- Для вас - Джина, - сказала мать Селестины, пытаясь с помощью сдержанного юмора преодолеть неловкость ситуации. - Поскольку мне предстоит сделаться вашей тещей, полагаю, мы можем обращаться друг к другу по имени. Согласны?
Подыгрывая, священник вскинул брови:
- Прощу прощения?
- Селестина вам не говорила?
Джина вынула изо рта прядь волос, заброшенную туда ветром, и машинально сделала то же самое для Селестины, пытаясь придать ерзающему, сопротивляющемуся ребенку презентабельный вид. Что было весьма неблагодарным занятием.
- Дон Эмилио, моя дочь намерена выйти за вас замуж.
- Я надену свое белое платье с именами, - сообщила Селестина. - И тогда оно станет моим навсегда. И ты тоже, - добавила она, спохватившись. - Навсегда.
На лице матери вдруг проступила боль, но Сандос сел на нижнюю ступеньку, чтобы смотреть прямо в глаза Селестины, чей курчавый нимб словно бы пылал в ярком солнце.
- Донна Селестина, я польщен вашим предложением. Однако должен вам указать на то, что я весьма пожилой джентльмен, - с герцогским достоинством сказал он. - Боюсь, я неподходящая партия для такой юной и прекрасной леди.
Дитя с подозрением уставилось на него:
- Это чего значит?
- Это значит, carissima, что тебя отвергают, - устало сказала Джина, уже сто раз это объяснявшая, причем только за сегодняшнее утро.
- Я слишком стар для тебя, cara, - с сожалением подтвердил Сандос.
- А сколько тебе?
И Скоро исполнится восемьдесят, - ответил он. Джина засмеялась, и он вскинул на нее взгляд - лицо серьезное, глаза светятся.
- Сколько это пальцев? - спросила Селестина. Выставив четыре своих, она сказала:
- Мне вот столько.
Подняв перед собой обе кисти, Сандос под жужжание скреп медленно расправил и сжал их восемь раз, считая для ребенка в десятках.
- Это много, - сказала впечатленная Селестина.
- Действительно, cara. Множество. Уйма.
Селестина долго обдумывала это" накручивая волосы на нежные пальцы; ее тонкое запястье все еще словно перетягивала нить, как у младенца.
- Все равно ты можешь взять морскую свинку, - решила она наконец.
Он рассмеялся с искренней теплотой, но затем посмотрел на Джину Джулиани и слегка покачал головой.
- Но, дон Эмилио, вы окажете мне большую услугу! - взмолилась Джина, смущенная, но полная решимости, поскольку эту идею Селестины поддержал отец Генерал - на том основании, что уход за животным станет для Сандоса физической и эмоциональной терапией. - А кроме того… - У Нас дома живут еще три. С тех пор, как моя золовка принесла из зоомагазина первую свинку, эти существа заполонили дом. Кармелла не подозревала, что та уже была беременна.
- Право же, синьора, у меня нет возможности содержать животное…
Сандос прикусил язык. Классическая ошибка! - подумал он, вспомнив совет Джорджа Эдвардса, данный Джимми Квинну на его свадьбе: никогда не приводи доводы, которые женщина может оспорить. Говори "нет" или готовься к разгрому.
- Мы принесли клетку, - сообщила Селестина, в свои четыре года уже усвоившая этот принцип. - И корм. И бутылку с водой.
- Они очень милые зверьки, - серьезно заверила Джина Джулиани, держа Селестину за плечи и прижимая к себе. Совсем никаких хлопот, пока их не становится слишком много. Эта свинка юная и невинная, но такой она не останется долго. Видя, что решимость Сандоса слабеет, Джина с безжалостным мелодраматизмом усилила натиск:
- Если вы не возьмете ее, дон Эмилио, она наверняка станет объектом ужасных действий, причем со стороны собственных братьев!
Повисла пауза, которую так и подмывало назвать чреватой.
- Вы беспощадны, синьора, - наконец сказал Сандос, сузив глаза. - Мне повезло, что вы не станете моей тещей.
