которые должны заниматься полезным делам. Латать крыши, укреплять стены, углублять подвалы, замуровывать все щели, чтоб сквозь них во время дождей и снегопадов не пробилось ни капли ядовитой воды. Выжигать сорную траву, что всегда найдет себе лазейку, лечить благословенные березы, без которых Верным Псам не прожить. Дублить шкуры, шить одежду, выделывать бычьи пузыри. Укладывать дрова, точить оружие, натягивать луки, острить стрелы - когда пройдет лето, и начнется большая охота на тучного зверя, зайца, кабана да быка, не будет времени делать новые стрелы. Ковать плохое железо и хорошую сталь, ее немало осталось о предков и хватит на много поколений, плести тугие веревки, набивать мягкие тюфяки, вытачивать из дерева новые кадушки - каждому Верному Псу найдется дело по силам. Никто не останется обделенным. Есть работа для женщин, для детей, для старух, для воинов, что вернулись с охоты и отдыхают. Даже для ведунов - глаза мудрых стариков остры, и они тоже помогают в меру своих скромных сил.
Нит Сила нашел работу по своему таланту. Он с детства любил лазить по деревьям, прыгать с ветки на ветку, дар охотника подарил ему невиданную ловкость и балансировку, умение контролировать свое тело. Потому Нит ремонтировал крыши. Это была одна из самых сложных и самых важных задач: если в каком-то из домов крыша не выдержит, прохудится, особенно зимой, когда все покрывают метровые снега - у жителей дома нет шансов выжить. На покатые крыши нужны камни или сталь, их скрепляют кедровой смолой, прожигают огнем, чтоб заплавить даже мельчайшие щели. И обязательно обновляют, каждый год. Нит любил это дело. Он представлял трещины маленькими смертельными змейками, и, как на охоте, преследовал их, и уничтожал - это было интересно, увлекательно и совсем не опасно, змеи-трещены не кусались, а только ядовито посвистывали на ветру, не в силах убежать от человека. А еще только на крышах и на охоте он был один - Нит понимал, что по одиночке Верные Псы никогда бы не выжили, но ничего не мог с собой поделать. Он любил одиночество и всегда старался сторониться большой толпы.
Ведун позвал его только к вечеру.
- Я дал их разумам образы, которые растолкуют твои речи. Теперь ты можешь с ними говорить. Найди слова, исцели раны разума, верни души. А тела исцелят себя сами, огонь Али-обманщика потушен, им нужно лишь спокойствие и забота.
Старик ушел, а Нит стал на колени перед раненным воином и его другом. Он не знал, о чем говорить. Он мало говорил, с друзьями об охоте, с девушками о тех мелочах, что так радуют их прямые и незатейливые души. Он говорил на Большом Совете - деловито, уверенно, только по сути, к мнению одного из лучших охотников уже несколько лет прислушивались и старики, и дети. Он говорил сам с собой, со своими погибшими родителями, с дедом - говорил, даже зная, что никогда не услышит ответ. Но быть лекарем души… Особенно у чужаков, про которых ничего не знаешь… Откуда они пришли, что они забыли в этих землях, что гложет их души? Потеря братьев? Потеря дома? Как убедить жить человека, если не знаешь, от чего в этой жизни он бежит? Нит не знал. И поступил так, как подсказала ему интуиция: начал просто говорить. Рассказывать о своей жизни. Вспоминать детство, забавные моменты, которые бывают у каждого. Вспоминать первую любовь, первую охоту, первую встречу с ними, когда молодой двенадцатилетний мальчишка убил сразу двоих, вызвав общую зависть своих сверстников и поощрительные взгляды старших. Своих сыновей и дочерей, тех, кто выжил, и тех, кто ушел в голубой мир, так и не обретя имени. Двух симпатичных трехлетних девчонок, которые постоянно бегали за своим любимым папой, двухлетнего карапуза, который только-только учился говорить. Вспоминал, как он сам в таком же возрасте впервые осознавал мир, как слушал сказки деда, как упал с обрыва над рекой, в последний момент уцепившись за корень сосны. Как его проткнул рогами олень, лишь чудом не задев сердце, как он спас троих женщин, своим телом закрыв от озверевшего кабана. Как холодными зимами, когда снег долго не хотел таять, они придумывали забавные игры, стараясь не замечать, что запасы еды уже давно опустели. Рассказывал про ведунов, мудрых, но старых, истребителей, сильных, но медленных, охотников, быстрых и ловких, но слабых, следопытов, что видят все на многие полеты стрелы, но без помощи друзей обречены. Про женщин, про защитников, про город, про березы - священные деревья, что сам Али-владыка пометил белым.
Нит говорил о своей жизни, такой, как она есть, без прикрас. Местами веселой, чаще грустной. Но в каждой истории была жажда жить, потребность бороться, стремление достичь цели - Нит, даже в самые сложные минуты, никогда не мечтал умереть, стремился выжить, вопреки всему, и он старался просто передать это чувство. Как умел, может быть слишком прямо, может быть слишком наивно - ведун иногда слушал слова Нита, но никогда ничего не говорил. Он приходил к раненным по ночам, после работы, говорил, и шел спать. Охотник не пытался рассказать все и сразу, да и не уместить восемнадцать лет в несколько вечеров - когда иссякала мысль, он останавливался, и уходил, чтоб вернуться на следующий день. Женщины поили раненных, ведун следил, чтоб их раны не открылись, чтоб яд Али-травы вытекал плавно, а не одним, способным убить, рывком. И, через десять дней, воин Эдвард впервые открыл глаза. В них было не безумие, не страх, не боль, а та самая жажда жить, которую Нит старался передать своими речами.
- Ты справился, - голос седого ведуна никогда не выражал похвальбы, но Нит почему-то сразу понял, что старик доволен. - Запомни этот день, несложно латать тела, но редок дар возвращать ушедшие души. Твой жизненный путь тернист и извилист, но что бы ни случилось дальше - достойное жизни дело ты уже совершил, а значит она была не напрасной.
Нит не ответил. Он не чувствовал гордости, не упивался собой, а просто радовался, что до конца исполнил свой долг и вернул раненного чужака к жизни. Человек не может оставить в беде другого человека, потому что только в единстве сила и шанс людей.