Смеясь и торжествуя, Джина повела Сандоса к своей машине; за ними вприпрыжку бежала Селестина. Открыв заднюю дверцу, Джина сунулась в кабину и передала священнику увесистый пакет, не обращая внимания на его руки. Неловко покрутив мешок, Сандос ухитрился его ухватить, а Селестина тем временем щебетала о том, как содержать, кормить, поить зверька, и рассказывала ему, что мать свинки зовут Клеопатра.
- Названа в честь египетской традиций монаршего инцеста, - заметила Джина очень тихо, чтобы Селестина не услышала и не потребовала разъяснений, а затем подняла клетку с заднего сиденья.
- Вот как, - отозвался Сандос. - Тогда эта будет Елизаветой - в надежде, что пойдет по стопам королевы-девственницы.
Джина рассмеялась, но он предупредил:
- Синьора, если у нее будут дети, я не колеблясь верну всю династию к вашему порогу.
Поднявшись по ступеням, они вселили Елизавету в ее новый дом. Загончик для свинки представлял собой простенькое сооружение из реек и проволочной сетки, окружавшее оранжевый пластиковый ящик. Внутри находилась перевернутая корзинка для овощей, чтобы зверек мог там прятаться. Сверху клетка не закрывалась.
- А она не выберется? - спросил Сандос, присаживаясь рядом и разглядывая свинку: продолговатый ком золотистой шерсти с белыми пятнами на спине и на лбу - размером и формой несколько напоминавший булыжник, главное отличие передней части от задней заключалось в паре настороженных глаз, блестящих, как черные бусины.
- Вы скоро убедитесь, что морские свинки - неважные альпинисты, - ответила Джина, становясь на колени, чтобы прикрепить к клетке наполненную водой бутылку. На секунду подняв животное, она оглядела курьезные ножки, поддерживавшие упитанное тело, затем сходила на кухню за полотенцем. - Вы также убедитесь, что полотенце на коленях - это разумная предосторожность.
- Она будет на тебя писать, - пояснила Селестина, когда он принял зверька от ее матери. - И она…
- Спасибо, cara. Я уверена, что дон Эмилио сможет додумать остальное, - ровным голосом сказала Джина, усаживаясь в кресло.
- Они похожи на маленькие изюминки, - сообщила непреклонная Селестина.
- И совершенно безвредные, в отличие от моей дочери, - сказала Джина. - Морские свинки любят, когда их гладят, но эта пока не привыкла к человечьим рукам. Время от времени вынимайте ее на пять-десять минут. Селестина права, хотя и бестактна. Не полагайтесь на способность морской свинки сдерживать свои позывы. Если вы продержите королеву Елизавету на своих коленях слишком долго, она, вполне возможно, примет вас за англиканского неофита и окрестит.
Сандос опустил взгляд на свинку, которая инстинктивно старалась походить на камень и выглядеть решительно несъедобной - на случай, если в небе парит орел. Между небольшими ушами, формой напоминавшими створки раковины, лоб украшала маленькая черная метина в виде V.
- У меня никогда не было питомцев, - тихо сказал Сандос. На внешних краях кистей, где нервы не были рассечены, у него сохранилась чувствительность, и сейчас он использовал открытую поверхность мизинца, чтобы погладить спину свинки от тупоконечной головы до бесхвостого зада - короткая, но шелковистая дистанция.
- Я принимаю твой подарок, Селестина, но при одном условии, - строго произнес Сандос, глядя на ее мать. - Полагаю, синьора, мне понадобится агент по закупкам.
- Понимаю, - сказала Джина поспешно. - Каждую неделю я буду привозить корм и свежую подстилку. За мой счет, разумеется. Я очень благодарна, дон Эмилио, что вы ее берете.
- Да, это тоже понадобится. Но я о другом. Если вас не очень затруднит, мне нужна кое-какая одежда. У меня нет открытого кредита, и имеются некоторые… практические аспекты, с которыми я пока не умею справляться.
Осторожно подняв свинку, Сандос вернул ее в загончик на полу. Зверек метнулся под корзинку и там застыл.
- Мне не нужно, чтобы за меня платили, синьора, - сказал он, выпрямляясь. - Я получаю небольшую пенсию.
Похоже, Джина удивилась.
- Пенсию по нетрудоспособности? Но вы же еще работаете, - заметила она, жестом указав на оборудование.
- Пенсию по возрасту, синьора. Мне и самому не ясна юридическая подоплека этой ситуации, - признался он, - но на прошлой неделе меня известили, что в некоторых регионах "Компания Лойолы" функционирует фактически как современная межнациональная корпорация - вплоть до пособий по болезни и системы пенсионного обеспечения.
- Филиалы взамен епархий! - Джина закатила глаза, удивляясь, что они об этом заговорили. - Конечно, раскол произошел почти сто лет назад, но все же поразительно, сколько вреда могут причинить двое упрямых, неуступчивых стариков… уже умерших и, по-моему, вовсе не слишком рано.
Сандос состроил гримасу:
- Ну, это не первый раз, когда иезуиты слишком обогнали Ватикан. И даже не первый раз, когда орден расформировывали.
- Но в этот раз было еще отвратительней, - сказала Джина. - Примерно треть епископов отказались зачитать папскую буллу о подавлении, а в судах до сих пор рассматривают сотни гражданских исков по поводу собственности. Не думаю, что сейчас кто-либо действительно понимает правовой статус Общества Иисуса!
Покачав головой, он пожал плечами.
- Джон Кандотти говорил мне, что переговоры возобновились. Он считает, что с обеих сторон есть пространство для встречных шагов и что вскоре, возможно, будет достигнуто некое соглашение…
Джина улыбнулась, весело сощурив Глаза.
- Дон Эмилио, в Неаполе вам всякий скажет, что есть очень мало политических головоломок, которые Джулиани не смог бы обойти либо пробить. А новый папа - замечательный человек и такой же хитрый, как дон Винченцо. Будьте уверены: эти двое решат задачу.
- Надеюсь. Как бы то ни было, - сказал Эмилио, возвращаясь к более насущной проблеме, - в уставе корпорации нет пунктов, учитывающих сжатие времени при путешествии на субсветовых скоростях. А поскольку по календарю мне почти восемьдесят, то по закону мне причитается пенсия от территории, которая прежде была Антильской провинцией.
Йоханнес Фолькер, личный секретарь отца Генерала, вынес этот вопрос на общее рассмотрение. Отец Генерал был очень раздосадован таким умозаключением, но Фолькер, человек жестких принципов, отстоял право Сандоса на эти деньги.
- Ну вот. "Ливайсы" еще продают?
- Конечно, - ответила Джина рассеянно, поскольку Селестина, отойдя от клетки морской свинки, направилась к приборам. - Не трогай, cara! Scuzi, дон Эмилио. Что вы сказали? "Ливайсы"?
- Две пары, если вам нетрудно. И, если денег хватит, три рубашки. Пенсия очень маленькая. - Он прокашлялся. - Я понятия не имею о нынешних модах и ценах и полагаюсь на ваше суждение, но не выбирайте ничего слишком…
- Понимаю. Ничего экстравагантного.
Джину тронуло, что Сандос попросил ее о помощи, но она лишь оглядела его с деловитостью портного, словно не раз выполняла подобные поручения священников. - Свитер, наверное…
- Не стоит, - возразила Джина, покачав головой. - Скрепы будут цепляться за петли. Но я знаю человека, который шьет замечательные замшевые пиджаки…
Сандос смотрел на нее с сомнением, и она догадалась почему.
- Классический дизайн при долговечном материале никогда не считался экстравагантным, - твердо произнесла Джина. Кроме того, я смогу устроить, чтобы обошлось недорого. Что еще? - спросила она. - Дон Эмилио, я замужняя женщина, мне доводилось покупать мужское белье.
Кашлянув, он покраснел и отвел глаза.
- В другой раз. Спасибо.
- Не понимаю, - сказала Джина помолчав. - Даже если вы отошли отдел, разве иезуиты не обеспечат вас…
- Я не просто выхожу из корпорации, синьора. Я оставляю священство. - Повисла неловкая пауза. - Детали еще не определены. Возможно, останусь здесь в качестве подрядчика. По профессии я лингвист, и для меня тут есть работа.
Джина кое-что знала о испытаниях, выпавших на его долю; прежде чем привести Сандоса на крестины, отец Генерал подготовил родственников. Но каковы бы ни были причины, отказ от обетов удивил и опечалил ее.
- Сожалею, - сказала Джина. - Я знаю, как трудно дается такое решение… Селестина! - позвала она, поднимаясь, и притянула дочь к себе. - Что ж, дон Эмилио, - сказала, снова улыбнувшись, - больше докучать не будем. Мы достаточно долго мешали вашей работе.
Селестина стояла, глядя снизу вверх на двух взрослых, темного и светлую, и вспоминала рисунки в церкви, не зная об иконографии, сделавшей их такими разными, а думая лишь о том, что вместе они смотрятся мило.
- Для тебя, мамочка, дон Эмилио не слишком стар, - заметила она с прямотой ребенка. - А почему ты не выходишь за него замуж?
- Ш-ш, cara. Что за фантазия!.. Простите, дон Эмилио. Дети! - воскликнула Джина Джулиани, сконфузившись. - Карло… мой муж… больше не живет с нами. Селестина, как вы могли заметить, человек действия и…
Сандос вскинул руку.
- Не нужно объяснений, синьора, - заверил он и с непроницаемым лицом помог ей свести малышку по лестнице.
Вместе они прогулялись по дорожке, причем молчание взрослых компенсировалось щебетанием девочки, пока не подошли к машине. Здесь они обменялись ciaos и grazies, пока Сандос открывал для дам дверцы - с неспешной величавостью, которую ему позволяли и к которой принуждали скрепы. Когда они отъехали, Эмилио завопил:
- Только не черное! Не покупайте ничего черного, ладно?
Джина рассмеялась и, не оглядываясь, помахала рукой из окна автомобиля.
- Мадам, вы замужем за болваном, - тихо сказал он и направился к гаражу, где его ждала работа.
Он втянулся в рабочий режим, когда наступила мягкая неаполитанская осень, а дожди стали более частыми. Как ему и обещали, Елизавета оказалась нетребовательным существом, быстро обретя размер и пропорции мохнатого кирпича и приветствуя его утреннее пробуждение радостным свистом. Не слишком приветливый по утрам, Сандос кричал с кровати: "Ты вредитель. И твои родители были вредителями. Если у тебя родятся дети, они тоже будут вредителями". Однако вынимал ее из загончика и устраивал у себя на коленях, чтобы она поела моркови, пока он пьет кофе, и в скором времени уже не чувствовал себя глупо, разговаривая с ней.
Морские свинки, как он обнаружил, сумеречные животные: спокойные ночью и в течение дня, активные на рассвете и перед закатом. Такая модель поведения его вполне устраивала. Эмилио часто работал без перерывов с восьми утра до пяти вечера, не желая останавливаться, пока свинка не объявляла свистом об окончании рабочего дня - при наступлении сумерек. Он постоянно помнил, что все может застопориться из-за хворей, накопленных на Ракхате и за месяцы одиночного перелета к Земле. Поэтому Сандос концентрировался на работе, сколько мог, затем готовил ужин из красных бобов и риса, съедая его под пристальным взглядом глаз-бусинок Елизаветы. Потом вынимал свинку из клетки и сидел с ней, поглаживая ее бесчувственными кончиками пальцев, а зверек, уютно угнездившись на его коленях, дремал прерывистым, беспокойным сном.
Затем Сандос возвращался к работе, часто продолжавшейся за полночь. Всеобъемлющая структура к'сана, языка джана'ата становилась для него прозрачной и все более красивой - эта речь уже не казалась Сандосу инструментом террора и деградации. Час за часом его увлекал за собой ритм поисков, сравнений и терпеливое наращивание лингвистических примеров, чьего очарования ему было достаточно, чтобы защищаться как от воспоминаний, так и от предчувствий.
В конце октября Джон тактично сообщил о скором приезде остальных священников, которых нужно будет готовить ко второй иезуитской миссии на Ракхат. Все они ознакомились с письменными докладами и научными статьями первой миссии, сказал Джон, и уже овладели вводной программой Софии Мендес по обучению языкам, начав самостоятельно осваивать руанджу. Каждый был проинструктирован отцом Генералом, а также самим Джоном и проинформирован о событиях, пережитых Сандосом. Об этом Джон не говорил подробно, но Эмилио понял, что новичков предупредили: не трогать Сандоса, не пытаться его опекать, не строить из себя терапевта. Просто следовать его рекомендациям и продолжать трудиться.
Эмилио не старался узнать новичков поближе, предпочитая общаться в киберпространстве, где их разделяла техника, или в библиотеке, откуда мог уйти в любой момент. Но свое добровольное затворничество он нарушал прогулками на кухню, где получал у брата Косимо обрезки овощей для Елизаветы. А по пятницам к нему наведывалась Джина Джулиани, каждый раз с Селестиной, привозя корм для свинки, а иногда и еще какую-нибудь мелочевку, о которой он не мог заставить себя попросить. Она и Джон Кандотти умели помогать так, что Эмилио не чувствовал себя беспомощным, и он был им за это несказанно благодарен. Когда Джина не могла отыскать готовых предметов, которые годились бы для его изувеченных рук, Джон брался это смастерить: противовесы для предметов, которые Сандосу требовалось поднимать; утварь с широкими рукоятками; водопроводные краны и дверные ручки, с которыми проще обращаться; одежду, с которой легче управляться.
Пятого ноября две тысячи шестидесятого года, в день - если он не ошибался - своего рождения, после обычного обеда, состоявшего из бобов и риса, Эмилио Сандос налил себе стакан ронрико.
- Елизавета, - объявил он, вскинув стакан, - я безраздельный правитель владений, протянувшихся от лестницы до письменного стола.
После чего вернулся к работе, сосредоточившись на семантическом поле к'сана, относящемся к речным системам, которые, как предположил баскский эколог, могли быть связаны со словами, применяемыми в отношении ранжированных политических альянсов. Словно система притоков! - подумал Эмилио и ощутил странную дрожь - как бывало, когда, пытаясь опровергнуть гипотезу, он подозревал, что она верна.
10
Река Пон, Центральная провинция, Инброкар
2046, земное время.
На третий день пути на юг, сразу после грозы, насквозь промочившей пассажиров баржи и подтопившей речные отмели, наступила жара. Привычный к повадкам сельских руна, Супаари ВаГайджур сбросил с себя мокрую городскую мантию и, чтобы не нарушать равновесия этой поездки, дальше поплыл почти столь же нагим, как его практичные попутчики. А вместе с одеждой он сбросил вонь Инброкара и вновь ощутил себя настоящим.
Все кончилось, думал Супаари и не чувствовал сожаления.
Он подошел к цели своей Жизни достаточно близко, дабы увидеть, что он покупает, и подсчитать цену выживания в сплетении альянсов, ненавистей и обид аристократов. С решительностью торговца он срезал свои убытки, разрубив этот клубок единственным словом: "уйди". Поэтому Супаари ВаГайджур покинул резиденцию Китери, не удосужившись никому сказать о своем уходе. С собой он взял лишь то, что представляло ценность для него и ни для кого больше: ребенка, который в данный момент висел в руках няни за краем баржи, пуская струйку в кильватер.
Пакварин согласилась отправиться вместе с ними на юг по крайней мере до Кирабаи - и сейчас смеялась, окуная малышку в воду, чтобы ее омыть. "Теперь она будет спать", - подумал Супаари, с улыбкой наблюдая, как возмущенный испуг на плачущем личике сменяется сонным довольством, когда рунао, уложив Кроху себе на колени, принялась гладить ее своими изящными руками.